У президента РФ Владимира Путина были все основания поздравить Никола Пашиняна с результатами недавно завершившегося ереванского саммита Евразийского экономического союза (ЕАЭС): по результатам его работы был принят ряд перспективных решений, а Иран, Сингапур и Узбекистан в той или иной степени стали ближе к этой международной организации.
Тенденция к образованию различного рода экономических объединений в условиях глобализации и постоянного нарастания конкуренции наблюдается во всем мире, но причины этого процесса на евразийском пространстве коренятся далеко не только в экономической плоскости, но имеют экзистенциальный характер.
В свое время «предательство» западнохристианских держав, вставших в Крымской войне на сторону Османской империи, безоговорочно воспринимавшейся как сила, враждебная христианскому миру, стало неприятным потрясением для российского социума, и прежде всего, для элиты Российской империи, на протяжении всего XVIII и большей части XIX веков старательно расширявшей «окно в Европу», приоткрытое Петром Великим. Имманентное европейскому сознанию неприятие России в качестве части европейского мира часто трансформировалось в открытую враждебность.
Война продемонстрировала актуальность идеологического и политического раскола христианского мира, начавшегося в 1054 году как разделение Римско-католической и Православной церквей. Сближение России и европейских держав в период и сразу после наполеоновских войн оказалось кратким (и нетипичным) эпизодом в истории отношений Восток-Запад. Впрочем, российский социум вскоре выработал «противоядие», излечившее нанесенную войной психологическую травму: «У России только два союзника: ее армия и флот». Более того, комплекс инаковости по отношению к Европе довольно быстро превратился в предмет гордости для очень значительной части отечественных мыслителей: Н.Я. Данилевского («Россия и Европа»), Л. Н. Толстого («Война и мир»), А.А. Блока («Скифы»)… Список можно продолжать сколь угодно долго.
Если у Данилевского Россия выступает лидером еще только формирующегося славянского «культурно-исторического типа», то классические евразийцы с их идеей «России-Евразии» считали, что культурный код русского народа ближе к тюркскому, нежели к западнославянскому. Правда, проблема разности религий русского и тюркских народов, в большинстве своем мусульманских, евразийцами практически не разрабатывалась.
Грандиозный эксперимент по построению коммунизма в планетарном масштабе еще больше отдалил Россию от Запада, но зато сблизил ее со странами «третьего мира», прежде всего - азиатскими. В 90-е годы Россия снова потянулась было к Западу, но получила недвусмысленный «от ворот поворот».
С той же реакцией на рубеже прошлого и нынешнего столетий столкнулась Турция, также «переработавшая» комплекс отторжения от Запада в предмет гордости. И сегодня, по разным опросам, до 94,5% турок называют США враждебной страной. Антиамериканизм (вкупе с антизападными настроениями) нарастает на большей части Евразийского континента – от Китая до Ближнего Востока.
В свое время евразийцы выдвинули тезис об «идее-правительнице», вокруг которой должна была строиться будущая «Россия-Евразия». Сегодня внешнеполитической парадигмой стран континента становится оттененное постколониальным синдромом большинства из них стремление к более справедливому мировому экономическому порядку. «Рецидивы высокомерных неоколониальных подходов, наделяющие одни страны правом диктовать свою волю другим, отвергаются абсолютным большинством членов мирового сообщества», претендующим на «более значимое участие в принятии ключевых решений», - констатировал в этой связи глава российской дипломатии Сергей Лавров в статье «Мир на перепутье и система международных отношений будущего».[i]
Понятно, что добиться этой цели возможно только объединенными усилиями, развивая интеграцию на евразийском пространстве, где уже создаются комплексные наднациональные интеграционные форматы – АСЕАН, ШОС, Таможенный союз и Единое экономическое пространство (России, Белоруссии, Армения, Киргизия и Казахстана). Пусть сегодня в реализации этих проектов проблем едва ли ни больше, чем успехов, не будем забывать, что пока во многом идет процесс поиска взаимоприемлемого сочетания интересов очень несхожих друг с другом стран (в отличие от Евросоюза), имеющих различную цивилизационную принадлежность. Более того, порой даже конфликтующих между собой по некоторым направлениям.
И все же, при всей специфике у этих стран есть и общие черты: как правило, мощный государственный («общественный») сектор в экономике, давние традиции государственности (в отличие от Европы, не обязательно национальной) и, как следствие, - чуть ли не сакрализация государственной власти. А еще им присуще неприятие западного мировоззрения с его массовой культурой, «рациональной», почти материалистической, религией, и, согласно наиболее жестким критикам Запада, - подменой морали уголовным кодексом. Когда-то, сравнивая Россию и Европу, русский историк М.В. Шахматов утверждал: «Государство правды и правовое государство — два различных миросозерцания: для первого характерен религиозный пафос, для второго — материальные устремления (…).[ii] И эта максима, с определенной скидкой на время, сегодня во многом применима и к другим евразийским социумам.
Начинать интеграцию в наш прагматичный век приходится с поиска общего знаменателя для экономических интересов (тот же Евросоюз, кстати, тоже вырос из Европейского объединения угля и стали). Неслучайно в 2016 году, выступая на Петербургском международном экономическом форуме, российский президент предложил идею создания Большого Евразийского партнерства с участием не только стран СНГ, но и Китая, Индии, Пакистана, Ирана, и других государств.
Россия, вмещающая в себя самые разные этносы и культуры, имеет все основания претендовать на роль «естественного» локомотива евразийской интеграции. По словам турецкого политолога Ферхана Байыра, сегодня «даже правящая в Турции Партия справедливости и развития, которая уходит корнями в политический ислам, сближается с Россией по мере того, как все больше противостоит США… Иран не просто сближается с Россией, а действует совместно с ней во многих сферах в регионе».[iii]
Европа стала самодостаточным (хотя и слабеющим) центром силы еще до своего политического объединения, и Евразия вполне может им стать. Причем, о политическом единстве, в том числе и в будущем, речи, скорее всего, идти не может. Участникам интеграционного процесса в принципе будет достаточно научиться вырабатывать консолидированную реакцию на внешние вызовы - нашли же «общий язык» на сирийском направлении Россия, Турция и Иран.
Бесспорно, дружить и всесторонне сотрудничать полезно всем странам континента (всем остальным странам, кстати, тоже). Но осознание общности интересов, а в эпоху глобализации – и судеб, вряд ли может распространяться на всю географическую Евразию. Так, если говорить о гипотетическом евразийском сообществе как центре силы, придется исключить из него Китай. Он сам по себе - центр силы и ядро отдельной цивилизации. Индия вряд ли проявит большой интерес к тесной интеграции – индостанская цивилизация являет собой яркий пример цивилизации интровертивной, замкнутой на себя.
Но оставив в стороне термин «центр силы», с определенной уверенностью можно сказать, что построение сообщества государств с общим знаменателем экономических интересов на просторах Евразии вполне возможно. И никакое политическое обременение не будет тормозить этот проект, если его участники смогут согласиться с постоянной необходимостью поиска компромиссов на этом пути. Это непросто, но дорогу осилит идущий…
Мнение автора может не совпадать с позицией Редакции
[ii] Шахматов М. В. Подвиг власти (опыт по истории государственных идеалов России). «Евразийский временник». Кн. 3. Берлин, 1923, с. 76.
[iii] https://www.aydinlik.com.tr/macron-ve-dostoyevski-ferhan-bayir-kose-yazilari-eylul-2019
Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.
Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs