О том, как французский секуляризм стал фундаментализмом

30 марта 2016 г. во французском сатирическом еженедельнике «Шарли Эбдо» вышла редакционная статья с провокационным вопросом: «Как мы дошли до такого?”
Под выражением «до такого» имелись в виду, конечно же, жуткие кадры после терактов в аэропорту и метро Брюсселя. Однако в конце статьи выражение «до такого» приобрело более широкий смысл: «Как мы дошли до того, что в итоге целыми днями ходим по улице в парандже?». Еще одним риторическим вопросом, проистекающим из выражения
«до такого» стал «Как мы дошли до того, что совершаем обряд намаза пять раз в день?». Другими словами, под выражением «до такого» подразумевается некое новое видение Франции – Франции неузнаваемой, исламизированной, в которой все, «что связано с понятием «секулярность» (светскость), вынуждено сдавать свои позиции». Пытаясь объяснить причины терактов в Брюсселе, журнал «Шарли Эбдо», который сам в 2015 г. подвергся нападению исламистов, дал четкий ответ. Оказывается, причиной были не некомпетентные действия бельгийской полиции, не границы (языковые или территориальные), помешавшие правительствам европейских стран поделиться жизненно важными разведданными, не полные отчаяния районы вроде брюссельского Моленбек-Сен-Жан (приют для огромной массы безработной молодежи, в основном североафриканского происхождения). Нет! Вместо этого журнал «Шарли Эбдо» отметил, причиной терактов в Брюсселе стало влияние либерального общества. Разве пассивность Франции в условиях нападок на французскую культуру, в особенности на такой культурный концепт как laïcité или «секуляризм» (светскость), не создает почву для экстремистов? Не означает ли сговором с исламизмом принятие в число французских граждан, скажем, пекаря исламского вероисповедания – хорошего человека, который при этом, не смотря на интеграцию во французское общество, отказывается печь сэндвичи с беконом? В конце данной редакционной статьи журнал «Шарли Эбдо» предупреждает, что единственной защитой от террористов, единственной защитой от закутывания француженок в паранджу, а также защитой и от ежедневных намазов – это агрессивная форма секуляризма. Только агрессивный секуляризм не допустит, чтобы набожный пекарь превратился в бомбиста. Но если Франция находится в состоянии войны с терроризмом, то из-за понятия «секуляризм» она все больше находится в состоянии войны с самой собой. Данные два конфликта, будучи тесно переплетенными друг с другом, ведут к колоссальной трансформации чувства «национальной французской идентичности».

Однако изначально идеологема/культурный концепт Laïcité была скромным юридическим понятием. Когда в 1905 г. Третья Республика провозгласила отделение церкви от государства, правительство предложило простое определение понятия «светскость». Новый закон гласил «Laïcité («светскость») гарантирует свободу выбора» всем гражданам Франции». Впоследствии данный закон получил развитие в конституции Пятой Республики (нынешней Франции): Laïcité («светскость») «гарантирует равенство всех граждан перед законом вне зависимости от их происхождения, расы или принадлежности к какому-либо религиозному учению». Laïcité («светскость») уважает все формы вероисповедания». В принципе, видение понятия «светскость» архитекторами французского концепта Laïcité мало чем отличалось от видения авторами Первой поправки Конституции США понятия «светскость». Как и в США, секуляризм («светскость») во Франции изначально предполагал религиозный плюрализм в делах государства и в жизни его граждан. Ни больше, ни меньше.

Тем не менее, в отличие от американского секуляризма, французский концепт Laïcité – это кульминация длительной борьбы и глубокого недоверия между французскими республиканскими и католическими институтами. В 80-е гг., впервые со времен Французской Революции 1789 года, эта борьба вспыхнула снова, когда Католики и Социалисты «схлестнулись» по вопросу государственных субсидий для частных школ, которые были (и остаются по сей день) католическими. Однако хотя власти республики и хотели отделить государство от церкви, они не оспаривали права церкви учить республиканских детей или проповедников закону божьему. Почти целое столетие законодательная нормаLaïcité действовала исправно: она гарантировала «свободное пространство» как для верующих (не только католиков и протестантов, но и иудеев), так и для неверующих. Но 80-е и 90-е гг. сопровождались наплывом большого числа иммигрантов: в основном это были мусульмане из Северной Африки. Таким образом, начало вырисовываться новое противостояние французского государства и нового традиционного вероучения.

Проявлением этого нового противостояния стали ряд «битв» из-за простого куска ткани. Так, в 1989 г., несколько учениц исламского вероисповедания были исключены из школы за нежелание снять хиджабы, которые, как посчитал директор школы, были оскорблением светского характера государственных школ. Вскоре после этого инцидента Административный суд Франции (Conseild’État) обязал восстановить исключенных школьниц. Однако два года спустя терактов в США в 2001 г., когда во французских школах снова имели место подобные инциденты с хиджабами, Административный суд страны пересмотрел свое первоначальное решение. Хотя в государственных школах были запрещены все «внешние» признаки принадлежности к религиозному учению (будь то иудейские ермолки или сикхские тюрбаны) все понимали, что главной мишенью нового закона был хиджаб. В дальнейшем «знамяLaïcité («светскость») под громкие и яростные возгласы было развернуто во всю длину», а само понятие laïcité до неузнаваемости изменилось со времен государственных деятелей XIX века Жуля Ферри и Аристида Бриана – авторов изначального закона о «светскости». «Светскость», которая когда-то была прямой гарантией «свободы совести» и «свободного вероисповедания» (положенных в основу и гарантированных конституциями Третьей, Четвертой и Пятой Республик), под давлением политических пассионариев и нарастающей экзистенциальной тоски превратилась в непосредственно доминирующую французскую ценность, а любое отклонение от фундаменталистской интерпретации понятия «светскость» стало признаком «падения обороны» республики.

Сегодня интеллектуалы и общественные деятели, такие как Ален Финкелькраут, Регис Дебре и Элизабет Бадинтер, обсуждая концепт laïcité («светскость»), апеллируют к самому будущему Франции. Бадинтер (известный философ-феминист), словно предвосхищая выше упоминаемою редакционную статью в журнале «Шарли Эбдо», еще в январе заявляла, что не боится получить ярлык «Исламофоб», отметив, что обвинения в расизме – это оружие против секуляризма. Другой интеллектуал Ален Финкелькраут в своем последнем эссе о секуляризме, многообразии и национальной идентичности под названием «Несчастная идентичность» (L’identité malheureuse) смешивает историю с мифом, когда говорит о своих симпатиях к тем, «кому не хватает старых-добрых дней, когда «коренные французы» (Français de souche) общались с себе подобными, и которые сегодня льют слезы из-за новой Франции цвета сепии, потерявшей свою цельность и гомогенность». Придает агрессивности концептуLaïcité и «Национальный фронт» (партия, политической платформой которой является ксенофобия и антиэмигрантские настроения): эта партия превратила «светскость» в идеологический таран против французских мусульман. В прошлом году Марион Марешаль Ле Пен (восходящая звезда «Национального Фронта» и внучка бывшего лидера этой партии Жан-Мари Ле Пена) заявила, что «Национальный фронт» стоит на фундаменте «светскости». Тем не менее, впоследствии она предложила свое видение  религиозного вопроса во Франции, которое не имеет практически ничего общего с понятием «светскости», как его понимает большинство людей в мире; тем самым партия «Национальный фронт» демонстрирует когнитивный диссонанс, который разделяют крайне левые и крайне правые: «если французские мусульмане хотят отправлять свои религиозные обряды, они должны признать тот факт, что находятся в стране, которая с культурной точки зрения является христианской. Это означает, что они не могут занимать такое же положение, как и христианская вера». Затем, на минувшей неделе Лоранс Россиньоль (министр по делам семьи, детей и прав женщин) обрушилась с критикой на дизайнеров, предложивших в своей коллекции элементы гардероба с элементами исламских традиций, включая т.н. «буркини» – максимально закрытый купальный костюм, который можно найти в магазинах одежды «Маркс и Спенсер». Эти торговые марки, как заявила Россиньоль, «безответственно» пожертвовали своим именем и престижем в мире моды и дизайна, чтобы «сковать» женщин. В отношении же тех женщин исламского вероисповедания, которые добровольно выбирают хиджаб в качестве предмета своего гардероба, Россиньоль пожала плечами: «В Америке были негры, которые поддерживали рабство». Одной этой фразой Россиньоль не только внесла элемент расизма, но и продемонстрировала, как она (представитель политического руководства страны) понимает концепт laïcité («светскость»): кажется, что Россиньоль уверена в том, что ни одна нормальная француженка не выберет исламский гардероб как способ демонстрации своей принадлежности к исламской религии. Показательно, что у СМИ куда большую негативную реакцию вызвало употребление министром Россиньоль слова «негр», чем ее заявление о том, что женщинам в «буркини» нет места в светском обществе.

Другие французские интеллектуалы (например, историк Жан Боберо и ученый-специалист по «французскому исламу» Оливье Руа) пытаются напомнить всему миру, что «светскость» – это, скорее, не вневременная французская норма, а недавнее изобретение. Сама по себе «светскость» не представляет проблему: создание традиций и «изобретение» прошлого не просто неизбежно; этот процесс также неизбежно заходит в тупик, а его идея не находит своего адресата. Некоторые политические «изобретения» действительно могут изменить политическую ситуацию. Вспомните 272 слова, произнесенные Авраамом Линкольном в Геттисберге, которые, как показал в своих исследованиях, Гарри Уиллс, «перевернули понятие «Конституция США», а в последующие десятилетия вселили в нас высокое и благородное чувство того, кем мы можем быть как одно государство».

Тем не менее, современное понимание концепта laïcité («светскость») предлагает Франции, своего рода, атавистическое представление понятия государство-нация (вместо более сложного и многогранного). И все же, создается впечатление, что такое понимание идеи «светскости», какое разделяют люди вроде Финкелькраута и Дебре, завоевало умы политических кругов: от «Левой партии» в лагере крайне левых до «Национального фронта» в лагере крайне правых – все они разделяют фундаменталистское видение культурного концепта laïcité («светскость»). По мнению сторонников фундаменталистского видения культурного концепта laïcité, мир должен быть без хиджабов в школах, без «буркини» в магазинах одежды и без молящихся на улицах. Это также мир, в котором бекон подают на завтраки в школах и по праздникам, составленным по христианским, а не мусульманским или иудейским календарям. В своей радикальной форме это мир, в котором мусульмане употребляют пищу и одеваются как «нормальные» французы и француженки. Такую ли светскую Францию представляли себе ее основатели? Главный вопрос, который вызывает эта ситуация, заключается в следующем: что значит фундаменталистское видение культурного концепта laïcité для новой Франции в новом столетии. Возможно будет слишком смелым сказать (как это уже недавно делали некоторые), что агрессивное фундаменталистское видение культурного концепта laïcité способствовало радикализации мусульманской молодежи, некоторые представители которой впоследствии превратились в террористов. Однако эта ситуация определенно возымеет огромный эффект на то, как Франция как государство и нация сможет реагировать на угрозу терроризма

Демографическая, а вместе с ней и культурно-цивилизационная, ситуация в Западной Европе уже долгие годы стоит на повестке журналистско-политологического сообщества. Многие исследователи (включая автора этих строк, а также авторов данного журнала) подготовили множество прогнозов будущего Западной Европы, и все они традиционно носили пессимистический для коренного населения (собственно «европейцев») характер; резюмировать такие прогнозы можно при помощи идеологемы: «Судьба современной Западной Европы – участь Западной Римской Империи». Кульминацией этой идеологемы можно считать роман-антиутопию Мишеля Уэльбэка «Покорность», главный герой которого, этнический француз, в итоге принимает ислам, тем самым, становясь частью «новой Франции».

Так называемая «политика мультикультурализма» в сочетании с агрессивным педалированием «либеральных ценностей» на деле оказались «окном Овертона» для «пассивизации» (депассионаризации) коренных европейцев. Одновременно с этим, не без помощи внешних сил, проводилась политика культивирования исламизма, что в итоге привело к образованию в европейских странах своеобразных «запретных зон» – районы западноевропейских государств, фактически закрытых для «коренных европейцев» и представителей власти. Это можно назвать «пассионаризацией» мусульманских общин ЕС. С учетом ярко выраженного атлантистского вектора руководства ЕС в Брюсселе, а также целого ряда представителей корпоративного сектора ЕС, сложившуюся социально-демографическую ситуацию в ЕС можно назвать «социальной подготовкой» к «гибридной» войне, которую США развязали против ЕС, создав условия для масштабного перемещения в Европу беженцев из охваченных этноконфессиональными конфликтами стран мусульманского мира. К слову сказать, такой же механизм США применяли при подготовке «гибридной» войны на Ближнем Востоке и на Украине (см. здесь и здесь): либерализация политического руководства стран и одной части общества с одновременной радикализацией другой части общества. Схема довольно простая, но, как показал опыт, крайне эффективная: пасссионарное меньшинство захватывает власть и подчиняет себе пассивное большинство, защитная реакция которого была нивелирована тонким инструментарием «когнитивного паралича» – культурным релятивизмом, космополитизмом, мультикультурализмом.

И все же, как это часто случается с планами американских стратегов, план начал проваливаться из-за ряда нюансов, не принятых ими во внимание.

1) Как и в случае с Сирией и с Украиной, в случае с Европой США допустили фатальную ошибку: недооценили потенциал «коренных европейцев» (ярко выраженные черты патриотизма, так «пугающие» американских обозревателей), а также позицию стран Восточной Европы по недопущению на свою территорию эмигрантов из стран Ближнего Востока; отметим что, позиция Европы (ряда национальных правительств, а не Брюсселя) уже успела вызвать «недовольство» США, которое выразилось на страницах передовых изданий: авторы материалов буквально стали обвинять Центральную Европу в «неблагодарности», поскольку жители этих стран тоже «бежали на Запад, после окончания Второй мировой войны от «угрозы коммунизма», а также нелицеприятно отзываться о лидерах Центральной, а теперь и Западной Европы, которые не желают следовать «в фарватере» политики «открытых дверей», лоббируемой политическим руководством Германии, и размещать на своей территории лагеря для «ближневосточных беженцев».

2) Американские стратеги не учли масштабы «цивилизационного патриотизма» Франции. Каждый народ обладает определенной потенциальной силой, которую можно полнокровно раскрыть или оставить пребывать в скрытом состоянии; эта сила называется «этноэнергетикой» [Шапталов, с. 5]. «Оставить пребывать в скрытом состоянии» – именно это можно сказать о коренном населении ЕС и Франции в частности: после двух мировых войн, перехода к либеральному образу жизни и, что важно, отказа от имперского (пассионарного) наследия, а значит и мышления, этноэнергетика «старой Европы» и, в частности, Франции, казалось, полностью улетучилась (особенно в период однополярного мира – абсолютного доминирования США на международной арене в период 90-х гг.), однако пассионаризация мусульманских общин («арабизация» и «африканизация» в случае с Францией [Шапталов, с. 338].), выраженная в эскалации радикального ислама в «Запретных зонах» Европы, а также массовый наплыв «ближневосточных беженцев» стали тем самым импульсом, который вывел этноэнергетику европейцев (в частности, французов) из состояния «анабиоза».

3) Американские стратеги не учли то, что культура – это сфера, где Франция являлась долгим и почитаемым лидером; роль французской культуры сопоставима с культурным влиянием Греции и Рима [Шапталов, с. 311] (как писал Де Голль, «Культура – это нефть Франции» [Шапталов, с. 312]), при этом имелась ввиду культура светская (в буквальном смысле этого слова, а не так, как пытается преподнести автор анализируемой статьи), получившая статус де-факто национальной идеологии после Великой французской революции: не случайно именно во Франции был сформировал современный институт брака и семьи, основанный на светском, а не религиозном союзе мужчины и женщины  (стоит напомнить, что Французская революция была направлена не только против аристократии, но и против католической церкви с ее многочисленными привилегиями [Буровский, с. 144]).

Этноэнергетику коренных французов не стоит недооценивать; именно французы фактически создали современную Европу: сначала Карл Великий смог объединить «постантичную Европу» [Шапталов, с. 163, 170], а затем Раймунд IV (VI) Тулузский (один из вождей первого крестового похода) сумел канализировать французскую этноэнергетику, сплотить вокруг себя королевства, расположенные на территории современной Европы, и захватить Иерусалим (не случайно жители средневекового Ближнего Востока называли всех крестоносцев «франками»). Франция – это «универсальная цивилизация» (по Дж. Тойнби).

Также стоит отметить, что предложенная вниманию читателей статья носит явно целенаправленный характер, как пропагандистский, так и провокационный.

I. Пропагандистский характер выражается через:

1) Использование технологии «окно Овертона»: «битвы» из-за простого куска ткани». Эффект достигается за счет языкового контраста: языковая единица «битвы» с агональным (ярко выраженным агрессивным) значением в сочетании с явно нейтральным по значению словосочетанием «куска ткани», нейтральность и «безобидность» которого усиливается за счет интенсификатора «простого» (фактически перед нами пример попытки изобразить «надуманность проблемы»);

2) Использование технологии «Ссылка на авторитет»: «272 слова, произнесенные Авраамом Линкольном в Геттисберге»; Тем не менее, впоследствии она предложила
свое видение религиозного вопроса во Франции, которое не имеет практически ничего общего с понятием «светскости», как его понимает большинство людей в мире. В обоих примерах в качестве «авторитета» выступают США (апологет либеральных ценностей): в примере № 1 ссылка на авторитет представлена эксплицитно (произнесенные Авраамом Линкольном), в примере № 2 – имплицитно; под выражением «большинство людей в мире», как показывает макроконтекст, явно подразумеваются либеральные демократии; стоит также добавить, что явный (евро)атлантистский характер пропаганды анализируемой статьи представлен уже в на уровне заголовке за счет использование слова «основатели» – прямая аллюзия к «Отцам-основателям» (ключевому мему культуры США). К слову сказать, апелляция к США как к носителю либеральных ценностей является одним из наиболее распространенных инструментов нейролингвистического программирования (НЛП) средств массовой информации (евро)атлантистской ориентации – см. здесь и здесь);

3) Использование технологии отделения общественности от государственной системы: «создается впечатление, что такое понимание идеи «светскости», какое разделяют люди вроде Финкелькраута и Дебре, завоевало умы правящего класса». В качестве метода НЛП используется политическая дихотомия «общество – правящий режим»; это попытка реализации на практике теории элит, согласно которой в процессе выполнения своих обязанностей элиты постепенно отдаляются от избравших их граждан. Стоит отметить грамотный характер использования указанной политической дихотомии: во-первых, она присутствует уже в подзаголовке, а также в заключительном абзаце, а это – сильные (ключевые) позиции в тексте, которые лучше всего запоминаются; во-вторых, она часто присутствует в тексте в имплицитном виде, что делает ее одной из ключевых единиц текста; и в-третьих, в настоящий момент дихотомия «общество – правящий режим» крайне актуальна для французского общества, принимая во внимание масштабные акты социального неповиновения из-за приняты правительством крайне жестких и, что главное, непопулярных экономических мер;

4) Пренебрежительное отношение к культурному наследию: «современное понимание концепта laïcité («светскость») предлагает Франции, своего рода, атавистическое представление понятия государство-нация (вместо более сложного и многогранного). Пренебрежительной эффект достигается за счет языкового контраста: слово «атавистическое» в контексте приобретает отрицательный оттенок (когнитивный фрейм «атавизм – неуместность в нынешнем пространственно-временном, а значит и ценностном, континууме»); одновременно с этим выражение «более сложного и многогранного» характеризуется положительным оттенком (когнитивный фрейм «сложность/многогранность – большая степень точности»). Данный прием НЛП зиждется на базовом принципе современного либерального общества, основанного на одном из положений постмодернизма: «примат настоящего с игнорированием или отбрасыванием прошлого» [Джеймисон, с. 11];

5) Подмену научной картины мира наивной: «тем самым партия «Национальный фронт» демонстрирует когнитивный диссонанс, который разделяют крайне левые и крайне правые: «если французские мусульмане хотят отправлять свои религиозные обряды, они должны признать тот факт, что находятся в стране, которая с культурной точки зрения является христианской. Это означает, что они не могут занимать такое же положение, как и христианская вера». Подмена картин мира достигается за счет отождествления понятий «этническая культура» (культура этнических французов) и «национальная культура» (культура государства Франция). Национальная культура Франции, хоть и основана на культуре этнических французов, в силу исторических причин (имперского прошлого) носит имперский характер, который предполагает свободное отправление религиозных обрядов, не допуская при этом трансформации религии из элемента культуры в идеологию (идеология Франции периода после Французской революции была светской). Кроме того, подмена картин мира достигается еще и сознательной подменой понятия «светскость» понятием «свобода вероисповедания».

6) Демонизация позиции, отличной от своей: «когнитивный диссонанс, который разделяют крайне левые и крайне правые»; «любое отклонение от фундаменталистской интерпретации понятия «светскость». В обоих примерах присутствует эксплицитное указание на «идеологических врагов» либеральных сил, причем в обоих случаях указание построено на основе агональной тактике: в примере № 1 интенция автора(-либерала) заключается в демонстрации «ненормальности» мышления своих политических оппонентов: термин когнитивный диссонанс (сочетание конфликтующих или «несочетаемых» ассоциаций или убеждений) относится к медицинской психологии, т.е., его употребление по отношению к своим оппонентам (по сути выставление медико-психологического диагноза) как психически неуравновешенным, а это уже больше похоже не на «рынок идей» (так сторонники либеральных ценностей любят называть «плюрализм взглядов»), а на социальный дарвинизм, что противоречит всем нормам демократии, за которые автор(-либерал) так ратует.

В примере №2 ключевым словом является «фундаментализм»; с т.з. НЛП, это «якорь» для трансформации сознания реципиента. В современном информационном дискурсе слово «фундаментализм» имеет невероятно сильное прагматическое значение. Изначально употребляясь в качестве элемента словосочетания «исламский фундаментализм», оно в последствии сохранило негативный оттенок, которое ему придавал элемент «исламский»; сегодня слово «фундаментализм» приобрело новое качество: в дискурсе апологетов либеральных ценностей оно является «антиконцептом» («антиценностью»). В последние годы, на фоне придания правительствами, общественными и государственными деятелями разных стран особого значения традиционным культурным ценностям, а также их активной популяризации, либеральные «эксперты» довольно часто используют словосочетания на основе слова «фундаментализм» (например, «православный фундаментализм») и употребляют такие выражения с целью очернения традиционных культурных ценностей (слово» фундаментализм», определенно, апеллирует к архетипу СТРАХ) или в попытке продемонстрировать их «неуместность в современном обществе» (см. ранее приведенный анализ слова «атавизм»).

II. Провокационный характер выражается через т.н. «Красовский метод» (искусственного) создания проблемы: создание напряженности между представителями разных конфессий, в частности, между христианами (включая неверующих) и мусульманами, с целью создания эффекта (управляемого) хаоса с последующим предложением решения на правах независимого и объективного судьи:

1) «Хотя в государственных школах были запрещены все «внешние» признаки принадлежности к религиозному учению (будь то иудейские ермолки или сикхские тюрбаны) все понимали, что главной мишенью нового закона был хиджаб»;

2) «По мнению сторонников фундаменталисткого видения культурного концепта laïcité, мир должен быть без хиджабов в школах, без «буркини» в магазинах одежды и без молящихся на улицах. Это также мир, в котором бекон подают на завтраки в школах и по праздникам, составленным по христианским, а не мусульманским или иудейским календарям. В своей радикальной форме это мир, в котором мусульмане употребляют пищу и одеваются как «нормальные» французы и француженки;

3) «…старых-добрых дней, когда «коренные французы» общались с себе подобными, и которые сегодня льют слезы из-за новой Франции цвета сепии…».

Во всех примерах основные маркеры агональной тактики повествователя сосредоточены в сильных позициях – ключевых (с т.з. НЛП) фрагментах коммуникации. Кроме того, для усиления агональности данные примеры усилены «антиконцептами»/«антиценностями»: примеры № 1 и № 2 содержат антиценности правоверных мусульман (главной мишенью нового закона был хиджаб; без хиджабов в школах; без молящихся на улицах; бекон подают на завтраки в школах и по праздникам, составленным по христианским, а не мусульманским календарям; мусульмане употребляют пищу и одеваются как «нормальные» французы и француженки), а пример № 3 содержит антиценности «коренных французов» (новой Франции цвета сепии).

Примечательно то, что автор анализируемой статьи – этнический поляк, историческая родина которого действует именно так, как Франция (см. ранее упоминаемые страны Восточной Европы), которую он критикует.

В заключение хотелось бы отметить, что для того, чтобы у некоторых читателей не возник соблазн обвинить автора этих строк в исламофобии и расизме, подчеркнем, что анализируемый «цивилизационный конфликт» в Европе и во Франции в частности, может быть если не нивелирован, то от части купирован масштабными антиправительственными выступлениями, наблюдаемыми сейчас во Франции. Особенность этих волнений заключается в том, что они фактически носят социалистический характер (на кадрах телеканалов с мест событий были зафиксированы граффити «Социализм 2016», хотя лидер «Национального фронта» Марин Ле Пен в своем интервью телеканалу RT отметила, что среди протестующих, помимо провокаторов из других стран, находятся агенты из крайне левых сил, а также «черного блока»; при этом она подчеркнула, что взгляды левых находят у нее поддержку). Заявленная цель волнений – установление социальной справедливости для трудящихся, поскольку, несмотря на порции положительной экономической статистики от Европейского центрального банка, уровень бедности в странах ЕС растет, и это отмечают даже ведущие американские издания. И здесь стоит отметить, что социалистическое учение носит надэтнический и надконфессиональный характер. Предполагаемое «купирование» может быть достигнуто за счет возобладания у всех граждан Франции (независимо от их этноконфессиональной принадлежности) «гражданского патриотизма» – краеугольного элемента французской культуры, но подчеркнем, что культуры не этнонациональной, а «национально-имперской», сформированной после Французской революции: именно Франция дала современному миру понятие «социальная (гражданская) позиция», а это уже надэтническое явление.

Кроме того, крайне важно отметить, что данный «цивилизационный конфликт» во Франции не является конфликтом сугубо этноконфессиональным еще и вот по какой причине. Глава дома Габсбургов Карл Габсбург-Лотаринген в своем недавнем интервью отметил, что природа современных войн и конфликтов зиждется на проблеме идентичности и борьбе за нее; здесь же следует отметить, что с научной точки зрения идентичность как категория культуры является категорией экстрасоматической, т.е., психологической, а не биологической: выдающийся американский культурный антрополог  Л.А. Уайт отмечал, что чернокожий ребенок, воспитанный в семье белых, будет идентифицировать себя именно с белой расой, несмотря на свое биологическое отличие [Уайт, с. 61-64]. Это же можно сказать и о «цивилизационном конфликте» в Европе и во Франции в частности, поскольку в современной Франции помимо «исламизации коренных французов» можно наблюдать и другую картину: в этой стране проживает огромное количество граждан африканского, арабского или гаитянского происхождения, которые идентифицируют себя, прежде всего, как французы (в Алжире в 50-е гг. на момент начала войны за независимость от Франции многие местные алжирцы-арабы продолжали считать себя «французами» и, более того,  конституцией 1946 г. были приравнены к французским гражданам [Шапталов, с. 332-335]): доказательством этому являются убийства в 2013 г. исламистами солдат французской армии гаитянского происхождения. Кроме того, не так давно телеканал RT показывал репортаж о событиях вокруг лагеря ближневосточных беженцев во французском городе Кале: одним из респондентов журналистов выступил француз африканского происхождения, который заявил, что «сам боится этих беженцев». Данный пример наглядно показывает, что гражданин Франции африканского происхождения идентифицирует себя как «француз» (употребленное им словосочетание этих беженцев можно интерпретировать как вербализацию категории ЧУЖОЙ, хотя беженцы были одного с ним этнического происхождения), а значит считает себя частью Франции и носителем французской (имперской надэтнической) культуры.

Подводя итог, следует отметить, что «этноэнергетика» французов, как и этноэнергетика любого великого народа, имперское прошлое которого пришлось на буржуазную эпоху, носит, прежде всего, созидательный и просветительский характер, плодотворно влияющий на социально-культурную модель других народов [Шапталов,
с. 297-298]:

1) В современном, независимом от Франции, Алжире безработица достигает 30%, а самым вожделенным «призом» для большинства алжирцев является получение французского гражданства [Шапталов, с. 332-335];

2) Государство как социально-культурную систему в Индии, Малайзии, Сингапуре или Гонконге невозможно отделить от британского колониального влияния [Шапталов , с. 296];

3) Небольшой процент фермеров на 5% территории Зимбабве обеспечивал стране продовольственную независимость и давал более 50% всего национального продукта [Буковский, с. 70];

4) Многочисленные каналы Джакарты, построенные еще колонизаторами-голландцами, в независимой Индонезии превратились в сточные канавы [Перкинс, с. 36-37].

Подобное мнение можно расценить как проявление «научного расизма», оправдывающего гегемонию белой расы; но, все же, это объективная реальность: европейские колонизаторы много дали Африке и Азии; прежде всего они вывели их из цивилизационного тупика [Шапталов, с. 297]. Поэтому разговоры о «крахе Европы», «увядании европейской цивилизации» стоит рассматривать не более, чем элемент «гибридной» войны, развязанной претендентом на «исключительность» и гегемонию в современном мире, приобретающим многополярный характер.

Использованная литература:

1. Буковский А.М. Бойня 119 года. Как расстреляли Россию. – М.: Яуза-пресс, 2013. – 288 с.

2. Джеймисон Ф. Постмодернизм, или Логика культуры позднего капитализма ; пер. с англ. П. Дениска (на укр. языке). – К.: Издательство “Курс”, 2008. – 504 с.

3. Перкинс Дж. Тайная история американской империи: экономические убийцы и правда о глобальной коррупции / Пер. с англ. – М.: Альпина Бизнес Букс, 2008. – 445 с.

1. Уайт Л. Избранное: Наука о культуре / Л. Уайт ; пер. с англ. – М. : Российская политическая энциклопедия, 2004. – 960 с.

5. Шапталов Б.Н. Феномен государственного лидерства: экспансия в мировой истории / Б.Н. Шапталов. – М.: Крафт+, 2008. – 656 с.

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs