ENGLISHТак получилось, что со словом «фашизм» я знаком с самого детства: в жизни нашей семьи война оставила глубокий след. Деды-фронтовики, бабушки, пережившие оккупацию. Старые мундиры и потертые пиджаки с орденами в шкафу, заботливо укутанные от пыли, пахнущие полынью и лавандой. Вечные стратегические запасы сухарей, муки, круп, масла, постоянные вопросы: ты не голодный?
Когда по телевизору начиналось «кино и немцы», я бежал смотреть. Фактурные образы, лающие люди в серо-зеленой форме со «шмайссерами» и горшками на головах, квадратные танки, огонь, взрывы. Страшно и интересно. Но непонятно. Пожилые у нас фильмы про войну не любили, старались отвлечься и заняться чем-то. На мои многочисленные вопросы отвечали медленно, вдумчиво, очень тщательно взвешивая слова. О войне вообще говорили мало, неохотно, стараясь перевести тему.
На 23 февраля и 9 мая (в семье все были военные) деды собирались своим кругом. А я, притаившись у полузакрытой двери, слушал и подсматривал за старыми фронтовиками. Невоевавших за этим столом не было. Суровые лица, глубокие морщины, жилистые руки. Общались как-то тихо, вполголоса. Обрывками проскальзывали фамилии, населенные пункты, даты. Пили молча, все чаще не чокаясь. И смотрели куда-то вдаль, сквозь стены, сквозь время. Я до сих пор вспоминаю эти глаза. В них бесконечная боль, бездна горя и при этом какой-то убийственный фатализм, стальная, холодная решимость. Потому что война - всегда смерть, искалеченная душа, потерянная молодость и кладбище воспоминаний. Но тогда я чувствовал только одно: война - это очень плохо и страшно и во всем виноваты те фашисты из телевизора.
Наверное, яркие детские впечатления и зажгли интерес к истории, желание узнать, понять, упорядочить и разложить по полочкам. Зубрил школьные учебники, вузовские, начал учить язык тех самых лающих людей, слушал лекции, доставал вопросами преподавателей, вчитывался в мемуары очевидцев - наших, немцев. Потом архив, документы. Если не брать в расчет изредка мелькавшие криминальные сводки с участием скинхедов, все, что имело отношение к фашизму, было уделом исключительно историков, социологов и философов. Казалось бы, это зло навеки погребено под тоннами культурных слоев нашей цивилизации. Но нет. Иногда демоны, как у Стивена Кинга, возвращаются.
В современном российском политическом дискурсе понятия «нацизм» и «фашизм», увы, давно стали обыденностью. Мы слышим их постоянно, со всех сторон и направлений, к месту и не к месту. Заложенный в них семантический сигнал принимаем зачастую на автомате, без должного критического анализа и вникания в суть. Или вовсе пропуская мимо ушей.
В итоге страшный смысл этих слов обесцвечивается. Став частью всепоглощающего информационного шума, они начинают восприниматься как некий штамп, данность, практически как норма нашей нелегкой жизни. Их убийственная, бесчеловечная сущность ускользает от нашего взора, кровавый урок истории теряется во мраке забвения. Если такая тенденция захлестнет нас, зло поистине может торжествовать: нацистскому дьяволу удалось убедить человечество, что его не существует.
А посему, как справедливо отмечал Умберто Эко, «наш долг - выявлять его сущность и указывать на новые его формы, каждый день, в любой точке земного шара»1. Чтобы разглядеть зло там, где оно реально укоренилось, не попасть в его лапы, не ослепнуть, не опуститься и, наконец, просто выжить. Поэтому предлагаю рассмотреть некоторые глубинные черты, определяющие фашизм и нацизм как таковые. Оба понятия будут трактоваться как синонимы, абсолютно равнозначные по своей сути.
Считаю, что фашизм - это не общественно-политическое течение, не государственный строй и не схема организации власти. Это степень их деградации, напрямую связанная с морально-нравственным разложением и кадровым вырождением правящей элиты. Это высококонтагиозное тяжелое заболевание, способное поразить любой ослабленный государственный организм, которое в запущенной форме неизбежно приводит к летальному исходу.
Фашизм как феномен политической и социальной жизни всегда двухуровневый. Есть внешняя, видимая часть, подобная плодовому телу гриба. Это ориентированный на потребителя помпезный фасад. И есть скрытая, как грибница, структура, внутренний фундамент, разветвленная, сложная система, содержащая саму его суть. То, что доступно лишь глубоко посвященным, мажоритарным акционерам и менеджерам высшего звена. Между ними идет очень четкая граница, задача которой препятствовать любому несанкционированному проникновению в «подземную часть».
Удивительно, как разнятся внешняя оболочка фашизма и его внутреннее естество. Насколько, на первый взгляд, красиво и притягательно первое, столь же неприглядно и отвратительно второе.
Поверхностная надстройка выглядит солидной, основательной, гармоничной. Она и надежная крепость, ограждающая от всех бед и врагов, и благодатный храм, сохраняющий чистоту и покой души, и родной дом с гостеприимным теплым очагом, где все - одна большая семья.
Задача этой конструкции - рекламировать, очаровывать, ослеплять и ловить человеческие души, захватывать умы и сердца. В ней кроется колоссальный, дьявольский магнетизм, ловко цепляющий своих жертв за самые добродетельные черты нашей натуры: любовь к родине, благородство, самоотверженность и смелость. Она меняет сознание, зомбирует людей, причем в удивительно короткий срок: «немцы, бывшие в 1933 году обычным западноевропейским народом, к 1939-му полностью утратили всякие европейские черты»2.
Возведен весь этот «Вавилон» из одного материала - лжи. Фашизм - это всегда ложь, промывание мозгов и нескончаемые потоки пропаганды. Коричневому пиару подчинено абсолютно все: политика, социальная сфера, наука, культура. Все работает лишь с одной целью - бесконечного распространения этой заразы.
В отсутствие серьезного внешнего противодействия порочная система эффективно работает, распыляя свои галлюциногенные споры. Но как только найдется сила, способная постоять за себя и дать отпор, величественная надстройка оказывается лишь тонкой подсохшей коркой. Стоит поднажать, корка лопается и зловонное содержимое этого социально-политического нарыва брызжет наружу.
Конкретный исторический пример по двум элементам этого фасада. В гитлеровской Германии вся нацистская «наука» на поверку оказалась пустышкой, которая тем не менее «эффективно осваивала» колоссальные средства из рейхсбюджета. Подавляющее большинство прикормленных рейхом «экспертов» были на самом деле либо откровенными мошенниками, либо весьма посредственными «специалистами», не способными самостоятельно выдавать приличные результаты и добиваться успеха в свободной, конкурентной академической среде.
Читатель может возразить: а качество немецкой продукции, дороги, возрождение промышленности, танки, самолеты, ракетостроение? Отвечу: качество немецкой продукции было и до Гитлера, и после. Равно как и научные достижения. А что касается промышленности, то после войны германские экспортеры на «мерсах», «бумерах» и «эйрбасах» доехали и долетели туда, куда вермахт с «тиграми», «пантерами» и «мессершмиттами» и не мечтал добраться.
Нацистское искусство, тот самый «здоровый» национал-социалистический реализм, олицетворявший истинно арийские, «расово правильные» ценности, сдулось вместе с беспощадно пиарившим его рейхом. И проблема даже не в самом реализме, а в том, что все конкурирующие течения были запрещены, было уничтожено разнообразие, свободная состязательная среда, необходимая для эволюции и развития.
Как стало очевидным после разгрома нацизма, и наука, и искусство в Третьем рейхе были посажены на цепь, низведены до уровня лагерной овчарки, чтобы охранять режим и задирать его противников. Полноценная творческая и интеллектуальная жизнь в таких условиях была невозможна.
«По плодам их узнаете их», и в этом смысле фашизм абсолютно стерилен. Никакого жизнеспособного наследия научной, творческой и в целом какой-либо созидательной деятельности он не оставляет. Он лишь паразитирует, порабощает и в итоге разрушает уже созданное, превращая в прах все, до чего могут дотянуться его щупальца. И то же искусство, германские реализм и романтизм как культурные направления были обращены им в рабство и в результате дискредитированы.
По мере того, как нацистская Германия увязала в убийственной для нее войне, градус и объем пропаганды нарастали в геометрической прогрессии. Но при этом становилась все более очевидной бессмысленность нацистских лозунгов и обещаний. Громкие слова песни Хорста Весселя, гимна НСДАП: «Der Tag für Freiheit und für Brot bricht an» (наступает день свободы и достатка (хлеба), выглядели уже откровенным издевательством: свободу у немцев отняли еще до войны, а с 1 сентября 1939 года стали отнимать и «хлеб».
Гитлер с Геббельсом из «каждого утюга» в один голос орали: «Великая Германия пробудилась!», «Вы что, хотите, как при Веймарской республике?!» Немцы, может, и не очень хотели, как при Веймаре, но при Веймаре на их головы не падали бомбы, а их родных и близких не убивали на фронте. При Веймаре кофе на столе был настоящий, можно было достать резину, чтобы подбить ботинки, и шерсть, чтобы сшить себе пальто. А в «великой Германии» почему-то стало резко нельзя.
Тут-то и обнажилось истинное лицо режима. Та его подземная часть, скрытая от непосвященных, тот самый идейно-ценностный бункер, в котором изначально прятались фюрер и его приближенные. Все ярче и рельефнее прорисовывались те глубоко порочные черты, которые, в моем понимании, и определяют суть дьявольского феномена.
Нацизм-фашизм есть высшая форма государственного лицемерия, двойных стандартов, коррупции. Проявляется все это прежде всего в скотском отношении власти к человеку. В его основе - отсутствие какого-либо уважения, полное отрицание личности и права индивида быть личностью. Для фашистов человек - расходник, муравей, функция, винтик, юнит в компьютерной игре.
Подобным образом фашистские элиты относятся не только к чужим и к тем, кого они официально назначили врагами и виновниками всех народных бед. Фашизм - это ненависть, презрение и полное пренебрежение своими. Сограждане, о счастье которых якобы денно и нощно думает фюрер, для режима - лишь ресурс власти и не более того, овощи, бездушные массы, не имеющие в государственной системе никаких прав и свобод. В первую очередь свободы выбора как такового. Он «выпускает с конвейера полноценных, усовершенствованных граждан, избавленных от возмутительной привычки думать, что у них есть право жить по своему усмотрению»3.
Нацизм - всегда рабство: тела, духа и интеллекта. Своими многочисленными отростками он влезает, пытается контролировать и регламентировать все сферы человеческого бытия. Он указывает, как работать, как отдыхать, что есть, что носить, что читать, с кем спать, что говорить и как мыслить. Фашизм не скажет: «отпускаю тебя», «выбирай», «ты имеешь право», он скажет: «призываю тебя», «выбора нет», «ты должен».
Проповедуя высокие моральные качества для основной массы неофитов - рядовых граждан, «посвященные» функционеры нацистской системы власти сами напрочь лишены таковых. Причем они совершенно не считают это чем-то порочным. Для нацистов мораль не является четкой, незыблемой категорией, характеризующей поступки человека и, следовательно, самого человека по его поступкам.
Аморальность - это абсолютно все, что исходит от субъектов, назначенных врагами государства. Для этих несчастных сам факт их жизни становится смертельным вызовом нравственному благополучию общества. Аморальность - это когда те, кто не имеет права себе позволять, таки позволяют. Аморальность - это видеть дальше, чем положено, слышать больше, чем дозволено, говорить не то, что разрешено, и вообще мыслить независимо. Да и зачем?
За индивида думает, решает и отвечает его начальник, за этого начальника - руководство более высокого ранга. И так до самого верха. Над ними над всеми - вождь-фюрер как воплощение коллективной совести народа. Фюрер обладает абсолютной непогрешимостью, что бы он себе ни позволил. Он выше и вне оценочных категорий. Чем ближе к вождю, тем выше степень непогрешимости.
Более того, фюрер никогда не ошибается. Ошибки и просчеты - удел нижестоящих. А эти, как правило, бездумно копируя поведение вождя, делегируют ответственность на уровень ниже. И так происходит, пока «вина» не спускается до рядового исполнителя, которому уже не на кого переводить стрелки.
В итоге получается, что во всех бедах нацистского общества крайним всегда оказывается простой человек. Вдобавок к этому пропаганда отовсюду твердит, что в народных бедах виноваты исключительно враги рейха - внешние и внутренние национал-предатели из «пятой колонны».
Следствием этого имеем полное отсутствие в нацистской системе таких понятий, как совесть и индивидуальная ответственность. Гражданину, военному, чиновнику они просто не нужны: проживай свою жизнь в установленном порядке, выполняй приказы четко и своевременно и будет тебе счастье. А за любые отступления от схемы полагается наказание. Поступками людей, таким образом, руководят не внутренний нравственный закон и понимание добра и зла, а тот самый «установленный порядок» и страх - за свое благополучие, здоровье, наконец, жизнь.
И в этом смысле фашизм двуличен, лжив и по сути своей глубоко антирелигиозен. Это абсолютное расчеловечивание, отрицание нашей духовной природы, десакрализация ветхозаветного «образа и подобия», в соответствии с которым мы были сотворены.
Фашистская система - это всегда четкое разделение на своих и чужих, за и против, с нами или против нас. Она не терпит нейтральности, неопределенности. При фашизме третьего не дано. Индивид встраивается в эту систему либо по принуждению, растоптав собственное «я», оставив на ее кровавом алтаре свои совесть и человеческое достоинство. Либо добровольно, неосознанно зомбируясь или же осознанно превращаясь в проводника ее инфернальных эманаций за расширенный доступ к материальным благам. Те, кто не встраивается, становятся париями. Они подлежат обособлению, социальной нейтрализации и в конечном счете физическому уничтожению.
Но и тем, кто «идет верным путем», особо обольщаться тоже не стоит. Система высосет из них все соки и утилизирует, если надо, на какой ступени дьявольской иерархии они бы ни находились. Вопрос только в целесообразности и волюнтаризме вышестоящего руководителя. Их жизнь ничего не значит - «бабы еще нарожают», но лишь для очередной гекатомбы.
Попав единожды в сети фашизма, вольно или невольно, осознанно или по незнанию, назад пути уже нет. Бывших фашистов не бывает: содействие злу мыслью, словом, а тем более делом - несмываемое пятно и проклятие на всю оставшуюся жизнь. Раскаяние не поможет, искупить вину не получится, она будет преследовать до могилы и уйдет только со сменой поколений.
Вообще тем, кому начертано испытание этой дьявольщиной, сильно не повезло. При нацизме человек одновременно инструмент, заложник и жертва его преступлений. А те, кто выживет, еще и будут за все отвечать.
Закончить этот очерк хотелось бы все-таки на позитиве. Не все так безнадежно и мрачно. В любой форме и проявлении нацизм изначально обречен на гибель. Отрицая право на критическое осмысление происходящего, объективный анализ, лишая голоса правду, он сам закладывает фундамент своего неминуемого поражения. Постоянные подгонка фактов под теорию, отсеивание голосов по принципу «только за» создают круговорот интеллектуального инцеста, затягивающего его глубже и глубже в бездну самообмана и самовозвеличивания. Лишенный притока свежей мысли, он задыхается в собственных миазмах.
Немалый вклад в саморазрушение фашистских систем вносят его же кадры, набираемые по принципу «Meine Ehre heißt Treue» (моя честь - верность) из числа «своих» и соглашателей, а также серых посредственностей, которые не в состоянии конкурировать со «своими». Подобное укореняется на всех уровнях власти. Развращенные награбленным у бесправных и беззащитных, привыкшие к тепличным условиям, разучившиеся думать и действовать самостоятельно, в любой критической ситуации, когда нужны смелые, прорывные решения, все они оказываются абсолютно бессильны и бесполезны. Никто из них не встанет на защиту режима, когда на условный «Берлин» начнут наступать условные «советские танки». Они либо разбегутся, либо до последнего будут отсиживаться в фюрербункере, посылая на верную смерть детишек из гитлерюгенда.
Нацизм-фашизм - это паразит, существующий только пожирая других и оставляя за собой реки крови, горы трупов и выжженную землю. Эта экспансия его кормовой базы, к которой в равной степени относятся и свои, и чужие, будет бесконечной, пока не встретит достойного сопротивления. Как только эта экспансия останавливается, нацистский режим, ничего не созидающий в принципе, съедает сам себя. Просто потому, что он ни на что большее не способен. Начинается это снизу, когда под нож идут рядовые функционеры и сочувствующие, и поднимается все выше и выше. Если дошло уже до грызни между высшими чинами и ближайшими приспешниками фюрера, значит, конец близок.
И перспектива тут может быть только одна. Как мастерски было обыграно в фильме «Семнадцать мгновений весны» в сценке в поезде, где генерал вермахта говорит Штирлицу: «Я верю в перспективу. В перспективу скорой гибели. Всех нас, скопом. Это не страшно, поверьте, когда все вместе. И гибель наша будет такой сокрушительной, что память о ней будет ранить сердца еще многих поколений несчастных немцев».
1Эко У. Вечный фашизм // Пять эссе на темы этики / Пер. с итал. Е.А.Костюкевич. СПб.: Симпозиум, 2007. С. 80.
2Кунц К. Совесть нацистов. М.: Ладомир, 2007. С. 33.
3Там же. С. 90.
