Геополитика декарбонизации

Ведущие страны мира принимают планы сокращении выбросов двуокиси углерода, «декарбонизации», экономики уже в ближайшие десятилетия. ЕС рассчитывает достичь «климатической нейтральности» к 2050 году. Такие же сроки заявлены Японией и Южной Кореей. КНР – к 2060. Нынешняя администрация США строит планы на 2035-2050 годы. Изменения в мировом энергетическом балансе повлекут серьезные перемены в расстановке сил и на геополитической арене.

К настоящему времени, развитие возобновляемых источников энергии (ВИЭ) происходит всё более высокими темпами. По данным директора центра энергетики московской школы управления «Сколково» Татьяны Митровой, «в 2020 г. на ВИЭ пришлось около 90% прироста всех генерирующих мощностей в мире».

Одновременно, технологический прогресс привел к снижению зависимости экономического роста от увеличения потребления энергии. В ряде мировых экономических центров, включая США, КНР и ЕС, первичное потребление энергии остается практически неизменным. А в таких странах как Великобритания, Япония и ФРГ, прирост ВВП сопровождается снижением объемов энергетического потребления.

«Зеленый» энергетический переход порождает две крупные группы проблем, технологические, и политические. С технологической точки зрения, важнейшим фактором успеха декарбонизации национальных экономик станет переход от традиционных энергосистем, выработка энергии в которых происходит непрерывно, к системам, основанным на ВИЭ с их тенденцией к колебаниям объемов генерации.

Речь идет о переходе к технологиям и принципам управления, которые, в промышленных масштабах, являются terra incognita как для инженеров, так и для административных структур всех уровней. Предстоит длительный и чреватый конфликтами процесс пересогласования интересов поставщиков энергии, политиков, защитников окружающей среды, операторов распределительных сетей, а также общественности. Наконец, существуют различные технические подходы к достижению устойчивости энергосистем в новых условиях. Выбор в пользу любой из парадигм повлечет качественные перемены во всем народнохозяйственном комплексе.

С точки зрения международных отношений, новый энергетический переход сулит очередной «передел мира» «сразу на уровнях отраслей, корпораций и стран». А главными инструментами в новом соперничестве между государствами и их объединениями станут внешняя политика, дипломатия и информационная повестка «борьбы за сохранение климата».

Так, важнейшим фактором, влияющим на динамику международных отношений, оказываются темпы энергетического перехода. По мнению исследователей из американского Natural Resource Governance Institute существуют два «наиболее вероятных» сценария.[i]

В первом, «медленном» варианте, продолжительность которого, с учетом специфики инвестиционно-технологического цикла в ТЭК, можно оценить в 25-30 лет, высокий спрос на традиционные источники энергии будет сохраняться еще несколько десятилетий. Цели удержания глобальной температуры в пределах 1,5-2 градусов Цельсия от доиндустриального уровня, обозначенные в Парижском соглашении по климату, выполнены не будут. В то же время, запланированные на ближайшие десятилетия инвестиции в разработку новых месторождений углеводородного сырья, смогут если не окупить себя, то «выйдут в ноль».

При «быстром» варианте развития событий, в наиболее энергоемких экономиках мира уже в ближайшие 10-15 лет произойдет «существенное» замещение традиционных источников энергии на ВИЭ. Кроме того, будет ускоренными темпами расти удельный вес электротранспорта, в том числе водородного. Главными пострадавшими, по мнению экспертов, придерживающихся такой точки зрения, окажутся государственные нефтяные, газовые и угледобывающие компании, а также страны, сильно зависящие от доходов от экспорта традиционных видов сырья для энергетики.

Специалисты Natural Resource Governance Institute полагают, что в менее уязвимом положении оказываются компании с наименьшей себестоимостью добычи, в первую очередь, в государствах Ближнего Востока. В наихудшем - страны с высокой себестоимостью: Ангола, Колумбия и Мексика. «Умеренный» риск прогнозируется для Нигерии, России и Туркменистана.

Влияние планов «зеленого» энергоперехода на внешнюю политику хорошо видно на примере Евросоюза. Согласно оценкам известного think-tank Bruegel и Европейского совета по международным отношениям (ЕСМО)[ii] «экологическая повестка будет оказывать определяющее влияние на внешнюю политику Евросоюза в течение десятилетий». Для достижения целей климатической нейтральности, при которой выбросы парниковых газов в окружающую среду уравновешиваются объемами их утилизации, политики Европы будут придерживаться «новых правил» как во внешней политике, так и в работе дипломатов.

Говоря о важнейших изменениях, Bruegel и ЕСМО предсказывают, что Европа «существенно сократит импорт ископаемого топлива». По оценкам «Ведомостей», сокращение потребления нефти и газа в ЕС составит «30% и 25% по сравнению с 2015 г» уже к 2030 году. И это коснется России.

В то же время, в оценках из Брюсселя просматривается явное противоречие. Планы «ослабления зависимости от России» «после 2030 года» предполагают рост зависимости уже от государств «Северной Африки и некоторых стран Ближнего Востока». Могут возникнуть «новые угрозы энергетической безопасности», «смягчать» которые придется путем «правильной» диверсификации импорта, признают Bruegel и ЕСМО.

Инструментом «новой климатической дипломатии» ЕС должен стать и «трансграничный углеродный налог (сбор)». Официально, налог, проект которого Еврокомиссия планирует представить летом нынешнего года, «призван ограничить выбросы углерода в других странах и побудить их к проведению декарбонизации темпами, сравнимыми с ЕС»[iii]. В Москве логично полагают, что одна из главных целей инициативы – «нивелировать энергетические преимущества» России. Тем более что ЕС уже сейчас пытается политизировать вопрос об оценке показателей поглотительной способности российских лесов – важнейшего критерия при определении величины «углеродного сбора».

«Углеродный сбор» может стать прообразом политики, которая позволит богатым странам увеличить отрыв от государств, либо бедных энергоресурсами, либо не имеющих средств на развитие капиталоемких «зеленых» технологий. К примеру, в рамках «озеленения» внешней политики нетрудно представить, как основным официальным мотивом международных санкций становится противоречивый нарратив противодействия тем, кто «подрывает» меры, направленные на преодоление негативных последствий климатических изменений.

Есть и другие противоречия: так, согласно официальному замыслу, «углеродный налог» должен усилить как «энергетическую независимость ЕС», так и его роль новой международной повестки декарбонизации. Однако, «чтобы ограничить потенциальную негативную реакцию на введение трансграничного углеродного налога», его инициаторы рекомендуют ЕС предложить США идею создания «климатического клуба, члены которого будут придерживаться общей политики трансграничных углеродных налогов». «В перспективе третьим членом клуба может стать и Китай».

На практике, подобный «клуб» рискует оказаться скорее «террариумом». Во-первых, ЕС стремительно теряет лидирующие позиции в качестве разработчика ВИЭ, поскольку проигрывает конкурентную борьбу именно Китаю. Многие производственные компании ЕС «либо обанкротились, либо переехала в КНР». Между тем, в ходе пандемии коронавируса страны-члены и руководство ЕС пришли к выводу о категорической необходимости обеспечения «независимости от внешних поставщиков» в критически важных отраслях экономики.

Во-вторых, «зеленые» планы администрации Байдена весьма противоречивы. С одной стороны, экологическая повестка Байдена наверняка найдет самый живой отклик в Европе. А если президент демократ действительно намерен вернуть внешнюю политику своей страны к дотрамповским временам, то ему придется искать общий язык с Китаем в рамках повестки целого ряда глобальных и региональных проблем. Речь идет в первую очередь об угрозах, которые несут климатические изменения.

С другой стороны, в ходе предвыборной кампании, Байден намеревался усилить давление на Китай, который обвиняет в «аутсорсинге углеродных выбросов», в том числе в рамках проектов под эгидой инициативы «Пояс и Путь». В целом, Пекин должны насторожить как идеи Байден о необходимости усилить прессинг в отношении стран, отвергающих «прогрессивную повестку» в ее американском изводе, так и заявления его нынешних и потенциальных сторонников о необходимости для США «остановить Китай» на пути развития прорывных технологий «любой ценой».

Третьей проблемой, отмечает доктор экономических наук Андрей Конопляник, может стать борьба «за новый передел мира под эгидой зеленой революции» между самими Евросоюзом и США. Водородная стратегия ЕС, принятая в августе прошлого года, «ставит целью сформировать мировой рынок водорода на основе евро. Более того, Евросоюз ищет способы снизить уязвимость Европы перед экстерриториальными санкциями США и другими финансовыми рисками в связи с тем, что мировые рынки слишком зависят от доллара»[iv].

Наконец, четвертая проблема, технологическая, является общей как для США, так и для Европы. Речь идет о нарастающих рисках надежности и стабильности «энергосистем с большой долей ВИЭ». Для защиты как от внезапных перебоев, так и от избыточного поступления энергии в сети, вызванных резкими колебаниями погодных условий, необходимы некие «страхующие» технологические решения. Надежные и экономически оправданные в одно и то же время.

Насколько опасен излишний оптимизм относительно «ускоренного» перехода на ВИЭ демонстрируют события в США. На днях, ряд южных регионов Америки подверглись «вторжению» холодных масс воздуха из Арктики. Самый сильный удар стихии пришелся по Техасу: в Хьюстоне, расположенном на широте субтропиков Хьюстоне, температура падала до минус 8 градусов по Цельсию. Произошла своего рода цепная реакция. Сбой в работе поставщиков энергии, основанных на ВИЭ, остановил работу НПЗ и нефтепроводов. «Одновременно с добычей нефти в Техасе упала добыча газа, преимущественно используемого для выработки электроэнергии, а выработка на ветряных электростанциях упала вдвое».[v] The Wall Street Journal прокомментировала ситуацию жестко: «Планы администрации Байдена отказаться от ископаемого топлива выглядят как более реальная угроза американцам, по сравнению с изменением климата».[vi]

Для России «зеленый» энергопереход создает как угрозы, так и новые возможности. Пик потребления нефти и газа, возможно, уже пройден. Мировая экономика постепенно разворачивается в сторону ВИЭ - по мере роста общественно-политической озабоченности изменениями климата и удешевления экологически чистых технологий получения энергии. Избыток предложения и растущая конкуренция со стороны более чистых источников энергии сулят низкие цены на углеводороды уже «в обозримом будущем».

В то же время, с точки зрения развития ВИЭ, «у России один из самых больших ветровых и солнечных технических потенциалов в мире».[vii] Россия может усилить международное влияние и в качестве поставщика ряда редкоземельных металлов, критически важных для развития «зеленых» технологий. У российских компаний есть также серьезный потенциал как с точки зрения развития технологий, так и для производства водорода. Водород, и в качестве рабочего тела в двигателях, и в роли «батарейки для ВИЭ», является одним из самых перспективных направлений с точки зрения «оперативной балансировки» работы «зеленых» энергосистем.

Реальная динамика в реализации планов декарбонизации энергетики начнет вырисовываться не ранее середины-конца наступившего десятилетия. Важным фактором станет реакция крупного бизнеса и населения. Страны, отстающие в развитии технологий ВИЭ, могут оказаться перед крайне неприятной дилеммой: «или зеленое развитие, или экономический рост».

Мнение автора может не совпадать с позицией Редакции

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs