Нынешний кризис, как и любой другой, разбил многие мечты. Но впервые от его разрушительной силы пострадали столь масштабно все без исключения классы и прослойки - от нищего до принца. Спасибо глобализации. Но не только ей. Подобный кризис никогда не обрушивался на общество такого уровня материального благополучия, на общество если не «всеобщего, то массового благоденствия» и возможностей.
Несмотря на напряженный период холодной войны, а, может быть, благодаря ему, уникальные десятилетия послевоенной стабильности вызвали невиданный рост технологий и бум потребления. Средний европеец и американец стали вдыхать иллюзорную атмосферу «конца истории» задолго до известного «пророчества» Фукуямы.
Подспудно индустриальный век взрастил своего «могильщика» в лице непропорционально раздутого финансово-банковского капитала, без кредитов которого немыслим оказался неукротимый рост производства и потребления. Любопытно, что в самом начале кризиса целый ряд серьезных экономистов говорили о том, что нынешний кризис, по сути, провозгласил войну корпораций против банков. Элиты, следуя инерции сохранения статус-кво, встали на сторону банков, накачав их деньгами, и призрак новой волны нестабильности не замедлил заявить о себе.
Очевидность сегодняшней ситуации заключается в том, что верхи не могут править по-старому, а низы не хотят жить по-новому. Как видите, она не вписывается в классическую марксистско-ленинскую формулу, а вот насколько она «революционна», покажет будущее. Во всяком случае, симптомы страха перед грозящими социальными бурями уже себя проявили. В начале июля «Уолл-стрит джорнэл» опубликовал итоги опроса, согласно которому 94% миллионеров опасаются «насилия на улицах». В августе последовали драматические события на улицах Лондона.
«Нам не устают повторять, что беспорядки в Великобритании не носили политического характера, но их участники знали, что элиты давно помогают друг другу за чужой счет», - пишет на страницах «Гардиан» известная канадская писательница Наоми Кляйн. Она напоминает о событиях в Аргентине 2001 года, когда разгневанные жители громили богатые магазины иностранцев, унося с собой то, что они больше не могли купить, - одежду, бытовую технику, продукты... Их называли «мешочниками», и этот термин имел политическое значение, «потому что этим самым словом называли тех, кто, проведя коррумпированную приватизацию и спрятав свои деньги в офшорах, затем выставляли счета населению с требованием затянуть ремни». Объявленное властями «осадное положение» не помогло, и аргентинцы свергли правительство. «Д.Кэмерон говорит нам: заклеймим подобное поведение, как будто не было огромных вливаний в обанкротившиеся банки и рекордных выплат в виде бонусов», - возмущается Кляйн.
На удивление похожие голоса звучат по ту сторону Атлантики. Сенатор Берни Сандерс в специальном заявлении сказал: «Мы имеем дело с социализмом для богатых и сильных в чистом виде. Всем остальным говорят: живите, как хотите, полагаясь исключительно на самих себя». Так сенатор откликнулся на предварительные итоги первого в истории аудита Федеральной резервной системы США, который состоялся по указанию Президента Б.Обамы.
За трехлетний период финансовая помощь, исчисляемая триллионами долларов, была оказана очень узкому кругу крупнейших банков. Все это осуществлялось секретно. Казначейство никак не объяснило, на каких основаниях была предоставлена помощь одним, а не другим. После длительной судебной тяжбы агентство Блумберг Ньюс в соответствии с Актом о свободе информации получила от Федерального резерва документ объемом в 29 346 страниц. Агентство сообщило, что некоторые из получателей секретной помощи публично заявляли, что у них есть собственные и значительные наличные ресурсы.
Итоги аудита вскрыли и другие факты, которые сенатор Сандерс прокомментировал так: «Никто из тех, кто работает в компаниях, получающих прямую финансовую поддержку из Федерального резерва, не может быть одновременно членом совета директоров или сотрудником этой организации».
На этом фоне элитам совсем не просто заключить не только с беднейшим, но и со средним классом социальный контракт воздержания, который существенно снизит их привычное качество жизни. Впрочем, других «заготовок» у мировых элит пока нет. По мнению руководителя компании «НЕОКОН» М.Хазина, за последние 30 лет рейганомики средний класс являлся таковым не по доходам, а по расходам, многие из которых осуществлялись в кредит. «В течение пяти-восьми лет средний класс исчезнет как вид, но те, кто входит в него сегодня, никогда не простят потери того, что они имели».
Выходит, со своей колокольни, Кэмерон прав, когда жесткой рукой наказывает участников волнений, выволакивая их из домов в суды, которые приговаривают женщину к пяти годам заключения за украденную пару шорт.
Однако ситуацию усугубляет то, что кризис носил всеобщий характер и к недовольству среднего класса, бедняков и мигрантов могут примкнуть «бывшие богатые», чье сопротивление не обязательно выльется в прямой уличный протест. Дело в том, что кризис развеял еще один фантом под названием «золотой миллиард». Сегодня никто не говорит, да и не помышляет, о возможных радостях материального максимализма для одной седьмой человечества. Сегодня речь идет в лучшем случае о «золотых» 100 миллионах и даже меньше. Места под солнцем сверхбогатых стало слишком мало, и очередная волна разорения миллионеров, возможно, не за горами.
В свое время поддержка Саввой Морозовым русских революционеров многими рассматривалась как чудачество. Но Савву никто не разорял. А если бы? А ведь и умен был Савва, но и нынешние не мельче его. Так не слишком ли широка потенциальная «социальная база» будущих рассерженных? И какой полноценный кадровый набор из обанкротившихся опытных лидеров-миллионеров, обедневших «середняков» и уже закипающих недовольством бедняков, мигрантов и молодежи. Не слишком ли гремучая смесь?
Нынешний кризис, как и любой другой, разбил многие мечты. Но впервые от его разрушительной силы пострадали столь масштабно все без исключения классы и прослойки - от нищего до принца. Спасибо глобализации. Но не только ей. Подобный кризис никогда не обрушивался на общество такого уровня материального благополучия, на общество если не «всеобщего, то массового благоденствия» и возможностей.Несмотря на напряженный период холодной войны, а, может быть, благодаря ему, уникальные десятилетия послевоенной стабильности вызвали невиданный рост технологий и бум потребления. Средний европеец и американец стали вдыхать иллюзорную атмосферу «конца истории» задолго до известного «пророчества» Фукуямы. Подспудно индустриальный век взрастил своего «могильщика» в лице непропорционально раздутого финансово-банковского капитала, без кредитов которого немыслим оказался неукротимый рост производства и потребления. Любопытно, что в самом начале кризиса целый ряд серьезных экономистов говорили о том, что нынешний кризис, по сути, провозгласил войну корпораций против банков. Элиты, следуя инерции сохранения статус-кво, встали на сторону банков, накачав их деньгами, и призрак новой волны нестабильности не замедлил заявить о себе.Очевидность сегодняшней ситуации заключается в том, что верхи не могут править по-старому, а низы не хотят жить по-новому. Как видите, она не вписывается в классическую марксистско-ленинскую формулу, а вот насколько она «революционна», покажет будущее. Во всяком случае, симптомы страха перед грозящими социальными бурями уже себя проявили. В начале июля «Уолл-стрит джорнэл» опубликовал итоги опроса, согласно которому 94% миллионеров опасаются «насилия на улицах». В августе последовали драматические события на улицах Лондона. «Нам не устают повторять, что беспорядки в Великобритании не носили политического характера, но их участники знали, что элиты давно помогают друг другу за чужой счет», - пишет на страницах «Гардиан» известная канадская писательница Наоми Кляйн. Она напоминает о событиях в Аргентине 2001 года, когда разгневанные жители громили богатые магазины иностранцев, унося с собой то, что они больше не могли купить, - одежду, бытовую технику, продукты... Их называли «мешочниками», и этот термин имел политическое значение, «потому что этим самым словом называли тех, кто, проведя коррумпированную приватизацию и спрятав свои деньги в офшорах, затем выставляли счета населению с требованием затянуть ремни». Объявленное властями «осадное положение» не помогло, и аргентинцы свергли правительство. «Д.Кэмерон говорит нам: заклеймим подобное поведение, как будто не было огромных вливаний в обанкротившиеся банки и рекордных выплат в виде бонусов», - возмущается Кляйн.На удивление похожие голоса звучат по ту сторону Атлантики. Сенатор Берни Сандерс в специальном заявлении сказал: «Мы имеем дело с социализмом для богатых и сильных в чистом виде. Всем остальным говорят: живите, как хотите, полагаясь исключительно на самих себя». Так сенатор откликнулся на предварительные итоги первого в истории аудита Федеральной резервной системы США, который состоялся по указанию Президента Б.Обамы.За трехлетний период финансовая помощь, исчисляемая триллионами долларов, была оказана очень узкому кругу крупнейших банков. Все это осуществлялось секретно. Казначейство никак не объяснило, на каких основаниях была предоставлена помощь одним, а не другим. После длительной судебной тяжбы агентство Блумберг Ньюс в соответствии с Актом о свободе информации получила от Федерального резерва документ объемом в 29 346 страниц. Агентство сообщило, что некоторые из получателей секретной помощи публично заявляли, что у них есть собственные и значительные наличные ресурсы.Итоги аудита вскрыли и другие факты, которые сенатор Сандерс прокомментировал так: «Никто из тех, кто работает в компаниях, получающих прямую финансовую поддержку из Федерального резерва, не может быть одновременно членом совета директоров или сотрудником этой организации». На этом фоне элитам совсем не просто заключить не только с беднейшим, но и со средним классом социальный контракт воздержания, который существенно снизит их привычное качество жизни. Впрочем, других «заготовок» у мировых элит пока нет. По мнению руководителя компании «НЕОКОН» М.Хазина, за последние 30 лет рейганомики средний класс являлся таковым не по доходам, а по расходам, многие из которых осуществлялись в кредит. «В течение пяти-восьми лет средний класс исчезнет как вид, но те, кто входит в него сегодня, никогда не простят потери того, что они имели». Выходит, со своей колокольни, Кэмерон прав, когда жесткой рукой наказывает участников волнений, выволакивая их из домов в суды, которые приговаривают женщину к пяти годам заключения за украденную пару шорт. Однако ситуацию усугубляет то, что кризис носил всеобщий характер и к недовольству среднего класса, бедняков и мигрантов могут примкнуть «бывшие богатые», чье сопротивление не обязательно выльется в прямой уличный протест. Дело в том, что кризис развеял еще один фантом под названием «золотой миллиард». Сегодня никто не говорит, да и не помышляет, о возможных радостях материального максимализма для одной седьмой человечества. Сегодня речь идет в лучшем случае о «золотых» 100 миллионах и даже меньше. Места под солнцем сверхбогатых стало слишком мало, и очередная волна разорения миллионеров, возможно, не за горами. В свое время поддержка Саввой Морозовым русских революционеров многими рассматривалась как чудачество. Но Савву никто не разорял. А если бы? А ведь и умен был Савва, но и нынешние не мельче его. Так не слишком ли широка потенциальная «социальная база» будущих рассерженных? И какой полноценный кадровый набор из обанкротившихся опытных лидеров-миллионеров, обедневших «середняков» и уже закипающих недовольством бедняков, мигрантов и молодежи. Не слишком ли гремучая смесь?
После августовских беспорядков в Англии битое стекло убрали, но «разбитое общество» осталось. Парламент, прервав летние каникулы, собрался на чрезвычайное заседание, премьер-министр клянется отыскать и наказать нарушителей порядка, и лидер оппозиции обещает стоять с ним плечом к плечу. «Как будто страна находится в состоянии войны»1.
Политические деятели и аналитики занялись объяснением причин беспорядков и соответственно причинам предлагают меры их устранения. Объяснений выдвинуто много и разных - от музыки рэп, ниспровергающей авторитеты, и безотцовщины как отсутствия модели мужского поведения до ипотечного кризиса.
Полицию обвиняли в нерешительности в первые дни беспорядков. Однако критика в адрес полиции за превышение полномочий во время разгона протестующих против встречи «Большой двадцатки» в Британии (2009 г.) на этот раз могла вызвать у полиции боязнь судебного преследования за жесткие действия. Тем более что поводом для беспорядков в Тоттенхэме, неблагополучном районе Лондона, послужил инцидент, в ходе которого полицейский застрелил Марка Даггана, 29-летнего темнокожего. Так что, с другой стороны, правоохранительным органам предъявляют упреки в расизме, предвзятом отношении к темнокожим, которых они убивают и арестовывают без достаточных оснований. Однако факты свидетельствуют об обратном: согласно данным Независимого бюро по жалобам на действия полиции (IPCC), за последние три года полицейские застрелили семь человек - и все они были белыми.
Вместе с тем слухи о сокращении расходов на полицию могли спровоцировать бунтовщиков, предположивших, что шансов попасться мало. Многих пьянило чувство безнаказанности. Те, кто никогда бы не стал вести себя подобным образом, просто подверглись соблазну присоединиться к большой группе, почувствовать себя сильными и остаться неузнанными в толпе. Однако за последние 25-30 лет британская юстиция отправила за решетку гораздо больше молодых людей, чем ее европейские соседи2.
То были «беспорядки шоппинга», утверждают другие: неимущие, на которых обрушивается реклама недоступных им товаров, сметали все с прилавков под влиянием привитого им духа потребительства (где ценность индивида измеряется не его личными качествами, а купленными товарами).
Масштаб беспорядков приписывали использованию средств связи и социальным сетям для организации сборищ (как делали преступные банды и футбольные хулиганы), но полиция на «новшества» не отреагировала вовремя, хотя для противодействия преступности применяет те же технические средства.
Газета «Индепендент» осудила общество, в котором «наносят не отдельные удары по чувству достоинства, а беспрерывно унижают, подвергают постоянным лишениям в обществе, изобилующем богатством»3. Парламентарий-лейборист Д.Лэмми предупредил: «Словно сорвавшиеся с цепи - бездумные, жестокие и яростные, - им нечего терять. Они не чувствуют себя связанными моральным кодексом общества, поскольку они не ощущают себя частью этого общества. Мы не можем жить в обществе, где банки «слишком крупны, чтобы позволить им разориться», в то время как целым районам позволяют исчезнуть без следа. Поляризация проходит не между белыми и черными, а теми, кому есть что терять в обществе, и теми, кому терять в обществе нечего»4. Однако маргиналы не всегда принимают участие в беспорядках - как показывают исследования, да и августовские погромы, они сами больше всех страдают от беспорядков, так что не следует причины списывать на социальную изоляцию.
М.Гастингс из газеты «Дэйли мейл» остановился на «извращенной социальной этике, возводящей личную свободу в абсолют и отказывающей люмпену в дисциплине - этом трудном счастье, - которая только одна и способна позволить его представителям выкарабкаться из болота зависимости [от государственного вспомоществования]»5. Однако не развращенность жизни на социальные пособия, а сокращение государственных расходов на социальные нужды создает потенциал мятежа, отметил «красный Кен» (бывший мэр Лондона из левых лейбористов и кандидат от лейбористов на предстоящих выборах мэра Лондона Кен Ливингстон)6. Однако в полной мере урезание социальных расходов скажется в неблагополучных районах, как и на среднем классе, в следующем, 2012 году.
В Британии сформировался дух «необоснованных притязаний», считает Д.Уилсон, профессор Бирмингемского университета и бывший начальник тюрьмы, и продолжает: «Однако дело не только в деклассированных элементах, но и политиках, банкирах и футбольных фанатах. Проблема заключается не в конкретном социальном классе, ибо она пронизывает все общество. Если мы видим, что политические деятели требуют от государства возмещения своих расходов на покупку ЖК телевизоров и попадают в тюрьму за мошенничество с казенными средствами, то ясно, что для молодежи всех социальных классов они являют отнюдь не надлежащий пример»7.
Поясним, что речь идет о мерах по спасению банков, предпринятых правительством лейбориста Г.Брауна в 2008-2009 годах. План предусматривал выделение 50 млрд. фунтов стерлингов для выкупа долей в крупных банках и еще 200 млрд. фунтов стерлингов на краткосрочные кредиты Банка Англии, чтобы обеспечить им ликвидность, а также предоставление гарантий межбанковских кредитов на сумму 250 млрд. фунтов стерлингов. Спасение банков обошлось налогоплательщикам по меньшей мере в 500 млрд. фунтов стерлингов.
Между тем бонусы виновников экономического кризиса в Британии (служащих банковской и страховой сфер), по данным Британского бюро национальной статистики, составили с апреля 2010 по март 2011 года 13,6 млрд. фунтов стерлингов8. В страховой и банковской деятельности заняты 4% трудоспособного населения, но получают они 40% бонусов, в то время как миллионы британцев еле сводят концы с концами из-за роста налогов, «замораживания» зарплат, повышения цен на топливо. Более того, речь идет о бонусах в банках, которые были частично национализированы государством при предыдущем, лейбористском правительстве, то есть принадлежат и налогоплательщику. Так, 323 высших служащих спасенного «Ройал Бэнк оф Скотлэнд» (RBS) получили в среднем по 1,16 млн. фунтов стерлингов каждый. Для сравнения: впервые с 1981 года домохозяйства страны столкнутся с падением располагаемого дохода. В СМИ также широко обсуждается намерение уже коалиционного правительства консерваторов и либерал-демократов отменить введенный с 2010 года 50-процентный налог на доходы свыше 150 тыс. фунтов стерлингов в год. Между тем премьер-министр уверял граждан, что «все мы в одной лодке».
Весной 2009 года в верхах разгорелся скандал по поводу незаконного лоббирования и так называемый «расходный скандал» (депутаты тратили средства налогоплательщиков на личные нужды, например цветочную рассаду или мошенничество с ипотекой под прикрытием возмещения депутатам с мест расходов на второе жилье в столице и депутатскую деятельность). Пострадала репутация как лейбористов, так и консерваторов.
Общее разочарование электората в политических партиях привело к избранию в мае 2010 года «подвешенного парламента», в котором ни одна из партий не получила абсолютного большинства.
За месяц до беспорядков с новой силой вспыхнул замятый было скандал о незаконном прослушивании телефонов политических деятелей, звезд, родственников жертв преступлений и военнослужащих, погибших в иракской войне. В погоне за сенсациями журналисты газеты «Ньюс оф уорлд», принадлежащей империи медиамагната Р.Мэрдока, занимались прослушкой и даже давали взятки полиции за сведения о членах королевской семьи. Выяснились подробности более чем тесных связей с прессой политиков, заинтересованных в благоприятном освещении их деятельности. Так, Д.Кэмерон назначил Э.Коулсона из «Ньюс оф уорлд» директором по связям с общественностью в Консервативной партии, а с приходом к власти взял в аппарат Даунинг-стрит, 10. Коулсон, работавший в руководстве газеты в период прослушивания, был арестован в начале июля 2011 года. Вскрылось мздоимство полиции, которая два года назад свернула начавшееся было расследование. Несколько человек были арестованы, несколько вышли в отставку, в том числе причастные к скандалу высшие чины полиции - глава Скотланд-Ярда, а также его заместитель, курировавший борьбу с терроризмом и безопасность королевской семьи.
Однако первая реакция премьер-министра на выступления низов - «просто уголовщина чистой воды»9. 15 августа лидеры ведущих партий выступили с речами. Центральное положение речи Кэмерона заключалось в том, что беспорядки в качестве причины не имели под собой ни расовых проблем или бедности, ни сокращения госрасходов, поскольку громили не парламент, а магазины. В погромах участвовали люди, не имеющие представления о добре и зле, с извращенной моралью и без самодисциплины: «Безответственность. Эгоизм. Ведут себя так, будто манера поведения не влечет никаких последствий. Дети без отцов. Школы без дисциплины. Вознаграждение без усилий… преступление без наказания. Права без ответственности. Общины без контроля. Некоторые из худших проявлений человеческой натуры терпит и даже поощряет государство и его органы, которые отчасти буквально деморализованы». Лидер Консервативной партии относит причины беспорядков на моральную деградацию: «…от передергивания и искаженного понимания прав человека, что подорвало осознание личной ответственности, до упоения здоровьем и безопасностью, что разъело готовность людей действовать в соответствии со здравым смыслом» (то есть Британия будет пересматривать свои взаимоотношения с социальным законодательством ЕС).
Вместе с тем премьер-министр признал и моральную ответственность верхов: «банковский кризис, «расходный скандал», скандал с прослушиванием телефонов явили собой худшие образцы алчности, безответственности и притязаний. Восстановить чувство долга и ответственности следует во всех слоях общества». Отсюда, «разбитое общество» - первый пункт его повестки дня10. В оппозиции Кэмерон выступал за повышение индивидуальной ответственности и утверждал, что растущее давление государственного вмешательства попросту создает все более безответственное общество. Однако сейчас он готов почерпнуть многие наработки социальной политики лейбористского правительства и подключить государство, чтобы изменить поведенческие реакции людей.
Он предполагает заняться «вялотекущим моральным крахом», ускорив государственные программы обучения родительским обязанностям в 120 тыс. неблагополучных семьях, снизив безотцовщину и повысив школьную дисциплину, а также проведя полномасштабную войну с уличными бандами.
Таким образом, премьер-министр намерен принимать меры правоохранительного порядка и бороться с «представлениями и суждениями, приведшими общество к шокирующему состоянию». Советники Кэмерона ранее сокрушались, что лишь немногие избиратели могли определить его миссию помимо сокращения госрасходов. Его концепция построения на обломках «разбитого общества» «большого общества» (в противовес «большому государству») так и не оторвалась от земли. Беспорядки предоставляют возможность вернуться к теме «починки разбитого общества». Кэмерон всегда повторял, что его бренд «современного сострадательного консерватизма» касается «общества, глупышка», а не «экономики, глупышка»*. (*Парафраз лозунга в предвыборном штабе Б.Клинтона в 1992 г.: «It´s the economy, stupid». («Все дело в экономике, глупышка».)
Лидер оппозиционной Лейбористской партии Э.Милибэнд предостерег против скоропалительных, мелочных и поверхностных паллиативов вместо долгосрочных решений. По его мнению, бедность действительно имеет значение, равно как и состояние духа нации. Он заявил, что банкиры, депутаты и журналисты настолько же жадны, эгоистичны и аморальны, как и участники беспорядков. Водометы и «суперкопы» не решат проблему - «существует связь между обстоятельствами и поведением». «Виноваты и мораль, и лишения. Объяснить - не значит простить, но отказываться объяснить - значит обречь на повторение»11. В отличие от Кэмерона, Милибэнд указал на неравенство как барьер для формирования ответственного общества: если люди живут в одном городе, но в параллельных мирах, не стоит удивляться трудностям в воспитании чувства ответственности и солидарности у молодежи, родители которых работают по 50, 60, 70 часов в неделю. Милибэнд признал, что партия, будучи у власти, недостаточно внимания уделяла социальному неравенству и моральному состоянию общества: «Мы лучше справились с восстановлением ткани нашего общества, чем его морали».
Между лидерами ведущих партий нет разногласий относительно наказания участников беспорядков, проживающих в муниципальных домах: по закону можно выселить арендатора или члена его семьи, если он вовлечен в противоправную деятельность или отличается антисоциальным поведением в районе проживания. Предложен новый закон, позволяющий выселять при совершении правонарушений в других районах. Точно также, согласно закону, осужденные на тюремное заключение участники беспорядков потеряют право на социальные пособия.
Оба политических деятеля понимают, что должны отражать общественное мнение, оба понимают, что поставить диагноз - одно дело, а выписать рецепт - совершенно иное. Между тем в судах заслушивают дела против сотен людей, замешанных в мародерстве и хулиганстве. На 15 августа, по неполным данным, было задержано около 3 тыс. человек, и половине из них предъявлены обвинения.
Постепенно анализ выходит на более высокий уровень обобщений. Так, Г.Янг из «Гардиан»12 писал, что попытки установить конкретную причину событий неизбежно лопаются под грузом собственной догмы. Об изначальном поводе для беспорядков в Тоттенхэме (смерть Марка Даггана от рук полиции) никто уже не вспоминал и не выдвигал никаких требований в связи с его гибелью. Таким образом, беспорядки были лишены какой-либо политической подоплеки. Тем не менее общий контекст очевиден - «эпидемия» насилия на улицах, с одной стороны, и «эпидемия» на падающих биржах - с другой. Задолго до того как стало ясно, что последует второй виток рецессии, уже многие прогнозировали, что и первый виток рецессии вызовет социальные волнения, причем предупреждали не только левые, но и стражи мирового капитала. Предостережения звучали со стороны нового главы МВФ К.Лагард, полиции, рейтингового агентства Moody’s и МОТ при ООН. Еще до выборов 2010 года лидер Либерал-демократической партии Н.Клегг утверждал, что вероятность волнений повысится в условиях экономических трудностей: «Представьте себе, что консерваторы получат абсолютное большинство при 25% голосов избирателей. Через одну-две недели они заявят о повышении НДС до 20%, сокращении учителей, полиции, зарплат в государственном секторе. Думаю, что если в этой ситуации утратить осторожность… то можно получить волнения а-ля Греция». Тори получили 23% голосов избирателей. Собственно, не получив абсолютного большинства, консерваторы (вместе с теми же либерал-демократами) приступили к этим мерам.
Отметим, что в июне 2010 года с критикой социально-экономической политики правительства выступил архиепископ Кентерберийский Р.Уильямс. Он расценил концепцию «большого общества» Кэмерона как набивший оскомину лозунг, обвинив Д.Кэмерона и Н.Клегга в навязывании «радикальной политики, за которую никто не голосовал»13.
«Гардиан» считает, что настаивать на уголовном характере действий бунтовщиков - фатальная ошибка, ведь уголовщина не исключает политической природы бунта, а лишь дает его частичное описание. Бунтовщики мародерствовали, а не воровали, они бросали вызов полиции, а не крали их «котелки». Если люди объединяются, чтобы попрать закон и социальные устои, то они действуют политически, хотя остается вопрос о целях. В любом случае, уголовщина и политика отнюдь не случайные попутчики: ведь элиту поймали за руку за совершение преступных действий.
Точно также настаивать на экономических лишениях как единственной причине - чуть менее, но фатальная ошибка. То были волнения отнюдь не сходные с волнениями в Греции, а тем более с «арабской весной». Беспорядки могут привести к осязаемым, прогрессивным результатам. Однако, за исключением Тоттенхэма, бунтовщики не преследовали высокую цель, не исповедовали какой-либо идеал и не выдвигали никаких требований.
Все это проходит на фоне слабых и бездействующих левых, которые не смогли обновиться и оживить деятельность перед лицом глубокого экономического кризиса. В отсутствие действенных социальных движений или социальной памяти о коллективной борьбе, единственное, что могли достичь эти «политические сироты», - частное приобретательство и социальный хаос. Тот факт, что их действия были по существу политическими, отнюдь не делает их мудрыми. Основные последствия - рост авторитаризма, расширение полномочий полиции и усиление крайне правых.
С.Хил из «Гардиан»указывает на безответственность мировой элиты14. С эпохи рейганомики и тэтчеризма в 1980-х годах в мировой экономике доминировала англо-американская философия экономического либерализма с ее поучениями «социалистическим» Франции, Германии и Швеции, как добиться экономического роста. Экономическая ось Британия - США была настолько слепа, не видя бревна в своем глазу, что навлекла разрушительные последствия на мировую экономику и свои собственные экономики. Вслед за США Британия несет основную ответственность за то, что отвратила банки от их социальной роли, превратив их в казино. Британия тормозила реформирование финансового сектора и усиление контроля над ним, предназначенных предотвратить повторение кризиса.
Иракская война расшатала порядочность правительства, опустошила государственную казну, вызвав крупные сокращения государственного бюджета при правительстве Кэмерона.
Снова «больной человек Европы» - Британия демонстрирует экономический рост более низкий, чем в Европе, включая Польшу, Германию, Швецию, Данию и Францию, и не превышает показатели Италии. Пытаясь спасти экономику, правительство Кэмерона желает перевести стрелки часов во времена Диккенса, отказавшись от социальной политики континентальной Европы. Поговаривают об отмене отпусков по беременности и родам и законодательства, защищающего права потребителей. Идет речь и об отказе от трудового законодательства ЕС в отношении продолжительности рабочей недели и прав временных работников. Курс Кэмерона не только не позволил восстановить экономику, но привел к масштабному мародерству отчаявшейся молодежи, как во Франции в 2005 году, заключает С.Хил.
Напомним, что августовские беспорядки были отнюдь не первыми социальными выступлениям в Британии. В ноябре 2010 года во многих городах страны прошли массовые студенческие волнения против повышения втрое платы за обучение. Студенты разгромили штаб-квартиру консерваторов, полиция разгоняла демонстрантов и произвела аресты. 5 февраля 2011 года, в день выступления Д.Кэмерона на Мюнхенской конференции по безопасности против политики мультикультурализма, произошли столкновения ультраправых националистов (совместно с политизированными объединениями футбольных фанатов ) и антифашистов в городе Лутоне. В марте Британский конгресс тред-юнионов (БКТ) организовал марш протеста против сокращения социальных расходов и предстоящих увольнений в госсекторе (от 200 до 500 тыс. человек). 30 июня 2011 года прошла всеобщая забастовка работников государственного сектора (750 тыс. человек). Были закрыты многие школы и университеты, а также суды, биржи труда, центры социального обслуживания населения, пограничные пропускные пункты, государственные музеи. Акция британских профсоюзов стала крупнейшей с 1980-х годов.
Однако именно волна насилия и погромов в августе этого года всколыхнула всю страну. Моральное состояние общества и экономический рост станут двумя основными полями осенней битвы политиков. За стенами парламента будет неспокойно.
После августовских беспорядков в Англии битое стекло убрали, но «разбитое общество» осталось. Парламент, прервав летние каникулы, собрался на чрезвычайное заседание, премьер-министр клянется отыскать и наказать нарушителей порядка, и лидер оппозиции обещает стоять с ним плечом к плечу. «Как будто страна находится в состоянии войны»1. Политические деятели и аналитики занялись объяснением причин беспорядков и соответственно причинам предлагают меры их устранения. Объяснений выдвинуто много и разных - от музыки рэп, ниспровергающей авторитеты, и безотцовщины как отсутствия модели мужского поведения до ипотечного кризиса. Полицию обвиняли в нерешительности в первые дни беспорядков. Однако критика в адрес полиции за превышение полномочий во время разгона протестующих против встречи «Большой двадцатки» в Британии (2009 г.) на этот раз могла вызвать у полиции боязнь судебного преследования за жесткие действия. Тем более что поводом для беспорядков в Тоттенхэме, неблагополучном районе Лондона, послужил инцидент, в ходе которого полицейский застрелил Марка Даггана, 29-летнего темнокожего. Так что, с другой стороны, правоохранительным органам предъявляют упреки в расизме, предвзятом отношении к темнокожим, которых они убивают и арестовывают без достаточных оснований. Однако факты свидетельствуют об обратном: согласно данным Независимого бюро по жалобам на действия полиции (IPCC), за последние три года полицейские застрелили семь человек - и все они были белыми.Вместе с тем слухи о сокращении расходов на полицию могли спровоцировать бунтовщиков, предположивших, что шансов попасться мало. Многих пьянило чувство безнаказанности. Те, кто никогда бы не стал вести себя подобным образом, просто подверглись соблазну присоединиться к большой группе, почувствовать себя сильными и остаться неузнанными в толпе. Однако за последние 25-30 лет британская юстиция отправила за решетку гораздо больше молодых людей, чем ее европейские соседи2. То были «беспорядки шоппинга», утверждают другие: неимущие, на которых обрушивается реклама недоступных им товаров, сметали все с прилавков под влиянием привитого им духа потребительства (где ценность индивида измеряется не его личными качествами, а купленными товарами).Масштаб беспорядков приписывали использованию средств связи и социальным сетям для организации сборищ (как делали преступные банды и футбольные хулиганы), но полиция на «новшества» не отреагировала вовремя, хотя для противодействия преступности применяет те же технические средства.Газета «Индепендент» осудила общество, в котором «наносят не отдельные удары по чувству достоинства, а беспрерывно унижают, подвергают постоянным лишениям в обществе, изобилующем богатством»3. Парламентарий-лейборист Д.Лэмми предупредил: «Словно сорвавшиеся с цепи - бездумные, жестокие и яростные, - им нечего терять. Они не чувствуют себя связанными моральным кодексом общества, поскольку они не ощущают себя частью этого общества. Мы не можем жить в обществе, где банки «слишком крупны, чтобы позволить им разориться», в то время как целым районам позволяют исчезнуть без следа. Поляризация проходит не между белыми и черными, а теми, кому есть что терять в обществе, и теми, кому терять в обществе нечего»4. Однако маргиналы не всегда принимают участие в беспорядках - как показывают исследования, да и августовские погромы, они сами больше всех страдают от беспорядков, так что не следует причины списывать на социальную изоляцию.М.Гастингс из газеты «Дэйли мейл» остановился на «извращенной социальной этике, возводящей личную свободу в абсолют и отказывающей люмпену в дисциплине - этом трудном счастье, - которая только одна и способна позволить его представителям выкарабкаться из болота зависимости [от государственного вспомоществования]»5. Однако не развращенность жизни на социальные пособия, а сокращение государственных расходов на социальные нужды создает потенциал мятежа, отметил «красный Кен» (бывший мэр Лондона из левых лейбористов и кандидат от лейбористов на предстоящих выборах мэра Лондона Кен Ливингстон)6. Однако в полной мере урезание социальных расходов скажется в неблагополучных районах, как и на среднем классе, в следующем, 2012 году. В Британии сформировался дух «необоснованных притязаний», считает Д.Уилсон, профессор Бирмингемского университета и бывший начальник тюрьмы, и продолжает: «Однако дело не только в деклассированных элементах, но и политиках, банкирах и футбольных фанатах. Проблема заключается не в конкретном социальном классе, ибо она пронизывает все общество. Если мы видим, что политические деятели требуют от государства возмещения своих расходов на покупку ЖК телевизоров и попадают в тюрьму за мошенничество с казенными средствами, то ясно, что для молодежи всех социальных классов они являют отнюдь не надлежащий пример»7. Поясним, что речь идет о мерах по спасению банков, предпринятых правительством лейбориста Г.Брауна в 2008-2009 годах. План предусматривал выделение 50 млрд. фунтов стерлингов для выкупа долей в крупных банках и еще 200 млрд. фунтов стерлингов на краткосрочные кредиты Банка Англии, чтобы обеспечить им ликвидность, а также предоставление гарантий межбанковских кредитов на сумму 250 млрд. фунтов стерлингов. Спасение банков обошлось налогоплательщикам по меньшей мере в 500 млрд. фунтов стерлингов. Между тем бонусы виновников экономического кризиса в Британии (служащих банковской и страховой сфер), по данным Британского бюро национальной статистики, составили с апреля 2010 по март 2011 года 13,6 млрд. фунтов стерлингов8. В страховой и банковской деятельности заняты 4% трудоспособного населения, но получают они 40% бонусов, в то время как миллионы британцев еле сводят концы с концами из-за роста налогов, «замораживания» зарплат, повышения цен на топливо. Более того, речь идет о бонусах в банках, которые были частично национализированы государством при предыдущем, лейбористском правительстве, то есть принадлежат и налогоплательщику. Так, 323 высших служащих спасенного «Ройал Бэнк оф Скотлэнд» (RBS) получили в среднем по 1,16 млн. фунтов стерлингов каждый. Для сравнения: впервые с 1981 года домохозяйства страны столкнутся с падением располагаемого дохода. В СМИ также широко обсуждается намерение уже коалиционного правительства консерваторов и либерал-демократов отменить введенный с 2010 года 50-процентный налог на доходы свыше 150 тыс. фунтов стерлингов в год. Между тем премьер-министр уверял граждан, что «все мы в одной лодке».Весной 2009 года в верхах разгорелся скандал по поводу незаконного лоббирования и так называемый «расходный скандал» (депутаты тратили средства налогоплательщиков на личные нужды, например цветочную рассаду или мошенничество с ипотекой под прикрытием возмещения депутатам с мест расходов на второе жилье в столице и депутатскую деятельность). Пострадала репутация как лейбористов, так и консерваторов. Общее разочарование электората в политических партиях привело к избранию в мае 2010 года «подвешенного парламента», в котором ни одна из партий не получила абсолютного большинства. За месяц до беспорядков с новой силой вспыхнул замятый было скандал о незаконном прослушивании телефонов политических деятелей, звезд, родственников жертв преступлений и военнослужащих, погибших в иракской войне. В погоне за сенсациями журналисты газеты «Ньюс оф уорлд», принадлежащей империи медиамагната Р.Мэрдока, занимались прослушкой и даже давали взятки полиции за сведения о членах королевской семьи. Выяснились подробности более чем тесных связей с прессой политиков, заинтересованных в благоприятном освещении их деятельности. Так, Д.Кэмерон назначил Э.Коулсона из «Ньюс оф уорлд» директором по связям с общественностью в Консервативной партии, а с приходом к власти взял в аппарат Даунинг-стрит, 10. Коулсон, работавший в руководстве газеты в период прослушивания, был арестован в начале июля 2011 года. Вскрылось мздоимство полиции, которая два года назад свернула начавшееся было расследование. Несколько человек были арестованы, несколько вышли в отставку, в том числе причастные к скандалу высшие чины полиции - глава Скотланд-Ярда, а также его заместитель, курировавший борьбу с терроризмом и безопасность королевской семьи.Однако первая реакция премьер-министра на выступления низов - «просто уголовщина чистой воды»9. 15 августа лидеры ведущих партий выступили с речами. Центральное положение речи Кэмерона заключалось в том, что беспорядки в качестве причины не имели под собой ни расовых проблем или бедности, ни сокращения госрасходов, поскольку громили не парламент, а магазины. В погромах участвовали люди, не имеющие представления о добре и зле, с извращенной моралью и без самодисциплины: «Безответственность. Эгоизм. Ведут себя так, будто манера поведения не влечет никаких последствий. Дети без отцов. Школы без дисциплины. Вознаграждение без усилий… преступление без наказания. Права без ответственности. Общины без контроля. Некоторые из худших проявлений человеческой натуры терпит и даже поощряет государство и его органы, которые отчасти буквально деморализованы». Лидер Консервативной партии относит причины беспорядков на моральную деградацию: «…от передергивания и искаженного понимания прав человека, что подорвало осознание личной ответственности, до упоения здоровьем и безопасностью, что разъело готовность людей действовать в соответствии со здравым смыслом» (то есть Британия будет пересматривать свои взаимоотношения с социальным законодательством ЕС). Вместе с тем премьер-министр признал и моральную ответственность верхов: «банковский кризис, «расходный скандал», скандал с прослушиванием телефонов явили собой худшие образцы алчности, безответственности и притязаний. Восстановить чувство долга и ответственности следует во всех слоях общества». Отсюда, «разбитое общество» - первый пункт его повестки дня10. В оппозиции Кэмерон выступал за повышение индивидуальной ответственности и утверждал, что растущее давление государственного вмешательства попросту создает все более безответственное общество. Однако сейчас он готов почерпнуть многие наработки социальной политики лейбористского правительства и подключить государство, чтобы изменить поведенческие реакции людей. Он предполагает заняться «вялотекущим моральным крахом», ускорив государственные программы обучения родительским обязанностям в 120 тыс. неблагополучных семьях, снизив безотцовщину и повысив школьную дисциплину, а также проведя полномасштабную войну с уличными бандами. Таким образом, премьер-министр намерен принимать меры правоохранительного порядка и бороться с «представлениями и суждениями, приведшими общество к шокирующему состоянию». Советники Кэмерона ранее сокрушались, что лишь немногие избиратели могли определить его миссию помимо сокращения госрасходов. Его концепция построения на обломках «разбитого общества» «большого общества» (в противовес «большому государству») так и не оторвалась от земли. Беспорядки предоставляют возможность вернуться к теме «починки разбитого общества». Кэмерон всегда повторял, что его бренд «современного сострадательного консерватизма» касается «общества, глупышка», а не «экономики, глупышка»*. (*Парафраз лозунга в предвыборном штабе Б.Клинтона в 1992 г.: «It´s the economy, stupid». («Все дело в экономике, глупышка».) Лидер оппозиционной Лейбористской партии Э.Милибэнд предостерег против скоропалительных, мелочных и поверхностных паллиативов вместо долгосрочных решений. По его мнению, бедность действительно имеет значение, равно как и состояние духа нации. Он заявил, что банкиры, депутаты и журналисты настолько же жадны, эгоистичны и аморальны, как и участники беспорядков. Водометы и «суперкопы» не решат проблему - «существует связь между обстоятельствами и поведением». «Виноваты и мораль, и лишения. Объяснить - не значит простить, но отказываться объяснить - значит обречь на повторение»11. В отличие от Кэмерона, Милибэнд указал на неравенство как барьер для формирования ответственного общества: если люди живут в одном городе, но в параллельных мирах, не стоит удивляться трудностям в воспитании чувства ответственности и солидарности у молодежи, родители которых работают по 50, 60, 70 часов в неделю. Милибэнд признал, что партия, будучи у власти, недостаточно внимания уделяла социальному неравенству и моральному состоянию общества: «Мы лучше справились с восстановлением ткани нашего общества, чем его морали». Между лидерами ведущих партий нет разногласий относительно наказания участников беспорядков, проживающих в муниципальных домах: по закону можно выселить арендатора или члена его семьи, если он вовлечен в противоправную деятельность или отличается антисоциальным поведением в районе проживания. Предложен новый закон, позволяющий выселять при совершении правонарушений в других районах. Точно также, согласно закону, осужденные на тюремное заключение участники беспорядков потеряют право на социальные пособия.Оба политических деятеля понимают, что должны отражать общественное мнение, оба понимают, что поставить диагноз - одно дело, а выписать рецепт - совершенно иное. Между тем в судах заслушивают дела против сотен людей, замешанных в мародерстве и хулиганстве. На 15 августа, по неполным данным, было задержано около 3 тыс. человек, и половине из них предъявлены обвинения.Постепенно анализ выходит на более высокий уровень обобщений. Так, Г.Янг из «Гардиан»12 писал, что попытки установить конкретную причину событий неизбежно лопаются под грузом собственной догмы. Об изначальном поводе для беспорядков в Тоттенхэме (смерть Марка Даггана от рук полиции) никто уже не вспоминал и не выдвигал никаких требований в связи с его гибелью. Таким образом, беспорядки были лишены какой-либо политической подопле
Переход от однополярной мировой системы к многополярной обусловил некоторую напряженность на евразийском пространстве в зонах повышенной стратегической значимости. Среди них - бассейн Средиземного моря и Центральная Азия, которые являются ключевыми регионами евро-афро-азиатской структуры.
С 1 марта 2003 года государства этих регионов проявляют особый интерес к геополитическому анализу, который касается отношений между США, основными евразийскими государствами и странами Северной Африки. Напомним, что в этот день парламент Турции, государства, которое является связующим звеном преимущественно между республиками Центральной Азии и Средиземноморьем, решил отказаться поддержать США в войне в Ираке1. Этот факт, ставший нечто большим, чем только тема переговоров между Вашингтоном и Анкарой, как это могло казаться ранее, обозначил начало изменения внешнеполитической позиции Турции, которую она занимала на протяжении 50 лет2. Но в то же время переговоры были важны для Турции из-за двух противоположных составляющих: лояльности Турции к своему североамериканскому партнеру и обеспокоенности Анкары в связи с возможностью создания Курдистана, в результате чего Ирак мог быть разделен на три части, а курдской проблеме был бы придан статус «неразрешимой».
С тех пор и по сей день Турция с завидным постоянством благодаря близости к России (принимая во внимание недостаток желания Европейского союза принять ее в свои ряды), а также в связи с возникшими новыми добрососедскими отношениями пытается как бы «избегать» покровительства США, тем самым давая понять, что она не является надежной базой для проникновения Северной Америки в Евразийское пространство. Теперь стратеги Вашингтона и Пентагона помимо препятствий со стороны Ирана и Сирии должны принимать во внимание и нелегко поддающуюся влиянию новую Турцию.
Изменение позиции Турции произошло в контексте всеобъемлющей и комплексной трансформации евразийского сценария, характеризующегося такими заметными чертами, как нынешнее укрепление позиций России на континентальном и глобальном уровнях, усилившиеся геоэкономическое и финансовое положения Китая и Индии, а также ослабление военного присутствия США в Афганистане и Иране.
Представляется, что после разрушения Берлинской стены и распада Советского Союза идет беспрерывное продвижение «нужного государства» в центр евразийского континента, которое соответствует двум следующим предопределяющим условиям.
Первое. Государство располагается в континентальной Европе. В результате «цветных революций» оно нацелено на вовлечение в сферу своего влияния соседних бывших советских республик. С легкой руки Рамсфелда оно названо «Новой Европой» и со временем готово выступить против России, чтобы покончить с ее могуществом.
Второе. Оно располагается на протяженном пути от Средиземноморья, тянущемся в направлении новых центральноазиатских государств. Его цель: разрубить надвое евро-афро-азиатское пространство и создать незаживающую геополитическую «рану» в сердце Евразии. Эти планы застопорились через несколько лет после тяжких событий в Афганистане.
Несколько последних попыток «цветных революций» провалились, так же как и усилия Вашингтона по дестабилизации обстановки на Кавказе и Центральной Азии, из-за позиции Москвы и евразийской совместной политики Китая и России, а также задействованных ШОС, ЕврАзЭС и прочих организаций и благодаря укреплению дружественных отношений и военному сотрудничеству. В конце первого десятилетия нового века США пришлось переформулировать свою евразийскую стратегию.
Обычная атлантическая гегемония
Принятие западной геополитической парадигмы, продвигаемой США, привело к дихотомии - США против Евразии - и к концепции «стратегической угрозы»3, что позволяет аналитикам применять ее для поддержки критических аспектов различных целевых зон Атлантики. Такие аспекты обычно создаются эндогенными трениями, возникающими, как правило, вследствие внутренних этнических проблем, социального дисбаланса, отсутствия религиозной и культурной общности и политических разногласий4. Готовые решения относятся к действиям США и их союзников, начиная с «реконструкции» «слабых государств» различными путями (которые в любом случае нацелены на распространение «западных ценностей» - демократии и свободного предпринимательства - без учета местных культурных особенностей и традиций) и заканчивая прямым военным вмешательством. В зависимости от ситуации это часто оправдывается необходимостью ответной меры для защиты интересов США и так называемого мирового порядка или, в особых случаях, меры в отношении государств и правительств, которых Запад уже давно считает сторонниками «мягкой силы» или «ненадежными государствами», а также необходимостью принятия чрезвычайных мер по защите народа какой-либо страны и прав человека5.
Рассматривая американскую геополитическую доктрину как типичную для морских держав и оценивая свои отношения с другими странами или геополитическими структурами со своей позиции «острова»6, США идентифицируют Средиземноморский бассейн и Центральную Азию как две зоны значительной нестабильности. Оба региона находятся, по определению Збигнева Бжезинского, в так называемой, «дуге нестабильности». По мнению Николаса Дж.Спайкмена7, «дуга нестабильности», или кризиса, является развитием и расширением геостратегической концепции периферии (в морских и береговых пределах). Контроль над периферией позволил бы в рамках биполярной системы контролировать евразийское пространство, а также сдерживать его основную державу - Советский Союз для исключительного блага «Североамериканского острова».
В новом однополярном мире определенная Соединенными Штатами зона Большого Ближнего Востока простирается от Марокко через Центральную Азию. Эта территория нуждается в миротворческих усилиях, поскольку она представляет собой вершину «дуги кризиса», где конфликты возникают из-за отсутствия гомогенности, как было указано выше. Данная концепция, содержащаяся в исследованиях Самюэля Хантингтона и Збигнева Бжезинского, полностью объясняет действия США, направленные на прорыв в евразийское континентальное пространство, и давление оттуда на Россию с целью завоевания всемирного господства.
Тем не менее некоторые «неожиданные» факторы, такие как «возрождение» России, евразийские политические шаги В.Путина в Центральной Азии, новые соглашения между Москвой и Пекином, а также появление новой Турции (факторы, которые напоминают об относительно недавнем «раскрепощении» некоторых южноамериканских стран, обрисовавшие контуры многополярной, или полицентрической системы), повлияли на возникновение другого определения региона, а именно - Новый Ближний Восток.
Символично, что такое изменение стало официальным во время израильско-ливанской войны 2006 года. Тогдашний госсекретарь Кондолиза Райс сказала: «Мне не интересна дипломатия, направленная на возвращение Ливану и Израилю первоначального статус-кво. Думаю, это было бы ошибкой. Здесь мы наблюдаем своего рода подъем, родовые муки нового Ближнего Востока. И что бы мы не предприняли, мы должны быть уверены, что продвигаемся к новому Ближнему Востоку, а не идем к старому»8. Новое определение стало, безусловно, прагматическим. Фактически оно предполагало подтверждение стратегического партнерства с Тель-Авивом и ослабление Ближневосточного и соседних регионов, что спустя несколько дней после заявления К.Райс было охарактеризовано премьер-министром Израиля Ольмертом как «новый порядок» на Ближнем Востоке.
Столь же программным стало неприятие Бжезинским «Евразийских Балкан» со ссылкой на Центрально-Азиатский регион и видение его использования для формулирования геостратегической практики, которая через дестабилизацию, основанную на эндогенных противоречиях в Центральной Азии, имела и имеет целью сделать возможный союз между Китаем и Россией проблематичным.
С 2006 года до операции «Начало одиссеи» против Ливии (2011 г.) США, несмотря на полемику, начатую в 2009 году с приходом нового хозяина Белого дома, на деле придерживались стратегии, нацеленной на милитаризацию всей территории Средиземноморья и Центральной Азии. В частности, в 2008 году США «заложили бомбу» для Африки - АФРИКОМ, «сработавшую» в марте 2011 года в ходе ливийского «кризиса» и предназначенную для укоренения американского присутствия в Африке, контроля и быстрого вмешательства в дела континента, а также направленную на новый Ближний Восток и Центральную Азию. Короче говоря, стратегия США предусматривает милитаризацию Средиземноморской и Центрально-Азиатской «дуги». Основные принципы стратегии следующие:
1. Вбить клин между Южной Европой и Северной Африкой.
2. Обеспечить военный контроль Вашингтона над Северной Африкой и Ближним Востоком (включая использование базы Кэмп-Бондстил в Косове и Метохии ), с особым вниманием к территориям Турции, Сирии и Ирана.
3. Разделить на две части евразийское пространство.
4. Увеличить так называемую «дугу кризиса» в Центральной Азии.
Формулировки первого и второго пунктов отражают интересы Вашингтона, направленные в основном на Италию и Турцию. Эти два средиземноморских государства по разным причинам (а именно вследствие энергетической и индустриальной политики Италии и геополитических планов Турции, желающей играть главную роль в регионе и, более того, соперничая с Израилем) в последние годы развили международные отношения, которые в перспективе из-за тесных связей с Москвой помогли бы им выйти из сферы влияния Северной Америки. Попытки Рима и Анкары получить большую степень свободы пришли в столкновение не только с главными геополитическими интересами Вашингтона и Лондона, но также и с такими более «провинциальными» образованиями, как Средиземноморский союз Саркози.
Многополярность как выход из тупика регионализма
Практика, примененная западным миром под эгидой США и подразумевающая распространение и усиление кризисов в Евразии и Средиземноморье, не предусматривает стабилизацию. Напротив, такая политика ведет к сохранению гегемонии через милитаризацию международных отношений и вовлечение локальных акторов в свои планы. Более того, эта геополитическая «Дорожная карта» призвана определить другие возможные цели (Иран, Сирия, Турция, которые могут стать плацдармом США в Евразии) и заставляет размышлять о «здравомыслии» США и формировании многополярной системы.
Более глубокий анализ агрессии США, Великобритании и Франции против Ливии показывает, что это вовсе не спорадическая акция, а симптом затруднений США в вопросе выработки дипломатических решений и отсутствие чувства ответственности, присущие глобальным акторам. Такая политика характерна для приходящей в упадок державы. Американский политолог и экономист Дэвид П.Каллео, критик «однополярного безрассудства» и исследователь США, еще в 1987 году отметил, что в основном державы в процессе упадка вместо того чтобы регулировать и адаптировать самих себя стремятся упрочить пошатнувшееся доминирование, трансформируя его в захватническую гегемонию9. Лука Лауриола в работе «Полное поражение для США и Израиля. Конец последней империи»10 совершенно обоснованно отмечает, что евразийские державы - Россия, Китай и Индия могут противостоять заокеанскому государству, то есть США, которые в настоящий момент находятся в «потерянно-безумном» состоянии, и не спровоцировать реакцию, которая могла бы привести к катастрофам планетарного масштаба.
Необходимо отметить, что структуризация многополярной системы продвигается медленно. Это происходит не из-за недавних акций США в Северной Африке, а вследствие «регионалистского» подхода евразийских акторов (Турции, России и Китая), которые, расценивая Средиземноморье и Центральную Азию как фактор своих национальных интересов, не могут осознать геостратегическую значимость, которую эти зоны представляют в большом сценарии конфликта между США и евразийскими геополитическими интересами. Вновь открытое единое громадное пространство Средиземноморье - Центральная Азия, играя роль ключевого региона в евро-афро-азиатской зоне, могло бы способствовать выходу из тупика «регионализма», в котором находится процесс перехода от однополярной к многополярной системе.
Переход от однополярной мировой системы к многополярной обусловил некоторую напряженность на евразийском пространстве в зонах повышенной стратегической значимости. Среди них - бассейн Средиземного моря и Центральная Азия, которые являются ключевыми регионами евро-афро-азиатской структуры. С 1 марта 2003 года государства этих регионов проявляют особый интерес к геополитическому анализу, который касается отношений между США, основными евразийскими государствами и странами Северной Африки. Напомним, что в этот день парламент Турции, государства, которое является связующим звеном преимущественно между республиками Центральной Азии и Средиземноморьем, решил отказаться поддержать США в войне в Ираке1. Этот факт, ставший нечто большим, чем только тема переговоров между Вашингтоном и Анкарой, как это могло казаться ранее, обозначил начало изменения внешнеполитической позиции Турции, которую она занимала на протяжении 50 лет2. Но в то же время переговоры были важны для Турции из-за двух противоположных составляющих: лояльности Турции к своему североамериканскому партнеру и обеспокоенности Анкары в связи с возможностью создания Курдистана, в результате чего Ирак мог быть разделен на три части, а курдской проблеме был бы придан статус «неразрешимой». С тех пор и по сей день Турция с завидным постоянством благодаря близости к России (принимая во внимание недостаток желания Европейского союза принять ее в свои ряды), а также в связи с возникшими новыми добрососедскими отношениями пытается как бы «избегать» покровительства США, тем самым давая понять, что она не является надежной базой для проникновения Северной Америки в Евразийское пространство. Теперь стратеги Вашингтона и Пентагона помимо препятствий со стороны Ирана и Сирии должны принимать во внимание и нелегко поддающуюся влиянию новую Турцию. Изменение позиции Турции произошло в контексте всеобъемлющей и комплексной трансформации евразийского сценария, характеризующегося такими заметными чертами, как нынешнее укрепление позиций России на континентальном и глобальном уровнях, усилившиеся геоэкономическое и финансовое положения Китая и Индии, а также ослабление военного присутствия США в Афганистане и Иране. Представляется, что после разрушения Берлинской стены и распада Советского Союза идет беспрерывное продвижение «нужного государства» в центр евразийского континента, которое соответствует двум следующим предопределяющим условиям.Первое. Государство располагается в континентальной Европе. В результате «цветных революций» оно нацелено на вовлечение в сферу своего влияния соседних бывших советских республик. С легкой руки Рамсфелда оно названо «Новой Европой» и со временем готово выступить против России, чтобы покончить с ее могуществом.Второе. Оно располагается на протяженном пути от Средиземноморья, тянущемся в направлении новых центральноазиатских государств. Его цель: разрубить надвое евро-афро-азиатское пространство и создать незаживающую геополитическую «рану» в сердце Евразии. Эти планы застопорились через несколько лет после тяжких событий в Афганистане.Несколько последних попыток «цветных революций» провалились, так же как и усилия Вашингтона по дестабилизации обстановки на Кавказе и Центральной Азии, из-за позиции Москвы и евразийской совместной политики Китая и России, а также задействованных ШОС, ЕврАзЭС и прочих организаций и благодаря укреплению дружественных отношений и военному сотрудничеству. В конце первого десятилетия нового века США пришлось переформулировать свою евразийскую стратегию.Обычная атлантическая гегемонияПринятие западной геополитической парадигмы, продвигаемой США, привело к дихотомии - США против Евразии - и к концепции «стратегической угрозы»3, что позволяет аналитикам применять ее для поддержки критических аспектов различных целевых зон Атлантики. Такие аспекты обычно создаются эндогенными трениями, возникающими, как правило, вследствие внутренних этнических проблем, социального дисбаланса, отсутствия религиозной и культурной общности и политических разногласий4. Готовые решения относятся к действиям США и их союзников, начиная с «реконструкции» «слабых государств» различными путями (которые в любом случае нацелены на распространение «западных ценностей» - демократии и свободного предпринимательства - без учета местных культурных особенностей и традиций) и заканчивая прямым военным вмешательством. В зависимости от ситуации это часто оправдывается необходимостью ответной меры для защиты интересов США и так называемого мирового порядка или, в особых случаях, меры в отношении государств и правительств, которых Запад уже давно считает сторонниками «мягкой силы» или «ненадежными государствами», а также необходимостью принятия чрезвычайных мер по защите народа какой-либо страны и прав человека5.Рассматривая американскую геополитическую доктрину как типичную для морских держав и оценивая свои отношения с другими странами или геополитическими структурами со своей позиции «острова»6, США идентифицируют Средиземноморский бассейн и Центральную Азию как две зоны значительной нестабильности. Оба региона находятся, по определению Збигнева Бжезинского, в так называемой, «дуге нестабильности». По мнению Николаса Дж.Спайкмена7, «дуга нестабильности», или кризиса, является развитием и расширением геостратегической концепции периферии (в морских и береговых пределах). Контроль над периферией позволил бы в рамках биполярной системы контролировать евразийское пространство, а также сдерживать его основную державу - Советский Союз для исключительного блага «Североамериканского острова». В новом однополярном мире определенная Соединенными Штатами зона Большого Ближнего Востока простирается от Марокко через Центральную Азию. Эта территория нуждается в миротворческих усилиях, поскольку она представляет собой вершину «дуги кризиса», где конфликты возникают из-за отсутствия гомогенности, как было указано выше. Данная концепция, содержащаяся в исследованиях Самюэля Хантингтона и Збигнева Бжезинского, полностью объясняет действия США, направленные на прорыв в евразийское континентальное пространство, и давление оттуда на Россию с целью завоевания всемирного господства. Тем не менее некоторые «неожиданные» факторы, такие как «возрождение» России, евразийские политические шаги В.Путина в Центральной Азии, новые соглашения между Москвой и Пекином, а также появление новой Турции (факторы, которые напоминают об относительно недавнем «раскрепощении» некоторых южноамериканских стран, обрисовавшие контуры многополярной, или полицентрической системы), повлияли на возникновение другого определения региона, а именно - Новый Ближний Восток. Символично, что такое изменение стало официальным во время израильско-ливанской войны 2006 года. Тогдашний госсекретарь Кондолиза Райс сказала: «Мне не интересна дипломатия, направленная на возвращение Ливану и Израилю первоначального статус-кво. Думаю, это было бы ошибкой. Здесь мы наблюдаем своего рода подъем, родовые муки нового Ближнего Востока. И что бы мы не предприняли, мы должны быть уверены, что продвигаемся к новому Ближнему Востоку, а не идем к старому»8. Новое определение стало, безусловно, прагматическим. Фактически оно предполагало подтверждение стратегического партнерства с Тель-Авивом и ослабление Ближневосточного и соседних регионов, что спустя несколько дней после заявления К.Райс было охарактеризовано премьер-министром Израиля Ольмертом как «новый порядок» на Ближнем Востоке. Столь же программным стало неприятие Бжезинским «Евразийских Балкан» со ссылкой на Центрально-Азиатский регион и видение его использования для формулирования геостратегической практики, которая через дестабилизацию, основанную на эндогенных противоречиях в Центральной Азии, имела и имеет целью сделать возможный союз между Китаем и Россией проблематичным. С 2006 года до операции «Начало одиссеи» против Ливии (2011 г.) США, несмотря на полемику, начатую в 2009 году с приходом нового хозяина Белого дома, на деле придерживались стратегии, нацеленной на милитаризацию всей территории Средиземноморья и Центральной Азии. В частности, в 2008 году США «заложили бомбу» для Африки - АФРИКОМ, «сработавшую» в марте 2011 года в ходе ливийского «кризиса» и предназначенную для укоренения американского присутствия в Африке, контроля и быстрого вмешательства в дела континента, а также направленную на новый Ближний Восток и Центральную Азию. Короче говоря, стратегия США предусматривает милитаризацию Средиземноморской и Центрально-Азиатской «дуги». Основные принципы стратегии следующие:1. Вбить клин между Южной Европой и Северной Африкой.2. Обеспечить военный контроль Вашингтона над Северной Африкой и Ближним Востоком (включая использование базы Кэмп-Бондстил в Косове и Метохии ), с особым вниманием к территориям Турции, Сирии и Ирана.3. Разделить на две части евразийское пространство.4. Увеличить так называемую «дугу кризиса» в Центральной Азии.Формулировки первого и второго пунктов отражают интересы Вашингтона, направленные в основном на Италию и Турцию. Эти два средиземноморских государства по разным причинам (а именно вследствие энергетической и индустриальной политики Италии и геополитических планов Турции, желающей играть главную роль в регионе и, более того, соперничая с Израилем) в последние годы развили международные отношения, которые в перспективе из-за тесных связей с Москвой помогли бы им выйти из сферы влияния Северной Америки. Попытки Рима и Анкары получить большую степень свободы пришли в столкновение не только с главными геополитическими интересами Вашингтона и Лондона, но также и с такими более «провинциальными» образованиями, как Средиземноморский союз Саркози. Многополярность как выход из тупика регионализмаПрактика, примененная западным миром под эгидой США и подразумевающая распространение и усиление кризисов в Евразии и Средиземноморье, не предусматривает стабилизацию. Напротив, такая политика ведет к сохранению гегемонии через милитаризацию международных отношений и вовлечение локальных акторов в свои планы. Более того, эта геополитическая «Дорожная карта» призвана определить другие возможные цели (Иран, Сирия, Турция, которые могут стать плацдармом США в Евразии) и заставляет размышлять о «здравомыслии» США и формировании многополярной системы. Более глубокий анализ агрессии США, Великобритании и Франции против Ливии показывает, что это вовсе не спорадическая акция, а симптом затруднений США в вопросе выработки дипломатических решений и отсутствие чувства ответственности, присущие глобальным акторам. Такая политика характерна для приходящей в упадок державы. Американский политолог и экономист Дэвид П.Каллео, критик «однополярного безрассудства» и исследователь США, еще в 1987 году отметил, что в основном державы в процессе упадка вместо того чтобы регулировать и адаптировать самих себя стремятся упрочить пошатнувшееся доминирование, трансформируя его в захватническую гегемонию9. Лука Лауриола в работе «Полное поражение для США и Израиля. Конец последней империи»10 совершенно обоснованно отмечает, что евразийские державы - Россия, Китай и Индия могут противостоять заокеанскому государству, то есть США, которые в настоящий момент находятся в «потерянно-безумном» состоянии, и не спровоцировать реакцию, которая могла бы привести к катастрофам планетарного масштаба.Необходимо отметить, что структуризация многополярной системы продвигается медленно. Это происходит не из-за недавних акций США в Северной Африке, а вследствие «регионалистского» подхода евразийских акторов (Турции, России и Китая), которые, расценивая Средиземноморье и Центральную Азию как фактор своих национальных интересов, не могут осознать геостратегическую значимость, которую эти зоны представляют в большом сценарии конфликта между США и евразийскими геополитическими интересами. Вновь открытое единое громадное пространство Средиземноморье - Центральная Азия, играя роль ключевого региона в евро-афро-азиатской зоне, могло бы способствовать выходу из тупика «регионализма», в котором находится процесс перехода от однополярной к многополярной системе.
Идеи об институтах, действующих над суверенитетом государств или заменяющих их функции и полномочия, всегда базировались на универсалистских гипотезах о достижимости идеального международного порядка, подобного порядку в обществе, и моделях его осуществления. Вплоть до середины ХХ века авторы инициатив создания общемировых институтов управления и регулирования, как правило, ограничивали их компетенцию вопросами войны и мира. В этом вопросе они предполагали безусловное верховенство высших институтов над персонифицированным суверенитетом монархов и феодалов, а затем - суверенитетом национальных государств. Проекты, выдвигавшиеся на неофициальном уровне (мыслителями-одиночками или группами), как правило, мотивировались идеологическими императивами идеалистического характера, которые также вырастали на соответствующем социально-экономическом фундаменте. С XVII века развитие капитализма в Европе, выплеснувшееся в колонии, стало здесь определяющим фактором.
В докапиталистическую эпоху европейская политическая мысль толковала управление, стоящее над суверенитетом, преимущественно как «правление» высшего суверена (Папы или императора) над его вассалами - королями и феодалами. Идеологические первоосновы концепции «вселенской теократии» были сформулированы св. Августином, а также папами Григорием I и Николаем I1.
С развитием капитализма, связанных с ним идеологических течений (на начальном этапе сочетающих религиозные и светские элементы, как, например, масонство) и формированием в сознании правящих элит светских принципов организации государства получило развитие иное понимание управления. Оно перестало рассматриваться как «правление» и все более приближалось по своему значению к регулированию или направляющему воздействию, легитимность которого строится на всеобщем согласии участников экономических и политических отношений относительно полномочий осуществляющих его институтов2.
Для всех идейных конструкций о надгосударственном управлении и регулировании характерны представления о том, что государство как носитель суверенитета не может и/или не должно быть высшей формой организации социально-политического пространства. От проекта к проекту в разные времена список таких областей варьировался. Но в основе любого понимания желательной иерархии отношений в миропорядке, как правило, лежит идея о том, что отношения между государствами должны подчиняться институтам, деятельность которых опирается на морально-этические, идеологические, правовые и политические императивы «высшего порядка», превосходящие государственные. При этом в основном подразумевается, что такие нормы носят всеобщий характер и разделяются всеми или большинством участников отношений, что придавало концепции наднационального управления идеологический характер.
С начала ХХ века господствующей идеологической основой формирования идей о наднациональном регулировании международного экономического и политического взаимодействия в США и Западной Европе стал либерально-универсалистский институционализм. В основе этой идеологии лежит гипотеза о возможности обеспечения равных условий конкуренции между государствами, а также другими акторами экономической и политической жизни, ее регламентации и регулирования посредством формирования международных и наднациональных институтов. Однако правящие элиты ведущих держав вплоть до середины ХХ века были ограниченно заинтересованы в политическом конструировании системы международных отношений.
На международном уровне вплоть до второй половины ХХ века мировая экономическая система не могла дать достаточных оснований для формирования развитой и эффективной международной институциональной и правовой надстройки. Закономерно, что лишь после Второй мировой войны с развитием экономической интернационализации существенно интенсифицировались процессы институционализации международного экономического и политического взаимодействия. Для этого возникли объективные основания - интенсифицировался рост торгово-экономических связей, формировался стабильный биполярный миропорядок. Идеи либерально-институционалистского универсализма оказали влияние на формирование системы ООН, которая была нацелена на предотвращение мировой войны и закрепление особых полномочий держав-победительниц, а также регулирование отношений между ними.
Внутри Запада в 1940-1950-х годах резкое экономическое и военно-политическое ослабление ведущих европейских держав и установление над ними патроната США, а также существование «советской угрозы» способствовали формированию наднациональных регулирующих финансово-экономических (Бреттон-Вудская система) и военно-политических институтов (НАТО). Эти же процессы положили начало европейской интеграции.
С 1960-1970-х годов развитие внутрисистемных международных взаимосвязей побуждало элиты развитых стран к формированию более сложных идей о регулировании международного взаимодействия, принципах и инструментах его организации и регламентации. Основу новых концепций наряду с либеральным институционализмом составили и социал-реформистские идеи. Они уже оправдали себя на внутригосударственном уровне при восстановлении экономик стран Западной Европы после Второй мировой войны.
В конце 1960-х - начале 1970-х годов реформизм как тип политического мышления и набор идеологических принципов впервые был выведен за пределы применения в рамках одной государственной системы и стал рассматриваться как подход к преобразованию мировой экономики и международных отношений в целом. Родился новый идеологический феномен - реформистский глобализм.
Сторонники реформистского глобализма в качестве предпосылки создания регулирующих экономических и политических институтов видели «глобальные проблемы», значимые для всего человечества. Был сформулирован и обоснован впервые с помощью научного инструментария тезис о том, что такие проблемы в условиях возрастающей взаимозависимости значимы для всех и не могут быть решены одним государством или даже группой государств. Одними из первых эти идеи сформулировали идеологи Римского клуба. Среди глобальных проблем уже тогда назывались: дефицит ресурсов (топливно-энергетических, продовольственных и др.), неконтролируемый рост народонаселения, бедность, гонка вооружений, экономическая и научно-техническая слаборазвитость и неравномерность социально-экономического развития различных регионов, необходимость коллективного освоения космического пространства и Мирового океана. Впоследствии эти идеи были интерпретированы с точки зрения отношений между развитыми странами и развивающимися Комиссией Брандта.
В основу идеологии реформистского глобализма легли идеи о формировании всемирной взаимозависимости как о процессе, меняющем фундамент и сущность международных отношений, выводящем их за пределы традиционного межгосударственного взаимодействия. В дальнейшем в публикациях западных экспертов и политических документах термин «взаимозависимость» был постепенно заменен термином «глобализация». В 1970-х годах глобальная взаимозависимость, а в 1990-2000-х годах глобализация рассматривались сторонниками создания глобальных институтов в качестве важнейшей объективной предпосылки повышения управляемости мировой экономики и международных отношений.
В 1970-х годах идеи реформистов о глобальных проблемах получили идеологический ответ со стороны наиболее прагматичной и дальновидной части либерально-консервативного лагеря. Глобальным проблемам, а также возможным подходам к их решению и институтам уделила значительное внимание Трехсторонняя комиссия3, которая объединила представителей элит Северной Америки (США и Канады), Западной Европы и Японии с целью совместной выработки подходов к решению проблем, способных поколебать их союзническое единство. Идеология трилатерализма предполагала особую роль ведущих капиталистических держав в регулировании мирового развития.
Развитие новых либеральных и реформистских глобалистских идей имело объективную основу. Эти группы западного истеблишмента начали первыми осознавать фактическую безвыходность и стабильность противостояния двух сверхдержав. Поэтому именно они повернули свой взор к расширению практики использования международных политических и экономических институтов при понимании, что высокая плотность организационного институционального пространства внутри западного сообщества даст несомненные конкурентные преимущества в глобальных масштабах.
В 1970-1980-х годах одним из новых важнейших ресурсов глобальной конкуренции стала опережающая инициатива в создании международных институтов в финансово-экономической и международно-политической сферах. СССР, страны социалистического лагеря, а также развивающиеся страны, как правило, оказывались или вне этих структур, или вынуждены были принимать сформированные без их участия модели функционирования международных органов. Возникла необходимость в новых концепциях. Это стало особенно актуально с окончанием холодной войны.
После холодной войны: обновление идей
На триумфаторской идеологической и психологической волне, возникшей в сознании элит и экспертно-политического сообщества США и ЕС в результате окончания холодной войны, сформировалось ценностно-окрашенное и чрезмерно оптимистическое восприятие процессов глобализации. Возродилось внимание к либерально-идеалистической концепции «демократического мира», которая перестала быть преимущественно американской идеологической аксиомой. В ее основе лежит гипотеза о том, что демократические государства, придерживающиеся принципов рыночной экономики, должны разделять схожие ценности и принципы существования, а потому их поведение всегда более предсказуемо, чем у других типов государств, и они, предположительно, безопасны друг для друга. Логичным следствием такого видения стала связь с концепцией «глобального управления» и ее различными интерпретациями.
Радужное восприятие политических результатов глобализации стало в 1990-х годах доминирующим подходом и к проблеме «глобального управления». Сторонники таких взглядов считали, что уменьшение роли государства в экономике и общественно-политической жизни - неизбежный и желательный результат, положительные эффекты которого могут компенсировать большую часть социальных и организационно-экономических проблем не только стран - лидеров этих процессов, но и тех стран, которые являются в них ведомыми - стран «догоняющего развития».
Сторонники такого взгляда на проблему экономического и политического регулирования считали, что «минимальное государство», дополненное мягкими наднациональными институтами, а также жесткими едиными глобальными стандартами открытости рынков и финансово-экономических систем, будет наиболее выгодно и эффективно для роста мировой экономики. При этом ими подразумевался всеобщий характер выгод от редуцирования функций государства как субъекта регулирования и управления в пользу наднациональных структур. В сфере экономики такое понимание вектора глобализации опиралось на идеологическую логику «Вашингтонского консенсуса». При этом зачастую представления о реальных процессах, связанных с глобализацией, отождествлялись с гипотезами о тех изменениях, к которым она может привести в будущем.
С конца 1980-х годов в язык экономистов и политологов, выступления политических деятелей и в документы международных организаций - в международный политический оборот наряду с понятием «глобализация», вошло понятие «глобальное управление» (global governance). Будущая система «глобального управления» виделась либеральной части американских и европейских экспертов и политиков в виде своего рода наднациональной институциональной опоры глобализации и всемирного распространения демократии.
Для большей части элиты США отправной точкой представлений о глобализации в 1990-х годах была победа в глобальных масштабах того типа организации общества и системы ценностей, идеалом которого виделись сами Соединенные Штаты. Различными группами элит стран Западной Европы процессы глобализации интерпретировались преимущественно как глобальная экономическая интеграция. При этом процессы европейской интеграции понимались ими как первый шаг на пути, который должно пройти все человечество. Рост промышленного производства и потребительской активности в Европе породил идейно-политическое явление «еврооптимизма» и завышенных ожиданий от глобализации. Они подогревались надеждами начала 1990-х годов на освоение экономического пространства Восточной Европы.
В 1990-х годах большей частью американского и европейского истеблишмента процессы, происходящие в Азиатско-Тихоокеанском регионе и на постсоветском пространстве, игнорировались или анализировались в категориях «демократического транзита». Опыт КНР, которая сохранила иную политико-идеологическую модель, но при этом экономически успешно встраивалась в процессы глобализации, в расчет не принимался или воспринимался в 1990-х годах как временное отклонение, которое будет со временем нивелировано. Азиатский финансово-экономический кризис 1998 года несколько охладил такой идеологический пыл. Новую актуальность стали приобретать идеи реформистов о «глобальных проблемах» и средствах их решения.
Сторонники глобалистского реформизма по-прежнему разделяли убеждение в том, что государства не могут справиться с «глобальными проблемами». Однако реформисты не предполагали, что государства в обозримой перспективе должны перестать быть основными субъектами мировой политики, ключевыми регуляторами экономической жизни, важнейшими структурами социальной организации и механизмами перераспределения. В то же время они считали возможным и желательным подчинение суверенитета государств в некоторых сферах глобальным политико-экономическим институтам, которые могли бы стать универсальными гарантами соблюдения «социальной справедливости»4.
Эти представления согласовывались с идеями «устойчивого развития», которые появились в том же идеологическом русле на несколько лет раньше концепций «глобального управления» и во многом предвосхитили их5. Концептуальные основы «устойчивого развития» были сформулированы в ряде докладов Комиссии ООН по окружающей среде и развитию («комиссии Г.Х.Брундтланд»), в частности в известном докладе «Наше общее будущее». Концепция «устойчивого развития» предполагала создание мировой системы согласования позиций и решений по глобальным вопросам. В ее основе лежал подход к мировому социально-экономическому, политическому, научно-техническому, демографическому развитию как единому процессу, который можно направлять в соответствии с целями сохранения экосистем. В дальнейшем две концепции были объединены в идеологию реформистского глобализма. Размывание под воздействием глобализации национальных механизмов перераспределения, защиты окружающей среды, соблюдения социальных гарантий реформисты стали считать предпосылкой создания компенсирующих систем на международном (в форме региональной интеграции) и глобальном уровнях.
В 1990-х годах термин «глобальное управление» активно употреблялся для обозначения процессов и явлений, которые отождествлялись с эволюцией и функционированием международных, транснациональных и наднациональных финансово-экономических и политических институтов, организаций и систем принятия решений, действующих на международном, наднациональном и глобальном уровнях. В основе сформулированного в тот период понимания «глобального управления» лежали представления, получившие развитие в дальнейшем: о желательности, необходимости и/или неизбежности формирования наднациональных, а по возможности, и глобальных институтов и механизмов регулирования/управления различными видами отношений и сферами деятельности. Идеологические толкования в то же время значительно различались между собой. Большинство же подходов к формированию «глобального управления» были нацелены на все мироустройство в целом.
В отличие от утопических проектов «вечного мира», «мирового государства» и «мирового правительства» идеологи и сторонники «глобального управления» отталкиваются при построении его моделей от уже накопленного практического опыта работы международных институтов. Идеологами «глобального управления» учитывается опыт создания ООН и других международных организаций, накопленный в ХХ веке, а также политический капитал, сформировавшийся в ходе развития глубокого межгосударственного взаимодействия, а также сотрудничества политико-экономических элит внутри Запада - европейской интеграции, трансатлантического сотрудничества.
Именно в таком виде концепция «глобального управления» была сформулирована в докладе «Наше глобальное соседство», выпущенном еще в 1995 году созданной в 1992 году Комиссией ООН по глобальному управлению. Авторы предполагали, что на основе ООН должна быть создана качественно новая наднациональная система институтов управления, которая обеспечивала бы контроль со стороны «глобального гражданского общества» над согласованием государствами уровней своего потребления, направленности развития, осуществления практической деятельности. Шаги в этом направлении предусматривали установление юрисдикции ООН над природными сферами общего пользования (атмосферой, Мировым океаном, космическим пространством, важнейшими естественными экосистемами Земли).
Для этого предполагалось создать специальный орган - Совет по доверительному управлению. Участники комиссии, разрабатывая контуры институтов будущего «глобального управления», предлагали расширить полномочия Генерального секретаря ООН, ввести глобальное налогообложение через систему экономических организаций ООН, преобразовать вооруженные силы ООН в полноценную международную армию. Они также выступали за радикальную реформу СБ ООН - отмену права вето постоянных членов при голосовании. Кроме того, комиссия предлагала также создать на основе ГА ООН глобальные протопарламентские структуры, представляющие не только государства, но и международные неправительственные организации и другие силы «глобального гражданского общества». В докладе были сформулированы предложения по учреждению ряда новых органов в структуре ООН - Международного уголовного суда (был создан в 1998 г.), Совета экономической безопасности, Совета по петициям. Эти и другие предложения, выдвинутые комиссией, воспроизводились впоследствии в различных версиях концепций «глобального управления»6.
Рост влияния идей об «устойчивом развитии» всего человечества как о побудительной основе для создания системы «глобального управления» теми сферами деятельности и пространствами, которые имеют возрастающее хозяйственное значение, носил закономерный характер7. Для этого сформировалась мощная субъективная основа - появились глобальные ТНК, обладающие финансово-экономическими и технологическими возможностями для освоения этих сфер. Создание системы «глобального управления» дало бы возможность наиболее развитым странам и их ТНК создать такие условия, которые позволили бы в долгосрочной перспективе формировать условия деятельности потенциальных конкурентов. Интересно, что к началу 2000-х годов из 500 крупнейших ТНК мира 162 имели американское происхождение8.
Стоит отметить, что в 1990-2000-х годах сторонники «глобального управления» воспроизводили в своих проектах практически тот же набор глобальных проблем, что приводился в публикациях и международных документах 20-30 годами ранее. Единственной новой проблемой наряду с задачей освоения глобальных пространств и сохранением окружающей среды стала необходимость организованного противодействия изменениям климата. Именно она стала одной из важных тем повестки международной политики 1990-2000-х годов, в особенности для ООН, «Группы восьми» и ряда других международных организаций. В этой сфере попытки создания новых инструментов «глобального управления» принесли первые плоды к началу 2000-х годов в виде подписанного в 1997 году Киотского протокола к Рамочной конвенции ООН об изменении климата. Одновременно благодаря политизации гипотез тематика превратилась в средство глобальной конкуренции.
На природоохранном фоне в международный политический оборот была введена категория «глобальной ответственности» как один из критериев управления на всех уровнях социальной организации. Однако сформулированный в конце 1990-х годов вопрос о мере ответственности субъектов и институтов «глобального управления» так и остался открытым на протяжении всего последнего десятилетия ХХ века и первой декады ХХI. По сути, этот вопрос выходит за пределы этической проблематики, в рамках которой он формулировался как реформистами, так и либералами-глобалистами. Он затрагивает сущностные параметры «глобального управления» - принципы и возможные механизмы его легитимации.
Политическая этика «глобального управления»
Невозможно сформировать в глобальных масштабах систему, которая хотя бы отдаленно напоминала демократическую модель осуществления и легитимации управления. Однако это категорически не готовы признать сторонники «глобального управления» и «глобального гражданского общества». В подобной гипотетической модели невозможно было бы, придерживаясь демократических процедур как источника легитимности, найти субъективные основы «глобального управления». Ни один из субъектов, способных реально участвовать в самом процессе наднационального принятия решений или воздействовать на его институты, не может с точки зрения традиционной западной либерально-демократической этики быть легитимным источником принятия решений глобальной значимости и формирования норм, обязательных для выполнения всеми остальными акторами.
Это касается государств, международных организаций и тем более иерархичных по структуре ТНК, международных неправительственных организаций. Даже если все государства на внутреннем уровне станут однотипными демократиями, как на то рассчитывают либералы-глобалисты, во внешней среде они субъекты, обладающие лишь формально-правовым равенством, но не равные по социально-экономическому, международно-политическому и военно-силовому потенциалам. То есть любой институт «глобального управления», если он действительно приобретает функции наднационального принятия решений, становится супербюрократической структурой, создаваемой не на основе процедур, подобных демократическим, в государстве, а на базе олигархического сговора наиболее могущественных субъектов мировой экономики и политики. С подобной проблемой на практике столкнулся Евросоюз. Европейским экспертным сообществом ее суть была сформулирована в тезисе о демократическом дефиците системы управления в ЕС9.
Последователи либерально-институционалистского глобализма полагают, что распространение демократии на национальном уровне само по себе является залогом демократичности системы «глобального управления», создаваемой либеральными демократиями. Они обходят вопрос о том, могут ли быть легитимны глобальные институты, создаваемые не на основе демократических принципов, причем не только государствами, но и субъектами, управляемыми вне демократических процедур.
Некоторые сторонники реформистского глобализма (но далеко не все), а также либерально-институционалистского глобализма утверждают, что демократизм «глобального управления» может достигаться посредством максимально широкого вовлечения различных акторов и сил в процесс выработки и принятия решений на глобальном уровне. При этом они считают, что сам этот процесс, который по своей природе отличается от управления государством, будет выстроен преимущественно на основе не иерархических, а сетевых принципов.
Все либеральные и реформистские концепции «глобального управления» предполагают его коллективный и многосторонний характер. Они строятся на мультилатералистских принципах. Мультилатерализм - это принцип использования коллективного подхода, заключающегося в привлечении многих (но не обязательно большинства) акторов системы международных отношений к совместному достижению политических целей, принятию решений и управлению. В рамках каждого из идейно-политических направлений существуют расхождения в том, какие акторы мировой экономики и политики могут и должны в нем участвовать. На этой основе как среди сторонников реформистского, так и либерального глобализма в 2000-х годах сформировалось два основных подхода к возможным формам и методам его осуществления, которые можно обозначить как «государственно-институционалистский» и «транснационалистский».
В соответствии с первым подходом государства продолжают рассматриваться в качестве важнейших акторов мировой политики, а значит - и участников формирования системы «глобального управления». Для носителей такого понимания характерна уверенность в том, что фундаментом «глобального управления» должны стать взаимодействующие национальные политические системы. Они считают, что любые легитимные международные структуры могут создаваться только на основе коллективной воли государств. При этом государства рассматриваются как основные субъекты принятия международно-политических решений, обладающие демократически приобретенной легитимностью. Международные организации выступают в этом контексте лишь как уполномоченные государствами институты, выражающие их коллективную волю. Подобное понимание «глобального управления» базируется на западной политической традиции «общественного договора». Именно это обстоятельство принимается в аксиоматике, разделяемой сторонниками государственно-институционалистского подхода, как основа легитимности полномочий государственных институтов. Поэтому только они могут передать часть своих функций наднациональным органам с минимальной потерей легитимности.
Транснационалистский подход основывается на гипотезе о том, что при размывании государственного суверенитета, постепенном уходе государств с авансцены мировой политики произойдет их замена на негосударственные субъекты и институты «глобального управления». Эти идеи, уже появлявшиеся в широком политическом обороте в 1970-х годах, получили вторую жизнь в 2000-х годах. Они предполагают неизбежную постепенную передачу функций управления в экономике и политике, как во внутренней политике - от государств негосударственным субъектам и их объединениям, так и в мировой экономике и политике - создаваемым, в том числе и без участия государств, глобальным институтам10.
Транснационалистский подход основывается на понимании «глобального управления» как системы, которая на современном этапе еще институционально не очерчена. Она изображается как сеть, в которой есть как вертикальное, так и горизонтальное взаимодействие акторов и институтов. В 2000-х годах сетевой принцип стал рассматриваться многими сторонниками как реформистского, так и либерального глобализма как одна из основных характеристик «глобального управления». Сетевое качество понималось как одно из его основных отличий от традиционного иерархически выстроенного правления, осуществляемого государственными правительствами11. Основы такого подхода были заложены уже в 1990-х годах.
Возникли и интерпретации «глобального управления», основанные на сочетании государственно-институционалистской и транснационалистской моделей. Так, например, сторонники расширения наднациональных функций ООН опираются на идею заключения своего рода «глобального общественного договора», который стал бы тем, чем в соответствии с аксиоматикой либеральной политической мысли стал «общественный договор» для создания института государства. На такие представления опирается выдвинутая еще в 2000 году тогдашним Генеральным секретарем ООН К.Ананом идея Глобального договора ООН (UN Global Compact). Глобальный договор ООН ориентирует компании и другие присоединившиеся организации - ассоциации бизнеса, профсоюзы, НКО, экспертные структуры, агентства ООН, города в разных странах - на соблюдение единых принципов защиты прав человека, трудовых прав, охраны окружающей среды, противодействие коррупции. Глобальный договор символизирует своего рода добровольный социальный контракт ООН, которая представляет прежде всего государства, с крупнейшими ТНК по вопросам развития «гражданского общества» и соблюдения определенных норм и правил. Эта инициатива, возникшая в контексте идеологии «глобального управления», смыкается с другой концепцией - «корпоративного гражданства». Она получила значительное развитие в 2000-х годах как система представлений о социальной ответственности корпораций по отношению не только к их работникам, но и социумам, проживающим в регионах их деятельности12.
Снижение влияния идей «глобального управления» в 2000-х годах
К началу 2000-х годов в условиях резкого разворота истеблишмента США к неоконсервативной идеологии идеи «глобального управления» оказались несколько оттеснены на периферию международной идейно-политической жизни. В американской политической мысли возобладало понимание глобализации в первую очередь как основы распространения глобального американского лидерства. Несмотря на то что часть государств ЕС обозначила свое несогласие с резким отказом Вашингтона от мультилатералистских принципов, в условиях «глобальной войны с террором» и практики силового распространения демократии никакая весомая идеологическая альтернатива не могла получить существенного развития.
Первая и отчасти вторая администрации Дж.Буша формально не отказались ни от одного институционального формата международного взаимодействия, которые обычно рассматриваются как потенциальные институты «глобального управления». При этом, однако, Вашингтон отдавал предпочтение не тем международным институтам, которые обладали устойчивым политико-правовым статусом и легитимностью (включая не только ООН, но и даже трансатлантические структуры), а преимущественно неформальным международно-политическим органам - «Группе восьми», Всемирному экономическому форуму (ВЭФ) и т.д.
«Группа восьми» занимала особое место среди такого рода структур - она не имела официальных механизмов осуществления решений и системы ответственности, но позволяла Вашингтону осуществлять взаимодействие с ключевыми союзниками по финансово-экономическим вопросам, а также с Россией по другим глобальным проблемам. Для администрации Дж.Буша-младшего было особенно важно, что стороны не принимали при этом на себя никаких официальных обязательств, но могли обсуждать условия построения политических стратегий. Закономерно, что с начала 2000-х годов «Группу восьми» стали называть одним из важнейших институтов формирующейся системы «глобального управления», причем в одном ряду с ООН и другими международными органами, которые в отличие от нее обладали устойчивым международно-правовым статусом и легитимностью13.
С начала 2000-х годов в США многоголосие американской политической сцены позволяло сторонникам либерального институционализма прорабатывать альтернативные неоконсервативным подходам сценарии осуществления американского политико-экономического лидерства - готовить интеллектуальный капитал для будущей стратегии глобального участия, которая могла быть реализована после ухода республиканцев-унилатералистов.
Военно-силовые методы выстраивания миропорядка не могли быть достаточно эффективными на протяжении долгого времени. Они устраивали далеко не все элитные группы не только внутри Запада, но и в США. В этом отношении сохранение лидерства в деятельности и реформировании международных организаций даже на высшей точке влияния неоконсерваторов не исчезало из американской внешнеполитической повестки.
Ведущие американские либерально-глобалистские «мозговые тресты» продолжали выносить на широкое обсуждение подходы к возможному применению принципов «глобального управления» в экономической и политической сферах. В 2003 году Институт Брукингса совместно с группой экспертов ВЭФ создали специальную комиссию - «Инициативу глобального управления», которая занялась разработкой
Прогнозы аналитиков о том, что после Ирака и Афганистана международным «миротворцам» во главе с США нужна будет передышка, не оправдались. Завершается «гуманитарная операция» в Ливии. Взяты в разработку Сирия и Йемен. Встает вопрос - кто будет следующим?
Ливийская драма невольно вызывает аналогии с американскими авиаударами по Триполи в 1986 году. В то время за ними последовал американо-иранский вооруженный конфликт в Персидском заливе 1987-1988 годов. Какое место отводится западными «сценаристами» Ирану сегодня? С этой точки зрения в условиях нового обострения ситуации в наши дни в ареале Большого Ближнего Востока, для оценки общей ситуации в регионе и возможных путей ее развития может оказаться весьма полезным ретроспективный анализ развития упомянутого конфликта США с Исламской Республикой Иран (ИРИ).
В марте 1984 года, после не оправдавшей себя (в условиях конкуренции с СССР, КНР и некоторыми другими странами) жесткой линии в отношениях с Ираном Белый дом возобновил попытки найти взаимопонимание с умеренным крылом иранского исламского радикального режима. В рамках такой политики началась подготовка операции по поставкам в Иран оружия, основными посредниками в которой, как и ранее, стали Израиль и Саудовская Аравия1.
В 1985 году сотрудники Совета национальной безопасности (СНБ) США Д.Фортиер и Г.Тичер в тесном контакте с ЦРУ подготовили документы для обоснования необходимости «сближения» с Ираном. В июне 1985 года они предложили помощнику президента Р.Макфарлейну развернутый проект директивы СНБ, который должен был пойти на подпись президенту. В качестве «самых неотложных» на тот момент целей в ней значились:
«1) предотвращение дезинтеграции Ирана и сохранение его в качестве независимого стратегического буфера, который бы отделял СССР от Персидского залива;
2) ограничение размаха и возможностей советских операций в Иране, позволяющее США справляться с меняющейся внутриполитической ситуацией в этой стране;
3) сохранение доступа к нефти Персидского залива путем обеспечения транзита через Ормузский пролив;
4) прекращение поддержки Ираном терроризма и его попыток дестабилизировать ситуацию в других региональных государствах»2.
В качестве основных долговременных целей политики США фигурировали следующие:
«1) восстановить умеренную и конструктивную роль Ирана в некоммунистическом политическом сообществе, в регионе Персидского залива и мировой нефтяной экономике;
2) обеспечить сопротивление Ирана советской экспансии»3.
Главным средством достижения поставленных в проекте директивы целей было названо поощрение западных союзников и друзей оказывать помощь Ирану, в том числе военными поставками. Проект директивы так и не лег на стол президента. «Протолкнуть» планы военных поставок Ирану через формальный процесс принятия решений оказалось невозможно, и чиновники из СНБ и ЦРУ начали искать обходные «неформальные» пути. Направление этих поисков «подсказал» Израиль, ставший главным «каналом», через который начали осуществляться американские «сделки» с Ираном4.
Львиная доля прибыли от продажи ракет шла на финансирование никарагуанских «контрас» путем перевода средств на их счета в швейцарских банках. Существенная доля вырученных от сделок денег направлялась для поддержки бандформирований афганских моджахедов и расширения плацдарма «необъявленной войны» США против правительства ДРА. Оставшаяся часть уходила на содержание отрядов Ж.Савимби, воюющих с законным правительством в Анголе. Часть денег, естественно, оседала на банковских счетах посредников5. В результате взамен военных поставок были освобождены трое американских заложников, что положительно сказалось на имидже администрации в глазах американской общественности и привело к поощрению президентом дальнейших шагов в данном направлении.
5 декабря 1985 года Р.Рейган задним числом подписал президентское решение, дававшее Израилю право продажи американского оружия в Иран6. В январе 1986 года президент подписал второе заключение, «узаконившее» прямые поставки в Иран из США. В этом последнем, более развернутом документе целями сделки США с Ираном объявлялись:
«1) насаждение более умеренного правительства в Иране;
2) получение важной разведывательной информации, которую нельзя получить иным путем, о намерениях настоящего правительства Ирана в отношении его соседей и террористических актов;
3) освобождение американских заложников в Бейруте»7.
Для достижения провозглашенных целей правительство США намеревалось «поддерживать усилия третьих сторон и третьих стран по установлению контактов с умеренными элементами внутри иранского правительства и вне его через снабжение этих элементов оружием, оборудованием и другими материалами, чтобы повысить авторитет этих элементов в их усилиях по насаждению более проамериканского правительства в Иране путем демонстрации их способности добывать необходимые ресурсы для защиты страны от Ирака и интервенции Советского Союза»8.
24 января 1986 года СНБ был разработан план операции «Восстановление», в котором предусматривалась передача Соединенными Штатами Ирану разведывательной информации об иракских вооруженных силах и продажа оружия. В рамках указанной операции Р.Макфарлейн встретился с председателем иранского парламента Хашеми-Рафсанджани. В ходе конфиденциальных переговоров речь шла о тайных поставках американских вооружений в Иран, зондировались возможности для восстановления сотрудничества в будущем9.
Однако иранское руководство предало гласности факт секретной миссии американских представителей и дезавуировало намечавшуюся сделку об оружии. Инициатором огласки была иранская сторона, так как в правительстве ИРИ в тот момент возникли внутренние противоречия по вопросу сотрудничества с США.
В итоге в ноябре 1986 года в США разразился громкий политический скандал, получивший по аналогии с «уотергейтом» название «Ирангейт», - самый крупный за весь период пребывания у власти администрации Рейгана. В ходе официальных и журналистских расследований было установлено, что администрация США еще до миссии Макфарлейна в Тегеран одобрила секретные контакты и продажу боевой техники иранской стороне, несмотря на собственные решения администрации о запрете продаж оружия Ираку и Ирану10. Даже после того, как подробности об афере стали достоянием общественности, те американские политики, которые были так или иначе причастны к ирангейтовским событиям, лгали и пытались скрыть правду о произошедшем. Дело «Ирангейт» сильно подорвало престиж администрации как среди американцев, так и на международной арене, едва не приведя Р.Рейгана к процедуре импичмента11.
В то же время «Ирангейт» показал, что в иранских правящих кругах имеются влиятельные силы, готовые пойти на сближение с США. Хотя руководство ИРИ оказалось вынужденным предать огласке факт секретной миссии, оно отнюдь не отказалось от попыток получить из США заказанные и оплаченные еще во времена шахского режима запчасти к находящейся на вооружении иранской армии американской боевой технике. Об этом прямо и открыто заявляли также иранские руководящие деятели, такие как председатель парламента Хашеми-Рафсанджани и премьер-министр Мусави, которые квалифицировали как «незаконное» эмбарго, введенное администрацией США в ноябре 1979 года (вскоре после захвата посольства) на поставки запчастей.
После того как всплыли подробности «Ирангейта», Вашингтон, учитывая изменение курса Советского Союза в сторону ухода из стран «третьего мира» и реальную угрозу поражения Ирака в войне, вступил в военные столкновения с Ираном. США уже не были заинтересованы в продолжении войны, поэтому действовали ради мирного урегулирования конфликта, но в интересах лишь одной стороны - Ирака. Вашингтон продолжал предоставлять Багдаду военную и экономическую помощь, разведывательные сведения, оказывать политическую поддержку. В отношении же Ирана США заняли агрессивную позицию и проводили политическое и военное устрашение этого государства.
20 июля 1987 года вышла резолюция СБ ООН №598, требовавшая немедленного прекращения огня. Три западные страны - США, Великобритания и Франция - настаивали на введении обязательного эмбарго на поставки оружия в отношении любой страны, не желавшей принять соглашение о прекращении огня, то есть, по сути, Ирана. Советский Союз и Китай отклонили данное предложение. За этим стояло нежелание двух стран загонять Иран в угол, отказываться от взаимовыгодных с ним отношений в экономической и военно-технической областях.
Однако иранцы упорно продолжали следовать прежним курсом. Единственным приемлемым для Ирана концом войны могла быть только победа, свержение и наказание агрессора и военного преступника С.Хусейна, который в массовом масштабе использовал против иранских мирных жителей химическое оружие. Так как Иран поклялся отомстить за это Ираку китайскими ракетами «Шелкопряд», риск прямого американо-иранского конфликта возрос. С целью обострить ситуацию США, вслед за СССР, санкционировали хождение кувейтских кораблей под американскими флагами в сопровождении военно-морского флота США. Однако если задачей СССР была разрядка напряженности, что отражалось в подчеркнуто мирном поведении следовавших оборонительным порядком советских эскортов, которые во время частых нападений со стороны иранских ВМС старались уходить от конфликта, то американские корабли вели себя намеренно вызывающе, при первой возможности пытаясь навязать иранцам бой.
С каждым месяцем напряженность возрастала, так как эскорты под флагами третьих стран, в том числе американские, начали все чаще подрываться на иранских минах. Созданием серьезной минной опасности Иран поставил под угрозу срыва вывоз и своей нефти. Пример тому - повреждение на мине 10 августа 1987 года американского танкера «Texaco», груженного иранской нефтью12. Однако иранцы отказались от закладки мин только после прямых столкновений с американскими ВМС.
В это время для защиты судоходства в район Персидского залива была направлена крупная группировка ВМС США. В обычных условиях она состояла из 20-25 боевых кораблей и судов обеспечения, в том числе многоцелевого авианосца, крейсеров УРО (с управляемым ракетным оружием), эсминцев УРО и фрегатов. Все силы вошли в 109-е оперативное соединение.
Для управления силами, развернутыми в районе Персидского залива, в сентябре 1987 года было создано объединенное командование ВМС США на Среднем Востоке во главе с контр-адмиралом Д.Бруксом, которому было также подчинено и 109-е оперативное соединение (силы США в Персидском заливе). В Аравийском море патрулировали корабли 70-го оперативного соединения (силы США в Аравийском море). Его также курировал контр-адмирал Дж.Брукс, который, в свою очередь, подчинялся главнокомандующему Объединенным центральным командованием вооруженных сил США генералу Д.Кристу, а последний - Комитету начальников штабов.
Основной задачей ВМС США в течение всего периода их пребывания в зоне военных действий была защита морских коммуникаций. Однако в шестичасовой готовности к высадке на берег находился экспедиционный батальон морской пехоты численностью около 2 тыс. человек.
В сентябре 1987 года американскими вертолетами успешно были атакованы иранский десантный корабль и транспортный самолет, занимавшийся постановкой мин, а в октябре того же года американские войска захватили иранский минный катер. Иран ответил стрельбой ракетами «Шелкопряд» по судам США, попав в американский нефтяной танкер. Тогда ВМС США затопили иранскую нефтяную платформу. Однако на более решительные меры американцы никак не решались - на их пути все еще стояли СССР и КНР.
Тогда США пошли на взаимные компромиссы с СССР. Поиски их начались еще в октябре 1987 года, во время визитов министров иностранных дел двух стран, когда американцы впервые проявили живой интерес «принять участие в политическом урегулировании афганской проблемы»13. По общему признанию Рейгана и Горбачева, на тот момент она стояла на «первом месте» среди «региональных вопросов». Однако основная к тому моменту проблема для СССР состояла во вмешательстве в него Ирана, который становился основным «окном» на границе с ДРА для передачи помощи (в том числе и американской) афганской оппозиции.
Как жаловался Р.Рейгану М.Горбачев: «По Афганистану в рамках комиссии Кордовеса существует принципиальное согласие о невмешательстве и гарантиях со стороны США и СССР, невмешательстве Пакистана, и было бы хорошо, если бы в списке числился и Иран». В свою очередь, Рейган негодовал по поводу непоследовательной позиции СССР по отношению к ИРИ, которая отказывалась принимать резолюцию №598, по мнению американцев, потому, что подобная политика Советского Союза «воодушевляла иранскую бескомпромиссность и воинственность». Он подчеркивал, что пришло время «употребить их влияние на процесс ради возможного воздействия на ирано-иракскую войну и ради сохранения чести и будущего статуса самого Совета Безопасности. США и Советский Союз должны вместе продвигаться ко второй резолюции. Но так как Ирак соглашается с ООН, бойкот Ирана помог бы закончить войну»14.
М.Горбачев замечал на это Р.Рейгану, что «если мы (СССР и США. - М.Р.) пережмем в Иране, то они (руководство ИРИ. - М.Р.) могут чем-то ответить в Афганистане»15. Он говорил, что «Советский Союз не хочет создавать проблемы для США в регионе. Москва, наоборот, ищет пути, которые позволят США выйти из их уязвимого положения без ущерба их интересам. Советский Союз не заинтересован в выходе ситуации из-под контроля, или в том, чтобы пострадали экономические и иные интересы США. Существующее сходство американских и советских интересов на этот счет должно помочь найти взаимоприемлемые подходы»16.
Было очевидно, что требовалось скоординированное давление на Иран в двух конфликтах (ирано-иракском и афганском) одновременно. И в конце концов оно началось параллельно с реальным продвижением к Женевским договоренностям в марте 1988 года.
Последней надеждой иранцев и, по сути, препоной политике сверхдержав оставался КНР. Однако и Китай высказал свою озабоченность ситуацией, призвав Иран и Ирак проявлять сдержанность, поскольку, по словам тогдашнего Председателя КНР Ли Сяньняня, война превратилась в «борьбу моллюска с чайкой на пользу рыбака», то есть Ирака против Ирана к выгоде США. Другие китайские чиновники предупредили, что если США вмешаются, то Иран будет в проигрыше. Чтобы избежать большей конфронтации с ВМС США, Китай потребовал от Ирана больше не использовать ракеты «Шелкопряд».
Тем не менее в начале марта 1988 года Иран снова использовал ракеты «Шелкопряд» против ВМС США, проигнорировав китайские предупреждения, поэтому Китай согласился (под давлением США) прекратить поставки ракет Ирану. В данном случае Китай предотвратил прямую эскалацию конфликта, пойдя на очевидные уступки. 9 марта США сняли с КНР санкции на поставку высокотехнологичных товаров, которые были введены еще 22 октября 1987 года за поставку этих ракет и политику поддержки ИРИ17.
Однако это был лишь тактический ход, так как он возместил поставки ракет «Шелкопряд» поставками ракет других типов, таких как C-801 и С-802, и передал Ирану оборудование и технологии для того, чтобы тот сам смог производить подобные ракеты. Китай согласился поставлять Ирану оборудование для выпуска ракет М-9 SSM с дальностью до 600 и 900 км и 500-килограммовыми боеголовками. За этим последовало соглашение на создание в Иране собственной базы для производства М-11 с дальностью до 280 км. Таким образом, в отличие от СССР, Китай продолжал занимать проиранский нейтралитет.
Так как США такая ситуация не устраивала, они решили использовать любой повод, чтобы провести демонстрацию силы и вынудить Китай отступиться. Время для нее было выбрано на редкость удачное - 14 апреля 1988 года, когда состоялась церемония подписания Женевских соглашений по Афганистану. Этими договоренностями СССР вряд ли стал бы рисковать.
В тот день американский фрегат «Сэмюэль Б.Робертс» подорвался на морской мине - пострадали десять моряков, а сам он едва не потонул. Обследование района подрыва выявило еще несколько мин, серийные номера которых соответствовали серийным номерам мин, обнаруженных на иранском корабле «Иран Айр» в 1987 году.
В ответ американцами была спланирована ответная акция против иранских объектов в Персидском заливе. Названная операцией «Богомол», она была проведена 18 апреля 1988 года. Объектом атаки стали две иранские нефтяные платформы, использовавшиеся как базы для ведения разведки на морских путях в заливе.
В отличие от аналогичных действий ВМС США в октябре 1987 года в этот раз иранская сторона оказала активное вооруженное сопротивление, однако понесла большие потери. Это морское сражение стало крупнейшим для ВМС США со времен окончания Второй мировой войны.
Одновременно в тот же день иракские силы переняли инициативу, в очередной раз применив химическое оружие и деморализовав иранские войска. Это наступление стало первым в серии четырех, проведенных иракскими войсками с апреля по июль 1988 года, в ходе которых удалось практически полностью освободить территорию Ирака.
Теперь уже не только СССР, но и Китай призвал Иран согласиться на прекращение огня, хотя и осудил американское военное участие и вмешательство в Персидском заливе. Тегеран оказался почти в полной изоляции. 20 августа под председательством Китая в СБ ООН Тегеран принял резолюцию №598, и в Женеве начались мирные переговоры.
Прямое военное вмешательство США в конфликт с Ираком нанесло Ирану значительный ущерб. Тем не менее, несмотря на изоляцию, в которую Исламская Республика попала из-за своих активных усилий по силовому «экспорту исламской революции», ей все же удалось укрепить свое идеологическое влияние как в мусульманских странах, так и в общем в странах «третьего мира». ИРИ стала примером практического проведения в жизнь курса на «неприсоединение».
Несравненно большие дивиденды американо-иранское противостояние принесло США. Главный из них состоял в укреплении американских политических и военно-стратегических позиций в регионе. Попытки Ирана дестабилизировать ситуацию в нем были во многом успешно нейтрализованы ввиду слаженных действий США со странами Персидского залива. В результате стратегия США стала все в большей степени ориентироваться на военно-силовые концепции, предусматривавшие возможность непосредственного вмешательства США в случае возникновения кризисных ситуаций, что и произошло в дальнейшем в Ираке.
Несмотря на ту дистанцию, которая отделяет нас от, казалось бы, далеких 1980-х годов, сравнение ситуации с нынешней наводит на мысль, что история в чем-то повторяется. Тогда политика «нового мышления» советского руководства, предполагавшая разрядку напряженности в отношениях двух сверхдержав, автоматически исключала вариант заключения договора о дружбе с Ливией, которого так настойчиво добивался М.Каддафи. Отчетливое нежелание СССР вовлекать себя в американо-ливийскую конфронтацию поощрило Белый дом на силовое хотя и неконтактное (авианалет) решение «ливийской проблемы» в 1986 году. В 1988 году после достижения договоренностей СССР и США по сокращению вооружений и Афганистану стал возможен прямой вооруженный конфликт с Ираном.
Как тогда, так и в наши дни компромиссы в вопросах сокращения вооружений, а также в афганской проблеме (а сегодня, возможно, и в «кавказской») играли и продолжают играть определяющую роль в выработке согласованной политики СССР/России и США в регионе Ближнего и Среднего Востока. В условиях очередной «перезагрузки» в российско-американских отношениях и неуступчивости иранцев нельзя исключать повторения «иранского сценария» 1984-1988 годов, но уже в современных условиях с совершенно иными, труднопредсказуемыми последствиями.
Прогнозы аналитиков о том, что после Ирака и Афганистана международным «миротворцам» во главе с США нужна будет передышка, не оправдались. Завершается «гуманитарная операция» в Ливии. Взяты в разработку Сирия и Йемен. Встает вопрос - кто будет следующим?Ливийская драма невольно вызывает аналогии с американскими авиаударами по Триполи в 1986 году. В то время за ними последовал американо-иранский вооруженный конфликт в Персидском заливе 1987-1988 годов. Какое место отводится западными «сценаристами» Ирану сегодня? С этой точки зрения в условиях нового обострения ситуации в наши дни в ареале Большого Ближнего Востока, для оценки общей ситуации в регионе и возможных путей ее развития может оказаться весьма полезным ретроспективный анализ развития упомянутого конфликта США с Исламской Республикой Иран (ИРИ).В марте 1984 года, после не оправдавшей себя (в условиях конкуренции с СССР, КНР и некоторыми другими странами) жесткой линии в отношениях с Ираном Белый дом возобновил попытки найти взаимопонимание с умеренным крылом иранского исламского радикального режима. В рамках такой политики началась подготовка операции по поставкам в Иран оружия, основными посредниками в которой, как и ранее, стали Израиль и Саудовская Аравия1.В 1985 году сотрудники Совета национальной безопасности (СНБ) США Д.Фортиер и Г.Тичер в тесном контакте с ЦРУ подготовили документы для обоснования необходимости «сближения» с Ираном. В июне 1985 года они предложили помощнику президента Р.Макфарлейну развернутый проект директивы СНБ, который должен был пойти на подпись президенту. В качестве «самых неотложных» на тот момент целей в ней значились:«1) предотвращение дезинтеграции Ирана и сохранение его в качестве независимого стратегического буфера, который бы отделял СССР от Персидского залива;2) ограничение размаха и возможностей советских операций в Иране, позволяющее США справляться с меняющейся внутриполитической ситуацией в этой стране;3) сохранение доступа к нефти Персидского залива путем обеспечения транзита через Ормузский пролив;4) прекращение поддержки Ираном терроризма и его попыток дестабилизировать ситуацию в других региональных государствах»2.В качестве основных долговременных целей политики США фигурировали следующие:«1) восстановить умеренную и конструктивную роль Ирана в некоммунистическом политическом сообществе, в регионе Персидского залива и мировой нефтяной экономике;2) обеспечить сопротивление Ирана советской экспансии»3.Главным средством достижения поставленных в проекте директивы целей было названо поощрение западных союзников и друзей оказывать помощь Ирану, в том числе военными поставками. Проект директивы так и не лег на стол президента. «Протолкнуть» планы военных поставок Ирану через формальный процесс принятия решений оказалось невозможно, и чиновники из СНБ и ЦРУ начали искать обходные «неформальные» пути. Направление этих поисков «подсказал» Израиль, ставший главным «каналом», через который начали осуществляться американские «сделки» с Ираном4.Львиная доля прибыли от продажи ракет шла на финансирование никарагуанских «контрас» путем перевода средств на их счета в швейцарских банках. Существенная доля вырученных от сделок денег направлялась для поддержки бандформирований афганских моджахедов и расширения плацдарма «необъявленной войны» США против правительства ДРА. Оставшаяся часть уходила на содержание отрядов Ж.Савимби, воюющих с законным правительством в Анголе. Часть денег, естественно, оседала на банковских счетах посредников5. В результате взамен военных поставок были освобождены трое американских заложников, что положительно сказалось на имидже администрации в глазах американской общественности и привело к поощрению президентом дальнейших шагов в данном направлении.5 декабря 1985 года Р.Рейган задним числом подписал президентское решение, дававшее Израилю право продажи американского оружия в Иран6. В январе 1986 года президент подписал второе заключение, «узаконившее» прямые поставки в Иран из США. В этом последнем, более развернутом документе целями сделки США с Ираном объявлялись:«1) насаждение более умеренного правительства в Иране; 2) получение важной разведывательной информации, которую нельзя получить иным путем, о намерениях настоящего правительства Ирана в отношении его соседей и террористических актов;3) освобождение американских заложников в Бейруте»7.Для достижения провозглашенных целей правительство США намеревалось «поддерживать усилия третьих сторон и третьих стран по установлению контактов с умеренными элементами внутри иранского правительства и вне его через снабжение этих элементов оружием, оборудованием и другими материалами, чтобы повысить авторитет этих элементов в их усилиях по насаждению более проамериканского правительства в Иране путем демонстрации их способности добывать необходимые ресурсы для защиты страны от Ирака и интервенции Советского Союза»8.24 января 1986 года СНБ был разработан план операции «Восстановление», в котором предусматривалась передача Соединенными Штатами Ирану разведывательной информации об иракских вооруженных силах и продажа оружия. В рамках указанной операции Р.Макфарлейн встретился с председателем иранского парламента Хашеми-Рафсанджани. В ходе конфиденциальных переговоров речь шла о тайных поставках американских вооружений в Иран, зондировались возможности для восстановления сотрудничества в будущем9.Однако иранское руководство предало гласности факт секретной миссии американских представителей и дезавуировало намечавшуюся сделку об оружии. Инициатором огласки была иранская сторона, так как в правительстве ИРИ в тот момент возникли внутренние противоречия по вопросу сотрудничества с США.В итоге в ноябре 1986 года в США разразился громкий политический скандал, получивший по аналогии с «уотергейтом» название «Ирангейт», - самый крупный за весь период пребывания у власти администрации Рейгана. В ходе официальных и журналистских расследований было установлено, что администрация США еще до миссии Макфарлейна в Тегеран одобрила секретные контакты и продажу боевой техники иранской стороне, несмотря на собственные решения администрации о запрете продаж оружия Ираку и Ирану10. Даже после того, как подробности об афере стали достоянием общественности, те американские политики, которые были так или иначе причастны к ирангейтовским событиям, лгали и пытались скрыть правду о произошедшем. Дело «Ирангейт» сильно подорвало престиж администрации как среди американцев, так и на международной арене, едва не приведя Р.Рейгана к процедуре импичмента11.В то же время «Ирангейт» показал, что в иранских правящих кругах имеются влиятельные силы, готовые пойти на сближение с США. Хотя руководство ИРИ оказалось вынужденным предать огласке факт секретной миссии, оно отнюдь не отказалось от попыток получить из США заказанные и оплаченные еще во времена шахского режима запчасти к находящейся на вооружении иранской армии американской боевой технике. Об этом прямо и открыто заявляли также иранские руководящие деятели, такие как председатель парламента Хашеми-Рафсанджани и премьер-министр Мусави, которые квалифицировали как «незаконное» эмбарго, введенное администрацией США в ноябре 1979 года (вскоре после захвата посольства) на поставки запчастей.После того как всплыли подробности «Ирангейта», Вашингтон, учитывая изменение курса Советского Союза в сторону ухода из стран «третьего мира» и реальную угрозу поражения Ирака в войне, вступил в военные столкновения с Ираном. США уже не были заинтересованы в продолжении войны, поэтому действовали ради мирного урегулирования конфликта, но в интересах лишь одной стороны - Ирака. Вашингтон продолжал предоставлять Багдаду военную и экономическую помощь, разведывательные сведения, оказывать политическую поддержку. В отношении же Ирана США заняли агрессивную позицию и проводили политическое и военное устрашение этого государства.20 июля 1987 года вышла резолюция СБ ООН №598, требовавшая немедленного прекращения огня. Три западные страны - США, Великобритания и Франция - настаивали на введении обязательного эмбарго на поставки оружия в отношении любой страны, не желавшей принять соглашение о прекращении огня, то есть, по сути, Ирана. Советский Союз и Китай отклонили данное предложение. За этим стояло нежелание двух стран загонять Иран в угол, отказываться от взаимовыгодных с ним отношений в экономической и военно-технической областях.Однако иранцы упорно продолжали следовать прежним курсом. Единственным приемлемым для Ирана концом войны могла быть только победа, свержение и наказание агрессора и военного преступника С.Хусейна, который в массовом масштабе использовал против иранских мирных жителей химическое оружие. Так как Иран поклялся отомстить за это Ираку китайскими ракетами «Шелкопряд», риск прямого американо-иранского конфликта возрос. С целью обострить ситуацию США, вслед за СССР, санкционировали хождение кувейтских кораблей под американскими флагами в сопровождении военно-морского флота США. Однако если задачей СССР была разрядка напряженности, что отражалось в подчеркнуто мирном поведении следовавших оборонительным порядком советских эскортов, которые во время частых нападений со стороны иранских ВМС старались уходить от конфликта, то американские корабли вели себя намеренно вызывающе, при первой возможности пытаясь навязать иранцам бой.С каждым месяцем напряженность возрастала, так как эскорты под флагами третьих стран, в том числе американские, начали все чаще подрываться на иранских минах. Созданием серьезной минной опасности Иран поставил под угрозу срыва вывоз и своей нефти. Пример тому - повреждение на мине 10 августа 1987 года американского танкера «Texaco», груженного иранской нефтью12. Однако иранцы отказались от закладки мин только после прямых столкновений с американскими ВМС.В это время для защиты судоходства в район Персидского залива была направлена крупная группировка ВМС США. В обычных условиях она состояла из 20-25 боевых кораблей и судов обеспечения, в том числе многоцелевого авианосца, крейсеров УРО (с управляемым ракетным оружием), эсминцев УРО и фрегатов. Все силы вошли в 109-е оперативное соединение.Для управления силами, развернутыми в районе Персидского залива, в сентябре 1987 года было создано объединенное командование ВМС США на Среднем Востоке во главе с контр-адмиралом Д.Бруксом, которому было также подчинено и 109-е оперативное соединение (силы США в Персидском заливе). В Аравийском море патрулировали корабли 70-го оперативного соединения (силы США в Аравийском море). Его также курировал контр-адмирал Дж.Брукс, который, в свою очередь, подчинялся главнокомандующему Объединенным центральным командованием вооруженных сил США генералу Д.Кристу, а последний - Комитету начальников штабов.Основной задачей ВМС США в течение всего периода их пребывания в зоне военных действий была защита морских коммуникаций. Однако в шестичасовой готовности к высадке на берег находился экспедиционный батальон морской пехоты численностью около 2 тыс. человек.В сентябре 1987 года американскими вертолетами успешно были атакованы иранский десантный корабль и транспортный самолет, занимавшийся постановкой мин, а в октябре того же года американские войска захватили иранский минный катер. Иран ответил стрельбой ракетами «Шелкопряд» по судам США, попав в американский нефтяной танкер. Тогда ВМС США затопили иранскую нефтяную платформу. Однако на более решительные меры американцы никак не решались - на их пути все еще стояли СССР и КНР.Тогда США пошли на взаимные компромиссы с СССР. Поиски их начались еще в октябре 1987 года, во время визитов министров иностранных дел двух стран, когда американцы впервые проявили живой интерес «принять участие в политическом урегулировании афганской проблемы»13. По общему признанию Рейгана и Горбачева, на тот момент она стояла на «первом месте» среди «региональных вопросов». Однако основная к тому моменту проблема для СССР состояла во вмешательстве в него Ирана, который становился основным «окном» на границе с ДРА для передачи помощи (в том числе и американской) афганской оппозиции.Как жаловался Р.Рейгану М.Горбачев: «По Афганистану в рамках комиссии Кордовеса существует принципиальное согласие о невмешательстве и гарантиях со стороны США и СССР, невмешательстве Пакистана, и было бы хорошо, если бы в списке числился и Иран». В свою очередь, Рейган негодовал по поводу непоследовательной позиции СССР по отношению к ИРИ, которая отказывалась принимать резолюцию №598, по мнению американцев, потому, что подобная политика Советского Союза
Идея строительства газопровода из Центральной Азии в Пакистан и Индию транзитом через Афганистан впервые появилась в СССР еще в 80-х годах прошлого века. Однако из-за войны в Афганистане этот проект развития не получил. В 1993 году данную идею реанимировала аргентинская энергетическая компания «Bridas S.A.P.I.C.», предложившая бывшему Президенту Туркменистана С.А.Ниязову проект Трансафганского газопровода1. Спустя два года руководители Туркменистана и Пакистана подписали соглашение о разработке технико-экономического обоснования (ТЭО) проекта* (*АБР поддерживал идею строительства Трансафганского газопровода с его выходом на Индию. Индийское лобби банка считает, что наличие общей «трубы» будет способствовать улучшению отношений между Дели и Исламабадом. ) . В это же время к его разработке подключились американцы, стремившиеся усилить свое геополитическое влияние в Центральной Азии. В 1995 году на туркменском рынке появляется американский нефтегазовый концерн «Unocal», которому удалось при поддержке Госдепа США вытеснить «Bridas S.A.P.I.C.». Примечательно, что, по некоторым данным, вплоть до 2001 года нынешний афганский лидер Х.Карзай работал на компанию «Unocal»2. Идею проекта поддержали и афганцы - «хорошие» талибы с энтузиазмом отнеслись к проекту газопровода Туркменистан - Афганистан - Пакистан - Индия (ТАПИ), выдвинув условие о том, что Соединенные Штаты должны вести переговоры с ними как с представителями Афганистана»3.
В октябре 1995 года между Туркменистаном, «Unocal» и саудовской компанией «Delta Oil Co» был подписан контракт о строительстве Трансафганского газопровода. Позже, в октябре 1997 года, на ашхабадской встрече был учрежден международный консорциум «Central Asia Gas Pipeline, Ltd.» (CentGas) в составе Туркменистана, Пакистана, «Unocal», «INPEX», «ITOCHO Oil Exploration Co, Ltd.» (Япония) и «Hyundai Engineering & Construction Co, Ltd.» (Южная Корея). В следующем году руководство Талибана выступило с предложением подписать соглашение о строительстве Трансафганского газопровода и обеспечить безопасность маршрута. Однако к тому моменту отношения между американцами и талибами существенно ухудшились, вследствие чего Конгресс США, по сути, заблокировал сделку «Unocal» с туркменским правительством. Именно «Unocal» согласно проектному соглашению нес основное финансовое бремя международного консорциума4. Проект остался без материальной поддержки, к тому же военно-политическая ситуация в Афганистане резко ухудшилась. Проект пришлось отложить до лучших времен.
В 2002 году эти времена настали. США, начавшие в октябре 2001 года военную операцию в Афганистане, добились определенных успехов - большая часть территории страны отошла под относительный контроль Северного альянса, а значит, вопрос о транзите туркменского газа в Пакистан и Индию вновь приобретал актуальность.
30 мая 2002 года временный премьер-министр Афганистана Х.Карзай, пакистанский лидер П.Мушарраф и Президент Туркменистана С.А.Ниязов подписали в Исламабаде Соглашение о намерениях по строительству Трансафганского газопровода. Газопровод планировалось изначально построить длиной 1500 км. Он должен был начинаться в Довлетабаде (туркменское газовое месторождение на юго-востоке страны), проходить через Афганистан и в городе Мултан подключаться к пакистанской газовой сети с возможным 650-километровым ответвлением из Пакистана в Индию. Годовую пропускную способность газопровода планировали ограничить 15 млрд.м3*. (*После подключения к проекту Трансафганского газопровода Индии его планируемая пропускная способность достигла более 30 млрд. м3 в год. ) Если в настоящий момент стоимость «трубы» составляет порядка 7,6 млрд. долларов, то в 2002 году она не превышала и 2 млрд. долларов для туркмено-афгано-пакистанской линии и дополнительно 600 млн. долларов для индийского ответвления5.
Подготовить технико-экономическое обоснование проекта планировалось к 2003 году, однако предварительные расчеты показали, что без подключения к нему Индии Трансафганский газопровод бесперспективен с финансовой точки зрения. К тому же военно-политическая обстановка в Афганистане вновь начала обостряться. Все это отодвинуло переговоры по проекту на неопределенный срок. В 2005 году Азиатский банк развития (АБР) принял решение участвовать в реализации газовой магистрали. АБР взял на себя финансирование ТЭО, практической разработкой которого занялись британские компании. Согласно оценкам банка, стоимость проекта выросла до 7,6 млрд. долларов, а его рентабельность была возможна при увеличении пропускной способности «трубы» до 30-33 млрд. м3 в год. Протяженность газопровода Туркменистан - Афганистан - Пакистан - Индия от туркменского Довлетабада до индийского города Фазилка, находящегося на пакистано-индийской границе, должна составить 1735 километров. Стоит сразу отметить, что заключение экспертов в большей степени касалось технической и финансовой сторон вопроса, в то время как проблема обеспечения безопасности транзита, судя по всему, была вынесена за скобки.
В начале 2007 года к власти в Туркменистане пришел новый лидер Г.М.Бердымухаммедов. Одним из его приоритетов в энергетической сфере стало создание многовариантной системы газопроводов, которая позволила бы Ашхабаду экспортировать газ сразу по четырем направлениям - на север (в Россию), восток (Китай), запад (ЕС) и юг (Иран, а также Афганистан, Пакистан и Индию). Это помогло бы стране получить дополнительные рычаги давления на своих соседей, заинтересованных в поставках туркменских углеводородов, позволило бы повышать цены на газ и делать свою внешнюю политику более независимой от влияния извне. Туркменские власти активно взялись за продвижение проекта. В апреле 2008 года в Исламабаде состоялось десятое заседание руководящего комитета проекта Трансафганского газопровода. В результате Туркменистан, Пакистан, Афганистан и Индия подписали Рамочное соглашение о строительстве Трансафганского газопровода6.
В декабре 2008 года Генеральная Ассамблея ООН приняла выдвинутую туркменской стороной резолюцию «Надежный и стабильный транзит энергоносителей и его роль в обеспечении устойчивого развития и международного сотрудничества». В апреле 2009 года в Ашхабаде прошла международная конференция высокого уровня, посвященная международно-правовому и практическому обеспечению безопасности транзита энергоносителей. Очевидно, что Туркменистан активно использует механизмы ООН для решения основной проблемы ТАПИ - обеспечения безопасности афганского и северопакистанского участков «трубы»*. (*Как считают некоторые аналитики, принятие данной резолюции стало ответом Ашхабада на временное прекращение закупок «Газпромом» туркменского газа в 2008 году, вызванное взрывом одного из участков газопровода «Средняя Азия - Центр». Кроме того, резолюция может в некоторой степени упростить возможность строительства Транскаспийского газопровода и обеспечение безопасности его эксплуатации, несмотря на неурегулированный международно-правовой статус Каспия и позицию России в данном вопросе. )
11 декабря 2010 года в Ашхабаде состоялся саммит руководителей стран - участниц ТАПИ, в котором приняли участие президенты Туркменистана Г.М.Бердымухамедов, Афганистана - Х.Карзай и Пакистана - А.Зардари, министр нефти и природного газа Индии М.Деора, а также президент АБР Х.Курода. По итогам мероприятия были подписаны Межправительственное соглашение о реализации проекта газопровода (ТАПИ), а также Рамочное соглашение о газопроводе на уровне отраслевых министерств четырех стран. Участники встречи договорились о сроках запуска проекта - не позднее конца 2015 года. Однако, как показывает практика, официально декларируемые и реальные сроки реализации проектов трубопроводов редко совпадают. Тому виной ряд проблем, которые не обошли стороной и ТАПИ.
Проблема безопасности. Вопросы обеспечения безопасности ТАПИ являются наиболее острыми. Участники проекта в своих официальных заявлениях выражают уверенность, что значение этой проблемы сильно преувеличено, в чем, однако, нельзя не усомниться. Большая часть трубопровода будет проходить по территории политически нестабильного Афганистана и пакистанского Белуджистана. Для решения этого вопроса лоббисты проекта намерены применить как финансовые механизмы, так и военно-политические - создание охраняемого «зеленого коридора» вдоль трубопровода.
Как принято считать, строительство газопровода даст толчок к экономическому развитию этих территорий, создаст новые рабочие места, приток иностранных займов и инвестиций, поможет «договориться» с вождями пуштунских и белуджских племен. Однако мировой опыт показывает, что эта мера малоэффективна в условиях тотальной коррупции, отсутствия правового государства и развитого гражданского общества* (*Во время гражданской войны в Сомали противоборствующие силы конфликта захватывали направляемую мирному населению гуманитарную помощь. В дальнейшем ее либо продавали населению за деньги, либо обменивали на оружие. Собственно, эта порочная практика и вынудила США начать в стране войсковую операцию, печальные итоги которой всем известны.). Как представляется, появление в руках отдельных лидеров племен крупных по местным меркам финансовых средств может спровоцировать обратный эффект. Начнется борьба за передел ресурсов. Не получившие свою «долю» племенные вожди будут стремиться «восстановить справедливость» путем новых терактов, подрывов газопровода и прочих диверсий. Представители американского Госдепа не скрывают своих расчетов на то, что лидеров многочисленных военизированных формирований в районах пролегания «трубы» можно будет попросту подкупить. Однако эта порочная практика, скорее всего, будет неэффективной. Когда местное население поймет, что угрозой взрыва газопровода можно шантажировать западных «спонсоров», в нищей стране появится множество новых вождей и лидеров бандформирований, стремящихся «изгнать оккупантов» до тех пор, пока их не «задобрят».
Другой способ решения вопроса безопасности - создание «зеленого коридора» вдоль маршрута следования ТАПИ по территории Афганистана и Белуджистана. Ширина коридора должна составить 1-1,5 километра. Рассматривается возможность участия американских военных, привлечения миротворцев ООН, однако основную нагрузку должен взять на себя Пакистан. Ни для кого не секрет, что пакистанские спецслужбы и военные известны своими симпатиями к талибам и радикальным исламистам. Стоит напомнить, что моджахеды, а затем и талибы на протяжении десятилетий получали военно-техническую поддержку со стороны пакистанских силовиков. Понимают это многие и на Западе. Как отметил один британский дипломат, «где гарантии того, что среди пакистанских «охранников» не окажется талиба или их сторонника, кто может гарантировать, что он вместо обеспечения безопасности не взорвет трубопровод. Согласно заявлению министра шахт и горной промышленности Афганистана В.Шахрани, помимо пакистанцев, трубопровод должны будут охранять 7 тыс. военнослужащих афганских сил безопасности. Территориальным администрациям будут выплачиваться деньги за охрану трубопровода, полученные за счет оплаты транзита7.
Стоит также отметить, что создание километровой зоны безопасности не убережет ТАПИ от минометного обстрела, ракетного выстрела или иной диверсии, допустим, в ночное время. Многие эксперты уже предлагали пустить «трубу» по территории Ирана вдоль ирано-афганской границы, однако эту идею тут же отвергало антииранское лобби США. Потенциальные инвесторы трубопровода должны понимать, что к заявленной стоимости проекта в 7,6 млрд. долларов нужно будет добавить постоянную оплату работы военных, охраняющих ТАПИ, а также деньги, необходимые для его ремонта и восстановления после почти неизбежных терактов.
Проблема финансирования. Поиск финансовой базы под проект является крайне сложным. Как мы видим, даже Евросоюз не способен на протяжении многих лет найти спонсоров «безопасного» проекта «Набукко» из-за сомнений инвесторов в его финансовой перспективности. В случае с ТАПИ мы имеем дело со странами, обладающими меньшими, нежели Европа, финансовыми возможностями, к тому же «Набукко» лишен тех военно-политических рисков, которые есть у ТАПИ. В настоящее время ни один крупный энергетический консорциум всерьез не заявил о своей готовности направить обширные инвестиции в проект.
В октябре 2010 года по итогам визита Д.А.Медведева в Туркменистан зампред российского правительства И.И.Сечин в одном из интервью российским СМИ озвучил намерения «Газпрома» участвовать в реализации ТАПИ, в том числе не исключил возможность закачки российского газа в трубопровод, сославшись на соответствующие договоренности с туркменской стороной, достигнутые в ходе визита. Это вызвало резко негативную реакцию официального Ашхабада. В заявлении туркменского МИД было отмечено, что «договоренностей насчет участия российских компаний не существует», «вопросы участия компаний других государств, не являющихся участниками проекта, могут решаться странами, непосредственно вовлеченными в проект, - Туркменистаном, Афганистаном, Пакистаном и Индией - по совместной договоренности». Кроме того, российским официальным лицам было рекомендовано «руководствоваться чувством ответственности и реализма»8.
Причина этого заявления, как представляется, кроется в том значении, которое Ашхабад придает собственной роли в проекте, а также в недовольстве туркменской стороной резким сокращением объемов экспорта газа в Россию, что негативно сказалось на объеме бюджетных поступлений и вынудило туркмен впервые за многие годы обратиться к иностранному государству за многомиллиардным кредитом*. (*Туркменистан договорился с КНР о получении двух займов на общую сумму свыше 8,1 млрд. долл.) Тем не менее, «Газпром» не оставил попыток подключиться к ТАПИ*. (*Примечательно, что в конце 1990-х гг. международный консорциум, занимавшийся разработкой проекта Трансафганского газопровода, предложил «Газпрому» стать участником проекта.) Российской стороне удалось получить принципиальное согласие афганских и пакистанских властей на участие «Газпрома» в проекте9. В частности, пакистанский премьер-министр Ю.Гилани на переговорах со своим российским коллегой В.В.Путиным заявил, что Пакистан «всячески приветствует участие «Газпрома» и его дочерних компаний в создании газопровода ТАПИ»10. Единственным участником проекта, не поддерживающим российское участие, остается Туркменистан.
С точки зрения интересов Ашхабада его позиция в этом вопросе является ожидаемой. Россия с 2009 года в разы сократила импорт туркменского газа, в ответ Ашхабад стал активно разрабатывать альтернативные маршруты экспорта «голубого топлива», в том числе в Пакистан и Индию, чтобы восполнить в перспективе финансовые потери от снижения объема продаж углеводородов. В свою очередь, Москва предложила не только свое участие в строительстве «трубы», но и экспорт по ней российского природного газа. Ашхабад ожидал от «Газпрома» предложения о возвращении закупок своих энергоресурсов до уровня 2008 года, а вместо этого приобрел конкурента, стремящегося сократить долю экспорта туркменского газа по трансафганской газовой магистрали.
Потенциальными спонсорами проекта могут стать международные валютно-финансовые институты, ооновские структуры, нельзя исключать и участие крупных энергетических концернов Пакистана и Индии, если не удастся привлечь иностранный частный капитал. В частности, по итогам 13-го заседания Руководящего комитета по проекту строительства газопровода ТАПИ участники мероприятия заявили, что к реализации проекта могут быть привлечены «ведущие зарубежные компании, имеющие необходимые технические возможности, передовые технологии и практический опыт строительства магистральных трубопроводов в Азиатском регионе»11. По неофициальным данным, в проекте могут участвовать в качестве генподрядчиков южнокорейские и китайские компании. Однако речь идет не об инвесторах, а исполнителях заказа, финансирование под который до сих пор не найдено.
Аргументов в пользу реализации проекта немало. Во-первых, проект имеет обширную ресурсную базу и глубокую заинтересованность страны - экспортера природного газа в его скорейшей реализации. Во-вторых, импортерами являются страны с активно развивающейся экономикой, немалыми финансовыми возможностями, а также огромным внутренним рынком и постоянно растущим спросом на углеводородное сырье. В-третьих, проект получил широкую поддержку международного сообщества. По сути, не осталось практически ни одного государства в регионе и за его пределами, которое бы открыто выступало против реализации проекта. Изначально скептически настроенная Россия в настоящее время сама пытается стать полноправным участником ТАПИ. Проект всячески поддерживают и другие крупные геополитические центры - Брюссель и США. Запад надеется за счет строительства «трубы» трансформировать военно-политический конфликт в Афганистане в финансовый конфликт интересов, а также улучшить отношение афганцев и мусульман других стран к себе.
Однако, несмотря на наличие множества аргументов «за», ТАПИ уже на протяжении двух десятилетий остается «бумажным» проектом. Это указывает на то, что сила аргументов «против» перевешивает. Тем не менее реализация газопровода возможна в отдаленной перспективе по мере роста мировых цен на углеводороды и дальнейшего развития промышленности в Индии и Пакистане, что привлечет к проекту реальных инвесторов, а также даст возможность финансово обеспечить более или менее эффективную охрану объекта.
Идея строительства газопровода из Центральной Азии в Пакистан и Индию транзитом через Афганистан впервые появилась в СССР еще в 80-х годах прошлого века. Однако из-за войны в Афганистане этот проект развития не получил. В 1993 году данную идею реанимировала аргентинская энергетическая компания «Bridas S.A.P.I.C.», предложившая бывшему Президенту Туркменистана С.А.Ниязову проект Трансафганского газопровода1. Спустя два года руководители Туркменистана и Пакистана подписали соглашение о разработке технико-экономического обоснования (ТЭО) проекта* (*АБР поддерживал идею строительства Трансафганского газопровода с его выходом на Индию. Индийское лобби банка считает, что наличие общей «трубы» будет способствовать улучшению отношений между Дели и Исламабадом. ) . В это же время к его разработке подключились американцы, стремившиеся усилить свое геополитическое влияние в Центральной Азии. В 1995 году на туркменском рынке появляется американский нефтегазовый концерн «Unocal», которому удалось при поддержке Госдепа США вытеснить «Bridas S.A.P.I.C.». Примечательно, что, по некоторым данным, вплоть до 2001 года нынешний афганский лидер Х.Карзай работал на компанию «Unocal»2. Идею проекта поддержали и афганцы - «хорошие» талибы с энтузиазмом отнеслись к проекту газопровода Туркменистан - Афганистан - Пакистан - Индия (ТАПИ), выдвинув условие о том, что Соединенные Штаты должны вести переговоры с ними как с представителями Афганистана»3.В октябре 1995 года между Туркменистаном, «Unocal» и саудовской компанией «Delta Oil Co» был подписан контракт о строительстве Трансафганского газопровода. Позже, в октябре 1997 года, на ашхабадской встрече был учрежден международный консорциум «Central Asia Gas Pipeline, Ltd.» (CentGas) в составе Туркменистана, Пакистана, «Unocal», «INPEX», «ITOCHO Oil Exploration Co, Ltd.» (Япония) и «Hyundai Engineering & Construction Co, Ltd.» (Южная Корея). В следующем году руководство Талибана выступило с предложением подписать соглашение о строительстве Трансафганского газопровода и обеспечить безопасность маршрута. Однако к тому моменту отношения между американцами и талибами существенно ухудшились, вследствие чего Конгресс США, по сути, заблокировал сделку «Unocal» с туркменским правительством. Именно «Unocal» согласно проектному соглашению нес основное финансовое бремя международного консорциума4. Проект остался без материальной поддержки, к тому же военно-политическая ситуация в Афганистане резко ухудшилась. Проект пришлось отложить до лучших времен. В 2002 году эти времена настали. США, начавшие в октябре 2001 года военную операцию в Афганистане, добились определенных успехов - большая часть территории страны отошла под относительный контроль Северного альянса, а значит, вопрос о транзите туркменского газа в Пакистан и Индию вновь приобретал актуальность. 30 мая 2002 года временный премьер-министр Афганистана Х.Карзай, пакистанский лидер П.Мушарраф и Президент Туркменистана С.А.Ниязов подписали в Исламабаде Соглашение о намерениях по строительству Трансафганского газопровода. Газопровод планировалось изначально построить длиной 1500 км. Он должен был начинаться в Довлетабаде (туркменское газовое месторождение на юго-востоке страны), проходить через Афганистан и в городе Мултан подключаться к пакистанской газовой сети с возможным 650-километровым ответвлением из Пакистана в Индию. Годовую пропускную способность газопровода планировали ограничить 15 млрд.м3*. (*После подключения к проекту Трансафганского газопровода Индии его планируемая пропускная способность достигла более 30 млрд. м3 в год. ) Если в настоящий момент стоимость «трубы» составляет порядка 7,6 млрд. долларов, то в 2002 году она не превышала и 2 млрд. долларов для туркмено-афгано-пакистанской линии и дополнительно 600 млн. долларов для индийского ответвления5. Подготовить технико-экономическое обоснование проекта планировалось к 2003 году, однако предварительные расчеты показали, что без подключения к нему Индии Трансафганский газопровод бесперспективен с финансовой точки зрения. К тому же военно-политическая обстановка в Афганистане вновь начала обостряться. Все это отодвинуло переговоры по проекту на неопределенный срок. В 2005 году Азиатский банк развития (АБР) принял решение участвовать в реализации газовой магистрали. АБР взял на себя финансирование ТЭО, практической разработкой которого занялись британские компании. Согласно оценкам банка, стоимость проекта выросла до 7,6 млрд. долларов, а его рентабельность была возможна при увеличении пропускной способности «трубы» до 30-33 млрд. м3 в год. Протяженность газопровода Туркменистан - Афганистан - Пакистан - Индия от туркменского Довлетабада до индийского города Фазилка, находящегося на пакистано-индийской границе, должна составить 1735 километров. Стоит сразу отметить, что заключение экспертов в большей степени касалось технической и финансовой сторон вопроса, в то время как проблема обеспечения безопасности транзита, судя по всему, была вынесена за скобки. В начале 2007 года к власти в Туркменистане пришел новый лидер Г.М.Бердымухаммедов. Одним из его приоритетов в энергетической сфере стало создание многовариантной системы газопроводов, которая позволила бы Ашхабаду экспортировать газ сразу по четырем направлениям - на север (в Россию), восток (Китай), запад (ЕС) и юг (Иран, а также Афганистан, Пакистан и Индию). Это помогло бы стране получить дополнительные рычаги давления на своих соседей, заинтересованных в поставках туркменских углеводородов, позволило бы повышать цены на газ и делать свою внешнюю политику более независимой от влияния извне. Туркменские власти активно взялись за продвижение проекта. В апреле 2008 года в Исламабаде состоялось десятое заседание руководящего комитета проекта Трансафганского газопровода. В результате Туркменистан, Пакистан, Афганистан и Индия подписали Рамочное соглашение о строительстве Трансафганского газопровода6. В декабре 2008 года Генеральная Ассамблея ООН приняла выдвинутую туркменской стороной резолюцию «Надежный и стабильный транзит энергоносителей и его роль в обеспечении устойчивого развития и международного сотрудничества». В апреле 2009 года в Ашхабаде прошла международная конференция высокого уровня, посвященная международно-правовому и практическому обеспечению безопасности транзита энергоносителей. Очевидно, что Туркменистан активно использует механизмы ООН для решения основной проблемы ТАПИ - обеспечения безопасности афганского и северопакистанского участков «трубы»*. (*Как считают некоторые аналитики, принятие данной резолюции стало ответом Ашхабада на временное прекращение закупок «Газпромом» туркменского газа в 2008 году, вызванное взрывом одного из участков газопровода «Средняя Азия - Центр». Кроме того, резолюция может в некоторой степени упростить возможность строительства Транскаспийского газопровода и обеспечение безопасности его эксплуатации, несмотря на неурегулированный международно-правовой статус Каспия и позицию России в данном вопросе. ) 11 декабря 2010 года в Ашхабаде состоялся саммит руководителей стран - участниц ТАПИ, в котором приняли участие президенты Туркменистана Г.М.Бердымухамедов, Афганистана - Х.Карзай и Пакистана - А.Зардари, министр нефти и природного газа Индии М.Деора, а также президент АБР Х.Курода. По итогам мероприятия были подписаны Межправительственное соглашение о реализации проекта газопровода (ТАПИ), а также Рамочное соглашение о газопроводе на уровне отраслевых министерств четырех стран. Участники встречи договорились о сроках запуска проекта - не позднее конца 2015 года. Однако, как показывает практика, официально декларируемые и реальные сроки реализации проектов трубопроводов редко совпадают. Тому виной ряд проблем, которые не обошли стороной и ТАПИ.Проблема безопасности. Вопросы обеспечения безопасности ТАПИ являются наиболее острыми. Участники проекта в своих официальных заявлениях выражают уверенность, что значение этой проблемы сильно преувеличено, в чем, однако, нельзя не усомниться. Большая часть трубопровода будет проходить по территории политически нестабильного Афганистана и пакистанского Белуджистана. Для решения этого вопроса лоббисты проекта намерены применить как финансовые механизмы, так и военно-политические - создание охраняемого «зеленого коридора» вдоль трубопровода. Как принято считать, строительство газопровода даст толчок к экономическому развитию этих территорий, создаст новые рабочие места, приток иностранных займов и инвестиций, поможет «договориться» с вождями пуштунских и белуджских племен. Однако мировой опыт показывает, что эта мера малоэффективна в условиях тотальной коррупции, отсутствия правового государства и развитого гражданского общества* (*Во время гражданской войны в Сомали противоборствующие силы конфликта захватывали направляемую мирному населению гуманитарную помощь. В дальнейшем ее либо продавали населению за деньги, либо обменивали на оружие. Собственно, эта порочная практика и вынудила США начать в стране войсковую операцию, печальные итоги которой всем известны.). Как представляется, появление в руках отдельных лидеров племен крупных по местным меркам финансовых средств может спровоцировать обратный эффект. Начнется борьба за передел ресурсов. Не получившие свою «долю» племенные вожди будут стремиться «восстановить справедливость» путем новых терактов, подрывов газопровода и прочих диверсий. Представители американского Госдепа не скрывают своих расчетов на то, что лидеров многочисленных военизированных формирований в районах пролегания «трубы» можно будет попросту подкупить. Однако эта порочная практика, скорее всего, будет неэффективной. Когда местное население поймет, что угрозой взрыва газопровода можно шантажировать западных «спонсоров», в нищей стране появится множество новых вождей и лидеров бандформирований, стремящихся «изгнать оккупантов» до тех пор, пока их не «задобрят».Другой способ решения вопроса безопасности - создание «зеленого коридора» вдоль маршрута следования ТАПИ по территории Афганистана и Белуджистана. Ширина коридора должна составить 1-1,5 километра. Рассматривается возможность участия американских военных, привлечения миротворцев ООН, однако основную нагрузку должен взять на себя Пакистан. Ни для кого не секрет, что пакистанские спецслужбы и военные известны своими симпатиями к талибам и радикальным исламистам. Стоит напомнить, что моджахеды, а затем и талибы на протяжении десятилетий получали военно-техническую поддержку со стороны пакистанских силовиков. Понимают это многие и на Западе. Как отметил один британский дипломат, «где гарантии того, что среди пакистанских «охранников» не окажется талиба или их сторонника, кто может гарантировать, что он вместо обеспечения безопасности не взорвет трубопровод. Согласно заявлению министра шахт и горной промышленности Афганистана В.Шахрани, помимо пакистанцев, трубопровод должны будут охранять 7 тыс. военнослужащих афганских сил безопасности. Территориальным администрациям будут выплачиваться деньги за охрану трубопровода, полученные за счет оплаты транзита7. Стоит также отметить, что создание километровой зоны безопасности не убережет ТАПИ от минометного обстрела, ракетного выстрела или иной диверсии, допустим, в ночное время. Многие эксперты уже предлагали пустить «трубу» по территории Ирана вдоль ирано-афганской границы, однако эту идею тут же отвергало антииранское лобби США. Потенциальные инвесторы трубопровода должны понимать, что к заявленной стоимости проекта в 7,6 млрд. долларов нужно будет добавить постоянную оплату работы военных, охраняющих ТАПИ, а также деньги, необходимые для его ремонта и восстановления после почти неизбежных терактов.Проблема финансирования. Поиск финансовой базы под проект является крайне сложным. Как мы видим, даже Евросоюз не способен на протяжении многих лет найти спонсоров «безопасного» проекта «Набукко» из-за сомнений инвесторов в его финансовой перспективности. В случае с ТАПИ мы имеем дело со странами, обладающими меньшими, нежели Европа, финансовыми возможностями, к тому же «Набукко» лишен тех военно-политических рисков, которые есть у ТАПИ. В настоящее время ни один крупный энергетический консорциум всерьез не заявил о своей готовности направить обширные инвестиции в проект. В октябре 2010 года по итогам визита Д.А.Медведева в Туркменистан зампред российского правительства И.И.Сечин в одном из интервью российским СМИ озвучил намерения «Газпрома» участвовать в реализации ТАПИ, в том числе не исключил возможность закачки российского газа в трубопровод, сославшись на соответствующие договоренности с туркменской стороной, достигнутые в ходе визита. Это вызвало резко негативную реакцию официального Ашхабада. В заявлении туркменского МИД было отмечено, что «договоренностей насчет участия российских компаний не существует», «вопросы участия компаний других государств, не являющихся участниками проекта, могут решаться странами, непосредственно вовлеченными в проект, - Туркменистаном, Афганистаном, Пакистаном и Индией - по совместной договоренности». Кроме того, российским официальным лицам было рекомендовано «руководствоваться чувством ответственности и реализма»8. Причина этого заявления, как представляется, кроется в том значении, которое Ашхабад придает собственной роли в проекте, а также в недовольстве туркменской стороной резким сокращением объемов экспорта газа в Россию, что негативно сказалось на объеме бюджетных поступлений и вынудило туркмен впервые за многие годы обратиться к иностранному государству за многомиллиардным кредитом*. (*Туркменистан договорился с КНР о получении двух займов на общую сумму свыше 8,1 млрд. долл.) Тем не менее, «Газпром» не оставил попыток подключиться к ТАПИ*. (*Примечательно, что в конце 1990-х гг. международный консорциум, занимавшийся разработкой проекта Трансафганского газопровода, предложил «Газпрому» стать участником проекта.) Российской стороне удалось получить принципиальное согласие афганских и пакистанских властей на участие «Газпрома» в проекте9. В частности, пакистанский премьер-министр Ю.Гилани на переговорах со своим российским коллегой В.В.Путиным заявил, что Пакистан «всячески приветствует участие «Газпрома» и его дочерних компаний в создании газопровода ТАПИ»10. Единственным участником проекта, не поддерживающим российское участие, остается Туркменистан. С точки зрения интересов Ашхабада его позиция в этом вопросе является ожидаемой. Россия с 2009 года в разы сократила импорт туркменского газа, в ответ Ашхабад стал активно разрабатывать альтернативные маршруты экспорта «голубого топлива», в том числе в Пакистан и Индию, чтобы восполнить в перспективе финансовые потери от снижения объема продаж углеводородов. В свою очередь, Москва предложила не только свое участие в строительстве «трубы», но и экспорт по ней российского природного газа. Ашхабад ожидал от «Газпрома» предложения о возвращении закупок своих энергоресурсов до уровня 2008 года, а вместо этого приобрел конкурента, стремящегося сократить долю экспорта туркменского газа по трансафганской газовой магистрали. Потенциальными спонсорами проекта могут стать международные валютно-финансовые институты, ооновские структуры, нельзя исключать и участие крупных энергетических концернов Пакистана и Индии, если не удастся привлечь иностранный частный капитал. В частности, по итогам 13-го заседания Руководящего комитета по проекту строительства газопровода ТАПИ участники мероприятия заявили, что к реализации проекта могут быть привлечены «ведущие зарубежные компании, имеющие необходимые технические возможности, передовые технологии и практический опыт строительства магистральных трубопроводов в Азиатском регионе»11. По неофициальным данным, в проекте могут участвовать в качестве генподрядчиков южнокорейские и китайские компании. Однако речь идет не об инвесторах, а исполнителях заказа, финансирование под который до сих пор не найдено. Аргументов в пользу реализации проекта немало. Во-первых, проект имеет обширную ресурсную базу и глубокую заинтересованность страны - экспортера природного газа в его скорейшей реализации. Во-вторых, импортерами являются страны с активно развивающейся экономикой, немалыми финансовыми возможностями, а также огромным внутренним рынком и постоянно растущим спросом на углеводородное сырье. В-третьих, проект получил широкую поддержку международного сообщества. По сути, не осталось практически ни одного государства в регионе и за его пределами, которое бы открыто выступало против реализации проекта. Изначально скептически настроенная Россия в настоящее время сама пытается стать полноправным участником ТАПИ. Проект всячески поддерживают и другие крупные геополитические центры - Брюссель и США. Запад надеется за счет строительства «трубы» трансформировать военно-политический конфликт в Афганистане в финансовый конфликт интересов, а также улучшить отношение афганцев и мусульман других стран к себе.Однако, несмотря на н
Наверное, нет в новейшей истории Европы такого события, которое повлияло бы столь активно на ее формирование, как Берлинский кризис 1958-1961 годов. Его кульминационным моментом стало возведение 13 августа 1961 года знаменитой Берлинской стены, разграничившей восток и запад Германии и окончательно закрепившей факт существования двух немецких государств - Федеративной Республики Германии и Германской Демократической Республики.
До 13 августа 1961 года граница между западной и восточной частью Берлина была открыта. Разделительная линия протяженностью 44,75 километра (общая протяженность границы Западного Берлина с ГДР составляла 164 км) проходила прямо по улицам и домам, каналам и водным путям. Официально действовал 81 уличный пропускной пункт, 13 переходов в метро и на городской железной дороге. Кроме того, существовали сотни нелегальных путей. Ежедневно границу между обеими частями города пересекали по различным причинам от 300 до 500 тыс. человек1. Отсутствие четкой физической границы между зонами приводило к частым конфликтам и массовой утечке специалистов в ФРГ. Восточные немцы предпочитали получать образование в ГДР, где оно было бесплатно, а работать в ФРГ.
Кризис набирает силу
Сооружению Берлинской стены предшествовало серьезное обострение политической обстановки вокруг Берлина. Оба военно-политических блока - НАТО и Организация Варшавского договора (ОВД) - подтвердили непримиримость своих позиций в германском вопросе. Правительство Западной Германии во главе с Конрадом Аденауэром ввело в действие в 1957 году «доктрину Хальштейна», которая предусматривала автоматический разрыв дипломатических отношений с любой страной, признавшей ГДР. Оно категорически отвергло предложения восточногерманской стороны о создании конфедерации германских государств, настаивая вместо этого на проведении общегерманских выборов. В свою очередь, власти ГДР заявили в 1958 году о своих притязаниях на суверенитет над Западным Берлином на том основании, что он находится на территории ГДР.
В ноябре 1958 года глава советского правительства Н.С.Хрущев обвинил западные державы в нарушении Потсдамских соглашений 1945 года. Он объявил об отмене Советским Союзом международного статуса Берлина, заявив, что весь город (включая его западные секторы) является столицей ГДР. Тогда же советское правительство предложило превратить Западный Берлин в демилитаризованный вольный город и в ультимативном тоне потребовало от США, Великобритании и Франции провести переговоры на эту тему в течение шести месяцев. Это требование было отвергнуто западными державами. Переговоры их министров иностранных дел с главой МИД СССР в Женеве весной и летом 1959 года закончились безрезультатно.
После визита Н.С.Хрущева в США в сентябре 1959 года вопрос о советском ультиматуме был отложен. Однако стороны упорно придерживались своих прежних позиций. В августе 1960 года правительство ГДР ввело в действие ограничения на посещения гражданами ФРГ Восточного Берлина, ссылаясь на необходимость пресечь ведение ими реваншистской пропаганды. В ответ Западная Германия отказалась от торгового соглашения между обеими частями страны, что ГДР расценила как экономическую войну. После длительных и трудных переговоров это соглашение было все же введено в действие с 1 января 1961 года. Но кризис этим не разрешился. Лидеры ОВД продолжали требовать нейтрализации и демилитаризации Западного Берлина. В свою очередь, министры иностранных дел стран НАТО подтвердили в мае 1961 года намерение гарантировать пребывание вооруженных сил западных держав в западной части города и ее жизнеспособность. Скоро и руководители стран НАТО заявили о том, что будут всеми силами защищать свободу Западного Берлина.
Руководство ФРГ и развитие Берлинского кризиса
Стоит отметить, что немалую роль в обострении кризиса сыграла жесткая позиция руководства ФРГ. Федеральный канцлер К.Аденауэр при всей своей ненависти к прусскому военно-казарменному образу мышления не был и либералом, а тем более - социалистом. Он был представителем так называемого политического католицизма. Для страны, прошедшей в свое время опыт Реформации и Аугсбургского мира, подобный факт крайне важен. Это течение западногерманской политической мысли недолюбливало пруссаков за слишком активное вмешательство государства в общественную жизнь. После поражения Германии в Первой мировой войне Аденауэр, тогда пребывавший в должности обер-бургомистра Кёльна, был готов провозгласить сепаратную Рейнскую республику, чтобы отделиться от «революционной Пруссии» и перейти под французский протекторат2. То есть уже тогда будущий канцлер ФРГ не исключал возможности территориального раскола своей страны. Кроме того, необходимо учитывать, что экономические, социальные и ментальные различия между жителями восточных и западных земель Германии существовали и до ее раскола. В отличие от индустриально развитого запада, включающего в себя Северный Рейн-Вестфалию и Рурский угольный бассейн, находившиеся на востоке Пруссия, Мекленбург, Померания в основном делали ставку на товарность сельского хозяйства. В этих условиях восток и запад Германии требовали учета территориальной и экономической специфики своего развития.
В дни 50-летней годовщины Берлинского кризиса журнал «Шпигель» со ссылкой на секретные документы, обнародованные немецким правительством, сообщил о том, что Аденауэр рассматривал возможность уступки ГДР Западного Берлина в обмен на Тюрингию, а также часть Саксонии и Мекленбурга. Речь, в частности, шла об областях вокруг Шверина и Лейпцига, которые в конце войны были заняты американцами и британцами, но затем оставлены ими и переданы советским войскам. Аденауэр считал повторный обмен вполне осуществимым и, кроме того, выгодным для ФРГ.
Вместо Западного Берлина, представлявшего собой анклав в зоне советской оккупации, оторванный от остальной территории ФРГ, новые области были бы связаны с Западной Германией. Кроме того, ГДР теряла в этом случае важные индустриальные районы. Со своим предложением Аденауэр обратился к Президенту США Дж.Кеннеди, попросив донести его до советских представителей3. Если факты, изложенные в «Шпигеле», соответствуют действительности, то такая сделка была вполне в духе канцлера: по-видимому, он рассчитывал на то, что без индустриальных районов ГДР не сможет долго существовать, а ФРГ останется единственным государством, имеющим право представлять интересы немецкого народа. Однако сама логика развертывания кризиса вокруг Западного Берлина в 1960-1961 годах исключила возможность воплощения в жизнь этих планов.
В конце 1960 года на страницах ведущих западногерманских газет развернулась дискуссия, в ходе которой открыто был поставлен вопрос о несостоятельности федеральной внешней политики по вопросам о восточной границе ФРГ, отношений с СССР и Польшей на протяжении 12 лет существования ФРГ. Дискуссия привлекла внимание советского посольства, так как впервые на столь высоком уровне политика с позиции силы, проводимая официальным Бонном, была подвергнута критике. 12 января 1961 года Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в ФРГ А.А.Смирнов по этому вопросу направил специальный обзор заместителю министра иностранных дел СССР В.С.Семенову. В документе, в частности, обращалось внимание на выступление выдающегося немецкого общественного деятеля и философа-экзистенциалиста Карла Ясперса, а также на своеобразную пикировку в печати между видными политиками Ойгеном Герстенмайером (ХДС), председателем бундестага с 1954 года, защищавшим политику федерального канцлера, и Хельмутом Гольвицером (СвДП), рассуждавшим о последствиях принятия Парижских соглашений 1955 года и об отношениях с США после прихода там к власти Дж.Кеннеди4.
Критика К.Ясперсом принципов «силовой дипломатии» стала, по-видимому, одной из провозвестниц изменения внешнеполитического курса ФРГ. Он выступил за официальное признание потери восточных территорий бывшей Германской империи и отказ от силового давления на официальный Панков (так назывался административный округ на востоке Берлина, где находилась резиденция Председателя Госсовета ГДР). В качестве цены за официальное признание ГДР Западной Германией Ясперс предлагал добиваться свободного общения немцев, проживающих в обоих государствах, и критики антидемократических тенденций на Западе и Востоке5.
6 января 1961 года Томаш Дёлер, вице-президент бундестага и депутат от СвДП, во время своего выступления заявил о необходимости нейтралитета Германии и фактического признания ГДР. В обзоре внутренней политики по ФРГ за первый квартал 1961 года, составленном в советском посольстве для МИД, подчеркивалось, что ранее вопросы внешней политики ФРГ не были для СвДП предметом предвыборной борьбы, но теперь ситуация изменилась. Партия представляла интересы либерального крыла немецких промышленников, а также ряда крупных концернов, в том числе Круппа и Маннесманна, недовольных финансовыми требованиями США к ФРГ. В частности, из-за неоднократного повышения курса марки к доллару экспортные отрасли промышленности ФРГ оказались в затруднительном положении. Кроме того, в феврале 1961 года состоялся визит в США западногерманских политических деятелей, включая лидера СвДП Э.Менде. В обзоре особо было отмечено, что «делегация вернулась в ФРГ с впечатлением, что в США есть влиятельные сторонники нормализации советско-американских отношений»6 и обострение отношений с Восточной Европой сейчас нежелательно.
В преддверии выборов СДПГ выступала с требованиями более рационального использования военного потенциала Запада и укрепления военно-стратегических позиций НАТО. По мнению социал-демократов, вопрос о разоружении являлся составной частью вопроса о безопасности Запада. В то же время СДПГ выступала за укрепление и наращивание обычных вооружений и отказ от создания совместно с американцами системы «ядерного возмездия». Тем не менее социал-демократы стремились заручиться поддержкой США в ходе предвыборной кампании: по заявлению авторов обзора, «СДПГ выступает за усиление сотрудничества с США в военной и экономической областях. Брандту оказан прием в США… Прибывший в Бонн для переговоров по финансовым вопросам заместитель госсекретаря Дж.Болл принял членов руководства СДПГ... Партия поддерживает связи с американским посольством в Бонне…»7.
В сложившихся условиях для Аденауэра и ХДС осенние выборы в бундестаг могли закончиться потерей абсолютного депутатского большинства. Приход к власти в США Дж.Кеннеди стал для федерального канцлера еще одним неприятным сюрпризом: он рассчитывал на победу кандидата от Республиканской партии Р.Никсона. Кроме того, отмечалось в документе, на повестке дня встал «вопрос об обновлении кадров ХДС… На пользу Аденауэру пошло избрание Штрауса председателем баварской ХСС, выдвинувшее его в число преемников Аденауэра. Укрепление позиций Штрауса приводит к усилению настроений в пользу более длительного пребывания на посту самого Аденауэра…»8. Тем не менее результаты состоявшихся 19 марта 1961 года коммунальных выборов в земле Северный Рейн-Вестфалия обнадеживали федерального канцлера: если ранее ХДС имела большинство в 27 районных органах самоуправления, то теперь - в 41. Укрепились ее позиции и в земле Нижняя Саксония, где ХДС получила 4 млн. голосов (на 7,5% больше по сравнению с выборами 1957 г.)9. Прирост голосов произошел за счет ослабления позиций СДПГ, «новый курс» которой был принят в индустриальных районах далеко не всеми ее избирателями.
15 марта в бундестаге голосами ХДС и СвДП (СДПГ голосовала против) был одобрен бюджет Министерства обороны ФРГ на 1961 год в сумме 11,7 млрд. марок, или свыше 27% от федерального бюджета10. Одновременно ХДС вела агитацию против СДПГ и ее руководителя Вилли Брандта, выдвинувшего свою кандидатуру на пост федерального канцлера. В проправительственной прессе подчеркивалось эмигрантское происхождение лидера социал-демократов и зависимость СДПГ от позиции профсоюзов. Социал-демократы не оставались в долгу, начав кампанию против статс-секретаря канцелярии Аденауэра Ганса Глобке, который при нацистах работал в Министерстве внутренних дел и был автором комментариев к нюрнбергским расовым законам. Предполагалось также, что именно Глобке был причастен к депортации евреев из Греции11.
Накал внутриполитической обстановки неизбежно приводил к обострению внешнеполитического противостояния. Для разрешения конфликта и предпринимались меры, связанные с возможностью установления контактов с представителями легальной внепарламентской оппозиции. О том, что такие попытки предпринимались, свидетельствует письмо посла СССР в ФРГ А.А.Смирнова заведующему Третьим Европейским отделом МИД СССР И.И.Ильичеву от 19 апреля 1961 года, в котором рекомендовалось «установить контакты по дипломатической линии с представителями внепарламентской легальной оппозиции в ФРГ»12. Таким способом предлагалось повлиять на смягчение позиции западногерманской стороны. Свой резон в таком подходе существовал: среди оппозиционно настроенных к политике К.Аденауэра течений были и левые, и консервативные течения, которых не устраивали ни увеличение военного бюджета ФРГ, отстаиваемое ХДС/ХСС, ни евроатлантическая, по существу, позиция СДПГ, озвученная ее руководством в Бад-Годесберге в 1959 году. Недооценивать эти течения не стоило: именно они стали несколькими годами позже привлекать то молодое поколение 1960-х, которое по-новому сформулировало вопросы морали и этики относительно действий своих родителей во время войны и правомерности существования ФРГ в тех условиях, в которых она существовала в тот момент.
Самыми заметными внепарламентскими левыми течениями были «Объединение независимых социалистов», «Демократический союз избирателей» (в Северном Рейне-Вестфалии), «Немецкий демократический союз», «Социальный союз студентов», «Социалистическая молодежь Германии - «Соколы» и ряд других. Под их критику попадала как внутренняя политика ФРГ (налоговая политика, возможность введения так называемых чрезвычайных законов)*, (*В 1951 г., в нарушение ст. 101 Конституции, в ФРГ была создана система политических судов. Эти суды резко ограничили права подсудимых (например, суды руководствовались априорным положением, что действия органов власти ФРГ заведомо не могут расходиться с Конституцией, попытка подсудимого доказать, что он осуществлял свои конституционные права или действовал в защиту Конституции, отвергались с порога). Политические суды ввели в практику принятие в качестве «свидетельских показаний» данных анонимных источников (то есть спецслужб и секретных агентов, не появлявшихся на заседаниях). Подсудимые не могли (в нарушение Конституции и УПК) в открытом судебном заседании опровергнуть эти «свидетельства», задать вопросы этим «свидетелям» и т.д. Закон 1953 г. о собраниях ограничил право на собрания и манифестации. Четвертый закон об изменении уголовного права (1957 г.) ввел уголовную ответственность за устные или письменные выступления против ремилитаризации ФРГ. Так что когда правительство решило ввести еще и тотальное, тщательно разработанное чрезвычайное законодательство, мгновенно образовалось движение протеста против «чрезвычайных законов».) так и внешняя (непризнание ГДР, вопрос о границах, увеличение военного бюджета).
На пике противостояния
Оба блока и оба германских государства наращивали свои вооруженные силы и активизировали пропаганду против противника. Власти ГДР жаловались на западные угрозы и маневры, «провокационные» нарушения границы страны (137 - за май-июль 1961 г.), деятельность антикоммунистических групп. Они обвиняли «агентов ФРГ» в организации десятков актов саботажа и поджогах. Большое недовольство руководства и полиции Восточной Германии вызывала невозможность контролировать потоки людей, перемещавшихся через границу.
Летом 1961 года ситуация усугубилась. Жесткий курс первого Председателя Госсовета ГДР Вальтера Ульбрихта, экономическая политика, направленная на то, чтобы «догнать и перегнать ФРГ», и соответствующее увеличение производственных норм, хозяйственные трудности, внешнеполитическая напряженность и более высокий уровень оплаты труда в Западном Берлине побуждали тысячи граждан ГДР уезжать на Запад. Всего за 1961 год страну покинули более 207 тыс. человек. Только за июль 1961 года более 30 тыс. восточных немцев бежали из страны. Это были преимущественно молодые и квалифицированные специалисты. Возмущенные власти Восточной Германии обвиняли Западный Берлин и ФРГ в «торговле людьми», «переманивании» кадров и попытках сорвать их экономические планы. Они уверяли, что хозяйство Восточного Берлина ежегодно теряет из-за этого 2,5 млрд. марок.
4 июня 1961 года МИД ГДР вручил французскому правительству ноту, в которой выражался «протест по поводу намечаемых на ближайшие дни реваншистских выступлений в Западной Германии и Западном Берлине и маршей в направлении границ ГДР»13. Среди таких мероприятий были названы «Общегерманская встреча силезцев» в Ганновере, «День судетских немцев» в Кельне, «Федеральная встреча придунайских нем-цев» в Карлсруэ, «Бранденбургский день» в Западном Берлине.
В условиях обострения обстановки вокруг Берлина руководители стран ОВД приняли решение закрыть границу. Слухи о подобных планах носились в воздухе еще в июне 1961 года, но лидер ГДР Вальтер Ульбрихт в тот момент отрицал подобные намерения. В действительности тогда еще не было получено окончательного согласия со стороны СССР и других участников Восточного блока. С 3 по 5 августа в Москве было проведено совещание первых секретарей правящих коммунистических партий государств ОВД, на котором Ульбрихт настаивал на закрытии границы в Берлине. На сей раз он получил поддержку со стороны союзников. 7 августа на заседании Политбюро Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) было принято решение о закрытии границы ГДР с Западным Берлином и ФРГ. 12 августа соответствующее постановление принял и Совет министров ГДР. Полиция Восточного Берлина была приведена в состояние полной готовности. В 1 час ночи 13 августа 1961 года началось осуществление проекта. Около 25 тыс. членов военизированных «боевых групп» с предприятий ГДР заняли линию границы с Западным Берлином; их действия прикрывали части восточногерманской армии. Части Группы советских войск в Германии (ГСВГ) были приведены в состояние повышенной боевой готовности.
13 августа 1961 года началось строительство стены. В первом часу ночи к району границы между Западным и Восточным Берлином были подтянуты войска, которые в течение нескольких часов полностью блокировали все участки границы, находящиеся в черте города. К 15 августа вся западная зона была обнесена колючей проволокой и началось непосредственное возведение стены. В тот же день перекрыли четыре линии Берлинского метро - U-Bahn - и некоторые линии городской железной дороги - S-Bahn (в период, когда город не был разделен, любой берлинец мог свободно перемещаться по городу). Закрыли семь станций на линии метро U6 и восемь станций на линии U8. В связи с тем, что эти линии шли из одной части западного сектора в другую его часть через восточный сектор, было принято решение не разрывать линии западного метрополитена, а лишь закрыть станции, находящиеся в восточном секторе. Открытой осталась только станция Фридрихштрассе, на которой был организован контрольно-пропускной пункт. Линия U2 была разорвана на западную и восточную половины (после станции Тельманплац). Потсдамерплац также была закрыта, так как находилась в приграничной зоне.
Сооружение Берлинской стены повергло западных политиков в шок. Оно стало упреждающим шагом, которого на Западе никто не ждал. Дж.Кеннеди рассчитывал, что у него в распоряжении по крайней мере несколько месяцев. В Вашингтоне предполагали, что советский лидер Н.Хрущев приурочит свое официальное заявление о подписании мирного договора с ГДР к XXII съезду КПСС, намеченному на вторую половину октября.
Уже 12 декабря 1961 года, когда накал страстей вокруг произошедших событий утих, известный американский обозреватель Уолтер Липман написал: «Ахиллесова пята позиции Запада заключается в том, что моральное состояние западных берлинцев и их готовность оставаться в городе… зависит от их веры в Атлантический союз. Их уверяют в том, что они дождутся того времени, когда этот союз добьется воссоединения двух Германий и восстановления их собственного города в качестве германской столицы. По этой вере и нанес Хрущев удар 13 августа… Главное же состоит в том, что Западный Берлин уже не является символом и убедительным обещанием того, что коммунизм будет отброшен за линию Одер - Нейсе, а может быть, и за Вислу»14.
Возведение Берлинской стены заставило власти в Западном Берлине столкнуться с социальными и экономическими трудностями, преодоленными лишь к 1965 году15. В справке о положении в Западном Берлине после 13 августа 1961 года, составленной в феврале 1962 года в Третьем Европейском отделе МИД СССР, говорилось: «Вследствие введения контроля на границе ГДР с Западным Берлином последний лишился большого источника рабочей силы, которая приходила из ГДР. В Западном Берлине за последние годы остались на постоянное жительство десятки тысяч беженцев из ГДР. Кроме того, после 13 августа 1961 года Западный Берлин потерял свыше 70 тыс. рабочих и служащих, преимущественно высокой квалификации, которые жили в ГДР, но работали на западноберлинских предприятиях (так называемые гренцгенгеры). Еженедельно Западный Берлин покидает свыше 2 тыс. человек»16.
После того, что свершилось, в Вашингтоне стали лихорадочно просчитывать, является ли возведение стены прямым нарушением соглашения о четырехстороннем управлении Берлином. Решили, что нет. Вот как описывал происходившее Т.Соренс, советник Президента Кеннеди: «Все согласились, что стена была незаконным, аморальным и бесчеловечным делом, но, однако, не поводом для войны. Она положила конец роли Западного Берлина как своеобразной витрины и пути спасения для Востока. Но не вторглась в сферу действия трех основных целей Запада, которые он преследовал: нашему присутствию в Западном Берлине, нашему доступу в Западный Берлин и праву западных берлинцев избирать свою собственную систему...»17
Оснований для проведения силовой акции не было. Тем не менее западные державы не собирались оставлять происшедшее без реакции. 3 августа Конгресс США одобрил выделение дополнительных финансовых средств на закупку вооружений и призыв 250 тыс. резервистов. 14 августа командование ВМС США объявило, что задерживает на дополнительный срок до одного года 26 тыс. офицеров и матросов. 16 августа 113 частей национальной гвардии и резервов были приведены в состояние повышенной боевой готовности. Это были запоздалые и, скорее, демонстративные меры.
Но дело едва не дошло до вооруженного столкновения, когда американские танки были выдвинуты на КПП Фридрихштрассе. В свою очередь, английские танки появились в районе Бранденбургских ворот, а французские - на Виттенауэрштрассе. 17 августа английские военнослужащие под предлогом защиты памятника советским воинам в Тиргартене обнесли его колючей проволокой и расположили поблизости три танка, пять бронетранспортеров, десять автомашин и четыре безоткатных орудия.
В этот же день Дж.Кеннеди распорядился направить в Западный Берлин войсковой контингент численностью в 1,5 тыс. человек. В случае эскалации чрезвычайной ситуации предполагалось дополнительно направить в Берлин дивизию. Эти действия вызвали немало переполоха в Москве.
Советское руководство опасалось двух возможных ответных акций со стороны Запада. США могли попытаться силой открыть границу в Берлине. В этом случае неизбежным было вооруженное столкновение, скорее всего локальное. Но еще более болезненной могла стать «война экономик».
Руководство СССР опасалось негативного для себя и в особенности для своего союзника продолжения эскалации кризиса и было заинтересовано в стабилизации положения. По поручению Президиума ЦК КПСС заместитель Председателя Совета Министров СССР А.И.Микоян и министр иностранных дел СССР А.А.Громыко подготовили доклад о возможных последствиях и контрмерах в случае экономической блокады ГДР западными странами. Они пришли к выводу, что такая блокада нанесет значительный ущерб ГДР, потери которой только в случае прекращения внутригерманской торговли составят около 1,8 млрд. марок ФРГ. Экономику Западного Берлина это практически не затронет.
Начались многосторонние контакты между Н.С.Хрущевым и авторитетными западными политиками (Дж.Кеннаном, Д.Раском и др.) с целью смягчить обстановку и выйти на неформальное соглашение по Западному Берлину. Напряженность вокруг проблемы Берлинской стены несколько спала.
Когда стало очевидным, что возведение Берлинской стены не встретит силовой реакции Запада, Н.С.Хрущев отправился на отдых в Сочи.
Во время его отсутствия, 22 августа, восточногерманское правительство закрыло все, кроме одного, пограничные контрольные пункты и приступило к оборудованию 100-метровой нейтральной полосы с каждой стороны пограничного сектора. На следующий день советское правительство направило ноты, в которых обвинило трех западных союзников в использовании воздушных коридоров для доставки в Западный Берлин «реваншистов, экстремистов, саботажников и шпионов» и впервые выступило с угрозой вмешаться в воздушное сообщение с Западным Берлином18. Это встретило резко негативную реакцию Запада. 24 августа в ответ на акцию восточногерманских властей вдоль пограничного сектора было развернуто около тысячи американских военнослужащих с танками поддержки. 29 августа советское правительство объявило о временной задержке увольнения в запас из советских Вооруженных сил. На следующий день в Москве было объявлено о возобновлении ядерных испытаний. Все эти действия поставили Запад и социалистический блок на грань возможной войны.
Советские ядерные испытания начались 1 сентября и продолжались с короткими интервалами вплоть до 30 октября, когда в СССР была взорвана сверхмощная «Царь-бомба» АН602 в 50 мегатонн. 12 сентября секретарь ЦК КПСС Ф.Козлов заявил о том, что ультимативный срок для подписания мирного договора с ГДР продлен. На следующий день два советских истребителя обстреляли - не на поражение, а в демонстративных целях - два американских транспортных самолета, следовавших в Берлин. Это была наиболее острая точка кризиса.
24 сентября Дж.Кеннеди получил от Н.С.Хрущева личное послание, в котором тот заверял, что «шторм над Берлином прошел». 17 октября в докладе на XXII съезде КПСС Н.Хрущев заявил о том, что ультимативный срок для подписания сепаратного мирного договора с ГДР (31 декабря) не так уж важен, если Запад продемонстрирует реальную готовность разрешить Берлинский вопрос.
В сентябре-октябре 1961 года американская военная группировка в Западной Германии была увеличена на 40 тыс. человек, численность тактических истребителей доведена до 300 единиц, проведен целый ряд учений. Противостояние СССР - США продолжилось. Оно сопровождалось опасными эпизодами и впоследствии.
26-27 октября на секторальной границе в Берлине возник самый серьезный конфликт, известный в западной историографии как «инцидент у пропускного пункта Чарли». В тот момент вопрос войны и мира зависел от крепости нервов танковых экипажей и их командиров. Советские танки были вплотную придвинуты к пограничному сектору, на противоположной стороне которого уже находились американские танки.
Противостояние танков в Берлине. ЧекПойнт-Чарли
Советская разведка донесла Н.Хрущеву о готовившейся американской военной провокации с целью снести пограничные заграждения на Фридрихштрассе, между британским и советским секторами. В ответ на американские действия по тревоге были подняты войска Группы советских войск в Германии, Национальной народной армии ГДР, других стран Варшавского договора. В указанные районы сразу же направились советские танковые подразделения. На Фридрихштрассе прибыла 7-я танковая рота капитана Войтченко 3-го батальона 68-го гвардейского танкового полка.
«И вот мы на Фридрихштрассе, - вспоминал участник событий старшина роты В.Сычев. - Перед нами стоят американские танки М-48. Слева от танков в окнах и на чердаке пограничного дома за мешками с песком расположились вооруженные полицейские, справа - улюлюкающая и свистящая толпа фашиствующих молодчиков»19.
Советские танки были отведены утром 28 октября. Это означало окончание Берлинского кризиса. Кризис завершился, но борьба за превосходство между СССР и США продолжалась. В период с 29 сентября 1961 года по 16 января 1962-го в районе Фридрихштрассе постоянно находилось по десять танков и бронетранспортеров США.
Что касается непосредственной границы между ФРГ и ГДР, то лишь осенью 1961 года там произошло 2137 всевозможных инцидентов и конфликтов, зарегистрировано 685 случаев нарушений границы. При этом было разрушено 83 пограничных здания, имели место 2118 попыток склонить к дезертирству восточногерманских пограничников20.
От противостояния к закреплению статус-кво
К счастью, открытого вооруженного конфликта удалось избежать. Тогда и позже Н.С.Хрущев считал, что провокации были в целом делом рук американских военных и не санкционировались непосредственно Президентом США Дж.Кеннеди, что западные державы не были готовы идти на конфликт в Германии. И в этом он не ошибся. Тем не менее предотвращение провокаций на секторальной границе оставалось в этот период главной проблемой.
Вначале, вспоминал Н.Хрущев, он не был уверен, что полиция ГДР будет стрелять в своих перебежчиков. Ульбрихт, однако, настаивал, что охрана границы - это суверенное дело ГДР. 12 ноября 1961 года Президиум ЦК КПСС по докладу министра иностранных дел А.А.Громыко и министра обороны СССР Маршала Советского Союза Р.Я.Малиновского рассмотрел меры по охране восточногерманской границы, тем самым приняв на себя большую часть ответственности за происходящее на секторальной границе.
Несмотря на тактический успех, связанный с молниеносным возведением Берлинской стены, к чему Запад оказался не готовым, в стратегическим плане этот шаг оказался проигрышным.
В своих воспоминаниях Н.С.Хрущев говорил о том, что стена помогла ему восстановить статус-кво в Германии и что Дж.Кеннеди потерпел поражение в Берлине. Документы, однако, показывают, что никто в советском руководстве не расценивал итоги Берлинского кризиса как победу.
Глубокая разочарованность царила и в руководстве ГДР. Восточные немцы были уверены в том, что Н.С.Хрущев осуществит свои угрозы, с которыми выступал в период берлинского кризиса, и передаст восточным немцам советские обязательства в отношении Берлина. Имелись разного рода проекты соглашений, которые Восточная Германия должна будет подписать с новым «вольным городом» - Западным Берлином.
Несмотря на три года советской силовой дипломатии, а скорее, благодаря им, США, их союзники по НАТО, и прежде всего ФРГ, не пошли на переговоры по германскому вопросу и на признание ГДР. Нормализация обстановки в Берлине растянулась почти на три десятилетия. Основной причиной напряженности все это время оставалась дипломатическая и психологическая война между СССР и Западом по вопросу о статусе Западного Берлина.
После строительства Берлинской стены Н.С.Хрущев еще некоторое время рассматривал напряженность вокруг Западного Берлина как средство силового нажима на Запад, но был удовлетворен стабилизацией положения в ГДР и Центральной Европе в целом. Его внимание переключилось на другие точки советско-американского соперничества, прежде всего на Кубу. Когда в дни Карибского кризиса, в октябре 1962 года, заместитель министра иностранных дел СССР В.В.Кузнецов предложил в ответ на блокаду Кубы военно-морскими силами США предпринять ответные меры против Западного Берлина, Н.С.Хрущев в повышенных то
Более 100 лет назад Российская академия наук получила из Парижа в дар от сына Н.И.Тургенева огромный архив братьев Тургеневых: письма, дневники, документы. А.А.Фомин* (*Александр Александрович Фомин (1868-1929 гг.) - историк литературы, библиограф. Много лет занимался исследованием фонда братьев Тургеневых.), историк литературы, содействовавший возвращению этого сокровища на родину, на многие годы погрузился в него - читал, изучал и понемногу начал публиковать. Пушкинисты возрадовались - наконец-то в руках у них документы пушкинской эпохи. Зачался рассвет пушкиноведения. Легенды, устные новеллы, предания замутненной памяти доживающих свой век, - на чем до сих пор оно в основном и зиждилось, - теперь можно подтвердить или опровергнуть их личными бумагами. Ушли из жизни последние свидетели пушкинской эпохи - не возропщут, не опровергнут, не возмутятся нарушением этики.
Опубликованное А.А.Фоминым в 1908 году письмо А.И.Тургенева* (*Александр Иванович Тургенев (1784-1846 гг.) - российский государственный деятель, историк. Принимал участие в судьбе А.С.Пушкина. В 1811 г. составил протекцию А.Пушкину для определения его в Царскосельский лицей. В феврале 1837 г. единолично и за свой счет сопроводил тело погибшего поэта и похоронил его в Святогорском монастыре.) к двоюродной сестре А.И.Нефедьевой* (*Александра Ильинична Нефедьева (1782-1857 гг.), двоюродная сестра братьев Тургеневых. ) от 1 февраля 1837 года сразу же привлекло внимание исследователей. Смаковали, цитировали - по сей день цитируют - почти во всех статьях о дуэли и смерти Пушкина. Но что же такого в этом письме? Чем вызвано к нему столь пристальное внимание пушкинистов? А вот чем: живым, под непосредственным впечатлением, рассказом о прощании с Пушкиным петербургского общества в квартире поэта на Мойке:
«Одна такъ называемая знать наша или высшая Аристократія не отдала последней почести Генію Русскому: она толкуетъ, следуя моде, о народности и пр., а почти никто изъ высшихъ чиновъ двора, изъ Генерал-Адъют. и пр. не пришелъ ко гробу П. Но она, болтая по-французски, по своей Русской безграмотности, и не въ праве печалиться о такой потере, которой оценить не могут»1.
Письмо Тургенев дописывал после возвращения из Конюшенной церкви*(*Храм Спаса Нерукотворного Образа - бывшая придворная церковь - расположен на Конюшенной площади Санкт-Петербурга, отсюда и название - Конюшенная церковь.) , где проходил ритуал и «едва достало места и для блестящей публики» [генерал-адъютанты, чины двора, некоторые министры, послы «с женами и со свитами»]. И присовокупил: «[Посол] французскій съ разтроганнымъ выраженіемъ, искреннимъ, такъ что кто-то прежде, слышавъ, что изъ знати немногіе о П. жалели, сказалъ: Барантъ и Геррера sont les seuls Russes dans tout cela!*»2 (*Единственно русские (перевод с франц.)
«Единственно русские» оказались иностранцами. Чувства ведь не имеют национальности. Эти двое горевали о гибели Поэта так, как горевали о нем в те дни все имеющие память и сердце. Казалось, только после смерти Пушкина осозналось: он «был собственностью не одной России, но целой Европы, - чуть позже скажет уже другой его друг - В.А.Жуковский, - потому-то и посол французский (сам знаменитый писатель) приходил к дверям его с печалью собственной; и о нашем Пушкине пожалел как будто о своем»3. Этой неподдельной скорбью он, Барант, и «Геррера» выделялись из заполнившей храм толпы равнодушных, отдававших лишь дань ритуалу.
Таинственный «Геррера»
Барон Проспер де Барант* (*Амабль Гильом Проспер Брюжьер барон де Барант, - французский политический деятель, историк, публицист и дипломат. В 1835-1841 гг. посол Франции в России. Член Французской академии, член Туринской королевской академии, почетный член Российской академии наук.) не нуждается в особом представлении - он уже прочно занял свое место в Летописи жизни Пушкина. В ней зафиксированы беседы Пушкина с Барантом о русской и французской истории и литературе, литературном законодательстве и авторском праве в России. Предметом их обсуждения была и тема, животрепещущая для обоих (Баранта как историка, Пушкина как автора исторических повестей), - бесправное положение низших сословий в России, крестьянские восстания, и в частности Пугачевский бунт. Его описание в «Капитанской дочке» так заинтересовало Баранта, что он даже предложил автору совместно перевести эту повесть на французский язык.
А.С.Пушкин, растроганный его интересом к русской истории, доверительно дал ему почитать свой рукописный экземпляр секретных Записок Екатерины ІІ. Их светские встречи на раутах и приемах сменялись беседами в гостиных дипломатов (в том числе и самого Баранта), салонах литераторов и совсем узких кружках - у Фикельмонов, у друзей Пушкина - П.А.Вяземского, В.А.Жуковского, Михаила Виельгорского и того же А.И.Тургенева.
С последними Барант как писатель общался особенно охотно и не менее часто, чем с министрами и послами. Он же привлекал их своей разносторонней образованностью, вдохновенной манерой ее выражения и удивительной душевностью. «Барант пленял нас своею тихою, классическою разговорностию (causerie), оживотворяя ее анекдотами», - вспоминал А.И.Тургенев4. «Де Барант очарователен в узком кружке, всегда в ровном настроении, кроткий, мудрый в своих суждениях, сердечный и, прежде всего, почтенный человек». И далее: «Он друг нашей семьи», - записала в дневнике Д.Ф.Фикельмон5.
Однако о другом из названных Тургеневым - «Геррере» - ноль информации! Полагали, что, вероятно, он - дипломат, коли присутствовал на церемонии отпевания Пушкина, из иностранцев подобной чести удостоились лишь послы «с женами и со свитами». Не смогла установить его личность и итальянская пушкинистка Серена Витале, автор популярной, переведенной на многие языки книги «Пуговица Пушкина»6. Отсутствие каких-либо сведений о нем в европейских лексиконах навело ее на мысль: имя ошибочно прочитано в рукописи письма. И подвигло на поистине соломоново решение: опустить «Герреру» из приводимой ею цитаты Тургенева во избежание ответа на неразрешимый вопрос…
Проблема оказалась в том, что в оригинале письма это имя написано по-русски, причем искаженно - «Геррера», а не Геррейро (как потом выяснилось), а его латинская транслитерация была неведома.
Во время работы над комментариями к «Дневнику» Долли Фикельмон сама столкнулась с этой проблемой. Но проявила упорство. Для начала прибегла к возможностям всесильного Интернета. Переворошила его ресурсы (английские, испанские, латиноамериканские), пробуя различные варианты возможного написания этой фамилии на латинице: Gerrera, Herrera, Heurrera… Безрезультатно - поисковики выдавали имена футболистов, состязателей, менеджеров, поэтов, артистов, музыкантов… Но только не дипломатов. Загадка не давала покоя. А что если заглянуть (просто так, на всякий случай) в «Петербургский некрополь»7? И сразу же на соответствующей букве увидела эпитафию, воспроизведенную с могильной плиты того, кого одержимо искала более двух месяцев. А в ней - имя, правильное написание фамилии, да еще «биографическая справка»:
«Геррейро-Дакруцъ, Рафаэль, чрезвычайный посланникъ и полномочный министръ Португальскаго короля при Петербургскомъ Дворѣ, командоръ ордена Христа-Спасителя, кавалеръ св. Станислава и св. Морица Сардинскаго малого креста, р. въ Лиссабонѣ 15 октября 1772 U въ Петербургѣ 9 февраля 1844. Надпись по-французски (Смоленское евангелическое кладбище).»
Полное имя помогло установить его латинскую транскрипцию - Rafael Guerreiro da Cruz. А та в свою очередь объяснила русское произношение всплывшей в памяти фамилии некоего Гверейро - первого мужа П.А.Зиновьевой, урожденной Сверчковой. Ассоциация оказалась вовсе не случайной. Экскурс в генеалогию рода Геррейро привел к озадачивающим результатам: Прасковья Алексеевна Сверчкова значилась второй (!) супругой Рафаэля Геррейро. Пришлось немало потрудиться, чтобы добраться до истины. Но об этом позже.
А пока о другой зацепке, приведшей к следующему открытию. В двухтомнике А.М. и М.А.Гординых «Былой Петербург»8 упоминается португальский посланник в Петербурге Г.-Р.Декрозе. Вторая составляющая фамилии Геррейро - Дакруз помогла разобраться и с этой путаницей. Бесспорно, он и есть тот самый Геррера. Пусть и названный не по родовому имени, а по приставке к нему, которой удостоился как командор ордена Христа. Причем воспроизведенной буквально с ее французской транскрипции De Сroze. Настоящую же фамилию публикаторы приняли - судя по указанным инициалам Г.-Р. - за его имя. Но важно здесь другое - адрес португальского посланника в Петербурге: Английская набережная, 39, дом Ралля и год проживания по нему: 1837-й. Год смерти Пушкина! А значит… Значит, должно существовать и его донесение о трагическом событии, взбудоражившем всю Россию, - гибели ее величайшего Поэта? Подобное тем, которые отправили своим правительствам все аккредитованные в России дипломаты иностранных держав.
Вот оно - фактически первое из обнаруженных в пушкиноведении свидетельств о существовании Геррейро. Однако оно тут же породило множество вопросов:
- Почему П.Е.Щеголев, потративший 15 лет на изыскания документов о Пушкине, в том числе и в архивах иностранных МИД, получивший из них, казалось бы, все донесения дипломатов о смерти Поэта, обошел вниманием португальского посланника? Не только не попытался разыскать его депеши, но вообще не упомянул его имени в своем многотрудном исследовании?9
- Чем объяснить, что в русских источниках не имеется о нем почти никаких сведений? На какие годы приходился его мандат в России?
- Почему он продолжал оставаться в Петербурге после того как дипломатические отношения с Португалией были прерваны? А его прах остался в Петербурге и не перевезен на родину?..
Библейское «ищите да обрящите», помноженное на упорство и желание воскресить еще одно имя из окружения Пушкина, принесло плоды - почти на все «почему» найдены ответы. Хотя порою я и подтрунивала над своей рьяностью: «А что в конечном счете? Ну добавлю еще одну звездную пылинку к мириадам других в хвосте блистательной кометы?! И вообще, откуда такая уверенность, что пути Поэта и дипломата пересеклись и они «встретились»? Априори сие само собой разумеется не могли не встретиться. Но ведь нет свидетельств, подтверждающих факт их знакомства?!»
Ан нет, нашлось! Притом давно существует! - прямое, очевидное, но не привлекшее внимания исследователей, поскольку не было известно имя португальского посланника в Петербурге, а также из-за скептического отношения к автору «маразматических» (по выражению А.Ахматовой) воспоминаний князю А.В.Трубецкому. Среди множества другого, поведанного князем, и нижеследующий эпизод:
«Как теперь помню: На святках был бал у португальского, если память не изменяет, посланника, большого охотника. Он жил у нынешнего Николаевского моста. Во время танцев я зашел в кабинет, все стены которого были увешаны рогами различных животных, убитых ярым охотником, и, желая отдохнуть, стал перелистывать какой-то кипсек. Вошел Пушкин. «Вы зачем здесь? Кавалергарду, да еще не женатому, здесь не место. Вы видите, - он указал на рога, - эта комната для женатых, для мужей, для нашего брата». - «Полноте, Пушкин, вы и на бал притащили свою желчь; вот уж ей здесь не место»... Вслед за этим он начал бранить всех и вся, между прочим, Дантеса, и так как Дантес был кавалергардом, то и кавалергардов. Не желая ввязываться в историю, я вышел из кабинета и, стоя в дверях танцевальной залы, увидел, что Дантес танцует с Natalie»10.
Между прочим, в этой «небылице» Трубецкого несколько драгоценных «камушков»: амикошонство Пушкина с португальским посланником (запросто, панибратски, зашел в кабинет к официальному лицу); живинки к все еще не воссозданному портрету Геррейро: заядлый охотник, любитель искусства, собирал кипсеки - роскошные фолианты с репродукциями картин, рисунков, гравюр. А самый крупный «камушек» - в 1837 году португальский посланник продолжал устраивать собрания в посольской резиденции. Остается выяснить, в качестве кого устраивал - обычного светского человека, воздающего дань святым дням - Святкам, или официального дипломатического лица, обязанного к этому протоколом?
В последнем случае событие это - своеобразный политический нонсенс, если учитывать, что в период 1828-1842 годов дипломатические отношения между Португалией и Россией фактически были прерваны. А что же Геррейро? Продолжал, как ни в чем не бывало, именовать себя посланником, развлекаться охотой и веселиться на петербургских балах? Снова обратилась к Интернету. На сей раз выдал две статьи с упоминанием о Геррейро. В одной из них его имя встречается лишь в ссылке на его депешу из Петербурга. Но зато указывается место ее хранения - ANTT - португальский Национальный архив Торре ду Томбо11. Позже узнала, что архив Геррейро занимает два больших бокса. Но самая большая удача - «выложенные» в Интернете правительственные сообщения в официальном издании «GAZETA DE LISBOA»: о назначении 3 июля 1823 года Рафаэля да Круз Геррейро посланником в Петербург* (*Министерство иностранных дел. Список дипломатических назначений от 3 июля 1823 года. Назначить: Чрезвычайным и Полномочным министром при Его Величестве Императоре всея Руси Рафаэля Геррейро де Круз, продолжающего занимать пост поверенного в делах в Лондоне». / (Перевод автора.) Gazeta de Lisboa. 4 июля 1823 г. № 156.) и… об отстранении его 3 августа 1833 года с этого поста.* (*В «Chronica Constittucional de Lisboa» от 6 августа 1833 г., № 12 напечатан Акт об отставке нескольких заграничных посланников Португалии в Берлине, Вене, Париже, Мадриде, Неаполе, Стокгольме… В их числе значится и министр в Петербурге Рафаэль да Круз Геррейро.)
Акт об отставке написан неофициальным языком и слишком пространно. Поэтому здесь излагается лишь его суть. Витиеватый, выспренний стиль сразу же выдает ее автора - романтика на троне дона Педру* (В 1833 г. дон Педру уже не имел никаких монархических прав. Передав еще в 1826 г. португальский престол своей малолетней дочери Марии и отрекшись в 1833 г. от бразильской императорской короны, он возвратился в Европу «с единственной целью - защитить интересы своей дочери, королевы Португалии», как он сообщал в своих письмах монархам Австрии, Пруссии, России и Великобритании. Провозгласив себя регентом своей несовершеннолетней дочери Марии, создал собственное министерство. В 1832 г. он высадился с войсками близ португальского г. Порту, овладел им, в 1833 г. вступил в Лиссабон. Стал «преждевременно» распоряжаться судьбой Португалии.)
- бывшего короля Португалии и тоже бывшего - в ту пору - императора Бразилии. Даже уничтожительная мотивация отстранения коробит высокопарностью выражений. Судите сами: «дипломатические агенты [это он так о достопочтенных посланниках - цвете португальской дипломатии], потерявшие доверие… нарушившие служением Узурпатору присягу… нанесшие большой ущерб своему Суверену и Португальской чести… опорочившие принцип легитимизма…»
В конце документа - скромно подписался: D.Pedro, duque de Braganca. Не посмел добавить другой сомнительный титул - герцог Бурбонский, которым он «щегольнул» в письме от 9 июля 1831 года королю Великобритании Вильгельму IV. Тогда эта «дерзость» очень быстро долетела до португальского посольства в Петербурге. Уже в августе 1831 года командор Геррейро в письме к гр. Нессельроде заострил его внимание на спекулятивности этой незаконной приставки: «Следует позаботиться о том, чтобы он не прибавлял к своему титулу (почти наверняка с задней мыслью) имени Бурбонский, права на которое никогда не имелось ни у него, ни у кого-либо другого принца его семейства»12.
Страсти по Геррейро
Из-за сложных династических португальско-бразильских проблем Геррейро было нелегко исполнять обязанности португальского посланника при петербургском дворе. Очень скоро после его приезда в 1824 году в Петербург произошли события, потрясшие Россию: смерть Александра I, восшествие на престол Николая І и восстание декабристов.
После расправы с декабристами молодой император стал ярым противником всяческих переворотов, всяческих попыток насильственного свержения законных правителей. Его отношение к событиям в Португалии убеждают в этом: он упорно игнорировал дона Мигеля, «узурпировавшего» в 1828 году власть в Португалии и втянувшего ее в гражданскую, так называемую либеральную войну.
До этого рокового, 1828 года жизнь Геррейро в Петербурге была относительно благополучной: обычная повседневность посланника, с дипломатической ловкостью преодолевающего всевозможные проблемы. Все это отражено во множестве депеш за 1824-1828 годы, хранящихся, как уже упоминалось, в архиве АNТТ.
За это время Геррейро сумел снискать благорасположение Николая I. В нем-то - исключительном благорасположении, - квинтэссенция странного положения Геррейры, в котором он оказался еще задолго до отставки, сразу же после прихода к власти дона Мигеля I. Первым делом «Узурпатор» стал отзывать из-за границы нелояльно настроенных к нему португальских посланников. Дипломаты иностранных держав в знак протеста покинули Лиссабон. Заядлый противник конституционной формы правления, Геррейро поддержал нового короля и был оставлен на своем посту. А Николай I, оценив этот поступок, принял совершенно уникальное с точки зрения дипломатии решение, впрочем, обычное для самодержца. И через министра иностранных дел Нессельроде довел его до сведения Геррейры: португальский посланник по-прежнему будет приглашаться на все дворцовые церемонии, однако ему следует уклоняться от них отговоркой на проблемы со здоровьем. Император России милостиво продолжит принимать его, но не как официальное, а частное лицо.
Вполне возможно, что некую долю в этой симпатии царя к Геррейро имела и страсть обоих к охоте. А Николай Павлович, хотя этот факт и малоизвестен, был заядлым ловцом, о чем свидетельствуют записи в камер-фурьерских журналах. Он ввел в России моду на борзых и имел собственную псарню. В исключительной милости Николая I к португальскому посланнику, думается, и один из мотивов невозвращения Геррейро на родину.
Иностранным посланникам при окончании их мандата в России обычно вручались ценные подарки, а в некоторых случаях - за особые заслуги в дипломатических отношениях между странами - российские ордена. Так, Геррейро удостоился ордена Святого Станислава и пенсии, назначаемой кавалерам ордена. Более того, каждый орденоносец имел право получать еще и пенсию по другим орденам, если таковые у него имелись. А как известно из той же надгробной надписи, Геррейро был и кавалером Малого креста ордена Святого Маврикия Сардинского. Пенсия или пенсии Геррейро, вероятно, и являлись основным средством существования семьи в Петербурге.
Но неужели все эти милости сыпались на Геррейро только из благорасположения к нему императора? Или, может, все-таки за какие-то личные заслуги из поименованных в статуте ордена Святого Станислава: преуспеяние в христианских добродетелях, или отличная ревность к службе на поприще военном… или гражданском, или же в частной жизни, совершение какого-либо подвига на пользу человечества или общества, или края, в которых живет, или целого Российского государства…
Перечисленные качества будто списаны с образа самого Геррейро. Командор - звание, с которым к нему уважительно обращались все дипломаты, министр иностранных дел Португалии виконт Сантарем и его российский коллега Нессельроде. Разве оно не воздано ему приоратом Ордена Христа за преуспеяние в христианских добродетелях? А отличная ревность к службе? - дипломатическая переписка Геррейро разительно полна ею.
В моем распоряжении множество депеш Геррейро за самый сложный период его службы в Петербурге - 1829-1833 годы (опубликованы в восьмитомнике «Документы для истории Генеральных кортесов Португалии», изданном в Лиссабоне в конце XIX в.). Но суть их одинакова - перепевы на разные лады основного сюжета: борьба за признание дона Мигеля законным монархом Португалии. И неуемные хлопоты португальского посланника о незамедлительном решении этой проблемы.
Из этих доскональных отчетов шефу португальского МИД виконту Сантареме примечательны те, в которых Геррейро сообщает о своих действиях, предпринятых по собственной инициативе. В них особенно ярко проступает личность Геррейро - талантливого дипломата и человека рыцарской чести, стойких убеждений и высокого чувства долга. Иллюстрацией чему могут служить два документа, предъявленные им петербургскому двору 30 ноября 1829 года, - меморандум о том, кому принадлежит законное право на Корону Португалии, и сопровождающее его письмо графу Нессельроде.
Из меморандума Геррейро следует, что версия акта об амнистии должна подвергнуться некоторой коррекции. Чтобы иметь юридическое основание для требования вопросной амнистии, правительства (союзных держав) должны заручиться соответствующим правовым документом.
Реституция имущества приверженцев дона Педру и донны Марии - прежде всего акт великодушия, удостаивающий чести того, кто его осуществит; он никому не причинит ущерба и никоим образом не может повлиять на свободу и внутреннее спокойствие Португалии. Другое дело вопрос об амнистии всем, без исключения, лицам, находящимся ныне за пределами королевства…
Реакция Николая I на заявление Геррейро изложена графом Нессельроде: Россия, вероятно, признает дона Мигеля при условии, что нынешнее положение в Португалии стабилизируется. Но император никогда не сделает этого, ежели дон Мигель не объявит всеобщую и безоговорочную амнистию всем лицам, оставшимся верными дону Педру и его дочери донне Марии, равно как и реституцию их конфискованного имущества. Ибо невозможно допустить, чтобы эти люди стали жертвами доверия к своим суверенам, отказавшимся признать настоящего главу правительства Португалии.
Геррейро решается возразить самодержцу всея Руси: среди этих лиц есть зачинщики и пособники революции 1820 года, вместе с ними могут возвратиться и их разрушительные принципы, которые они непрестанно проповедуют и которые лежат в основе несчастий, сокрушающих Португалию с той злосчастной эпохи по сей день. Вызывают сомнение и те, кто своими непристойными публикациями и подлой клеветой, возводимой на главу португальского правительства, оказались в позиции, исключающей любое примирение.
Справедливость суждений Геррейры, независимость и прямота их выражения импонировали многим иностранным послам в Петербурге. В письме Геррейро австрийский посол граф Фикельмон заверял, что чувства, исповеданные и изложенные Его Превосходительством, все здесь разделяют.
Пушкин не мог оставаться безучастным к португальским событиям. К сожалению, свидетельств его собеседований на эту тему с Геррейро пока не обнаружено. Но отношение Поэта к восстанию в Португалии и вообще к народным мятежам прочитывается в занесенном им в «Записную книжку» высказывании генерал-майора М.Ф.Орлова: «О. говорил в 1820 году: «Революция в Испании, революция в Италии, революция в Португалии, конституция тут, конституция там. Господа государи, вы поступили глупо, свергнув с престола Наполеона»13.
Здесь вам взгляд и на конституционное правление, и на самодержавие. Но, может, мысль эта всего лишь экспромт остроумия Орлова - будущего главы Кишиневского отделения «Союза благоденствия»? И как образец такового записан Пушкиным? А как же в таком случае расценивать его шельмование мятежей и мятежников, холерных бунтов 1831 года, и в частности в новгородских военных поселениях? Его хулы «мутителей палат… черни бедственный набат», врагов России, взметнувших Польское восстание 1830-1831 годов? И, наконец, его очевидный интерес к теме революции в беседах с французскими дипломатами Барантом и Паэсом? Отголосок разговора с последним 8 августа 1832 года на обеде у графа И.А.Мусина-Пушкина отражен Поэтом в «Записи о 18 брюмера».
Подобные беседы Пушкина с Геррейро вероятны. Одна из них могла состояться в конце июля - первой декаде августа 1830 года в загородной резиденции Фикельмонов на Черной речке. 19 июля Пушкин возвратился в Петербург. Сразу же навестил Елизавету Михайловну Хитрово, что снимала дачу «супротив» дома дочери. Будучи у «Элизы», он не мог не заглянуть к «Долиньке».
Во всяком случае, такая встреча зафиксирована в дневнике Долли Фикельмон 11 августа:
«Вяземский уехал в Москву, а с ним и Пушкин, сочинитель. Он приехал сюда на некоторое время, дабы устроить кое-какие дела. Возвращается для того, чтобы жениться. Никогда еще он не был так любезен, столь полон воодушевления и веселости в разговоре. Невозможно быть менее претенциозным и более остроумным в манере выражаться»14.
В тот вечер разговаривали о многом. Событий за последний месяц - хоть отбавляй. И прежде всего Июльская революция во Франции. Пушкин, воспламененный поначалу сюрреальным размахом событий в Париже, охарактеризовал их как «самое интереснейшее время нашего века». Но поостывши, стал трезво и иронично взирать на них. Глазами умудренного мыслителя, давно уже постигшего истинный смысл всех этих революционных пертурбаций.
«Парижанка» не стоит «Марсельезы». Это водевильные куплеты. [...] В чем сущность оппозиции газеты «Время»? Стремится ли она к республике? Те, кто еще недавно хотели ее, ускорили коронацию Луи-Филиппа; он обязан пожаловать их камергерами и назначить им пенсии», - уже 21 августа напишет Пушкин Е.М.Хитрово15.
Другим событием, также обсуждавшимся в тот вечер у Фикельмонов, могло быть «нашествие» в Петербург эмиссаров дона Педру: бразильского дипломата Антонио маркиза де Резенде (посланника в Вене, затем в Париже, а оттуда прямиком - в Петербурге), его сотоварищей - барона де Рьяндюф и португальского поэта Алмейда де Гаррет. Их приезд сразу же приковал внимание дипломатов. Долли 26 июня записала в дневнике: «Рьяндюф, португалец, играл какую-то роль в народных волнениях своей страны, был брошен в тюрьму […] говорят (курсив мой. - Авт.) даже, что подвергся наказанию палками […] позднее помилован […] назначен на должность начальника полиции, но новые бури смели его, и вот теперь он обыкновенный вояжер». После его отъезда из Петербурга, 21 августа, Фикельмон отметила: «Барон Рьяндюф только что отбыл в Лондон […] мятежный дух […] заклятый враг дона Мигеля и целиком поглощен проблемами своей страны. Я не удивлюсь, если этот человек снова начнет играть какую-то роль в Португалии. Вполне подходит на роль эмиссара, а может, даже представителя некой партии». Вероятно, так оно и было.
Немаловажно пояснить, кого имела в виду Фикельмон под словом «говорят» в вышеприведенной записи? Источником сведений об «эмиссарах» мог быть только один человек из малочисленного посольства Португалии - сам португальский посланник Геррейро. А если предположение верно, оно может стать косвенным свидетельством общения Пушкина с Геррейро на этом вечере. Но осторожная Долли, очевидно, знавшая о его полулегальном дипломатическом статусе, даже в личных записках не решилась назвать его имени. Этим и объясняется отсутствие в ее дневнике каких-либо упоминаний о португальском посланнике - при обилии сведений о других дипломатах, том же Геккерене, английских послах Хейтсбери и сменившем его лорде Дюрэме, вюртембергском посланнике князе Гогенлоэ, французском герцоге Мортемаре и прочих.
Вскоре стало очевидным то, о чем постоянно пророчествовал в своих письмах и депешах легитимист Геррейро: вопрос о признании дона Мигеля законным монархом Португалии «столь глубоко связан с сохранением монархических принципов в Европе, что три великих государя [России, Австрии и Пруссии] имеют очень большой интерес защищать и сохранять его. Наконец, он представляет интерес для всего мира»16.
В сущности, Геррейро убеждал в том, что еще на заре своего царствования осознал Николай I - в 1826 году во время процесса над декабристами он заявил послу Франции Ля Фероне: «Главных организаторов заговора будут судить без жалости и милосердия. Я должен сделать это для России и для Европы, как бы это ни разрывало мне сердце»17. Осознал, однако, по соображениям большой политики, не решился защитить интересы Португалии, дабы не портить отношений с более могущественными партнерами - Англией и Францией. Но когда грянула Июльская революция, царь понял, что заигрался, а попросту - проиграл. И горько воскликнул: незаконным воцарением Луи-Филиппа был осмеян сам принцип монархизма!
Слишком поздно понял - зараза Французской революции стремительно распространялась по Европе. Уже в августе взбунтовались против голландского господства бельгийские провинции. Король Нидерландов обратился к царю - своему шурину - с просьбой помочь подавить революцию. Царь внял его зову и стал готовить армию к выступлению в Бельгию. Известие об этом рикошетировало в конце ноября Польским восстанием. Поводом к нему был протест против участия польской армии в составе российской карательной экспедиции, а целью - отделение от России. «Известие о польском восстании меня совершенно потрясло, - напишет Пушкин Хитрово. - Французы почти перестали меня интересовать. Революция должна бы уже быть окончена, а ежедневно бросаются новые ее семена»18. Потрясен был и Николай I - он лелеял надежду с помощью антиреволюционного «крестового похода» навести порядок и во Франции. Теперь замысел «жандарма Европы» окончательно рухнул. Теперь царю всея Руси недосуг заниматься чужими проблемами - со своими бы разобраться.
После июля 1831 года вопрос о признании дона Мигеля уже не мог быть разрешен. Именно тогда Англия и Франция предоставили дону Педру заем. Тем самым фактически подтвердили свою поддержку португальской либеральной партии в развязанной ею гражданской войне. Россия и Пруссия стали более осторожными и держали нейтралитет. Император Австрии Франц I - дед Марии да Глория - не внял мольбам своего бывшего зятя дона Педру о поддержке и воспринял линию поведения своих двух союзников.
Мог ли бедный Геррейро рассчитывать на успех в неравной схватке с доном Педру, за спиной которого стояли столь могучие силы? Его положение усложнялось и тем, что, став приверженцем короля Мигеля, он приобрел в штате своего ведомства политического и личного врага - секретаря посольства Маурисио Корреа, объявившего себя противником «Узурпатора». В 1831 году Корреа был «назначен» представителем «законного» правительства Португалии в России. В качестве такового популяризировал его, устанавливал контакты, даже непосредственно с министром иностранных дел графом Нессельроде. И уже беззастенчиво в донесениях именовал своего шефа «агентом Узурпатора». Видимо, с его легкой руки клеймо это так крепко втемяшилось в голову дона Педру, что позже он даже использовал его для характеристики устраняемых с постов дипломатов.
«В Петербурге, - по ироничному замечанию португальского писателя Хосе Нортона, - сложилась невероятная, чисто португальская ситуация: в одном и том же посольстве шеф был ставленником дона Мигеля, а его подчиненный - дона Педру…»
Перипетии личной жизни усугубляли печали Геррейро. В 1832 году его единственный сын Игнасио от брака с Эвелин Кламуз Пайя женился на русской. Ею оказалась та самая Прасковья Алексеевна Сверчкова, ошибочно называемая генеалогами второй супругой Рафаэля Геррейро. Она была племянницей Марии Дмитриевны Нессельроде - супруги российского вице-канцлера, дочерью дипломата А.В.Сверчкова, к тому времени почившего в бозе. Игнасио с юных лет был сотрудником своего отца в посольстве Португалии в Петербурге.
Тем временем из Португалии поступали удручающие новости: 9 августа 1833 года Англия официально признала донну Марию королевой Португалии. За ней последовали Франция, Бельгия…
В конце мая вышла из печати книга С.В.Кортунова «Россия в мировой политике после кризиса»*. (*Кортунов С.В. Россия в мировой политике после кризиса. М.: Красная звезда, 2011. 476 с.) Книга не задумывалась как итоговая, но Сергей Вадимович ушел из жизни еще в октябре 2010 года, поэтому эта работа - последнее, что он написал. К печати ее готовила Мария Кортунова, его жена. Благодаря ее усилиям сегодня мы имеем возможность еще раз посмотреть на Россию и мир глазами этого яркого ученого и патриота своей страны.
Монографию С.В.Кортунова трудно отнести к какому-то определенному жанру: это одновременно и научная монография, и политическая публицистика, и философский труд - собственно, такое жанровое многообразие очень точно отражает направленность общественно-научной деятельности Сергея Вадимовича. Всю жизнь он писал только на одну тему - о России, но делал это по-разному. Предлагаемая читателю работа очень точно отражает многообразие методов и стилей, присущих автору.
Первые главы монографии, посвященные влиянию мирового кризиса на экономику и внешнюю политику России, а также мерам по выходу из кризиса, предпринятым руководством страны, остро публицистичны. Автор задается двумя вопросами: 1) стал ли нынешний мировой кризис просто еще одним проявлением цикличности развития мировой экономики и вскоре мир снова пойдет по пути роста либо нынешний кризис сигнализирует о качественном надломе мировой финансово-экономической системы и требует поиска принципиально новой модели развития; и 2) что во внутреннем устройстве страны, ее политической системе и экономической модели, сделало ее столь уязвимой перед лицом мирового финансово-экономического кризиса?
Обращаясь к первому вопросу, автор отказывается определять нынешний кризис как «обычный» и «циклический» и определяет его как кризис системный и даже экзистенциальный, в смысле кризиса популяризуемых капиталистических ценностей (с. 45-46). С.В.Кортунов не готов встать на позиции классического марксизма в анализе природы мирового кризиса - но предлагает нам выйти за рамки «микро» экономической логики и попытаться взглянуть на происходящие процессы широко: «А может быть, происходящее - знамение того, что на смену капитализму приходит нечто другое? Если не коммунизм (хотя и об этом говорят), то меритократия, «нетократия», информационное общество, технотронное общество. Во всяком случае, мировой кризис не просто развенчал и уничтожил господствующие мифы о «вечных либеральных ценностях» и «конце истории» - он поставил вопрос о том, в каком мире мы живем, какие испытания ждут нас в ближайшем и более отдаленном будущем. Этот кризис заставил всех другими глазами посмотреть на альтернативные «рыночной демократии» цивилизационные проекты…» (с. 46).
Наиболее интересными в развернувшейся дискуссии об истоках кризиса автор находит три школы альтернативной мысли: 1) «конспирологическая» - ее представители считают нынешний кризис рукотворной катастрофой, вызванной финансовой элитой США, с тем чтобы обанкротить своих быстро развивающихся конкурентов и ликвидировать огромный американский долг; 2) школа «кризиса мироустройства» - ее приверженцы полагают, что мы столкнулись с кризисом мирового управления, кризисом институтов и кризисом идей, за которым должны следовать переход к новой парадигме мирового развития и революция в ценностях (с. 53); и 3)«финансово-институциональная», которая ставит на первое место в причинах нынешнего кризиса кризис доверия к существующей финансовой системе, основным мировым валютам и принципам ценообразования на биржевые товары.
Второй вопрос, к которому обращается автор: почему Россия пострадала от кризиса больше других? С.В.Кортунов дает на этот вопрос прямой и нелицеприятный ответ - «потому что Россия - это периферия мирового капитализма» (с. 63). Кризис показал неэффективность сырьевой экономики (полный провал концепта «энергетической сверхдержавы»; неразвитость банковского сектора (банки есть, а банковской системы нет); плохой менеджмент; зависимость от импорта; недоверие к рублю и рыночным институтам, к государству (кризис доверия); некомпетентность и неэффективность финансовых и экономических властей и политического руководства (с. 66). Близка автору и мысль Н.Злобина: «В России государство создало не свободную рыночную, а неокомандную экономику, обслуживающую вертикаль власти, обеспечивающую безбедное и политически стабильное, неконкурентное существование самих государственных структур».
Впрочем, любые кризисы рано или поздно заканчиваются, и автор заглядывает в будущее, формулирует несколько сценариев развития России после кризиса. Из текста очень хорошо видно, какой из сценариев хочет видеть автор, - собственно, вся эта работа нацелена на то, чтобы именно этот сценарий и реализовался в нашей стране. Вместе с тем, оставаясь честным перед читателем и самим собой, С.В.Кортунов описывает и другие сценарии развития России, которые, к сожалению, также вполне вероятны.
Первый сценарий - «Рантье» предполагает попытку и впредь жить на ренту от природных ресурсов. При этом, отмечает автор, модернизация оказывается на периферии решаемых задач, а ресурсов может и не хватить для удовлетворения претензий всех, особенно в случае внешнего шока. Впрочем, полагает автор, этот сценарий все же маловероятен, так как некоторые выводы из кризиса Россией все же сделаны.
Второй сценарий - мобилизационный и базируется на концентрации ресурсов на важнейших направлениях развития, с большим участием государственного бюджета, государственных компаний и институтов развития, с государственно-частным партнерством. Этот сценарий несет в себе характерные для политики мобилизации механизмы управления сверху. Главным недостатком такого сценария, указывает автор, является традиционно низкая эффективность использования ресурсов, которые еще нужно произвести.
Третий сценарий С.В.Кортунов характеризует как инерционный, который состоит в постоянном маневрировании между популизмом и частичной мобилизацией, попытками продолжить реформы институтов рынка и частичными реформами политической системы. Этот сценарий не дает серьезных шансов на стратегический успех, но позволяет удовлетворить запросы наиболее сильных общественных коалиций.
Четвертый сценарий, модернизационный, является самым желаемым для страны, но в то же время и самым трудным в реализации. Речь идет о стратегическом подходе для укрепления гражданского общества, совместного прогресса институтов рынка и государства, повышения эффективности бизнеса. Автор признает, что такой сценарий несет в себе существенные издержки для влиятельных экономических и социальных групп, не даст положительных результатов в краткосрочной перспективе и, следовательно, требует формирования политически преобладающей коалиции в пользу модернизации. Следует заметить, что автор дает очень честную оценку перспективам модернизации России и отвергает как декларируемую простоту технократических решений, предлагаемую нынешним правительством России, так и либеральный идеализм, присутствующий в докладах Института современного развития (ИНСОР).
Следующая часть работы - другого плана и посвящена анализу нынешних и будущих внешнеполитических позиций России в мире. В стилевом оформлении - это тщательная политическая аналитика, но композиционно эта часть хорошо вписывается в работу, так как автор уверен, что роль России в мировых делах зависит прежде всего от того, насколько успешной является наша страна в своем внутреннем общественном, экономическом и политическом развитии.
С.В.Кортунова интересуют две большие темы: как эволюционирует международная система безопасности, в частности европейская и азиатская системы безопасности, и какую роль в этих системах играет и будет играть наша страна, а также вопрос о том, какие «жесткие» и «мягкие» инструменты воздействия на систему международных отношений находятся в распоряжении России. Автор - в прошлом дипломат и чиновник, принимавший непосредственное участие в выработке внешнеполитической линии России, и внешнеполитический раздел рассматриваемой работы написан очень подробно и профессионально. Анализируются позиции основных держав и блоков, рассматривается и прогнозируется ход дипломатических переговоров по ключевым вопросам безопасности, профессионально комментируются российские внешнеполитические инициативы и возможные реакции на них за рубежом. Пристальному анализу подвергаются и «тылы» российской внешней политики - конкурентоспособность, уровень экономического развития, место России в мировых финансах и инновационный потенциал страны.
Оценки, которые даются автором как собственно внешней политике страны, так и уровню ее сегодняшнего развития, - весьма критичны. Но это не критика ради критики, автор указывает на слабости России с единственной целью, чтобы ее укрепить и сделать политику России динамичной, уверенной в себе, самостоятельной и успешной.
Наконец, заключительные главы работы представляют собой философский труд и посвящены вопросу и весьма абстрактному, и имеющему колоссальное практическое значение. С.В.Кортунов рассуждает на тему о том, насколько культурно-цивилизационные корни России, ее национальная идентичность (пока, по мнению автора, до конца не сформировавшаяся на сегодняшний день) могут способствовать или препятствовать модернизации и развитию России. Писать об этих главах сложно («Национальная идентичность как ресурс развития»), их нужно читать, но некоторые из выводов автора подчеркнуть можно. С.В.Кортунов предостерегает нас от соблазна «особого пути», но одновременно указывает на то, что в силу особенностей России и у европейского вектора развития есть определенные пределы. Сейчас, полагает автор, Россия находится в поисках уникальной только для нее одной формулы синтеза традиций и современности, «интеграция России в мировое сообщество возможна лишь при условии ее внутренней консолидации на основе синтеза… радикальное решение, как «почвенническое», так и «западническое», форсирует процессы дальнейшей дезинтеграции российского общества» (с. 436).
Заключая разговор о книге «Россия в мировой политике после кризиса», следует подчеркнуть идею, которую С.В.Кортунов проводит сквозь всю работу. Несмотря на то что книга представляется достаточно критичной, на первом плане у автора мысль о том, что Россия - это великая держава, которая сейчас переживает временные трудности. При этом слово «временные» - ключевое.
В конце мая вышла из печати книга С.В.Кортунова «Россия в мировой политике после кризиса»*. (*Кортунов С.В. Россия в мировой политике после кризиса. М.: Красная звезда, 2011. 476 с.) Книга не задумывалась как итоговая, но Сергей Вадимович ушел из жизни еще в октябре 2010 года, поэтому эта работа - последнее, что он написал. К печати ее готовила Мария Кортунова, его жена. Благодаря ее усилиям сегодня мы имеем возможность еще раз посмотреть на Россию и мир глазами этого яркого ученого и патриота своей страны.Монографию С.В.Кортунова трудно отнести к какому-то определенному жанру: это одновременно и научная монография, и политическая публицистика, и философский труд - собственно, такое жанровое многообразие очень точно отражает направленность общественно-научной деятельности Сергея Вадимовича. Всю жизнь он писал только на одну тему - о России, но делал это по-разному. Предлагаемая читателю работа очень точно отражает многообразие методов и стилей, присущих автору.Первые главы монографии, посвященные влиянию мирового кризиса на экономику и внешнюю политику России, а также мерам по выходу из кризиса, предпринятым руководством страны, остро публицистичны. Автор задается двумя вопросами: 1) стал ли нынешний мировой кризис просто еще одним проявлением цикличности развития мировой экономики и вскоре мир снова пойдет по пути роста либо нынешний кризис сигнализирует о качественном надломе мировой финансово-экономической системы и требует поиска принципиально новой модели развития; и 2) что во внутреннем устройстве страны, ее политической системе и экономической модели, сделало ее столь уязвимой перед лицом мирового финансово-экономического кризиса? Обращаясь к первому вопросу, автор отказывается определять нынешний кризис как «обычный» и «циклический» и определяет его как кризис системный и даже экзистенциальный, в смысле кризиса популяризуемых капиталистических ценностей (с. 45-46). С.В.Кортунов не готов встать на позиции классического марксизма в анализе природы мирового кризиса - но предлагает нам выйти за рамки «микро» экономической логики и попытаться взглянуть на происходящие процессы широко: «А может быть, происходящее - знамение того, что на смену капитализму приходит нечто другое? Если не коммунизм (хотя и об этом говорят), то меритократия, «нетократия», информационное общество, технотронное общество. Во всяком случае, мировой кризис не просто развенчал и уничтожил господствующие мифы о «вечных либеральных ценностях» и «конце истории» - он поставил вопрос о том, в каком мире мы живем, какие испытания ждут нас в ближайшем и более отдаленном будущем. Этот кризис заставил всех другими глазами посмотреть на альтернативные «рыночной демократии» цивилизационные проекты…» (с. 46). Наиболее интересными в развернувшейся дискуссии об истоках кризиса автор находит три школы альтернативной мысли: 1) «конспирологическая» - ее представители считают нынешний кризис рукотворной катастрофой, вызванной финансовой элитой США, с тем чтобы обанкротить своих быстро развивающихся конкурентов и ликвидировать огромный американский долг; 2) школа «кризиса мироустройства» - ее приверженцы полагают, что мы столкнулись с кризисом мирового управления, кризисом институтов и кризисом идей, за которым должны следовать переход к новой парадигме мирового развития и революция в ценностях (с. 53); и 3)«финансово-институциональная», которая ставит на первое место в причинах нынешнего кризиса кризис доверия к существующей финансовой системе, основным мировым валютам и принципам ценообразования на биржевые товары.Второй вопрос, к которому обращается автор: почему Россия пострадала от кризиса больше других? С.В.Кортунов дает на этот вопрос прямой и нелицеприятный ответ - «потому что Россия - это периферия мирового капитализма» (с. 63). Кризис показал неэффективность сырьевой экономики (полный провал концепта «энергетической сверхдержавы»; неразвитость банковского сектора (банки есть, а банковской системы нет); плохой менеджмент; зависимость от импорта; недоверие к рублю и рыночным институтам, к государству (кризис доверия); некомпетентность и неэффективность финансовых и экономических властей и политического руководства (с. 66). Близка автору и мысль Н.Злобина: «В России государство создало не свободную рыночную, а неокомандную экономику, обслуживающую вертикаль власти, обеспечивающую безбедное и политически стабильное, неконкурентное существование самих государственных структур».Впрочем, любые кризисы рано или поздно заканчиваются, и автор заглядывает в будущее, формулирует несколько сценариев развития России после кризиса. Из текста очень хорошо видно, какой из сценариев хочет видеть автор, - собственно, вся эта работа нацелена на то, чтобы именно этот сценарий и реализовался в нашей стране. Вместе с тем, оставаясь честным перед читателем и самим собой, С.В.Кортунов описывает и другие сценарии развития России, которые, к сожалению, также вполне вероятны.Первый сценарий - «Рантье» предполагает попытку и впредь жить на ренту от природных ресурсов. При этом, отмечает автор, модернизация оказывается на периферии решаемых задач, а ресурсов может и не хватить для удовлетворения претензий всех, особенно в случае внешнего шока. Впрочем, полагает автор, этот сценарий все же маловероятен, так как некоторые выводы из кризиса Россией все же сделаны.Второй сценарий - мобилизационный и базируется на концентрации ресурсов на важнейших направлениях развития, с большим участием государственного бюджета, государственных компаний и институтов развития, с государственно-частным партнерством. Этот сценарий несет в себе характерные для политики мобилизации механизмы управления сверху. Главным недостатком такого сценария, указывает автор, является традиционно низкая эффективность использования ресурсов, которые еще нужно произвести.Третий сценарий С.В.Кортунов характеризует как инерционный, который состоит в постоянном маневрировании между популизмом и частичной мобилизацией, попытками продолжить реформы институтов рынка и частичными реформами политической системы. Этот сценарий не дает серьезных шансов на стратегический успех, но позволяет удовлетворить запросы наиболее сильных общественных коалиций.Четвертый сценарий, модернизационный, является самым желаемым для страны, но в то же время и самым трудным в реализации. Речь идет о стратегическом подходе для укрепления гражданского общества, совместного прогресса институтов рынка и государства, повышения эффективности бизнеса. Автор признает, что такой сценарий несет в себе существенные издержки для влиятельных экономических и социальных групп, не даст положительных результатов в краткосрочной перспективе и, следовательно, требует формирования политически преобладающей коалиции в пользу модернизации. Следует заметить, что автор дает очень честную оценку перспективам модернизации России и отвергает как декларируемую простоту технократических решений, предлагаемую нынешним правительством России, так и либеральный идеализм, присутствующий в докладах Института современного развития (ИНСОР).Следующая часть работы - другого плана и посвящена анализу нынешних и будущих внешнеполитических позиций России в мире. В стилевом оформлении - это тщательная политическая аналитика, но композиционно эта часть хорошо вписывается в работу, так как автор уверен, что роль России в мировых делах зависит прежде всего от того, насколько успешной является наша страна в своем внутреннем общественном, экономическом и политическом развитии.С.В.Кортунова интересуют две большие темы: как эволюционирует международная система безопасности, в частности европейская и азиатская системы безопасности, и какую роль в этих системах играет и будет играть наша страна, а также вопрос о том, какие «жесткие» и «мягкие» инструменты воздействия на систему международных отношений находятся в распоряжении России. Автор - в прошлом дипломат и чиновник, принимавший непосредственное участие в выработке внешнеполитической линии России, и внешнеполитический раздел рассматриваемой работы написан очень подробно и профессионально. Анализируются позиции основных держав и блоков, рассматривается и прогнозируется ход дипломатических переговоров по ключевым вопросам безопасности, профессионально комментируются российские внешнеполитические инициативы и возможные реакции на них за рубежом. Пристальному анализу подвергаются и «тылы» российской внешней политики - конкурентоспособность, уровень экономического развития, место России в мировых финансах и инновационный потенциал страны. Оценки, которые даются автором как собственно внешней политике страны, так и уровню ее сегодняшнего развития, - весьма критичны. Но это не критика ради критики, автор указывает на слабости России с единственной целью, чтобы ее укрепить и сделать политику России динамичной, уверенной в себе, самостоятельной и успешной.Наконец, заключительные главы работы представляют собой философский труд и посвящены вопросу и весьма абстрактному, и имеющему колоссальное практическое значение. С.В.Кортунов рассуждает на тему о том, насколько культурно-цивилизационные корни России, ее национальная идентичность (пока, по мнению автора, до конца не сформировавшаяся на сегодняшний день) могут способствовать или препятствовать модернизации и развитию России. Писать об этих главах сложно («Национальная идентичность как ресурс развития»), их нужно читать, но некоторые из выводов автора подчеркнуть можно. С.В.Кортунов предостерегает нас от соблазна «особого пути», но одновременно указывает на то, что в силу особенностей России и у европейского вектора развития есть определенные пределы. Сейчас, полагает автор, Россия находится в поисках уникальной только для нее одной формулы синтеза традиций и современности, «интеграция России в мировое сообщество возможна лишь при условии ее внутренней консолидации на основе синтеза… радикальное решение, как «почвенническое», так и «западническое», форсирует процессы дальнейшей дезинтеграции российского общества» (с. 436).Заключая разговор о книге «Россия в мировой политике после кризиса», следует подчеркнуть идею, которую С.В.Кортунов проводит сквозь всю работу. Несмотря на то что книга представляется достаточно критичной, на первом плане у автора мысль о том, что Россия - это великая держава, которая сейчас переживает временные трудности. При этом слово «временные» - ключевое.
Недавно увидела свет книга Ю.И.Рубинского «Франция. Время Саркози». Сначала хотелось бы написать о ее авторе. Юрий Ильич Рубинский - известный российский дипломат, политолог и историк, профессор, доктор исторических наук, выдающийся исследователь современной Франции, патриарх отечественного французоведения. Он работал в посольстве СССР и России в Париже несколько десятилетий и одновременно много писал. Его перу принадлежат 15 монографий, в которых отражена практически вся история республиканской Франции. Только что вышедшая книга знакомит читателя со всеми гранями общественной, политической и экономической жизни сегодняшнего французского государства, причем каждую главу, соответствующую той или иной теме, автор предваряет предысторией вопроса. В результате сюжеты книги выходят далеко за рамки объявленных. По существу, ученый демонстрирует нам свое видение истории Пятой республики. Отмечу также, что монография совершенно новаторская, так как это первое опубликованное в России исследование о Франции периода президентства Николя Саркози. Причем от внимания историка не ускользнула ни одна сколько-нибудь значимая проблема французской жизни начала ХХI века.
Книгу открывает пространное емкое введение, в котором Ю.И.Рубинский как бы подходит к основной тематике, рассматриваемой в монографии. Автор указывает, что в бурное время глобальных перемен рубежа ХХ-ХХI веков Франция стремится найти свое особое место в столь быстро меняющемся мире. Она, с одной стороны, никак не хочет оказаться не вписывающейся в современные тенденции развития западного общества, но с другой - не желает и отказываться от своих традиций. «Отсюда, - подчеркивает исследователь, - трудные, порой мучительные поиски оптимальной модели, которая сочетала бы сильные стороны европейской, прежде всего французской, модели с ее этатистскими и социальными аспектами и динамичного, конкурентного англосаксонского неолиберализма. Первая составляющая такой модели отстаивается левыми силами, вторая - правыми» (с. 16). И далее он продолжает: «В итоге Франция, как бы застрявшая между двумя моделями, ни одна из которых не дает исчерпывающего ответа на вызовы современности, оказалась ареной соревнования двух основных разновидностей западной рыночной экономики» (с. 17).
Монография состоит из шести глав. Они равновелики и содержательны. Перелистаем страницы и выберем те из них, которые показались наиболее интересными.
Первая глава «Новые рубежи» начинается с детального рассмотрения президентской предвыборной кампании 2007 года. Ученый остановился на всех значительных политических течениях страны, выдвинувших своих кандидатов, и подчеркнул, что «глубокий раскол левого лагеря и сплочение правого благодаря своевременной смене руководства изменили расстановку сил, придав кампании характер поединка новых лидеров, олицетворявших смену поколений политической элиты страны» (с. 26). Как хорошо известно, представитель правого Союза за народное движение Николя Саркози обошел социалистку Сеголен Руаяль и стал шестым президентом Пятой республики.
В главе дана достаточно подробная биография нового хозяина Елисейского дворца, а самого его Ю.И.Рубинский называет «гиперпрезидентом» и вслед за известным французским политологом Аленом Дюамелем пишет: «Николя Саркози действует как глава не только государства, но и правительства. Программа кабинета… является президентской вплоть до мельчайших деталей. Президент не только председательствует, но и управляет. Он определяет очередность и ориентацию реформ, их проведение в жизнь, публично комментирует и принимает на себя ответственность за результаты - позитивные и негативные. Многие досье курируются в обход правительства непосредственно в Елисейском дворце президентом, его советниками, а не соответствующими министрами» (с. 66). О назначенном же Саркози премьер-министре Франсуа Фийоне автор говорит: «В политическом плане премьер призван играть роль своего рода посредника между президентом, парламентом и избирателями, принимая на себя ответственность за непопулярные решения, но уступая главе государства пропагандистские выгоды от популярных» (с. 70). В разделе, посвященном новому правительству, исследователь, конечно, упоминает о совершенно новой для Франции «политике открытия». Следуя ей, Саркози включил в кабинет Фийона представителей левого, оппозиционного лагеря. Таким образом он решил внести раздор в стан оппозиции и одновременно «обезвредить» будущих опасных противников.
Во второй главе «Модернизация государства» речь идет о попытках реформировать систему государственного устройства страны. Прежде всего провести некоторую ревизию Конституции 1958 года, которая заложена в основу современного французского государства. В период президентства Саркози была принята уже 25-я поправка к главному закону Франции. Она, как утверждает Ю.И.Рубинский, «не изменила сколько-нибудь заметно основные принципы функционирования режима Пятой республики, сохранив его двойственный полупрезидентский характер со всеми его достоинствами и недостатками» (с. 97). С определением «полупрезидентский» можно было бы и поспорить. Ведь автор сам характеризует в предыдущей главе Саркози как «гиперпрезидента», лично контролирующего всю политику Франции. Поэтому, на наш взгляд, сегодняшнюю Французскую Республику можно обозначить как правление абсолютно президентского типа.
В начале параграфа об административных реформах автор делает замечательную историческую зарисовку французского чиновничества со времен абсолютной монархии и мастерски показывает, что его нынешнее существование и функционирование давно устарело и не отвечает сегодняшней действительности. Поэтому Президент Саркози продолжает начатый его предшественниками курс на децентрализацию. По его настоянию Фийон даже «объявил об общем пересмотре статуса государственной службы, который, по мнению специалистов, не имеет себе равных с начала существования Пятой республики: эта реформа представляет собой одну из главных целей президентского мандата» (с. 111-112). Для осуществления такой задачи во Франции (единственной стране во всем мире!) даже создано особое Министерство по делам госслужбы и административных реформ.
Отдельная, третья глава отведена проблемам экономики. Она так и называется «Социально-экономическая политика». Первоначально новый президент намеревался следовать по пути либерализации французской экономики и даже объявил главной предпосылкой модернизации экономики страны коренную перестройку системы ее социального обеспечения (с. 130-131). Основным лозунгом президентской кампании Саркози был призыв «Больше работать, чтобы больше зарабатывать». Однако мировой экономический кризис спутал все карты. Из-за него, как подчеркивает автор книги, французский президент «избрал иную линию поведения, решив сделать из трудностей добродетель: он выступил в роли инициатора широкомасштабных антикризисных мер, многие из которых шли вразрез с его собственной неолиберальной философией, причем не только во Франции, но и в европейском, а отчасти и мировом масштабе» (с. 146). Иными словами, Саркози все-таки пришлось действовать и традиционными методами государственной поддержки экономики и населения, преимущественно малоимущих слоев. Это и дало Ю.И.Рубинскому повод заявить о том, что Президент Франции пытается найти некую среднюю модель развития. Недаром в конце главы историк возвращается к своей идее, высказанной во введении (см. выше). Ученый подчеркивает: «Современная мировая, в том числе французская, экономика может выйти из нынешнего кризиса - не столько циклического, сколько системного - лишь ценой глубоких структурных реформ. В поисках оптимального синтеза неокейн-сианского дирижизма с монетаристским неолиберализмом, между американской и европейской моделями Франции при Саркози выпала нелегкая роль первопроходца» (с. 159).
В четвертой главе «Проблемы общества» выделим первый параграф - «Национальная идентичность и иммиграция». Французское национальное самосознание складывалось в течение веков. Это был долгий, мучительный процесс. На нескольких страницах Ю.И.Рубинский кратко, но с глубоким пониманием затронутых вопросов обрисовал путь к единству, хотя и очень специфическому, французской нации. «Разнообразие этнического происхождения современных французов, - указывает он, - объясняет тот факт, что формирование единой нации происходило у них не столько снизу, сколько сверху, путем целенаправленной деятельности государства, которое стремилось нивелировать местные различия, чтобы избежать опасности сепаратизма, нередко подогреваемого извне и чреватого угрозой распада страны. Поэтому понятия «нация» и «государство» оказались во Франции, по существу, синонимами. Отсюда такие уже упомянутые традиционные черты французской государственности, как склонность к централизации и строгому единообразию, исключающему любые формы федерализма или даже автономии на национальной почве» (с. 166). Несмотря на такое утверждение, далее исследователь совершенно справедливо все-таки останавливается на существующей в сегодняшней Франции проблеме этнических групп. Правда, в этой связи он говорит следующее: «Термин «национальное меньшинство» вообще исключен из официального употребления. Не только жители пограничных районов («маршей») с этнолингвистической спецификой - эльзасцы, корсиканцы, бретонцы, баски, но и такие этноконфессиональные категории, как евреи (650 тыс.), армяне (350 тыс.), цыгане (200 тыс.), являются французскими гражданами, официально считаются французами» (с. 170).
Естественно, что значительная часть параграфа посвящена самой большой проблеме современной Франции (как, впрочем, и других европейских государств) - иммиграции. По утверждению автора, «в 2009 году общая численность иммигрантов, включая натурализованных в первом поколении граждан и нелегалов, достигает 6,5 миллионов, то есть 10% общего населения. К этому следует добавить сотни тысяч нелегалов, прибывающих с туристическими визами или вообще без них. Среди прибывших как минимум 3,5 миллиона - мусульмане: ислам стал второй по числу верующих религией страны» (с. 175). Проблема иммиграции вот уже который год, если не десятилетие, ставит перед французскими властями вопрос: «Что делать?» Ответы в разное время тоже были разными. Сначала правительство придерживалось политики ассимиляции. Однако она не привела к положительным результатам. Правящие круги признали ее провал и заменили, хотя и «не диаметрально противоположным мультикультурным коммунотаризмом, а промежуточной формулой «интеграции» (с. 183). Тем не менее и курс на внутреннюю интеграцию, подчеркивает историк, «призванный реализовать во Франции общий лозунг Евросоюза, где интеграция происходит на международном уровне под лозунгом «Единство в многообразии», сталкивается на французской почве с немалыми препятствиями, для преодоления которых наверняка потребуется немало времени» (с. 187).
В пятой главе книги «Эволюция партийно-политических сил» повествуется о развитии и современном положении правого (находящегося у власти) и левого (оппозиционного) политических объединений на рубеже ХХ и ХХI веков. Понятно, что в первую очередь автор останавливается на правых. Он прослеживает эволюцию неоголлистского движения, начиная с создания Жаком Шираком в 1976 году Объединения в поддержку республики, а также правоцентристского объединения Союза за французскую демократию, возглавляемого Валери Жискар д´Эстеном вплоть до слияния основных правых и правоцентристских сил в единый Союз за народное движение (СНД)
в 2002 году. Поддержка партии всегда была залогом успеха выдвинутого ею кандидата на выборах любого уровня. Ученый, конечно, напоминает об этом. «Если необходимой предпосылкой победы Саркози на президентских выборах 2007 года, - замечает он, - было предварительное завоевание им руководства ведущей партии правого лагеря - Союза за народное движение и сплочение вокруг нее всех остальных правых сил, то сохранение безраздельного контроля над «партией власти» после его прихода в Елисейский дворец стало важнейшим условием успешного проведения реформаторской программы главы государства в жизнь, обеспечивая назначенному им правительству Фийона прочное большинство в Национальном собрании» (с. 213). Что еще очень важно - в главе рассматриваются все существующие в стране правые политические течения, как входящие в СНД, так и существующие вне этой главной правоцентристской партии и не подчиняющиеся в своей деятельности ее руководству. В разделе описываются также структура партии и принципы ее функционирования.
Не меньшее внимание в главе уделяется и оппозиционному левому направлению. Его история прослеживается с момента создания в 1970 году единой Социалистической партии и избрания в следующем году Франсуа Миттерана ее первым секретарем. Ю.И.Рубинский подчеркивает, что «левый лагерь во Франции отличался еще большим идейно-политическим плюрализмом, чем правый» (с. 235), и освещает круг нелегких проблем, стоящих сегодня перед левыми силами и, главным образом, лидерами Социалистической партии. Совершенно ясно, что первостепенная из них связана с поиском и выдвижением кандидата на грядущих в 2012 году президентских выборах.
Завершающая глава посвящена внешнеполитическому курсу Франции. Она так и называется - «Внешняя политика». В начале раздела историк обратился к рассмотрению взглядов французского президента на сегодняшнее международное положение. Автор отмечает, что «наиболее серьезными вызовами современности Саркози назвал необходимость предотвращения конфронтации между исламом и Западом, плавную интеграцию развивающихся гигантов - Китая, Индии - в мировой порядок, наконец, решение глобальных проблем (изменение климата, пандемии, долговременное обеспечение источниками энергии)» (с. 254). А к долговременным целям своей дипломатии Президент Франции «отнес в первую очередь обеспечение безопасности и независимости Франции и французов, имеющих, по его убеждению, глобальные интересы и мировую ответственность». Второй целью была провозглашена «защита всеобщих ценностей свободы, уважение прав человека и его достоинства». Наконец, «третья цель состояла в продвижении торгово-экономических интересов страны в мире для укрепления ее позиций в условиях глобализации» (с. 254-255).
Такие грандиозные задачи не зря были названы «долговременными». На деле же Саркози удалось небезрезультатно развивать лишь традиционные направления французской внешней политики. О них и идет речь в основных параграфах главы - «Европейская модель Саркози», «Трансатлантический диалог», «Россия и государства постсоветского пространства».
Франция ведет сегодня достаточно успешную европейскую политику. Стоит сказать хотя бы о том, какие усилия Саркози предпринял для ратификации и вхождения в силу Лиссабонского договора (упрощенного варианта Европейской Конституции). Главный тандем Европейского союза (Франция - Германия) продолжает действовать, хотя не без разногласий, а порой и противоречий (с. 268-269). Ключевым событием французской внешней политики, вне всякого сомнения, стало незамедлительно воплощенное в жизнь решение о возвращении страны в военные структуры НАТО. Напомним, что Франция покинула их в период президентства де Голля в 1966 году. Автор книги приводит слова Саркози, мотивировшего свое, можно сказать, историческое решение: «У Франции нет крупного командования, и она не может влиять на стратегические решения альянса. Мы являемся одним из главных действующих лиц, не принимая участия в написании сценария. НАТО - единственная организация, где у Франции нет возможности принимать участие и оказывать влияние. Вновь войти в командные структуры - значит дать нам возможность действовать, а не вести себя пассивно» (с. 279). От себя автор книги поясняет, что «Франция занимает четвертое место по объемам финансирования НАТО, предоставляет 7% личного состава войск, участвующих в операциях альянса (4650 человек), но не имеет соответствующей доли в распределении командных постов и не может поэтому оказывать влияние на его стратегические решения» (с. 279). В информативном параграфе о связях с Россией и бывшими республиками СССР описана их предыстория. Наши сегодняшние отношения ученый совершенно справедливо называет конструктивными, хотя и не лишенными некоторой «зигзагообразности» в зависимости от тех или иных, чаще всего внешних, факторов.
В заключение Ю.И.Рубинский подводит итог деятельности Саркози за четыре года президентства. Автор пишет о том, что амбициозная программа молодого энергичного главы государства не была осуществлена в полной мере и не была воспринята с пониманием большинством населения. Сегодня политику президента одобряет менее 30% французов. Причину тому историк видит прежде всего в глубоком финансово-экономическом кризисе и конкретных действиях по выходу из него, а также в персональном стиле правления Саркози (с. 316). Трудно с этим не согласиться.
В завершение хотелось бы еще раз сказать, что выход в свет книги Ю.И.Рубинского «Франция. Время Саркози» - настоящее событие для отечественного французоведения. Представляется, что работу можно считать одновременно и исследованием, и учебником, и даже энциклопедией сегодняшней Франции. Она углубит знания по истории этой ключевой европейской страны всех заинтересованных лиц, начиная с солидных состоявшихся ученых и заканчивая аспирантами и студентами.
Недавно увидела свет книга Ю.И.Рубинского «Франция. Время Саркози». Сначала хотелось бы написать о ее авторе. Юрий Ильич Рубинский - известный российский дипломат, политолог и историк, профессор, доктор исторических наук, выдающийся исследователь современной Франции, патриарх отечественного французоведения. Он работал в посольстве СССР и России в Париже несколько десятилетий и одновременно много писал. Его перу принадлежат 15 монографий, в которых отражена практически вся история республиканской Франции. Только что вышедшая книга знакомит читателя со всеми гранями общественной, политической и экономической жизни сегодняшнего французского государства, причем каждую главу, соответствующую той или иной теме, автор предваряет предысторией вопроса. В результате сюжеты книги выходят далеко за рамки объявленных. По существу, ученый демонстрирует нам свое видение истории Пятой республики. Отмечу также, что монография совершенно новаторская, так как это первое опубликованное в России исследование о Франции периода президентства Николя Саркози. Причем от внимания историка не ускользнула ни одна сколько-нибудь значимая проблема французской жизни начала ХХI века. Книгу открывает пространное емкое введение, в котором Ю.И.Рубинский как бы подходит к основной тематике, рассматриваемой в монографии. Автор указывает, что в бурное время глобальных перемен рубежа ХХ-ХХI веков Франция стремится найти свое особое место в столь быстро меняющемся мире. Она, с одной стороны, никак не хочет оказаться не вписывающейся в современные тенденции развития западного общества, но с другой - не желает и отказываться от своих традиций. «Отсюда, - подчеркивает исследователь, - трудные, порой мучительные поиски оптимальной модели, которая сочетала бы сильные стороны европейской, прежде всего французской, модели с ее этатистскими и социальными аспектами и динамичного, конкурентного англосаксонского неолиберализма. Первая составляющая такой модели отстаивается левыми силами, вторая - правыми» (с. 16). И далее он продолжает: «В итоге Франция, как бы застрявшая между двумя моделями, ни одна из которых не дает исчерпывающего ответа на вызовы современности, оказалась ареной соревнования двух основных разновидностей западной рыночной экономики» (с. 17).Монография состоит из шести глав. Они равновелики и содержательны. Перелистаем страницы и выберем те из них, которые показались наиболее интересными. Первая глава «Новые рубежи» начинается с детального рассмотрения президентской предвыборной кампании 2007 года. Ученый остановился на всех значительных политических течениях страны, выдвинувших своих кандидатов, и подчеркнул, что «глубокий раскол левого лагеря и сплочение правого благодаря своевременной смене руководства изменили расстановку сил, придав кампании характер поединка новых лидеров, олицетворявших смену поколений политической элиты страны» (с. 26). Как хорошо известно, представитель правого Союза за народное движение Николя Саркози обошел социалистку Сеголен Руаяль и стал шестым президентом Пятой республики. В главе дана достаточно подробная биография нового хозяина Елисейского дворца, а самого его Ю.И.Рубинский называет «гиперпрезидентом» и вслед за известным французским политологом Аленом Дюамелем пишет: «Николя Саркози действует как глава не только государства, но и правительства. Программа кабинета… является президентской вплоть до мельчайших деталей. Президент не только председательствует, но и управляет. Он определяет очередность и ориентацию реформ, их проведение в жизнь, публично комментирует и принимает на себя ответственность за результаты - позитивные и негативные. Многие досье курируются в обход правительства непосредственно в Елисейском дворце президентом, его советниками, а не соответствующими министрами» (с. 66). О назначенном же Саркози премьер-министре Франсуа Фийоне автор говорит: «В политическом плане премьер призван играть роль своего рода посредника между президентом, парламентом и избирателями, принимая на себя ответственность за непопулярные решения, но уступая главе государства пропагандистские выгоды от популярных» (с. 70). В разделе, посвященном новому правительству, исследователь, конечно, упоминает о совершенно новой для Франции «политике открытия». Следуя ей, Саркози включил в кабинет Фийона представителей левого, оппозиционного лагеря. Таким образом он решил внести раздор в стан оппозиции и одновременно «обезвредить» будущих опасных противников. Во второй главе «Модернизация государства» речь идет о попытках реформировать систему государственного устройства страны. Прежде всего провести некоторую ревизию Конституции 1958 года, которая заложена в основу современного французского государства. В период президентства Саркози была принята уже 25-я поправка к главному закону Франции. Она, как утверждает Ю.И.Рубинский, «не изменила сколько-нибудь заметно основные принципы функционирования режима Пятой республики, сохранив его двойственный полупрезидентский характер со всеми его достоинствами и недостатками» (с. 97). С определением «полупрезидентский» можно было бы и поспорить. Ведь автор сам характеризует в предыдущей главе Саркози как «гиперпрезидента», лично контролирующего всю политику Франции. Поэтому, на наш взгляд, сегодняшнюю Французскую Республику можно обозначить как правление абсолютно президентского типа.В начале параграфа об административных реформах автор делает замечательную историческую зарисовку французского чиновничества со времен абсолютной монархии и мастерски показывает, что его нынешнее существование и функционирование давно устарело и не отвечает сегодняшней действительности. Поэтому Президент Саркози продолжает начатый его предшественниками курс на децентрализацию. По его настоянию Фийон даже «объявил об общем пересмотре статуса государственной службы, который, по мнению специалистов, не имеет себе равных с начала существования Пятой республики: эта реформа представляет собой одну из главных целей президентского мандата» (с. 111-112). Для осуществления такой задачи во Франции (единственной стране во всем мире!) даже создано особое Министерство по делам госслужбы и административных реформ.Отдельная, третья глава отведена проблемам экономики. Она так и называется «Социально-экономическая политика». Первоначально новый президент намеревался следовать по пути либерализации французской экономики и даже объявил главной предпосылкой модернизации экономики страны коренную перестройку системы ее социального обеспечения (с. 130-131). Основным лозунгом президентской кампании Саркози был призыв «Больше работать, чтобы больше зарабатывать». Однако мировой экономический кризис спутал все карты. Из-за него, как подчеркивает автор книги, французский президент «избрал иную линию поведения, решив сделать из трудностей добродетель: он выступил в роли инициатора широкомасштабных антикризисных мер, многие из которых шли вразрез с его собственной неолиберальной философией, причем не только во Франции, но и в европейском, а отчасти и мировом масштабе» (с. 146). Иными словами, Саркози все-таки пришлось действовать и традиционными методами государственной поддержки экономики и населения, преимущественно малоимущих слоев. Это и дало Ю.И.Рубинскому повод заявить о том, что Президент Франции пытается найти некую среднюю модель развития. Недаром в конце главы историк возвращается к своей идее, высказанной во введении (см. выше). Ученый подчеркивает: «Современная мировая, в том числе французская, экономика может выйти из нынешнего кризиса - не столько циклического, сколько системного - лишь ценой глубоких структурных реформ. В поисках оптимального синтеза неокейн-сианского дирижизма с монетаристским неолиберализмом, между американской и европейской моделями Франции при Саркози выпала нелегкая роль первопроходца» (с. 159).В четвертой главе «Проблемы общества» выделим первый параграф - «Национальная идентичность и иммиграция». Французское национальное самосознание складывалось в течение веков. Это был долгий, мучительный процесс. На нескольких страницах Ю.И.Рубинский кратко, но с глубоким пониманием затронутых вопросов обрисовал путь к единству, хотя и очень специфическому, французской нации. «Разнообразие этнического происхождения современных французов, - указывает он, - объясняет тот факт, что формирование единой нации происходило у них не столько снизу, сколько сверху, путем целенаправленной деятельности государства, которое стремилось нивелировать местные различия, чтобы избежать опасности сепаратизма, нередко подогреваемого извне и чреватого угрозой распада страны. Поэтому понятия «нация» и «государство» оказались во Франции, по существу, синонимами. Отсюда такие уже упомянутые традиционные черты французской государственности, как склонность к централизации и строгому единообразию, исключающему любые формы федерализма или даже автономии на национальной почве» (с. 166). Несмотря на такое утверждение, далее исследователь совершенно справедливо все-таки останавливается на существующей в сегодняшней Франции проблеме этнических групп. Правда, в этой связи он говорит следующее: «Термин «национальное меньшинство» вообще исключен из официального употребления. Не только жители пограничных районов («маршей») с этнолингвистической спецификой - эльзасцы, корсиканцы, бретонцы, баски, но и такие этноконфессиональные категории, как евреи (650 тыс.), армяне (350 тыс.), цыгане (200 тыс.), являются французскими гражданами, официально считаются французами» (с. 170).Естественно, что значительная часть параграфа посвящена самой большой проблеме современной Франции (как, впрочем, и других европейских государств) - иммиграции. По утверждению автора, «в 2009 году общая численность иммигрантов, включая натурализованных в первом поколении граждан и нелегалов, достигает 6,5 миллионов, то есть 10% общего населения. К этому следует добавить сотни тысяч нелегалов, прибывающих с туристическими визами или вообще без них. Среди прибывших как минимум 3,5 миллиона - мусульмане: ислам стал второй по числу верующих религией страны» (с. 175). Проблема иммиграции вот уже который год, если не десятилетие, ставит перед французскими властями вопрос: «Что делать?» Ответы в разное время тоже были разными. Сначала правительство придерживалось политики ассимиляции. Однако она не привела к положительным результатам. Правящие круги признали ее провал и заменили, хотя и «не диаметрально противоположным мультикультурным коммунотаризмом, а промежуточной формулой «интеграции» (с. 183). Тем не менее и курс на внутреннюю интеграцию, подчеркивает историк, «призванный реализовать во Франции общий лозунг Евросоюза, где интеграция происходит на международном уровне под лозунгом «Единство в многообразии», сталкивается на французской почве с немалыми препятствиями, для преодоления которых наверняка потребуется немало времени» (с. 187).В пятой главе книги «Эволюция партийно-политических сил» повествуется о развитии и современном положении правого (находящегося у власти) и левого (оппозиционного) политических объединений на рубеже ХХ и ХХI веков. Понятно, что в первую очередь автор останавливается на правых. Он прослеживает эволюцию неоголлистского движения, начиная с создания Жаком Шираком в 1976 году Объединения в поддержку республики, а также правоцентристского объединения Союза за французскую демократию, возглавляемого Валери Жискар д´Эстеном вплоть до слияния основных правых и правоцентристских сил в единый Союз за народное движение (СНД) в 2002 году. Поддержка партии всегда была залогом успеха выдвинутого ею кандидата на выборах любого уровня. Ученый, конечно, напоминает об этом. «Если необходимой предпосылкой победы Саркози на президентских выборах 2007 года, - замечает он, - было предварительное завоевание им руководства ведущей партии правого лагеря - Союза за народное движение и сплочение вокруг нее всех остальных правых сил, то сохранение безраздельного контроля над «партией власти» после его прихода в Елисейский дворец стало важнейшим условием успешного проведения реформаторской программы главы государства в жизнь, обеспечивая назначенному им правительству Фийона прочное большинство в Национальном собрании» (с. 213). Что еще очень важно - в главе рассматриваются все существующие в стране правые политические течения, как входящие в СНД, так и существующие вне этой главной правоцентристской партии и не подчиняющиеся в своей деятельности ее руководству. В разделе описываются также структура партии и принципы ее функционирования.Не меньшее внимание в главе уделяется и оппозиционному левому направлению. Его история прослеживается с момента создания в 1970 году единой Социалистической партии и избрания в следующем году Франсуа Миттерана ее первым секретарем. Ю.И.Рубинский подчеркивает, что «левый лагерь во Франции отличался еще большим идейно-политическим плюрализмом, чем правый» (с. 235), и освещает круг нелегких проблем, стоящих сегодня перед левыми силами и, главным образом, лидерами Социалистической партии. Совершенно ясно, что первостепенная из них связана с поиском и выдвижением кандидата на грядущих в 2012 году президентских выборах.Завершающая глава посвящена внешнеполитическому курсу Франции. Она так и называется - «Внешняя политика». В начале раздела историк обратился к рассмотрению взглядов французского президента на сегодняшнее международное положение. Автор отмечает, что «наиболее серьезными вызовами современности Саркози назвал необходимость предотвращения конфронтации между исламом и Западом, плавную интеграцию развивающихся гигантов - Китая, Индии - в мировой порядок, наконец, решение глобальных проблем (изменение климата, пандемии, долговременное обеспечение источниками энергии)» (с. 254). А к долговременным целям своей дипломатии Президент Франции «отнес в первую очередь обеспечение безопасности и независимости Франции и французов, имеющих, по его убеждению, глобальные интересы и мировую ответственность». Второй целью была провозглашена «защита всеобщих ценностей свободы, уважение прав человека и его достоинства». Наконец, «третья цель состояла в продвижении торгово-экономических интересов страны в мире для укрепления ее позиций в условиях глобализации» (с. 254-255).Такие грандиозные задачи не зря были названы «долговременными». На деле же Саркози удалось небезрезультатно развивать лишь традиционные направления французской внешней политики. О них и идет речь в основных параграфах главы - «Европейская модель Саркози», «Трансатлантический диалог», «Россия и государства постсоветского пространства». Франция ведет сегодня достаточно успешную европейскую политику. Стоит сказать хотя бы о том, какие усилия Саркози предпринял для ратификации и вхождения в силу Лиссабонского договора (упрощенного варианта Европейской Конституции). Главный тандем Европейского союза (Франция - Германия) продолжает действовать, хотя не без разногласий, а порой и противоречий (с. 268-269). Ключевым событием французской внешней политики, вне всякого сомнения, стало незамедлительно воплощенное в жизнь решение о возвращении страны в военные структуры НАТО. Напомним, что Франция покинула их в период президентства де Голля в 1966 году. Автор книги приводит слова Саркози, мотивировшего свое, можно сказать, историческое решение: «У Франции нет крупного командования, и она не может влиять на стратегические решения альянса. Мы являемся одним из главных действующих лиц, не принимая участия в написании сценария. НАТО - единственная организация, где у Франции нет возможности принимать участие и оказывать влияние. Вновь войти в командные структуры - значит дать нам возможность действовать, а не вести себя пассивно» (с. 279). От себя автор книги поясняет, что «Франция занимает четвертое место по объемам финансирования НАТО, предоставляет 7% личного состава войск, участвующих в операциях альянса (4650 человек), но не имеет соответствующей доли в распределении командных постов и не может поэтому оказывать влияние на его стратегические решения» (с. 279). В информативном параграфе о связях с Россией и бывшими республиками СССР описана их предыстория. Наши сегодняшние отношения ученый совершенно справедливо называет конструктивными, хотя и не лишенными некоторой «зигзагообразности» в зависимости от тех или иных, чаще всего внешних, факторов.В заключение Ю.И.Рубинский подводит итог деятельности Саркози за четыре года президентства. Автор пишет о том, что амбициозная программа молодого энергичного главы государства не была осуществлена в полной мере и не была воспринята с пониманием большинством населения. Сегодня политику президента одобряет менее 30% французов. Причину тому историк видит прежде всего в глубоком финансово-экономическом кризисе и конкретных действиях по выходу из него, а также в персональном стиле правления Саркози (с. 316). Трудно с этим не согласиться.В завершение хотелось бы еще раз сказать, что выход в свет книги Ю.И.Рубинского «Франция. Время Саркози» - настоящее событие для отечественного французоведения. Пре
За последние десятилетия в Германии вряд ли найдется книга, вызывавшая такую бурю эмоций, споров и столь бесцеремонно всколыхнувшая размеренный, идейно инертный уклад интеллектуальной жизни германского общества, воспитанного в жестких рамках политкорректности и не скрывающего жажды по острым сенсациям и жарким скандалам.
В своем масштабном социологическом труде Тило Саррацина* (*Thilo Sarrazin. Deutschland schafft sich ab: Wie wir unser Land aufs Spiel setzen. München: Deutsche Verlags-Anstalt, 2010. 464 с.) «Германия - самоликвидация» весьма смело посягает на чувствительные, зачастую болезненные, а потому нежелательные или вовсе запрещенные в сверхтолерантной Германии темы. Невольно возникает вопрос: зачем бывшему министру финансов в правительстве Берлина и члену правления Бундесбанка, состоятельному, успешному и уже получившему заслуженное признание 65-летнему человеку вдруг становиться возмутителем спокойствия, идеологическим поджигателем, вместо того чтобы наслаждаться заслуженным покоем? По всей видимости, «за державу обидно».
Суть его исследования сводится к следующим тезисам. Экономика, общество и государство тем успешнее развиваются, чем выше трудоспособность, уровень образования и интеллекта, а также предпринимательские способности населения. ФРГ, всегда занимавшая ведущее положение по этим параметрам, постепенно теряет свой высокий статус. По мнению автора, страна переживает позднюю фазу своего «золотого века», начавшегося в 1950-х годах и постепенно завершающегося. Основная причина - неблагоприятные демографические тенденции.
Коренное население Германии неуклонно сокращается из-за низкого уровня рождаемости и, с учетом растущей продолжительности жизни, - стареет. Причем наиболее низкие показатели рождаемости наблюдаются у интеллектуально развитых, обеспеченных, имеющих хорошее образование и высокий социальный статус немцев, то есть у элиты. В среде плохо образованных, малоимущих, занимающих невысокое положение, а то и вовсе живущих на пособие показатели рождаемости значительно выше. Самые высокие - у иммигрантов, прежде всего выходцев из Турции и стран Ближнего Востока, многие из которых предпочитают не работать, а жить за государственный счет и крайне слабо интегрируются в германское общество.
Получается, что немцы не только постепенно вымирают, но и глупеют из поколения в поколение, потому что высокие интеллектуальные способности преуспевающих в политике, науке и бизнесе граждан некому унаследовать. А создающийся в обществе вакуум заполняет необразованная, неспособная к высокоинтеллектуальному труду и каким-либо достижениям молодежь, генетически предопределенная копировать стиль жизни и модель поведения родителей. Возрастающую долю этой «смены» будут составлять дети турецких и ближневосточных иммигрантов, весьма далеких, в силу традиционного воспитания, от немецкой культуры и в той или иной мере разделяемой всеми европейцами системы духовных ценностей, зачастую даже слабо знающих немецкий язык и не имеющих ни адекватного образования, ни профессиональной квалификации.
Качества, присущие и исторически ассоциируемые с немцами, - трудолюбие, скрупулезность и стремление к самосовершенствованию - постепенно уходят в небытие. В итоге неизбежна эрозия и крах традиционных сильных сторон германского общества, позволивших послевоенной Германии восстановиться и стать ведущей силой в Европе, - высоких стандартов в воспитании, образовании и науке, сильной экономики, высококвалифицированной бюрократии.
Опираясь на солидный массив статистических данных и подкрепляя свое видение увесистой аргументацией, Т.Саррацин не только откровенно указывает на слабые, а зачастую с государственной точки зрения и порочные стороны германского общества, но и поэтапно подводит читателей, прежде всего немцев, к мыслям о мрачном будущем, когда Германия может окончательно потерять статус лидера в Европе и лишиться своего уникального культурно-исторического облика, превратившись из государства в пустое географическое обозначение.
Спорных и дискуссионных моментов в книге предостаточно. Предвидя абсолютно закономерную бурную реакцию на свой труд, Т.Саррацин уже во введении рассуждает о чрезмерном давлении традиций политкорректности в германском обществе, предписывающих смягчать, а то и вовсе замалчивать актуальные проблемы, требующие постоянного внимания не только со стороны руководства государства и политической элиты, но и общественности.
Высказываться о немецком народе как единой этнокультурной и языковой общности, так или иначе выделяя ее из общей массы граждан ФРГ (иными словами, о германской нации - том самом «Das Deutsche Volk»), - уже само по себе серьезный вызов принятым нормам. А вот проблема сокращения и старения немецкого населения, негативные последствия неконтролируемой иммиграции, утверждения о естественном, генетически обусловленном, неравенстве применительно к интеллектуальным способностям, трудолюбию, моральной устойчивости, а также критика германской элиты и рассуждения о порочности германской системы соцобеспечения абсолютные табу.
Подобные ограничения в более мягкой форме затрагивают и зачастую очевидное, продиктованное здравым смыслом. Так, например, не принято высказываться о личной ответственности: ответственность за поступки индивида традиционно перекладывается на обстоятельства и общество в целом.
Как отмечает автор, политику или чиновнику в таких условиях крайне сложно прямо говорить правду, зачастую нелицеприятную. Те, кто осмеливается, как правило, становятся жертвой обильной критики в СМИ. «Политическая мудрость» германской политэлиты, которую насущные проблемы страны заботят в неразрывной увязке с рейтингами популярности, заключается в том, чтобы концентрировать свои усилия, а стало быть и медийный фокус, прежде всего на тех проблемах, решение которых не требует длительного вложения сил и средств без видимого результата в кратко- или среднесрочной перспективе. Страдают от этого в первую очередь Германия и ее граждане, причем как сами немцы, так и представители других национальностей, становясь заложниками игнорируемых со стороны элит социальных проблем.
В отношении будущего немцев Т.Саррацин настроен весьма пессимистично: нация вымирает из-за отсутствия естественного прироста населения. Помимо огромного количества цифр, графиков и таблиц, иллюстрирующих неутешительные выводы автора, в восьмой главе приводится простая статистика: в 1890 году в Германии приходилось в среднем более пяти детей на одну женщину, в 1920-м эта цифра снизилась до 2,1, после Второй мировой войны и в 1950-х годах эта цифра снизилась до 1,9, экономическое чудо и «бэби-бум» несколько улучшили ситуацию - до 2,2 детей на одну женщину, затем пошел неуклонный медленный спад до 1,31.
Фактор рождаемости неразрывно увязан с уровнем интеллектуального развития, образования и повышением благосостояния. Грубо говоря, чем выше уровень образования, доходы и качество жизни, тем меньше детей. Наименьшее число наблюдается у представителей академической элиты. То есть с точки зрения генетики интеллектуальные способности и врожденные качества, позволившие этим людям добиться личного успеха и плодами своей работы внести значительный вклад в развитие общества и государства, не наследуются и в итоге теряются.
Причинами подобного социального феномена автор называет стремление обеспеченных людей закрепить и повышать уровень жизни, избегая дополнительных расходов, связанных с заботой о детях и их воспитанием.
В малообеспеченных или бедных семьях, в частности, живущих за государственный счет на пособия и не утруждающих себя заботами об образовании, работе, карьере и т.д., ситуация с рождаемостью несколько лучше. Данная категория людей, по мнению автора, начинает замыкаться в себе, их восприятие мира ограничивается исключительно семейным кругом. Они считают, что никому не нужны, кроме своей семьи и своих детей. Поэтому их количество увеличивается и семьи начинают разрастаться.
С экономической точки зрения это вполне реально, ведь на пособие по безработице можно по германским меркам обеспечить себя достойным социальным жильем, получать квалифицированную медпомощь, одеваться скромно, но в соответствии с общественными нормами; гарантировать себе и своей семье регулярное здоровое питание, обеспечить дошкольное и школьное образование детей (бесплатное), пользоваться общественным транспортом, бесплатно посещать библиотеки и музеи.
Казалось бы, государство благородно подставляет слабым и незащищенным гражданам крепкое плечо, на которое можно опереться и, окрепнув, самостоятельно стремиться к достойной жизни, получив работу, восполнив нехватку в образовании и т.д. Однако вместо того, чтобы, воспользовавшись поддержкой, встать на ноги и начать самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, выплачивая налоги и покрывая таким образом долг совести перед государством, эти люди садятся ему на шею. Своим детям, которых в среднем больше, чем у добропорядочных налогоплательщиков, являющихся опорой государства, эти люди прививают точно такую же иждивенческую модель поведения и упадническую психологию.
Кстати, именно с ней Т.Саррацин связывает проблему бедности. В Германии это не проблема низких доходов. Это деструктивный по сути менталитет - пассивность, нежелание что-либо менять в своей жизни, апатия, упадничество и как итог - тунеядство. Что, в свою очередь, приводит к ограниченности возможностей самореализации и получения удовлетворения от жизни. Руководствуясь этой логикой, получается, что борьба с бедностью - борьба с психологией упадничества, разочарованием в обществе и пассивностью.
Итак, численность трудоспособных граждан (прежде всего имеется в виду молодежи) неуклонно снижается, а пенсионеров растет. В масштабах страны население в массе своей теряет такие важные для развития общества и государства способности, присущие в основном молодым, как скорость, гибкость и креативность мышления. Сокращаются количественные и качественные показатели научно-технической интеллигенции - главного движителя германской экономики. Германия стареет и вымирает. Те, кто приходит на смену, не сравнимы по уровню образования и профессиональной квалификации. Группы с наивысшей динамикой численного роста имеют самый низкий уровень образования, достатка и наиболее зависимы от государственных пособий. Нагрузка на систему соцобеспечения и налогоплательщиков из года в год растет.
Здесь у Саррацина значительное место занимает тема проживающих на территории ФРГ иммигрантов, из-за которой, в частности, в обществе разгорелись яростные споры. Собственно, против факта проживания иммигрантов на территории ФРГ автор ничего не имеет. Его интересуют лишь два аспекта: вовлеченность иммигрантов в систему трудовых отношений и степень их интеграции в германское общество. По этим параметрам он, опять же основываясь на статистических данных, делит иммигрантов на три категории. Первая - выходцы из Индии, Китая, стран Юго-Восточной и Восточной Азии, отличающиеся в большинстве своем высокой работоспособностью, хорошим уровнем образования и легко преодолевающие языковые и прочие интеграционные барьеры; вторая - выходцы из Африки, плохо образованные, с трудом адаптирующиеся к германским реалиям; и, наконец, иммигранты из бывшей Югославии, Турции и Ближнего Востока (арабского происхождения), составляющие, по мнению Саррацина, основу интеграционных проблем. Именно об этой, третьей категории, которую автор характеризует общим понятием «иммигранты-мусульмане», идет речь в его книге.
По оценкам автора, данная группа современных переселенцев - в основном представители низших слоев общества, не добившиеся или неспособные добиться успеха у себя на родине. Если в 1960-х гастарбайтеры из Турции приезжали в Германию, чтобы заработать себе благосостояние собственным трудом, то для тех же иммигрантов 1980-х и 1990-х Германия - земля обетованная, где можно значительно улучшить свой материальный достаток, не работая вовсе. Тех денег, которые выплачиваются им государством в качестве пособия, вполне хватает, чтобы обеспечить нормальную жизнь в Германии и достойный статус в стране происхождения. Возможность существовать в ФРГ без вовлеченности в трудовые отношения предопределяет отсутствие необходимости учить язык, получать образование и так или иначе адаптироваться к жизни в германском обществе в отличие от США, где языковая, культурная и «трудовая» интеграция - залог выживания.
Показатели рождаемости в иммигрантской среде значительно выше, чем у представителей коренного населения. При этом повторяется та же самая схема, характерная для живущих за государственный счет малоимущих немцев: дети начинают копировать иждивенческую модель поведения родителей, игнорируя необходимость изучения немецкого языка, получения образования и трудоустройства, повышая нагрузку на систему соцобеспечения.
Низкая вовлеченность иммигрантов в общественные отношения на рынке труда и в культурно-образовательной сфере, крайне низкое число смешанных браков, а также стойкая фиксация иммигрантов на своей родной культуре приводят к формированию компактно проживающих арабско-турецких параллельных обществ наподобие афроамериканских кварталов в Нью-Йорке. Эти замыкающиеся по этническому и религиозному признаку группы живут по своим религиозным традициям и социальным нормам, конкурирующим с общеевропейской системой ценностей и зачастую вступающим в конфликт с германским законодательством.
На вопрос «что делать?» ответ Т.Саррацина прост: Германия готова принять тех, кто находится на ее территории законно, кто готов изучать немецкий язык, зарабатывать на жизнь собственным трудом, обучать детей, соблюдать германские традиции и нормы поведения и со временем стать немцем. Вопрос религии и национальности никакой роли не играет. Если иммигранты недостаточно сильны в немецком, им можно предложить соответствующую работу, где знание языка не требуется. Но при этом труд их, равно как и исполнение обязательств по изучению языка, должен контролироваться. Не вышел на работу по неуважительной причине или пропустил занятие по языку - вычеты из получаемого пособия. Для детей образование на немецком языке, начиная с детского сада (трехлетнего возраста), должно стать обязательным, необходимо также ужесточить требования к знанию языка при приеме в гражданство и в дальнейшем допускать в Германию только иммигрантов с адекватным уровнем образования и соответствующими профессиональными навыками.
С высокими показателями рождаемости у упомянутой категории иммигрантов в Германии на фоне всеобщего спада у немцев автор связывает опасения потери страной ее уникального облика. На карту, по его мнению, поставлена основа германской культуры и идентичности. Если тенденцию не изменить, велика вероятность того, что немцы станут меньшинством в своей собственной стране. То же самое грозит и всей Европе в ее культурном понимании, которая, с учетом своего также стареющего и сокращающегося населения, не выживет.
Для Т.Саррацина принципиально важно, чтобы Старый Свет сохранил свою культурную идентичность, а Германия свою, оставаясь страной немецкого языка и немецких традиций в рамках единой Европы вместе с французами, голландцами, датчанами, поляками и др. Такая Европа национальных государств должна быть светской, демократической, гарантирующей права человека.
С философским спокойствием автор констатирует: народы исчезали не только из-за голода, болезней, завоевания или геноцида. Они могут вымирать естественным путем. Их место занимают другие племена и народы. Каждый решает сам за себя, нужен ли ему преемник, чтобы продолжить существование его семьи и обеспечить будущее своему народу, в его физической и культурной уникальности.
Вину за происходящее Т.Саррацин возлагает на германскую политическую элиту, которая не интересуется ни иммигрантами, ни их проблемами. Для элиты, живущей в относительно замкнутой сфере высокого материального благополучия, иммигранты - те, кто убирает мусор и моет полы, а также некий фон при случайном проезде через берлинский район Нойкёльн. Но не более того.
К проблеме низкой рождаемости среди немцев отношение правящего класса тоже весьма простое: раз нельзя ничего изменить - зачем вообще об этом задумываться и беспокоиться.
Неудивительно, что книга получила столь широкий общественный и медийный резонанс. Автору удалось затронуть все слои населения ФРГ - от представителей политической, финансовой и академической элит до простых граждан, мало кого оставляя равнодушным. Тираж был раскуплен мгновенно. В первые полгода после издания своего труда Саррацин практически разделил Германию на два лагеря - тех, кто его поддерживал, и тех, кто был категорически против. По всей видимости, автор, благодаря своим откровенным замечаниям, достучался даже до самых либеральных кругов1.
В первой волне реакции доминировала критика - до явного и довольно грубого высказывания отвращения. Политики и представители СМИ в один голос выступили с резким осуждением автора. Более взвешенные оценки «сверху» появились, когда стала явной общественная позиция: в Интернете все чаще стали слышаться голоса в поддержку, игнорировать которые представители политической, медийных элит, а также бизнеса не смогли2. Как, например, упоминалось в одной из кратких рецензий на германском сайте популярного интернет-магазина amazon.de: «Он прямо пишет о горькой правде, той правде, которую не хотят видеть и признавать нынешние власть имущие, потому что они боятся следующих выборов…»3
Любопытен тот факт, что одним из основных объектов протеста и возмущения «снизу» стало засилье политкорректности и весьма широкого набора культурно-социальных табу, запрещающих говорить «все как есть и называть вещи своими именами». Проводятся даже сравнения с тоталитарными режимами4. «Германия самоликвидируется» явилась своеобразным тестом на свободу слова в ФРГ5.
Многие критики усмотрели в книге только антимусульманское и антииммигрантское исследование на базисе генетики (к вопросу о наследуемых интеллектуальных способностях), где термин «культурный» является лишь изящной заменой понятия «биологический», упорно не желая видеть замечаний в адрес самих немцев. А ведь Саррацин столь же решительно настроен против немецких лодырей, тунеядцев и праворадикальных любителей помахать кулаками. И не имеет ничего против тех же турецких иммигрантов, соблюдающих германское законодательство, изучающих немецкий язык и самостоятельно обеспечивающих свои семьи. К глубокому разочарованию самого автора, многие начинают судить и тиражировать мнения о его труде, так его и не прочитав.
Книга Саррацина - это символ. Ее покупка для немцев - уже само по себе заявление, демонстрация озабоченности будущим Германии и судьбой ее граждан. При этом читать ее вовсе не обязательно, достаточно просто купить, быть замеченным с ней на улице и поставить дома на видном месте6.
Делая выводы, хотелось бы отметить прежде всего, что если абстрагироваться от идейного наполнения, то с уверенностью можно сказать: книга написана весьма качественно. В ней совсем нет «воды». Каждое предложение несет четкую смысловую нагрузку, неразрывно увязываясь и органично вплетаясь в общую изящно сотканную материю повествования. Подчеркивать «основные моменты» бесполезно - ловишь себя на том, что начинаешь подчеркивать все подряд.
«Германия самоликвидируется» - это еще и весьма успешный коммерческий проект, а все окружающие его страсти: статьи и комментарии в СМИ и Интернете, критика, похвалы, протесты и демонстрации - бесплатная реклама и весьма эффективная «раскрутка». Отставка Саррацина с поста члена правления в Бундесбанке в конце сентября 2010 года и упреки со стороны однопартийцев по СДПГ оказались ему только на руку, закрепив за ним образ «пострадавшего за правду» и в значительной степени добавив ему популярности среди разделяющих его взгляды и отнюдь не малочисленных общественных кругов.
Вряд ли идеи, высказанные Саррацином, отразятся в каких-либо политических и административных решениях, по крайней мере в среднесрочной перспективе. Если кто-то и затеет, как этого хочет автор, «капитальный ремонт» германской системы соцобеспечения и госполитики в отношении иммигрантов, то процесс этот будет крайне медленным и осторожным. Но даже успешные реформы в этих сферах внутренней политики ФРГ не решат, на мой взгляд, тех проблем, которые описывает автор.
Отсутствие комплекса идей и четких морально-этических установок, которые бы объединяли германское общество, разложение системы духовных ценностей, идейная вседозволенность, зачастую специально выставляемая напоказ агрессивно рекламируемая свобода нравов делают его крайне непривлекательным для адаптации. В этом слабость западной системы ценностей. Она неспособна дать людям единый четкий ценностно-моральный ориентир в жизни. Нежелание иммигрантов интегрироваться в такое общество вполне естественно.
Вопреки тому, что утверждает Т.Саррацин, научно-технический прогресс далеко не основная сила общественного развития. Он не дает созидательного духовного потенциала, не устанавливает нормы морали и этики, не является для общества источником самооценки и самосовершенствования.
По всей видимости, будущее не за теми, кто движет научно-технический прогресс, а за теми, кто плодится и размножается, сохраняя при этом единство этнокультурного облика, гарантирующего от растворения в мире глобализации.
За последние десятилетия в Германии вряд ли найдется книга, вызывавшая такую бурю эмоций, споров и столь бесцеремонно всколыхнувшая размеренный, идейно инертный уклад интеллектуальной жизни германского общества, воспитанного в жестких рамках политкорректности и не скрывающего жажды по острым сенсациям и жарким скандалам.В своем масштабном социологическом труде Тило Саррацина* (*Thilo Sarrazin. Deutschland schafft sich ab: Wie wir unser Land aufs Spiel setzen. München: Deutsche Verlags-Anstalt, 2010. 464 с.) «Германия - самоликвидация» весьма смело посягает на чувствительные, зачастую болезненные, а потому нежелательные или вовсе запрещенные в сверхтолерантной Германии темы. Невольно возникает вопрос: зачем бывшему министру финансов в правительстве Берлина и члену правления Бундесбанка, состоятельному, успешному и уже получившему заслуженное признание 65-летнему человеку вдруг становиться возмутителем спокойствия, идеологическим поджигателем, вместо того чтобы наслаждаться заслуженным покоем? По всей видимости, «за державу обидно».Суть его исследования сводится к следующим тезисам. Экономика, общество и государство тем успешнее развиваются, чем выше трудоспособность, уровень образования и интеллекта, а также предпринимательские способности населения. ФРГ, всегда занимавшая ведущее положение по этим параметрам, постепенно теряет свой высокий статус. По мнению автора, страна переживает позднюю фазу своего «золотого века», начавшегося в 1950-х годах и постепенно завершающегося. Основная причина - неблагоприятные демографические тенденции. Коренное население Германии неуклонно сокращается из-за низкого уровня рождаемости и, с учетом растущей продолжительности жизни, - стареет. Причем наиболее низкие показатели рождаемости наблюдаются у интеллектуально развитых, обеспеченных, имеющих хорошее образование и высокий социальный статус немцев, то есть у элиты. В среде плохо образованных, малоимущих, занимающих невысокое положение, а то и вовсе живущих на пособие показатели рождаемости значительно выше. Самые высокие - у иммигрантов, прежде всего выходцев из Турции и стран Ближнего Востока, многие из которых предпочитают не работать, а жить за государственный счет и крайне слабо интегрируются в германское общество.Получается, что немцы не только постепенно вымирают, но и глупеют из поколения в поколение, потому что высокие интеллектуальные способности преуспевающих в политике, науке и бизнесе граждан некому унаследовать. А создающийся в обществе вакуум заполняет необразованная, неспособная к высокоинтеллектуальному труду и каким-либо достижениям молодежь, генетически предопределенная копировать стиль жизни и модель поведения родителей. Возрастающую долю этой «смены» будут составлять дети турецких и ближневосточных иммигрантов, весьма далеких, в силу традиционного воспитания, от немецкой культуры и в той или иной мере разделяемой всеми европейцами системы духовных ценностей, зачастую даже слабо знающих немецкий язык и не имеющих ни адекватного образования, ни профессиональной квалификации. Качества, присущие и исторически ассоциируемые с немцами, - трудолюбие, скрупулезность и стремление к самосовершенствованию - постепенно уходят в небытие. В итоге неизбежна эрозия и крах традиционных сильных сторон германского общества, позволивших послевоенной Германии восстановиться и стать ведущей силой в Европе, - высоких стандартов в воспитании, образовании и науке, сильной экономики, высококвалифицированной бюрократии.Опираясь на солидный массив статистических данных и подкрепляя свое видение увесистой аргументацией, Т.Саррацин не только откровенно указывает на слабые, а зачастую с государственной точки зрения и порочные стороны германского общества, но и поэтапно подводит читателей, прежде всего немцев, к мыслям о мрачном будущем, когда Германия может окончательно потерять статус лидера в Европе и лишиться своего уникального культурно-исторического облика, превратившись из государства в пустое географическое обозначение.Спорных и дискуссионных моментов в книге предостаточно. Предвидя абсолютно закономерную бурную реакцию на свой труд, Т.Саррацин уже во введении рассуждает о чрезмерном давлении традиций политкорректности в германском обществе, предписывающих смягчать, а то и вовсе замалчивать актуальные проблемы, требующие постоянного внимания не только со стороны руководства государства и политической элиты, но и общественности. Высказываться о немецком народе как единой этнокультурной и языковой общности, так или иначе выделяя ее из общей массы граждан ФРГ (иными словами, о германской нации - том самом «Das Deutsche Volk»), - уже само по себе серьезный вызов принятым нормам. А вот проблема сокращения и старения немецкого населения, негативные последствия неконтролируемой иммиграции, утверждения о естественном, генетически обусловленном, неравенстве применительно к интеллектуальным способностям, трудолюбию, моральной устойчивости, а также критика германской элиты и рассуждения о порочности германской системы соцобеспечения абсолютные табу.Подобные ограничения в более мягкой форме затрагивают и зачастую очевидное, продиктованное здравым смыслом. Так, например, не принято высказываться о личной ответственности: ответственность за поступки индивида традиционно перекладывается на обстоятельства и общество в целом.Как отмечает автор, политику или чиновнику в таких условиях крайне сложно прямо говорить правду, зачастую нелицеприятную. Те, кто осмеливается, как правило, становятся жертвой обильной критики в СМИ. «Политическая мудрость» германской политэлиты, которую насущные проблемы страны заботят в неразрывной увязке с рейтингами популярности, заключается в том, чтобы концентрировать свои усилия, а стало быть и медийный фокус, прежде всего на тех проблемах, решение которых не требует длительного вложения сил и средств без видимого результата в кратко- или среднесрочной перспективе. Страдают от этого в первую очередь Германия и ее граждане, причем как сами немцы, так и представители других национальностей, становясь заложниками игнорируемых со стороны элит социальных проблем.В отношении будущего немцев Т.Саррацин настроен весьма пессимистично: нация вымирает из-за отсутствия естественного прироста населения. Помимо огромного количества цифр, графиков и таблиц, иллюстрирующих неутешительные выводы автора, в восьмой главе приводится простая статистика: в 1890 году в Германии приходилось в среднем более пяти детей на одну женщину, в 1920-м эта цифра снизилась до 2,1, после Второй мировой войны и в 1950-х годах эта цифра снизилась до 1,9, экономическое чудо и «бэби-бум» несколько улучшили ситуацию - до 2,2 детей на одну женщину, затем пошел неуклонный медленный спад до 1,31.Фактор рождаемости неразрывно увязан с уровнем интеллектуального развития, образования и повышением благосостояния. Грубо говоря, чем выше уровень образования, доходы и качество жизни, тем меньше детей. Наименьшее число наблюдается у представителей академической элиты. То есть с точки зрения генетики интеллектуальные способности и врожденные качества, позволившие этим людям добиться личного успеха и плодами своей работы внести значительный вклад в развитие общества и государства, не наследуются и в итоге теряются.Причинами подобного социального феномена автор называет стремление обеспеченных людей закрепить и повышать уровень жизни, избегая дополнительных расходов, связанных с заботой о детях и их воспитанием. В малообеспеченных или бедных семьях, в частности, живущих за государственный счет на пособия и не утруждающих себя заботами об образовании, работе, карьере и т.д., ситуация с рождаемостью несколько лучше. Данная категория людей, по мнению автора, начинает замыкаться в себе, их восприятие мира ограничивается исключительно семейным кругом. Они считают, что никому не нужны, кроме своей семьи и своих детей. Поэтому их количество увеличивается и семьи начинают разрастаться.С экономической точки зрения это вполне реально, ведь на пособие по безработице можно по германским меркам обеспечить себя достойным социальным жильем, получать квалифицированную медпомощь, одеваться скромно, но в соответствии с общественными нормами; гарантировать себе и своей семье регулярное здоровое питание, обеспечить дошкольное и школьное образование детей (бесплатное), пользоваться общественным транспортом, бесплатно посещать библиотеки и музеи. Казалось бы, государство благородно подставляет слабым и незащищенным гражданам крепкое плечо, на которое можно опереться и, окрепнув, самостоятельно стремиться к достойной жизни, получив работу, восполнив нехватку в образовании и т.д. Однако вместо того, чтобы, воспользовавшись поддержкой, встать на ноги и начать самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, выплачивая налоги и покрывая таким образом долг совести перед государством, эти люди садятся ему на шею. Своим детям, которых в среднем больше, чем у добропорядочных налогоплательщиков, являющихся опорой государства, эти люди прививают точно такую же иждивенческую модель поведения и упадническую психологию.Кстати, именно с ней Т.Саррацин связывает проблему бедности. В Германии это не проблема низких доходов. Это деструктивный по сути менталитет - пассивность, нежелание что-либо менять в своей жизни, апатия, упадничество и как итог - тунеядство. Что, в свою очередь, приводит к ограниченности возможностей самореализации и получения удовлетворения от жизни. Руководствуясь этой логикой, получается, что борьба с бедностью - борьба с психологией упадничества, разочарованием в обществе и пассивностью. Итак, численность трудоспособных граждан (прежде всего имеется в виду молодежи) неуклонно снижается, а пенсионеров растет. В масштабах страны население в массе своей теряет такие важные для развития общества и государства способности, присущие в основном молодым, как скорость, гибкость и креативность мышления. Сокращаются количественные и качественные показатели научно-технической интеллигенции - главного движителя германской экономики. Германия стареет и вымирает. Те, кто приходит на смену, не сравнимы по уровню образования и профессиональной квалификации. Группы с наивысшей динамикой численного роста имеют самый низкий уровень образования, достатка и наиболее зависимы от государственных пособий. Нагрузка на систему соцобеспечения и налогоплательщиков из года в год растет.Здесь у Саррацина значительное место занимает тема проживающих на территории ФРГ иммигрантов, из-за которой, в частности, в обществе разгорелись яростные споры. Собственно, против факта проживания иммигрантов на территории ФРГ автор ничего не имеет. Его интересуют лишь два аспекта: вовлеченность иммигрантов в систему трудовых отношений и степень их интеграции в германское общество. По этим параметрам он, опять же основываясь на статистических данных, делит иммигрантов на три категории. Первая - выходцы из Индии, Китая, стран Юго-Восточной и Восточной Азии, отличающиеся в большинстве своем высокой работоспособностью, хорошим уровнем образования и легко преодолевающие языковые и прочие интеграционные барьеры; вторая - выходцы из Африки, плохо образованные, с трудом адаптирующиеся к германским реалиям; и, наконец, иммигранты из бывшей Югославии, Турции и Ближнего Востока (арабского происхождения), составляющие, по мнению Саррацина, основу интеграционных проблем. Именно об этой, третьей категории, кото
ENGLISH
