Сегодня в связи с пандемическим кризисом высказываются самые разнообразные прогнозные суждения по широкому спектру проблем, имеющих прямое или опосредованное отношение к будущему мироустройству. Их можно условно разделить на две основные группы. В первой группе максимально учитываются факторы неопределенности в мировой политике, которые, судя по всему, будут воздействовать на нее довольно длительное время. Поэтому прогнозные модели нового мирового порядка, лишенные концептуальной категоричности, сопровождаются оговоркой, что они сугубо предварительны: их реализация будет зависеть от совокупности многих, пока еще не проявившихся переменных.
В другой группе выделяются прогностические оценки, слишком рано, на наш взгляд, фиксирующие более или менее завершенную картину нового мирового порядка. Встречаются и единичные случаи, когда шкала предвидения его будущей «новой нормальности» или «новой ненормальности» отрабатывается прежде всего на основе субъективных умозрительных конструкций и предположений. Но подчеркнем главное: линейная оценочная экстраполяция резких поворотов и бурных изменений современного геополитического ландшафта на отдаленные миросистемные реальности не в состоянии выявить сложнейшую диалектику взаимосвязи старого и нового в мировой политике. Жизнь показывает, что не остывающая магма международных событий, которые наслаиваются друг на друга, все чаще минимизирует или сводит на нет усилия экспертов-международников аргументированно обосновать не только долгосрочные, но даже среднесрочные прогностические перспективы.
В условиях резкой смены турбулентных событийных потоков было бы забеганием вперед описывать базовую конкретику нового мирового порядка: прогнозный анализ может легко сместиться к футурологическим предсказаниям, трактуемым к тому же весьма вольготно.
Сегодня, в острокризисный пандемический момент, как, пожалуй, никогда ранее, востребовано аналитическое умение отделять главное, принципиально сущностное, от частного, второстепенного, единичного; тонко чувствовать разрыв между видимостью, мнимой реальностью и подлинной сутью международных явлений и событий; остро видеть глубинные причины и особенности глобальных, региональных и локальных конфликтов и противоречий. Особую практико-политическую значимость приобретает неискаженное понимание переплетения однопорядковых, однородных элементов и разнородных противоположностей, которые с еще большей очевидностью будут давать о себе знать в новом мироустройстве.
Примечательно, что по мере преодоления пандемического шока представления о вызванном им мощном воздействии на формирование нового мирового порядка становятся менее категоричными, менее радикальными. Не ощущается ли в этом предупреждение будущего, что немало прошлого все еще впереди, не скажем ли мы потом, что будущее в значительной части уже было?
Прежде всего это относится к комплексу проблем, связанных с глобализацией. Ускорение разнонаправленных процессов в глобализированном пространстве оценивается сегодня в самом широком диапазоне терминологических обозначений: антиглобализм, деглобализация, ложный универсализм, контртенденции в развитии глобализации и т.д. Другие оценочные позиции прогностически сводятся к переформатированию глобализации, неоглобализму и даже – явно с размашистой поспешностью – к постглобализации.
Пандемия выразительно подчеркнула противоречие, связанное с обозначившимися ранее центробежными тенденциями в развитии глобализации: кризис глобальный – противодействия ему – локальные, преимущественно в централизованных рамках «государство-нация». Коронавирусный кризис подвел черту под эпохой неолиберальной минимизации роли национального государства. Отвергнута нарастающая в течении многих лет убежденность в неизбежности эрозии и даже исчерпанности функциональных возможностей государства. Обратный геополитический дрейф к «государству-нации» означает новое как хорошо забытое старое.
Преодоление травматического шока от коронавирусной пандемии вынужденно увязывается с поиском защиты непосредственно у государства, т.к. реальные возможности международных организаций для эффективного противодействия ей оказались суженными до малозначимых показателей. В условиях масштабной дезориентации неолиберального истеблишмента к государству возвращается роль централизованного регулятора. Угроза катастрофической депрессии понуждает его мыслить глобальными кризисными категориями, но ускоренно действовать в суверенных институциональных рамках. Из этого следует, что пандемия стала финализирующим фактором кризиса неолиберальной модели миропорядка, фактически одномоментно, в концентрированном виде выявив новые и подтвердив проявлявшиеся ранее ее структурные и функциональные изъяны. Это, конечно же, отразится на формировании параметров нового мироустройства: неизбежны межгосударственные конфликты, чреватые усилением глобальных дисбалансов.
В этом контексте важное политико-методологическое значение приобретает вопрос о смысловом стержне понятий «многополярность» и «полицентризм». Они настолько замылены повседневным частотным употреблением, что почти автоматически отождествляются даже во внешнеполитических документах, не говоря уже о многочисленных публикациях, имеющих как прямое, так и отдаленное отношение к мировой политике и международным отношениям. Между тем исходное разграничение этих понятий, их содержательная спецификация задает вектор адекватного осмысления трансформационных перспектив мирового порядка. В полярности заложено в той или иной степени прямое конфликтное противостояние; полицентризм же подразумевает усложненное взаимодействие нескольких самостоятельных центров силы, способных создавать различные геополитические конфигурации, где сохраняются расширенные возможности защиты их национально-государственных интересов.
Эпоха гегемонистской униполярности заканчивается. Такой «конец истории» стал неизбежным. Четко обозначившееся рассредоточение новых центров силы в мировой политике, тягаться с которыми по отдельности и тем более с их совокупным потенциалом США все труднее и обременительнее, становится определяющей особенностью грядущего полицентричного мирового порядка с неизбежными элементами асимметрии.
Привычные понятия лидерства и гегемонии в новом мировом порядке перейдут в плоскость иных, глубинно изменившихся (и уже меняющихся сегодня) соотнесенностей. Дальнейшие перспективы американоцентричной модели лидерства, неизменно отождествляемой с гегемонизмом, исчезающе малы. Все идет к завершению формирования новых центров силы, созданию новых геополитических форматов без выраженной центрирующей роли одного из наиболее влиятельных акторов мировой политики.
Кризисному размыванию неолиберальной модели мироустройства радикально способствовал Д. Трамп, откровенно стремящийся избавить США от связывающих международных обязательств: политических, военно-стратегических, торгово-экономических, причем, даже в ущерб американским союзникам. Откровенное посягательство, в частности, на самостоятельную роль ЕС как влиятельного субъекта мировой политики – наглядное тому подтверждение. Основополагающий принцип трампизма «America first», игнорирующий новые геополитические и геоэкономические реальности, исходно закладывает мину замедленного действия под любые конструктивные попытки международного взаимодействия в создании будущего мирового порядка, отвечающего интересам всего мирового сообщества. Не приходится сомневаться в том, что борьба на встречных геополитических и геоэкономических курсах получит новые или модифицированные старые центробежные импульсы. Достигать на переговорных площадках взаимоприемлемых компромиссов будет намного труднее.
Многостороннее партнерство и даже двусторонние союзнические связи становятся более хрупкими. Международное взаимодействие в целом усложняется, его в возрастающей степени характеризует ключевое обозначение – «конкурентное».
Монетизация Д. Трампом союзнических отношений стала неотъемлемой частью американского внешнеполитического курса. Сегодня вряд ли кто-нибудь с обоснованной уверенностью ответит на вопрос: сколь долго она будет продолжаться в посттрампистский период и скажется ли на будущем мироустройстве.
Коронавирусный кризис усилил токсичность отношений между США и Китаем. Их остроконкурирующие торгово-экономические притязания надолго стали знаковой особенностью мировой политики. На длительную перспективу сохранится их жесткое противостояние в сфере международной безопасности, исходно связанное с неравенством ядерных потенциалов в пользу США. Но было бы прогнозным упрощением сводить финальные перспективы трансформирующегося мирового порядка к новой жесткой биполярности США-Китай. В свете резкого усиления геополитического статуса таких важных акторов мировой политики как Россия, Индия, Бразилия, стремления ЕС к суверенной автономии действий на международной арене возможен только ассиметричный полицентризм, т.е. перецентровка силовых форматов в глобальном пространстве.
Что же касается России, то до достижения ею равновесных или хотя бы сопоставимых экономических показателей с США и Китаем геополитически более «рентабельной» для нее видится позиция «над схваткой» между ними, что позволит проводить оптимально гибкую линию с максимальным учетом собственных стратегических интересов и приоритетов. Россия уже стала значимым уравновешивающим фактором в мировой политике и международных отношениях. Сравним несравнимое: геополитический вес России двадцатилетней давности и сегодня. Хотя, оговоримся, без мощного инновационного рывка выполнять все более усложняющуюся роль международного балансира ей будет очень трудно.
Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.
Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs