Пройти по неизвестному пути: мир ищет замену доллару

Эскалация торговых войн и соперничества ведущих экономических центров актуализируют тему о перспективах институционального оформления нескольких валютных зон, своего рода, валютной «многополярности».

О скорых перспективах наступления «валютной многополярности» заговорили в 1990-е, после начала реализации проекта создания единой валюты Европейского Союза. Лауреат Премии Шведского национального банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля Роберт Манделл, автор Теории оптимальных валютных зон, предсказывал в 2000 году, что к 2010-му евро охватит не меньше 50 стран. Доллар станет де-факто общей валютой для Латинской Америки. А Азия будет двигаться в направлении валютной зоны под эгидой японской иены. Внутри таких зон, под сенью стратегических альянсов, страны могут проводить согласованную валютную политику и совместно сопротивляться колебаниям рыночной конъюнктуры.

Однако история противоборства евро и доллара оказалась противоречива. С одной стороны, к 2019 году евро внес заметный вклад в ослабление позиций доллара США в мировой экономике. По данным Еврокомиссии, на тот момент пятая часть мировых валютных резервов номинирована в единой европейской валюте. «340 млн. граждан пользуются им ежедневно, 60 стран и территорий так или иначе привязывает к нему свою валюту»[i].

С другой стороны, санкционные и тарифные удары администрации Трампа по номинальным союзникам, предпринятые в последние пару лет,  продемонстрировали сохраняющуюся очень высокую зависимость Европы от финансовой системы, в центре которой находится американский доллар. В целом, несмотря на все свои успехи в течение 20 предыдущих лет, евро всё еще не сумел выйти за «четко выраженные» рамки региональной валюты.

Неожиданно для многих финансовых экспертов, к началу 2010-х годов на мировую финансово-экономическую сцену стремительно и мощно выходит Китай. По данным The Economist, по итогам 2019 года, долговые обязательства, номинированные в юанях, потеснили на рынках британский фунт, евро и японскую йену. Но пока не доллар. Доля которого колеблется у отметки в 52-55 процентов все годы, прошедшие с глобального финансового кризиса 2008 года.

В ходе коронакризиса, китайский рынок облигаций показал себя едва ли не самым устойчивым в мире. К концу первого полугодия, капитализация рынка превысила 14 трлн. долларов, второй показатель в мире (капитализация рынка облигаций США – порядка 42 трлн. долларов). А показатели доходности облигаций правительства КНР превышали американские более чем в четыре раза[ii].

За последние несколько лет Китай также существенно усилил свою роль в качестве мирового кредитора, существенно обогнав США. К началу нынешнего года, прямые и торговые кредиты, выданные государственными и частными структурами КНР более чем 150 странам мира, превысили 1.5 трлн.  долларов США. Китай официально занял место первого кредитора мира, обогнав Всемирный Банк, МВФ и правительства стран ОЭСР вместе взятые[iii].

Третий фактор, который, согласно представлениям экономической теории, должен способствовать продвижению национальной валюты в качестве одной из мировых – лидерство в финансовых технологиях. Китайский финтех – уже один из самых передовых в мире. В его распоряжении миллиардный рынок у себя дома, а также без малого 2.5 млрд. человек в странах «3-го мира», которым недоступны традиционные финансовые услуги западных компаний и банков.

Наконец, четвертным фактором стала пандемия коронавируса, придавшая мощнейший импульс переходу сотен миллионов работников онлайн. Вслед за ними пришли услуги финтеха и интернет-торговли, в которых КНР также занимает ведущие позиции. Успехи Пекина в преодолении пандемии, наряду с недовольством и недоверием всё большего числа стран политике США,  также ведут к росту интереса к юаню. При этом, переход США и КНР к состоянию «холодной» финансово-технологически-экономической войны выглядит в настоящее время практически неизбежным. Все эти факторы в совокупности создают предпосылки для валютного размежевания. Как отмечает японская «Нихон кэйдзай», «в расколотом мире нежелательно, чтобы мировым образцом становилась валюта одной страны».

Недовольство нынешним положением доллара существует и в самих США. В мае Foreign Affairs жаловался, что дорогой, вследствие притока «избыточного» капитала в Америку, доллар наносит ущерб промышленности, «уничтожает» рабочие места в колеблющихся штатах, усугубляет  внутриполитическую поляризацию. Если приток капитала в США будет и дальше увеличиваться, «… будет все труднее обеспечивать сбалансированный и равный рост». «В какой-то момент у США не останется выбора, и им придется ограничить импорт капитала в интересах своей экономики — даже если это будет означать добровольный отказ от глобального господства доллара в качестве резервной валюты».

27 августа ФРС США выпустила заявление об изменениях своей денежно-кредитной политики, которое наблюдатели расценивают как «слом» существующей системы координат. Новую политику американского ЦБ можно расценивать и как намек на готовность к пересмотру международной роли доллара в сторону сокращения его позиций.

Вместе с тем, считают некоторые эксперты, стремительный уход доллара с позиций главной мировой валюты, включая «внезапное» появление очень сильной альтернативной резервной валюты, способен спровоцировать «масштабный экономический кризис в КНР», «обвал нефтяных цен в несколько раз», а также стремительное сокращение «экономической активности по всему миру»[iv]

Кроме того, любая валюта, претендующая на роль резервной, хотя бы в региональном масштабе, должна будет преодолеть несколько препятствий. Первое касается логики поведения хозяйствующих субъектов. По данным The Economist, одна гипотеза предполагает, что номинирование цен в одной валюте, особенно на высоко-конкурентных рынках, позволяет компаниям избежать резких колебаний цен в сравнении с конкурентами. Другая – что использование одной валюты и для импорта, и для экспорта, защищает от потерь в случае деноминации национальной денежной единицы.

Весьма вероятно, что именно эти факторы объясняют корреляцию между удельным весом «блоков» доллара и евро[v] в глобальном валовом продукте (примерно 60 и 25%) с их долей в валютных резервах (на сентябрь 2014 г. — 60,7 и 24,2%). А также «относительную стабильность объема долларовых валютных резервов, несмотря на… снижение удельного веса США в глобальной экономике за последние десятилетия»[vi]. Подобная логика может объяснить и низкую долю юаня в мировой торговле. По разным оценкам, платежи в юанях при торговых операциях к началу 2020 года составляли от 1,5 до 2 процентов[vii]. При удельном весе КНР в мировой торговле товарами в 10 процентов[viii].

Второе препятствие касается «исторической» привязки к доллару цен на многие сырьевые товары, в первую очередь, нефть. К настоящему времени, мировой рынок нефти является единым, глобальным и спотовым[ix]. Сделки на котором носят скоротечный характер и для минимизации издержек и рисков заключаются в долларах США. Существует точка зрения, согласно которой основная цель американской «сланцевой революции» - сохранение такого порядка вещей на нефтяном рынке. И приведение к «спотовому» формату мирового рынка газа. Подобное переформатирование рынков позволит сохранить привязку мирового рынка традиционных энергоносителей к доллару США[x].

Наконец, третье препятствие – самое фундаментальное, носит геополитический характер. Речь идет о способности страны-эмитента мировой резервной валюты к формированию и поддержанию стабильного мирового порядка, в центре которого она находится. Временной лаг с 1880-х годов, когда США превзошли Британскую империю по выпуску продукции, по 1944 – когда были заключены соглашения в Бреттон-Вудсе, показывает, сколь велика была роль геополитики в процессе замещения британского фунта американским долларом в качестве ведущей мировой валюты.

В целом, пока против юаня играют высокие издержки «на проведение финансовых трансакций, связанных с получением и распределением информации»; ограниченную способность «КНР оказывать политическое влияние на другие мировые экономические центры, главным образом на США и ЕС»; «зависимость Китая от Гонконга как регионального офшорного финансового центра»[xi]. А без «фундаментальных» и «политически трудных» структурных реформ в экономике, Пекин не может позволить себе свободное движение капиталов.

Против евро – отсутствие, в отличие от главных конкурентов, доллара и юаня, «твердого фундамента». Общий бюджет ЕС предназначен главным образом для выплаты субсидий странам-членам, а многолетние споры о перспективах создания общего министерства финансов ЕС лишь подстегивают разногласия в отношениях между 19 правительствами стран еврозоны. Рост Еврозоны «сильно зависит» от экспорта «и от соответствующего экспорта капитала».

Оптимистичный вариант выхода из сложившейся к настоящему моменту ситуации – договоренность трех ведущих экономик мира, США, КНР и ЕС о формировании корзины валют, по аналогии со специальными правами заимствования МВФ. Регулировать «корзину» в этой ситуации может либо МВФ, либо «новый международный финансовый институт для выполнения этой задачи»[xii]. При неблагоприятном развитии событий, «на фоне разделения мира на блоки валюты также могут разделиться по секторам»[xiii].

При всем том, в Евразии и на Ближнем Востоке идею «оптимальной валютной зоны» было бы особенно трудно реализовать. Сам автор концепции, Роберт Манделл настаивал, что для успешной валютной интеграции «необходима высокая экономическая открытость; тесные торговые связи со странами-партнерами; корреляция экономических циклов, которые развиваются в отдельных странах, с циклом, свойственным основному экономическому потенциалу интеграции»[xiv]. Россия показывает хороший пример политики для стран, которые не готовы вступать ни в зону доллара, ни в зону евро.

В последние годы, Москва диверсифицирует свои валютные резервы, уделяя больше внимания, в том числе, и юаню. В условиях обострения торговых войн, альтернативой существующим резервным валютам также становится золото. Золото пригодится странам и в случае появления корзины валют, как компромисса между долларом, евро и юанем.

С 2005 года российский Центральный Банк начал системные покупки золота. При этом, со второй половины 2010-х темпы пополнения запасов золота возросли, что было «напрямую связаны с политической и экономической обстановкой в мире и стремлением России снизить зависимость от непредсказуемости американской политики и поведения доллара»[xv]. Активно покупал золото и Китай, а также многие страны с «развивающимися экономиками». Коронакризис резко изменил прежде скептическое отношение западных политиков и комментаторов к политике покупки золота. Особенно после того, как к концу июля цена золота превысила максимум, которого оно достигало 11 лет назад. Вместе с тем, золото не приносит процентного дохода, требуя, тем не менее, расходов на хранение.

В целом, если становление валютной многополярности будет сопровождаться перепадами курсов и хаотичным переливом капиталов из одной валюты в другую и обратно, то это, наверняка, приведет или к новому глобальному кризису, или драматическим образом усугубит нынешний, если он затянется на несколько лет. При всем том, едва ли Китай или Евросоюз заинтересованы в быстром падении доллара: завышенный курс юаня или евро подорвет позиции китайских и европейских производителей и, наоборот, даст необоснованные преимущества американским экспортерам.

Сегодня финансовые рынки мира являются системой сообщающихся сосудов. Вместе с тем, после кризиса 2008 года, началось стремительное возвращение интереса к «кейнсианским методам», предполагающим существенно большую степень вмешательства государственных органов в экономику. Коронакризис дополнительно усилил политические настроения в пользу сохранения валютного суверенитета. Можно предположить, что перемены в соотношении сил между резервными валютами едва ли будут обгонять изменения в геополитике.

Мнение автора может не совпадать с позицией Редакции

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs