Русское добровольчество и социальная справедливость

Добровольческое движение является неотъемлемой частью воинской культуры России. Эта традиция не нова, и уходит корнями в седую старину. Добровольцами были Пересвет и Ослябя, из добровольцев формировали свои дружины Минин и Пожарский (1).

В дореволюционной России самым ярким примером добровольческого движения было участие русских добровольцев в сербско-турецкой войне (1976-1877). Тогда среди добровольцев были многие представители российской аристократии и интеллигенции, а сербское сопротивление пользовалось симпатиями у российского общества.

В послереволюционной России самым известным примером добровольчества было участие советских волонтеров в гражданской войне в Испании на стороне республиканцев (всего в этой войне участвовало более 2 000 граждан СССР).

После крушения Советского Союза сместился морально-правовой акцент в отношении такого явления, как добровольческое движение. Если раньше термином «доброволец», в его военном смысле, обозначали человека, отправившегося воевать за свои идеалы заграницу, то теперь добровольцем можно было стать, не покидая пределов бывших советских республик. Это напоминало период Гражданской войны в России, когда было множество добровольческих формирований и у красных, и у белых (у последних была даже целая  Добровольческая армия, хотя далеко не все ее солдаты были добровольцами).   

Отныне  добровольцами были бывшие граждане СССР, воевавшие по разные стороны баррикад в многочисленных локальных конфликтах, разрывавших тело бывшего советского государства – Нагорный Карабах, Приднестровье, Таджикистан, Чечня, осетино-ингушский, осетино-грузинский, грузино-абхазский конфликт, и т.д. Добровольческое движение стало приобретать относительно массовый характер, что на фоне социальной неустроенности приводило к наплыву в добровольческие ряды нежелательных элементов, в т.ч., с уголовным прошлым.

Менялся сам облик добровольческого движения, и государство вынужденно реагировало соответствующим образом. В 1996 г. в уголовный кодекс РФ была введена статья, предусматривающая наказание за наемничество. Оставалась проблема различения тех, кого нужно считать наемниками, и тех, кого считать добровольцами.

Наемничество предполагает наличие у воюющего лица исключительно финансовой заинтересованности. При этом это лицо должно быть гражданином другого государства, т.к. быть наемником на территории собственной страны юридически невозможно.

Добровольчество предполагает главенство у воюющего лица идейных соображений над материальными, даже если это лицо является гражданином другого государства (русские добровольцы в Югославии, Приднестровье, Абхазии, чеченские добровольцы в Карабахе и т.д.). На практике провести грань между наемником и добровольцем практически невозможно. Государство, в попытках снизить размах наемнического движения, необратимо обрушивало пресс юридических санкций и на идейных добровольцев.

Добровольчество – традиционная константа русской воинской культуры. Если традиция противоречит интересам государства, она должна умереть, т.к. институт государства выше единичной традиции. Но добровольчество в противоречие с интересами российского государства не вступает, в отличие от наемничества. Добровольческое движение может быть неуместным на конкретном этапе времени, рискованным, с точки зрения возможных репутационных потерь России при освещении западными СМИ фактов участия российских добровольцев в конкретном конфликте, но оно не может быть полностью сведено к наемничеству. Между тем, уголовное право не является тонким механизмом, способным развести по разные стороны юридической действительности реального наемника и реального добровольца.

Поэтому часто потенциальными объектами уголовного преследования становятся патриотично настроенные русские люди, ментально и психологически принадлежащие русской культуре, в т.ч., воинской. Потенциальные добровольцы – это носители волевого начала, задающего алгоритм движения многочисленной пассивной массе. Это психический и идеологический двигатель менее активных социальных слоев. Недифференцированный юридический подход к категории наемник/доброволец приводит к тому, что объектом подавления становятся носители данного волевого начала. Предпочтение, опять-таки, с юридической точки зрения, отдаваемое здесь более пассивным слоям населения, априори считающимся более законопослушными, служит не закреплению давней воинской традиции добровольчества, а ее ломке, подавлению пассионарного начала в потенциальных добровольцах. Задается своеобразный юридический образец законопослушного гражданина, в котором пассивность превалирует над активностью, что нельзя считать социальным эталоном.

Русское добровольчество имеет ряд черт, отличающих его от подобных же явлений у других народов. У мусульман добровольчество зиждется на религиозных постулатах. Мусульманин едет на чужую войну для того, чтобы защитить таких же мусульман. Это служит главным обоснованием его участия в войне. Религиозная составляющая здесь – приоритет, и поглощает все остальные.

У католиков традиция добровольчества  проявилась наиболее ярко в эпоху крестовых походов. Тогда недостатка в добровольных участниках не было. Т.е. пик западноевропейского добровольчества пришелся на период самого высокого напряжения западноевропейского религиозного сознания. В этом европейцы Средневековья схожи с современными мусульманами.

В наш век в Европе, прочно связавшей свой цивилизационный путь с идеологией либерализма, добровольческая традиция умерла. Во время югославской войны количество добровольцев из Западной Европы в отрядах католиков-хорватов было мизерным, и о них часто говорили, как о наемниках, а не добровольцах. Свою роль в смерти добровольческой традиции сыграл на Западе институт частных военных компаний, превративший наемничество в легальную работу.

 Русское добровольческое движение имеет социально-религиозный окрас. Русские классики неоднократно писали, что в душе каждый русский – социальный революционер. Мотивы социальной справедливости для него важны не менее религиозных мотивов, и увязываются воедино: где нет социальной справедливости, там имеет место антирелигиозное зло, и наоборот. В 1990-х принадлежность сербов к православной культуре имело немаловажное значение для отправлявшихся на Балканы русских добровольцев. Но не менее важным фактором была социально-политическая несправедливость, которой сербский народ подвергли НАТО и США. 

В молдавско-приднестровском конфликте обе воюющие стороны принадлежали к православной культуре, но русские добровольцы сделали свой решительный выбор.

Еще пример: участие русских добровольцев в нагорно-карабахском конфликте на стороне армян. Армяне – христианский народ, но далеко не все из них православные. В данном случае русские добровольцы руководствовались больше собственными соображениями о социальной, и политической, справедливости во взаимоотношениях армян и азербайджанцев, чем религиозными мотивами.

То же касается участия русских добровольцев в грузино-абхазском конфликте. Большинство встало на сторону абхазов (абхазы – народ частично христианский, частично мусульманский), но были и такие, кто воевал на стороне Грузии. Если во время югославской войны подчеркивался ее религиозный аспект, в годы грузино-абхазской войны и войны в Нагорном Карабахе над религиозными мотивами превалировали соображения социально-политической справедливости.

Это означает, что в контексте русско-православной культуры добровольчество следует рассматривать как социальный, политический и религиозный феномен, одновременно.

В последнее время некоторые страны предпринимают попытки реанимировать подзабытое добровольческое движение. В Латвии есть добровольные отряды территориальной обороны «Земессардзе», в Эстонии – «Кайтселийт». В Польше ведутся разговоры о необходимости возрождения Армии Крайовой (2).

Государство должно регулировать добровольческий процесс, сводить его к такому формату, в каком бы он принес наибольшую пользу в деле отстаивания национальных интересов. Изживать добровольчество, насильственно сводить его к минимуму грубыми юридическими и иными механизмами – значит, пытаться искоренить неотъемлемый компонент русской воинской культуры, пытаться выветрить из русского народного сознания крепко отпечатавшиеся в нем категории социальной справедливости.

1)       «Добровольцы» («Завтра», 08.02.99)

2)       «Organizacje paramilitarne: odbudować Armię Krajową» (Kresy.pl, 29.04.2014)

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs