Вероника Кожухарова: «Сцена лечит – это не просто красивые слова»

Саксофонистка Вероника Кожухарова про город одиночек, исповедь на сцене и поиск своего звука.

Я начну сразу со стереотипов, связанных с саксофоном, самый популярный из которых связан с джазом. Вы играете классику, более того, часто в дуэте с органом, с арфой. Это попытка разбить в пух и прах все привычные представления об инструменте?

Выглядит так, будто я специально все просчитываю, но на самом деле жизнь предлагает, а я не отказываюсь. Счастлива работать с такими фантастическими музыкантами, как арфист Александр Болдачев, органистка Хироко Иноуэ, и удивляюсь, что до меня никто из саксофонистов не делал таких дуэтов. Я всегда нахожусь в поиске чего-то необычного, главное, чтобы звучало органично. Саксофон – это очень многогранный инструмент. У нас есть проект «Уроки музыки» с Чулпан Хаматовой, где она читает Цветаеву и Ахмадуллину, а саксофон становится продолжением слова. А что касается стереотипов, их огромное количество! Еще ребенком я наблюдала, как люди страдают от них. Нам слишком часто говорят “это нельзя”, “это неприлично”, “это некрасиво” – нет-нет-нет.

Какой из запретов в детстве возмущал больше всего?

Во всём, что связано с “должна”, “обязана”, я чувствую давление. Когда мне было лет семь, я каталась на велосипеде, ходила на айкидо, играла в футбол, а мама говорила, что девочки должны играть в куклы и носить бантики.

Вы поэтому так редко носите платья?

В моем гардеробе есть много прекрасных платьев, но когда выходишь на сцену, важно понимать – ты хочешь покрасоваться или поговорить через саксофон – честно, на разрыв. Чтобы отдать информацию, надо войти в состояние и не думать, застрянет каблук или нет. Брючные костюмы, в которых я часто выступаю, дают мне зону комфорта и не акцентируют внимание на фигуру, на платье. Я – не модель, я – музыкант, для меня это важно. Некоторые считают, что раз природа дала внешность, то почему бы этим не воспользоваться. Безусловно, но думаю, что самые откровенные разговоры происходят на кухне, когда ты в тапочках.

Возвращаясь к бантикам, вспоминаю Одоевцеву и ее “Ни Гумилёв, ни злая пресса / Не назовут меня талантом / Я маленькая поэтесса / С огромным бантом”. Говоря о саксофоне, “бант” играет роль?

Всегда подчеркиваю, что я – саксофонистКА, хотя и не считаю, что музыка делится по гендерному признаку. У каждого инструмента есть своя энергетика и характер. Саксофон, как мне кажется, не приемлет слабых. Я искала свой звук много лет, это очень мучительная история. Сейчас все чаще – show must go on: везде быстро-быстро-быстро, чтобы искры летели. Технику может наработать каждый музыкант, но не это основа в музыке. Звук рождается душой.

Музыканты часто говорят, что если хотя бы три человека из зала поняли их, это победа.

Да. После выступлений мне часто оставляют сообщения в соцсетях. Обычно это благодарность, но однажды прислали следующее: “Большое спасибо, что Вы спасаете жизни”. Я ничего не поняла, а человек рассказал, что не был моим поклонником и случайно пришел на этот концерт. Он планировал расстаться с жизнью, и каждый день в течение месяца, который себе отвел, куда-то ходил, так сказать, напоследок. После моего концерта понял, что еще рано. Для меня это стало фундаментом: я вдруг пересмотрела очень многие вещи и бесконечно благодарна этому парню. Его встряхнула музыка, а меня встряхнуло его письмо. Хочешь-не хочешь, а после этого ты будешь очень качественно подходить к тому, что делаешь.

Есть версия о частоте концертов, которая сводится к частоте исповедей – раз в неделю, не чаще. Все остальное время – это подготовка, когда нужно сформулировать мысли, накопить внутренние силы и пр.

К сожалению, сейчас тенденция такая – из качества в количество. Да, бывают концерты, когда тебя так заряжает публика, что готов сразу же сыграть по второму кругу, а бывает иначе. Я не хочу превращать музыку в погоню за цифрой. Надо оставлять себе время на наполнение.

Вы, насколько я знаю, довольно рано начали самостоятельную жизнь.

В 14 лет, экстерном окончив школу, я поступила в училище им. Гнесиных и оказалась одна в Москве, это был мой выбор. Я родилась в Крыму, где солнце, природа, люди – все другое, и вдруг я иду по мегаполису, а там вокруг одиночки. Мне стало страшно. Моя подруга-москвичка тогда сказала: “Запомни, твои проблемы никому не нужны”.

Что дало силы не вернуться под крыло и идти дальше?

Чем чаще выходишь из зоны комфорта, тем сильнее становишься. Мы привыкаем к стенам, к кровати, к магазину через дорогу, а потом переезжаем и ничего этого нет. Всё временно, поэтому не стоит привязываться к вещам и обстановке. Жизнь каждый день ставит перед выбором, тогда я могла или вернуться в родные стены, или остаться в жестких условиях, но с надеждой и перспективами стать музыкантом. Москва подарила мне возможность услышать великих мастеров и самой неоднократно сыграть на главных сценах города.

Ваша мама в одном из интервью рассказывала, что учила Вас понимать то, что играете. Как это происходило?

У меня никогда не было проблем с техникой, мне вообще в детстве казалось, что если летят искры из клапанов, то это показатель мастерства. Однажды дома, в выходной день, я занималась и играла очень быстро, с азартом и каким-то спортивным настроем. Мама в тот момент чистила картошку и вдруг с оглушительным криком ворвалась в комнату: “Ни одной ноты не было сыграно так, чтобы зацепило. Разве это музыка? Через три года появится кто-то, кто сыграет еще быстрее, а где будешь ты?”. Я помню ее глаза, жесты, слезы. Обычно у меня есть, что ответить, а тут будто обухом по голове ударили. “Сыграй три ноты, но так, чтобы я могла заплакать, а это сложнее, чем весь твой фейерверк”. Была вторая, третья, четвертая попытка, но ничего не получалось, я расплакалась, обняла саксофон, а мама сидела рядом. Она спросила: “О чем ты думаешь, когда играешь?”. Казалось, рухнуло всё, что представляло для меня ценность. Не помню, как сыграла те три ноты, но в какой-то момент я посмотрела на маму, а у нее были слезы: “Вот так по-честному надо играть всегда, иначе забудь, что такое музыка”.

Что сейчас мама говорит про Вашу игру?

Я до сих пор дико боюсь, потому что это самый авторитетный для меня человек. Казалось бы, уже не надо ничего никому доказывать, но каждый раз, где бы я ни играла, мысль о том, что в зале мама, не дает покоя. В такие дни я не разговариваю ни с кем, даже с ней, потому что коплю энергию. Настолько это для меня важно.

Боитесь повторения той ситуации из детства?

Нет, наверное, мне просто не хотелось бы ее огорчать. Мы все из детства, сколько бы нам ни было лет, и у каждого – свои киты и секреты. Мама, кстати, биолог по профессии, никогда не смотрит на имена, титулы, залы, она воспринимает по принципу “задело или нет”. Благодаря ей изменилось мое отношение к публике, к музыке. Для меня сцена – это храм, а публика – единый организм, которому я исповедуюсь.

Вы помните ощущения от своих первых гастролей?

Это был сольный концерт в Лондоне, за неделю до которого я сильно заболела: лежала с бронхитом и температурой под 40. Тогда я поставила себе условие: или собираюсь, или отменяю и делаю шаг назад. Ничего не помню из того, что было до концерта, но во время него что-то произошло, потому что я ушла оттуда абсолютно здоровой. Сцена лечит – это не просто красивые слова.

P.S.

Бывает, приходишь на концерт известного исполнителя, а там пустота, и наоборот – кто-то неизвестный играет так, что не можешь оторваться, потому что он показал свой внутренний мир, созвучный тебе. Мы ведь все так или иначе ищем единомышленников.

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs