Карэн Шахгалдян: «Музыка, которую мы играем, важнее ощущений, удовлетворения и самореализации»

Фото: из личного архива

Карэн Шахгалдян, скрипач, участник «Трио Хачатуряна», главную задачу человечества определяет легко и с улыбкой: она – в умении смотреть на все позитивно. В этом же он видит и залог счастья. Сложно не согласиться, когда слова так гармоничны с их произносящим. О честной позиции, эмоциях и порванных струнах.

Карэн, я сразу с места в карьер: на одной чаше весов – «Трио Хачатуряна», на другой – сольная карьера, что Вам ближе?

Хороший вопрос, но не такой провокационный, как кажется изначально, так как в конечном итоге это две дольки одного яблока. Мир музыки огромен и бесконечен. Он тeм и прекрасен, что его можно попробовать со многих сторон. Это совершенно разные типы музыкальной деятельности: сольное исполнительство – другой вызов, другой адреналин и другой тип художественных задач, невероятно интересных для меня. Репертуар трио качественно отличается: это новый уровень философии. И потом, взаимодействие в трио – тоже своего рода сольное исполнительство, сам формат его предполагает. Интересно сочетать два таких похожих, но при этом очень разных типа музицирования, плюс для трио необходимо найти правильных партнеров. Когда все сходится – это невероятное ощущение.

Вы всегда очень тепло отзываетесь о своих партнерах…

Мы играем вместе 11 лет, уже поздно говорить о теплых отношениях (смеется). Это семейная жизнь со своими радостями, успехами, вехами… Мы даже не оцениваем друг друга с точки зрения «хорошо» или «плохо», есть данность, в которой мы существуем.

Раз уж заговорили о семье, Вам помогает в жизни то, что Ваши родители – музыканты?

Помогает, конечно, но это не гарантия того, что все получится и ребенок обязательно станет музыкантом. Я знаю большое количество удачных примеров ребят не из музыкального общества. Все же наличие внутренних резервов и таланта иногда перевешивают окружение. Конечно, в музыкальной семье ты разом получаешь другой уровень подготовки и другую базу и изначально понимаешь, что такое музыка. Она постоянно звучит в доме, о ней говорят, рассказывают примеры из жизни… С другой стороны, ты заранее отягощен знаниями, которые могут помешать. Все индивидуально.

Принято считать, что если в семье есть одаренный ребенок, то семья обязательно должна чем-то крупно пожертвовать. Как сложилось у Вас?

Семье, в которой планируют отправить ребенка в профессиональное поле, не позавидуешь: нужно принимать серьезные решения, менять планы. Когда я учился в первом классе музыкальной школы, мама повезла меня из Брянска, где мы тогда жили, на просмотр в Москву в ЦМШ. Там на ее несчастье сказали, чтобы «мальчик оставался и продолжал учиться». Были долгие дискуссии, потому что родители успешно строили свою карьеру: папа был хоровым дирижером, мама – пианисткой. Пришлось делать много разных выборов, и в какой-то момент семейная жизнь пострадала.

Вы, говоря о своих успехах, все время подчеркиваете роль мамы. Это касается моральной поддержки или непосредственно занятий с Вами?

Детей, которые занимаются музыкой, надо дрессировать, как животных. Те, кто занимаются сами, – исключение, большинство, как правило, надо заставлять. Мы все любим выступать на сцене, любим аплодисменты, цветы, фотографии, но осознание, что перед этим надо много часов репетировать, приходит очень поздно и явно не в детском возрасте. Я был в числе тех, кто отчаянно не любил заниматься и придумывал всевозможные ухищрения, чтобы избежать уроков. И если бы не мама, ничего в моей карьере, конечно бы, не сложилось.

В какой момент Вы поняли, что музыка –это навсегда?

У меня такой вопрос даже не стоял. Все очень гармонично складывалось. Я с четырех лет играл на скрипке и никогда не думал, что занимаюсь не тем или надо попробовать другую профессию. Но удовольствие от процесса игры и занятий пришло довольно поздно, лет в 17-18, когда я начал понимать все нюансы инструмента.

Что для Вас в концерте самое важное – само исполнение или послевкусие от него?

Никогда не думал об этом, пожалуй, всё же момент исполнения. Не будем кривить душой, мы все любим, когда нам аплодируют, ведь не очень приятно уходить со сцены под звук собственных подошв. Но в конечном итоге музыка, которую мы играем, важнее ощущений, удовлетворения и самореализации. Композиторы – они более великие, чем исполнители. Так как я никогда не сочинял музыку, я преклоняюсь перед теми, кто ее писал, и стараюсь служить проводником их мыслей и идей, добавляя что-то свое.

Часто, особенно в последнее время, музыкантов приходят не только послушать, но и посмотреть. И если в какой-то момент выключить картинку, то чистый звук вряд ли порадует. Что Вы думаете о таком исполнительстве?

Тут очень важно чувство меры. Выступление на сцене, не будем никого обманывать, – публичная вещь. Нельзя забывать, что ты в любом случае делаешь это для присутствующих в зале людей. Наша профессия – в том числе и актерская, вопрос в том, чем ты изначально ее наполняешь. Если делать для некого представления себя со сцены, тогда появляются и PR, и определенное поведение, и все околомузыкальные вещи, привлекающие публику. Рождается и другое восприятие тебя в искусстве. А если изначальная задача – поиск правильного пути в музыке, то, выходя на сцену, ты добавляешь некоторые актерские мысли, которые помогают донести их до слушателя. Гленн Гульд, например, в определённый момент прекратил выступления именно из-за нежелания актерства и выступления на публике. Его самореализация в искусстве на этом не прекратилась, он ушел в звукозапись. Художественный уровень игры не пострадал, но убралось взаимодействие с аудиторией. На мой взгляд, очень честная позиция: если не хочешь примерять на себя публичную роль, надо перестать это делать.

Мы с Вами стали свидетелями одного момента, когда пианист во время концерта резко прервал выступление и начал кричать на фотографировавшего его зрителя. Насколько Вы реагируете на то, что происходит в зале?

Вообще не реагирую. Для меня не существует физической связи между залом и сценой. Если в зале кто-то кашляет, встает, шуршит, разговаривает, я это слышу, но меня это не цепляет, это всего лишь фон. Важно дыхание зала, какое бы они ни было. Я исполняю волю композитора, поэтому не переношу на себя все негативные моменты и неакадемическое поведение публики. Это не касается лично меня и не поднимается на сцену.

Когда есть возможность самому сформировать концертную программу, что стоит во главе?

Исключительно собственное желание сыграть данные произведения и плюс их сочетание в концертной программе.

Собственное желание без скидки на публику – определенный риск. Он в конечном итоге оправдывает себя?

Мы рискуем только тем, насколько наше видение прекрасного совпадает с видением определённого числа слушателей. Тут нельзя найти какие-то ходы, подстроиться под мнение публики, чтобы быть более успешным. Мне кажется, это путь в никуда, и я не вижу его цели. Если она – заработать больше денег, то лучше заниматься другим. Музыка в этом смысле – неблагодарный и экономически невыгодный тип зарабатывания денег: очень длинный срок обучения и в итоге – негарантированная отдача. Погоня за публикой для того, чтобы показаться лучше, красивее и успешнее, – это проигрышный путь на длинной дистанции. В течение ближайшего времени ты можешь заработать какое-то количество очков, но через неделю, месяц, год кто-то придумает более оригинальную концепцию и тебя забудут. Поэтому единственная дорога – предлагать свое видение, выстраданное, придуманное тобой. А люди либо пойдут, либо нет.

Во время выступлений нередко рвутся струны у скрипки, знаю, что и у Вас такое было. Что происходит в Вашей голове в тот момент, когда Вы теряете целый звукоряд, а произведение еще надо доиграть?

Однажды на концерте с трио у меня порвалась струна и я эффектно завершил выступление на оставшихся струнах. Невероятный адреналин, моментальный выброс супервозможностей: за долю секунды ты прикидываешь огромное количество вариантов, что можно сделать. В этот момент чувствуется волна содействия от зала, потрясающее ощущение!

Вы сложившийся музыкант, для чего Вам понадобилась аспирантура?

В аспирантуру я пошел к Майе Самуиловной Глезаровой. Те, кто в теме, понимают, что значит после учебы в консерватории у Третьякова, работы в «Виртуозах Москвы» и развития сольной карьеры решиться на такое. Психологически это было непросто, потому что казалось, что я уже что-то умею, а надо было начинать с нуля. Я буквально пошел в первый класс: играл самые примитивные гаммы и упражнения и полностью перезапустил свое владение инструментом. Майя Самуиловна дала мне совершенно другое понимание других задач. Все, что было до того – бессознательный подход к исполнению. Я очень благодарен за это возвращение к истокам. Все получилось.

Все получилось, Вы сейчас много гастролируете, что поменялось в Вас, когда Вы стали выступать в разных странах?

Мне кажется, путешествия в принципе обогащают человека разносторонними впечатлениями и переживаниями. А музыканту, как и актёру, очень важно всё время подпитываться новой информацией и эмоциями. Я вообще люблю всю эту «дорожную» атрибутику гастролирующего музыканта: аэропорты, гостиницы, переезды. Не говоря уже о том, насколько здорово и интересно оказаться в странах, подаривших нам композиторов, музыку которых ты играешь.

Эта любовь к новым впечатлениям чувствуется в том, что Вы переехали из Москвы, где родились, в Ереван. Помните свой первый приезд туда?

В Армению я впервые приехал с гастролями в 1998 году, когда мне было 22 года. «Виртуозы Москвы», где я тогда работал, для Еревана был сродни прилету инопланетян. Лучшего уровня встречи у меня в жизни нигде и никогда не было. Это невероятное ощущение любви со стороны незнакомых людей. Я помню, как перед концертом в филармонии я выглянул из окна артистической, а у здания было море из людей. Наверное, когда-то так встречали «Битлз». Я получил тогда все возможные впечатления, которые могут свалиться на голову студента третьего курса консерватории. Плюс Армения –  очень музыкальная страна, я был очарован и покорен.

Какой из жизненных уроков, полученных от других, Вы могли бы привести в пример?

В школе моим педагогом по истории был Алексей Венедиктов, главред «Эха Москвы». Однажды я должен был выступить с рефератом по Лаврентию Берии. Я отлично учился и основательно подготовился к занятию: прочел всю литературу, поднял воспоминания, дневники, факты, архивы. У меня был идеально выстроенный реферат о том, что Берия – злодей, скольких он репрессировал, скольких убил, с кем имел амурные приключения. Я все это изложил на экзамене. Алексей Алексеевич внимательно слушал, записывал, а в конце сказал: «Молодец, но один вопрос. А что хорошего он сделал?». Я был совершенно не готов к такому повороту, но тогда понял, что никогда не надо смотреть на ситуацию с одной стороны.

Несколько лет назад Вы как манифест пронесли слова «Главное – получать удовольствие». Что-то поменялось в Ваших отношениях с миром?

Я биологически уверен в том, что человек создан для двух целей: первая, безусловно, – размножаться и продолжаться, а вторая – получать удовольствие. Само слово – узконаправленное, но я на него смотрю очень широко. Грубо говоря, это стремление к гармонии, к счастью. Протирание пыли, готовка салата – всё, что угодно. Можно делать это с ненавистью, а можно с удовольствием, вопрос лишь в отношении. Это же очень интересно – пытаться смотреть на любую вещь с нескольких углов обзора. Выработать в себе позитивный взгляд на происходящее – главная задача человечества и залог счастья.

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs