Язык и геополитика

Говорят, война – это продолжение политики, только другими средствами. Так же верно, что и язык – это продолжение политики, а древнеримскую пословицу «кто правит, того и религия», смело можно переиначить, указав, «кто правит, того и язык».

Интеллектуальный авторитет страны определяется степенью распространения её языка на сопредельные территории, а степень вовлечённости этих территорий в политическую орбиту крупного государства определяется глубиной проникновения языка этого государства в их культуру.

В последние десятилетия мы становимся свидетелями настоящей «терминологической войны» между Россией и Западом. Западные политологи, прежде всего, из англосаксонских стран, занимаются, чуть ли, не конвейерной разработкой политико-географической и международно-юридической терминологии, применение которой к реалиям российской истории существенно искажает смысл последней.

Чего стоит только термин «оккупация», применяемый к аннексии Советским Союзом стран Прибалтики на основании двухсторонних соглашений! (1). И, хотя «оккупированные» имели равные права и обязанности с «оккупантами» и занимали самые высокие посты во властной иерархии, западные политологи упрямо жонглируют термином «оккупация».

Несколько лет назад знатоки международной политики изобрели очередной акроним – ВИРУС (Венесуэла – Иран - Россия). Поскольку стратегический союз этих трёх держав для Соединённых Штатов крайне нежелателен, саму идею союза решено было «инфицировать», приклеив ярлык ВИРУС. По замыслу автора, американского специалиста по международной политике Шона Гофорта, данный термин должен был ярко и броско продемонстрировать негодную внутреннюю сущность идеи ирано-венесуэльско-российского партнёрства. И, хотя речь не о военно-стратегическом альянсе Каракаса, Тегерана и Москвы, который намеревается вторгнуться на территорию США, а лишь о моделях перехода от мира однополярного к многополярному, в этой словесной «болванке» пропаганды больше, чем здравого смысла: он вмещает агрессивную коннотацию и отсылает к бинарной модели «они» против «нас» (2).

Сегодня вся терминологическая база русской геополитики подвергается семантическим атакам со стороны геополитики англосаксонской, претендующей на звание единственной адекватно описывающей современные реалии. Присвоение какой-либо местности того или иного названия зависит от положения, занимаемого тем, кто называет. Оно отражает пространственное отношение и восприятие субъектом лежащих перед ним географических объектов. В середине ХХ в. британский философ, основатель лингвистической философии Джон Остин в труде «Слово как действие» показал, что  язык – это средство не только описания окружающей нас реальности, но и непосредственного влияния на неё. Это влияние осуществляется т.н. перформативными высказываниями (кратко: перформативами), которые суть высказывания, эквивалентное поступку или действию.

Перформативами являются фразы, типа «я клянусь», «я обещаю», «я делаю то-то и то-то»  и т.п., но это грубое и прямолинейное действие. Такие утверждения равносильны действию, т.е. говорящий информирует окружающих о своих поступках.

Для повышения пропагандистского эффекта прямые перформативы могут заменяться повествовательными предложениями, но в которых подспудно содержится перформативная формула «Сообщаю тебе, что…». Впервые такое расширенное понимание перформативных высказываний сформулировал американский исследователь Джон Росс, указывая, что такая формула содержится во внешне неперформативных высказываниях, которые, тем не менее, по своей внутренней структуре являются как раз перформативами. Умело оперируя подобными фразами, субъект информационной деятельности участвует в создании выгодной ему коммуникативно-социальной реальности.

Эта схема вполне применима к нашей терминологической проблематике. Например, то, что мы называем Прибалтикой, западные эксперты и политики называют «странами Балтии». Термин «Прибалтика» отражает восприятие стран региона, как лежащих у Балтийского моря. Изобретённый же термин «страны Балтии» - это, скорее, идеологический «новодел», главная суть которого подчеркнуть самостоятельность региона, который являет собою цельное регионально-политическое пространство, лежащее не где-то «при», а вполне самостоятельное. Продолжая логическую цепочку,  приходим к выводу, что если регион самостоятелен, ему нет нужды входить в состав иного государства и участвовать в интеграционных процессах. Намёк понятен.

Однако не входить в состав иного государства не означает неучастия в военных блоках, направленных против конкурентов страны-гегемона, которой принадлежит авторство термина. Дробление внутри региона может проходить, как угодно, но сам регион, как целое, должен оставаться спаянным геополитическим организмом, что мы и видим сегодня, когда есть Литва, Латвия и Эстония, чьи локальные интересы могут иногда расходиться, но на глобальном уровне эти страны выступают, как организованное антироссийское трио.

Воды Балтики омывают берега Польши, Германии  и скандинавских стран, но они к странам Балтии не относится, что лишний раз подчёркивает неполноценность термина. Русский термин «Прибалтика», если смотреть на регион с географических позиций России, точнее отражает топонимическую реальность, поскольку Литва, Латвия и Эстония, действительно, лежат, в таком случае, «при Балтике», а Скандинавия, скорее, «над Балтикой».

Привычная для нас Средняя Азия предстаёт из уст иностранных ораторов «Центральной Азией». Если оба словосочетания понимать не в физико-географическом, а политико-географическом смысле, разница существенна.

 Средняя Азия включает в себя Таджикистан, Киргизию, Узбекистан, Казахстан (частично)  и Туркмению – бывшие советские республики. 

Центральная Азия – понятие более широкого объёма, в состав которого входит вся Средняя Азия. Кроме этого, Центральная Азия – это ещё и вся Тува и часть азиатских районов России, и Монголия, и часть Индии, и часть Китая, и часть Ирана, и часть Пакистана, и Афганистан. Среднеазиатские республики, как часть бывшего Советского Союза, таким образом, терминологически вычленяются из послесоветского пространства (тоже неудачный термин), и включаются в более обширный регион, представляющий зону приложения американских интересов.

Наблюдается некритичное отношение российских экспертов к лингвистическим особенностям геополитической терминологии. В СМИ всё чаще «страны Балтии» заменяют «Прибалтику», «Южный Кавказ» заменяет привычное нам «Закавказье» и т.п. Отказ от традиционной терминологии показывает, кто зачинатель моды в этой области знаний, и у стороннего наблюдателя могут возникнуть сомнения относительно интеллектуальной состоятельности русской геополитики, раз уж разработанные ею термины заменяются иными, неместными.

Австрийский философ Людвиг Витгенштейн разрабатывал теорию «языковых игр», и утверждал, что многие философские проблемы суть последствия неверного понимания и употребления слов обыденного языка. Внедрение в общепринятый канон свой геополитической терминологии – это тоже «языковая игра», посыл внешнему миру, импортирование своих смыслов.

Важно не наблюдать пассивно за «фабричным» производством новых словосочетаний, а отстаивать право на собственный интеллектуальный взгляд на карту мира, активно самим вырабатывать соответствующую терминологию, ибо слова суть отражения идей, и веха на полпути от идеи к реальности.

1) «Политолог из России: слово "оккупация" — часть новой войны» (DELFI, 07 февраля 2013)

2) Ben Aris «Virus: Venezuela, Iran and Russia alliance» («Russia Now», 05 May 2010)

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs