Ближний Восток: схватка за лидерство

Большой Ближний Восток с полным на то основанием считается зоной нестабильности. Странам региона присуща высокая милитаризованность, что объясняется высокой конфликтогенностью внутрирегиональных отношений, с одной стороны, и наличием ресурсов для приобретения оружия, с другой.

Долгое время здесь не было местного гегемона - в той или иной степени эти территории контролировались Западом. Сейчас же на лидерство претендуют сразу несколько государств: суннитские Турция и Саудовская Аравия, шиитский Иран. Заявку на участие в этой ярмарке тщеславия подала Доха, относительно недавно - Абу-Даби; обширные виды на Афганистан имеет Исламабад. На другом геополитическом полюсе оказались Ирак, Сирия, Йемен, Ливия – государства, напрямую столкнувшиеся с угрозой фрагментации. Устойчивости региону все это не добавляет.

Эти процессы протекают на фоне ослабления влияния США в этом регионе. Если в 2001 году Кондолиза Райс выдвинула концепцию имплементации (по большей части – силовой) в ближневосточные государства рыночной демократии, то через 15 лет Барак Обама, обращаясь к Конгрессу, констатировал: «Мы не можем пытаться перестраивать любую страну, которая попадает в кризис. Это не лидерство, это гарантия того, что мы увязнем, будем проливать кровь американцев и тратить средства на то, что в конечном счете нас ослабит». [i] Его преемник начал вывод американских войск из стран Ближнего Востока, полагая, что в региональных делах роль «куратора» должна перейти от США к Североатлантическому альянсу. Впрочем, последний, судя по всему, не горит желанием глубоко погружаться в местные проблемы.

А они только множатся.

Идеологическим обоснованием политической экспансии Саудовской Аравии является восприятие королевства в мусульманском мире как носителя «милости Аллаха», именно на эти земли пославшего пророка Мухаммеда, а тому – Коран. Здесь началась проповедь ислама, а сам король носит почетный титул «хранителя двух святынь» - Мекки и Медины. Материальной основой внешней политики королевства служат огромные запасы нефти – кстати, еще один признак «избранности» страны в глазах большинства мусульман.

Исходя из этого, в густо замешанной на религии внешней политике Саудовской Аравии существует иерархия основных направлений. Прежде всего – это связи с «братскими» аравийскими странами; далее – с арабскими странами за пределами полуострова; затем – с остальным мусульманским миром и, наконец, - с международными организциями.

Богатство и авторитет королевства, однако, во многом нивелируются слабостью его силовых структур – тому подтверждение безуспешная пятилетняя война с шиитскими повстанцами в Йемене.

Турция демонстрирует прямо противоположную картину. Основным инструментом ее внешней политики в последние годы является многочисленная и боеспособная армия, держащая в постоянном напряжении правящие режимы в Ираке, Сирии и с недавних пор – противников Правительства национального согласия в Ливии. А еще – Армению, Грецию и Республику Кипр.

Энтузиазма Анкаре добавляет транслируемый Вашингтоном и озвученный авторитетным американским политологом Джорджем Фридманом посыл: «Америка больше не хочет находиться в регионе. Мы ожидаем, что такие страны, как Турция, возьмут на себя ответственность за регион. В противном случае Ближний Восток так и останется в состоянии хаоса».[ii]

Такой подход как нельзя лучше коррелирует с доктриной неоосманизма, ставшей внешнеполитическим кредо нынешнего анкарского режима. Тем не менее отношения с США становятся все более запутанными, а обострение курдской проблемы может подтолкнуть Анкару действовать еще решительнее на сирийском направлении, что чревато новыми конфликтами между двумя союзниками по НАТО.

Впрочем, способность национальной экономики и впредь поддерживать амбиции турецкого руководства в Сирии, Ираке, Ливии, на Африканском Роге, в акватории Восточного Средиземноморья вызывает скепсис у многих специалистов. А главное - сама доктрина неоосманизма не находит понимания в арабском мире. Если для приверженцев идеи построения нового Pax Ottomana османское прошлое – это эпоха стабильности государства и процветания всех подвластных султану народов, то в арабском мире османское наследие расценивается, прежде всего, как колониальное. А говоря о нынешней политике Анкары на Ближнем Востоке и в Магрибе, генеральный секретарь Лиги арабских государств Ахмед Абу аль-Гейт даже заявил, что «действия Турции влияют на национальную безопасность арабских государств и направлены против нее».[iii]

В настоящее время большинство узлов противоречий в регионе в той или иной степени связано с Ираном (и в первую очередь, благодаря усилиям Вашингтона). После свержения шахского режима вышедшая было на первый план парадигма всемирной исламской революции постепенно трансформировалась в идею доминирования Тегерана в ираноязычной и шиитской составляющих мусульманского мира. Отсюда - союзнические отношения с преимущественно алавитским режимом в Сирии, поддержка шиитов в других странах: хазарейцев в Афганистане, хуситов в Йемене, «Хезболлы» в Ливане, единоверных движений в Ираке и странах Персидского залива. Все явственнее проявляется интерес Тегерана к суннитскому, но преимущественно ираноязычному Афганистану в целом.

Активность Ирана сдерживается как антагонистическим противостоянием с Саудовской Аравией и странами, входящими в сферу влияния последней, так и американскими санкциями, оказывающими деструктивное воздействие на иранскую экономику.

Региональные акторы, не всегда способные контролировать свои амбиции, не обладающие достаточными материальными или военными ресурсами для их реализации, тем не менее проводят активную и зачастую рискованную внешнюю политику в отношении соседей. Обострение борьбы за региональное лидерство ведет к общему росту напряженности в силу склонности правящих элит обращаться во внешней политике к силовым методам, вплоть до применения военной силы. Помирить конкурентов не удается – усилия внешних акторов, региональных и международных организаций, предпринимаемые в этом направлении, пока редко приносят ожидаемый результат. Хотя есть и исключения – в Сирии, например, военные действия практически остановлены. Но и здесь сохраняется вероятность новых вспышек насилия.

Вдобавок Международный валютный фонд считает, что экономики стран Ближнего Востока и Северной Африки могут упасть в этом году почти на 6%, что грозит ростом антиправительственных настроений в государствах региона. А внутренняя нестабильность в той или иной стране вполне может спровоцировать региональные державы к вмешательству в ситуацию.

Так что миротворческий потенциал региона оставляет желать лучшего, а в этой связи повышается роль внешних акторов, и далеко не в последнюю очередь - России. Так, по признанию американского журнала The National Interest, «Способность России расширять границы ее влияния на множество стран Ближнего Востока и одновременно оказывать поддержку сразу нескольким конфликтующим сторонам обусловлена ее готовностью вести диалог со всеми сторонами и в нужные моменты брать на себя роль посредника».[iv] Ведь Москва не старается диктовать кому бы то ни было свои правила игры, строит отношения со странами региона на основе общего понимания меняющегося мироустройства и взаимовыгодного экономического сотрудничества в жизненно важных для ее партнеров сферах.

Даже претендующие на региональное лидерство Тегеран и Анкара, несмотря на политическую конкуренцию, для решения своих тактических задач предпочитают координировать действия в регионе с Москвой. Как знать, насколько далеко могло бы в противном случае зайти турецко-иранское соперничество, например, в Сирии?

Мнение автора может не совпадать с позицией Редакции

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs