ENGLISHТрижды за «короткий» XX век - в 1919, 1945 и 1991 годах - человечество имело все основания сказать: мир уже никогда не будет прежним. Но каким он будет, не знал никто.
Великие иллюзии после Великой войны
После Великой войны кто-то отчаянно надеялся на невозможность повторения пережитого кошмара, кто-то говорил лишь о 20-летней передышке, кто-то прекраснодушно грезил об объединении Европы вокруг идеи полного отказа от войн во имя всеобщего сотрудничества и процветания христианской цивилизации.
Реалисты указывали на опасности, порожденные возникновением государств, в разной степени недовольных Версальской системой и с разной степенью решимости готовых ее пересмотреть, в то время как бенефициары геополитической революции стремились сохранить статус-кво.
В качестве лекарства против ревизионизма предлагалось всякое: то система коллективной безопасности, то региональные союзы (разные версии Локарно и малых антант), то умиротворение Германии и Италии, в том числе с помощью американских денег, уступок в вопросах вооружения и территориальных изменений. Умные, многоопытные политики и дипломаты трудились без устали, зачастую не давая повода усомниться в их искреннем пацифизме. Но им так и не удалось подняться над исторически плотоядными инстинктами своих государств, тем более в ситуации, когда наследие Версаля опутало весь континент паутиной сложнейших многоуровневых противоречий.
Вероятно, все их миротворческие усилия пошли бы прахом и без Гитлера, но его приход к власти именно в той Германии, которая жаждала фюрера почти с физиологическим вожделением, приговорил Европу к войне. Если идею собирания германской нации считали справедливой в основном немцы, то проекту строительства единой фашистской Европы, руководимой святой верой в ее культурное превосходство над всем остальным миром (славяне, евреи, цыгане и др.), сочувствовали очень многие на Западе. И в этом смысле Гитлер был не только уникальным средоточием безумия, человеконенавистничества и расизма, но и «гениальным» проявлением если не тайной сути европейской цивилизации, то уж точно некоторых из ее самых мерзких родимых пятен.
Как писал итальянский историк Эннио Ди Нольфо, «в его фигуре, которая может показаться потомкам даже карикатурной, причудливым образом слились воедино основные мотивы политической и культурной жизни Германии с элементами, относившимися также и к роли Европы в мировой истории» [1]. Наследники именно таких европейских «ценностей», далеко не только немцы по национальности, в немалом количестве и с особым рвением служили в вермахте, СС, различных комиссариатах, ответственных за «окончательное решение» еврейского, русского и других неарийских вопросов. Именно на них лежит проклятье за устроенный ими геноцид народов СССР в годы Великой Отечественной войны. И на тех, кто сегодня открыто считает себя достойными потомками того нацистского интернационала.
Начатая Гитлером с середины 1930-х годов геополитическая контрреволюция в Европе закончилась к 1941 году. Продолжить ее фюрер решил за счет СССР. И это была самоубийственная ошибка. В конце войны он попытался спасти себя путем заключения сепаратного мира с Англией и США, сыграть на старой англосаксонской ненависти к России. И это у германского руководства чуть было не получилось. В Берлине знали, что в Вашингтоне и Лондоне давно уже думали о том, как оградить Европу от советских войск. Чем успешнее они продвигались на запад, тем настойчивее становились Рузвельт и Черчилль в своих тайных и явных усилиях помешать Москве получить ее законные трофеи от победы. Дело дошло до разработки операции «Немыслимое», предполагавшей использование в том числе дивизий вермахта против Красной армии [2].
Когда раздел Европы между союзниками стал неминуемым, американцы и англичане делали все, чтобы урезать сферу советского присутствия до такого минимума, который позволил бы им стать полновластными хозяевами на континенте. Ключевой стала задача не допустить «вторжения варваров в Европу». Ни Рузвельт, ни тем более Трумэн не останавливались перед угрожающими намеками на то, что у них найдутся средства принудить Москву к умеренности. Мало кто прислушивался к трезвым голосам политиков, заявлявших о безосновательности надежд запугать русских [3].
Новая картина мира
После 1945 года карта Европы подверглась исторически беспрецедентной перекройке. Многое в ней категорически не устраивало США. Предпосылки разрушения Ялтинско-Потсдамской системы были заложены в самом ее основании. Англосаксонские элиты рассматривали ее как временный компромисс, призванный обеспечить исторический переход к их глобальной экономической и либерально-идеологической диктатуре. И если ради торжества нового миропорядка потребуется применить против главного оппонента силу, значит, так тому и быть.
Осенью 1945 года американский генерал Джордж Паттон во время посещения одной из воскресных школ обратился к ее восьмилетним ученикам как к солдатам «следующей войны», которая «будет непременно» [3, p. 29]. Его устами говорил не только отъявленный русофоб, но и один из тех политиков, которые не мыслили себе будущего иначе как в образе панамериканского мира. Холодная война была важным этапом в его строительстве. И одновременно способом, суть которого растолковал Джордж Кеннан, заявивший в 1947 году, что «агрессивную» советскую машину можно остановить лишь непреодолимой встречной силой. В качестве таковой он предлагал долгосрочную политику втягивания противника в ситуацию огромного перенапряжения во всех сферах международного соперничества, чтобы в конечном итоге СССР либо рухнул, либо преобразовался в нечто удобное для Запада [4].
Эта фундаментальная стратегия стала для США почти религиозным догматом. Кеннан не был его создателем. Он лишь откровенно выразил то, что имело глубокие исторические корни в англосаксонском менталитете и что вполне подходит под определение «имперская наглость». Эту отнюдь не фигуру речи, а осмысленное мироощущение американцы унаследовали от своей бывшей метрополии и пронесли его через всю свою внешнеполитическую историю [5]. Оно облагораживалось идеалами борьбы за право на «жизнь, свободу и стремление к счастью». Повсеместное их насаждение воспринималось как великая миссия, моральное бремя избранных. Как-то незаметно средствами доставки этих идеалов за пределы США стали авианосцы, бомбардировщики, крупные армейские соединения. «Принуждение к счастью» превратилось в ходовой экспортный товар и фирменный стиль поведения Вашингтона на мировой арене.
«Железный занавес» дал Европе «долгий мир», предмет мечтаний ее философов, и прочные границы почти на полвека при всех очевидных издержках такого сосуществования для международного сотрудничества и взаимопонимания [6]. По обе стороны цивилизационного разлома Восток - Запад царили не только страх, подозрительность, ксенофобия, но и растущий интерес друг к другу, который с 1960-х годов стал выражаться в осторожной надежде на конвергенцию. На официальном уровне всякий компромисс, особенно в идеологической области, отвергался, но тихим явочным порядком он все же проникал в реальную жизнь: что-то мы заимствовали у них, а они у нас. Заимствования с Востока позволили капитализму спастись от преждевременной гибели. А заимствования с Запада, медленно и вкрадчиво растлевая советскую элиту и общество, вели социализм к тому внутреннему краху, который он пророчил оппоненту.
Однако идея конвергенции как орудие подрыва социально-экономического, политического и идеологического фундамента СССР до поры до времени относилась скорее к области академических изысканий. В реальной политике Вашингтона главная ставка делалась на военную силу, ядерное устрашение и утверждение глобального господства. Все более мощным инструментом реализации этой задачи становилась НАТО, сферу ответственности которой США, начиная с администрации Никсона, планировали расширить далеко за пределы евроатлантической зоны [7; 8]. В условиях гонки вооружений, сопровождавшейся нарастанием кризисных явлений внутри противоборствующих формационных систем, возникла потребность в подтверждении незыблемости Ялтинско-Потсдамского порядка, в некоем перестраховочном соглашении, чем и стал хельсинкский Заключительный акт 1975 года. В ряде своих положений он послужил суррогатным замещением мирного договора с Германией, так и не подписанного после ее разгрома.
Казалось, геополитическая конфигурация Европы теперь надежно защищена и от германского реваншизма, и от натовских военных авантюр. И на какое-то время это принесло успокоение и веру в то, что у разрядки есть запас прочности и перспективы. На фоне такого благолепия интеллектуальная обслуга высшего кремлевского сословия, спекулируя на очевидной необходимости экономических реформ, стала исподволь внушать своим боссам мысль о неизбежности еще и кардинальных политико-идеологических преобразований общества ради обретения всех преимуществ тесного сближения с Западом. «Иного не дано», - любили повторять новоявленные гуру молодой советской политологии, карикатурной в своем преклонении перед кумирами и выморочными теориями. Эти люди наивно думали, что они, успевшие вкусить от гостеприимства американских правящих кругов, университетов, мозговых центров, общественных (или иных, не очень общественных) организаций, уже приняты в круг избранных и посвященных.
Похороны разрядки
Однако едва начавшийся праздник единомыслия был омрачен во второй половине 1970-х годов резким похолоданием международного климата, вызванного неожиданно обнаружившимся фактом. Оказывается, СССР и Запад совершенно по-разному толковали вопрос о сферах распространения основных положений Заключительного акта. Советское руководство было, не без основания, в полной уверенности, что он касается только европейского континента, а в других географических зонах остается в силе излюбленный американский принцип «открытых дверей и равных возможностей». Москва не преминула применить его в Африке и Афганистане, где, в отличие от Анголы, Мозамбика, Эфиопии, острейшим образом встала проблема обеспечения безопасности южных рубежей СССР. А Белый дом сделал вид, будто он воспринял это как вопиющее нарушение хельсинкских договоренностей и преднамеренный подрыв разрядки. На самом деле американцы страшно испугались перспективы ослабления своих возможностей в проведении стратегии тотального доминирования в мире.
Это совпало с периодами пребывания у власти в США сначала Картера, а затем Рейгана. Первый, претендуя на роль «морального политика в аморальном мире», отреагировал на то, что он считал советским вызовом, без всякой оглядки на свое теоретическое кредо, в духе самого жесткого прагматизма (недаром ведь рядом был Збигнев Бжезинский). Картер утвердил новый военно-стратегический курс США, основанный на идее признания длительной ядерной войны против СССР как реальной перспективы одержать в ней победу. В рамках такого подхода в 1979 году было принято решение о размещении в странах НАТО ракет средней дальности, которые повисли дамокловым мечом над европейской частью СССР.
Этот же «моралист», снабжая оружием моджахедов и считая, что оно всегда будет стрелять только по советским войскам, бездумно подготовил почву для следующего этапа всемирного джихада, где главной целью уже станут США. И, наконец, еще один его шаг, последствия которого тогда никто не предвидел: «доктрина Картера», провозгласившая Персидский залив зоной американских жизненно важных интересов и содержавшая недвусмысленное пояснение, что в ответ на любую попытку посягнуть на нее будет применена сила. По сути, именно к этой доктрине, а не к «11 сентября», восходят глубинные истоки массированной американской агрессии на Ближнем Востоке. Падение башен-близнецов лишь ускорило неизбежное, став подозрительно своевременным катализатором давно задуманного, отчего, кстати, и возникли различные конспирологические версии [9].
Рейган пошел намного дальше Картера. Один из самых малообразованных президентов США, он с успехом восполнял этот недостаток пронзительной интуицией и волей к действию. Он, как искусный стрелок, умел захватывать в прицел одну цель и держать ее там до полного уничтожения, не обращая никакого внимания на сомнения окружающих в правильности выбора [10]. Смыслом его мировой политики стала концентрация всех сил на стратегии максимально возможного ослабления СССР как «империи зла». Практически ее предполагалось реализовать путем выведения нашей страны на критический уровень международной конфронтации, которая приведет к запредельному перенапряжению, а затем и надрыву ее экономики с соответствующими социально- и морально-деструктивными последствиями. Почти по Кеннану образца 1947 года. (Под конец жизни он помудрел и несколько пересмотрел свои взгляды [11].)
Для Рейгана, как ни удивительно, одним из источников вдохновения на этом пути стал фантастический сюжет из голливудского фильма 1940 года «Убийство в воздухе», где речь идет о лазерной пушке, сбивающей самолеты. Свойственная актерской психологии, зачастую очень схожей с детской, склонность путать действительность с вымыслом, видимо, объясняет тот факт, что неизгладимое впечатление об этой штуковине, как о чем-то реальном, Рейган сохранил на всю жизнь. И тут нужно восхититься ушлыми пентагоновцами, которые, тонко сыграв на воображении президента, внушили ему мысль о возможности создания такого оружия. Тех, кто критиковал этот план, он не слушал [12].
Так родилась программа Стратегической оборонной инициативы (СОИ), сопровождавшаяся «утечкой» информации о том, что против нее нет защиты. Но конспирологическая подоплека этой истории в другом: если М.С.Горбачев не просто притворился, а действительно поверил в изобретение фатального для нас сверхоружия, то почему никто из советского ВПК или научного сообщества не объяснил ему, что, во-первых, до практического применения «гиперболоида» еще очень далеко, а во-вторых, против него есть простейшие, дешевые способы защиты, как об этом много писали специалисты. Или объяснил и не был услышан? Кто бы ни вел здесь свою игру, похоже, провели на мякине тех, кто сам рад был обманываться и остальных обманывал. Под гипнотическим воздействием этого космического пугала мы сдавали одну принципиальную позицию за другой.
В отличие от химеры под аббревиатурой СОИ Америка располагала реальным оружием массового поражения, средства защиты от которого мы глупо и преступно растеряли. Ее мощнейшая пропаганда нанесла сокрушительный удар по трем заранее выбранным направлениям: идеологическое перевоспитание советских правящих элит, методичное пополнение «пятой колонны» за счет «прогрессивно мыслящих» интеллектуалов, возбуждение зависти и недовольства общества, в том числе демонстрацией рыночного изобилия и раскрепощенных нравов по ту сторону «железного занавеса». Смену поколений в кремлевской верхушке Вашингтон расценил как стимул к наращиванию давления.
Эта программа стала для Рейгана почти наваждением, которое порой смущало даже его соратников. По мере углубления внутреннего кризиса в СССР воображение бывшего голливудского актера распалялось. Во второй половине 1980-х годов само по себе ослабление самого могущественного конкурента США на мировой арене стало рассматриваться лишь как «задача-минимум». С появлением неожиданного идеологического союзника в лице М.С.Горбачева в американской внешнеполитической повестке на первый план был выдвинут вопрос о радикальном переформатировании СССР в региональное государство с существенно урезанными границами, с рыночной экономикой, демократией западного образца, новым правящим классом, присягнувшим на верность «общечеловеческим ценностям», и новым русским народом, осознавшим наконец свои наивные заблуждения по поводу дилеммы «быть или иметь». С помощью священных идеалов общества потребления и выращивания праздного класса в СССР Рейган хотел разбить вдребезги фундаментальные духовные опоры русской цивилизации, ее историческое и пространственное единство, ее память о великом прошлом. Иными словами, на обломках старого государства создать такое, которое, в силу своей материальной сытости и морального убожества, лишится всякого желания не то что соперничать, но даже хоть в чем-то перечить единственной сверхдержаве.
Джордж Буш-старший в каком-то смысле оказался еще более наглым, чем Рейган. Когда М.С.Горбачев в отчаянных поисках благорасположения США уже чуть ли не навязывал свои уступки, американский президент совершенно бестактно объявил, что дружбу с «градом на холме» нужно заработать [5, с. 47-48]. Михаилу Сергеевичу ничего не осталось, как принести последнюю жертву на алтарь демократии - себя. И это было бы не страшно, если бы он не прихватил с собой СССР.
Не загоняй противника в угол, и себя вместе с ним
Политику «зарабатывания» продолжил Б.Н.Ельцин, превзойдя в этом своего предшественника. Во многом благодаря именно ему и его агрессивно-либеральному окружению «крестовый поход» якобы против коммунизма, на самом деле против России, обрел поистине эпический размах и в 1991 году увенчался блистательным успехом, неопровержимым доказательством которого стала колоссальная геополитическая катастрофа. Потеряв более 5 млн. квадратных километров, половину населения, громадную и невосполнимую часть природно-ресурсной и производственной базы, СССР исчез с политической карты мира. Сколько бы ни спорили о том, кто подбросил больше хворосту в погребальный костер, ясно, что позднесоветская номенклатура в тесном союзе с доблестной либеральной интеллигенцией, до сих пор гордящейся своим «гражданским подвигом», постаралась на славу, ничуть не меньше заокеанского флагмана свободы.
Не будем повторять приводящую в ужас и представляющуюся сегодня немыслимой историю о том, что происходило с нашей страной в последующие годы. Казалось, сбылась библейская мечта Збигнева Бжезинского: американская гегемония в мире утвердилась против России, за счет России и на обломках России. Хотя наша страна и до этого не раз стояла на краю гибели, в такую зияющую преисподнюю, как в девяностые, она не заглядывала никогда. Но то было еще и время великих исторических уроков, которые Запад преподносил нам надменно, беспощадно, с иезуитской педантичностью. В нем снова обнажилась так и не изжитая сумеречная, зловещая сторона европейского духа. Даже шире - европейской цивилизации. Опьяненные триумфом победители нас просто добивали, предоставляя нам свободу особого рода - свободу мучиться от боли и унижения. А ведь сколько раз твердили миру: не ставьте поверженного противника на колени, позвольте ему сохранить лицо.
Западные страны не проявили к русскому народу элементарного чувства благодарности за то, что посыпалось на них как из рога изобилия и что не могло им пригрезиться в самых упоительных мечтаниях. От российской элиты стали требовать уже не просто непротивления, а самозабвенного участия в дальнейшей дефрагментации постсоветского пространства. США взяли курс на превращение геополитической революции 1990-х годов в перманентную. Аппетит пришел во время еды. Возникло стойкое ощущение, что начатую работу нужно довести до логического конца, который теперь уже виделся в разрушении России как цивилизации. На территории мирового хартленда, где находится ресурсное будущее планеты, не должно быть места для подобной аберрации.
Так третья геополитическая революция переросла в войну цивилизаций, войну на истощение. Видит Бог, не мы ее объявили. Мы лишь приняли вызов. И не могли не принять. Это было мучительное, экзистенциальное, безальтернативное решение. Часть западных элит поспешила усмотреть в нем предвестие своей победы, поскольку считала самой важной предпосылкой успеха втянуть Россию в большой военный конфликт, чтобы не выпускать из него до ее полной капитуляции. И совсем не обязательно на полях сражений. Если они останутся за ней, это даже лучше, поскольку там, на колоссальной территории с головоломными проблемами, будет похоронено будущее России как единой, процветающей, великой державы.
Сегодня идет жесточайшая мировая игра с небывалыми ставками, замысловатыми, непредсказуемыми ходами и неясными перспективами. В ней даже самая блестящая тактическая победа может обернуться стратегическим поражением. Наша фундаментальная задача - напрочь исключить такое стечение обстоятельств, при котором за пирров триумф «на час» придется заплатить самим существованием российской цивилизации. И помнить: перед нами умный, изощренный, безжалостный враг, по-прежнему достойный глубокого изучения и, конечно, признательности за то, что он наконец-то перестал нас обманывать и открыл свое подлинное лицо. Если в результате этой вселенской схватки все внутри России вернется на либерально-олигархические круги своя со всеми вытекающими последствиями, в том числе для нравственного и психического здоровья народа, то, значит, такова наша судьба, которую и на сей раз за нас выбрали другие.
Источники и литература
1. Ди Нольфо Э. История международных отношений. 1918-1999. Т. 1. М.: Логос, 2003. С. 147.
2. Ржешевский О.А. Секретные военные планы У.Черчилля против СССР в мае 1945 г. // Новая и новейшая история. 1999. №3. С. 98-123.
3. LaFeber W. America, Russia, and the Cold War. 7th ed. N.Y.: McGraw-Hill, 1993. P. 15-16, 25-27.
4. «X». The Sources of Soviet Conduct // Foreign Affairs. 1947. July. P. 566-582.
5. Саямов Ю.Н. Имперская наглость в мировой политике как фактор современного состояния международных отношений // Международная жизнь. 2022. №3. С. 41.
6. Gaddis J.L. The Long Peace. Inquiries Into the History of the Cold War. Oxford University Press. 1989. Passim.
7. Schurmann F. The Foreign Politics of Richard Nixon. The Grand Design. University of California, Berkeley. 1987. P. 327-335.
8. Богуславская Ю.К. Дискуссии о расширении сферы ответственности НАТО в администрации Р.Никсона - к разработке концепций «трансформации» альянса после окончания «холодной войны» // Вестник СПбГУ. 2015. Сер. 6. Вып. 2. С. 126.
9. Knight P. Outrageous Conspiracy Theories: Popular and Official Responses to 9/11 in Germany and the United States // New German Critique. 2008. Vol. 35. №1. P. 165-193.
10. Diebel T. Reagan’s Mixed Legacy // Foreign Policy. 1989. №75. P. 51-52.
11. Kennan G. A Fateful Error // The New York Times. 1997. February 5. P. 23.
12. Wills G. Reagan’s America. N.Y., 1987. P. 361.
