Настоящий пастор Шлаг. «Электрик»

Кто не знает пастора Шлага из «Семнадцати мгновений весны»?! Кто не помнит, как весной 1945 года персонаж Ростислава Плятта ковылял, бедолага, на лыжах из Германии в Швейцарию, только догадываясь, что отправивший его туда Штирлиц был не немецким патриотом, а сотрудником советской разведки?

А был ли и настоящий такой пастор? Был! Только не немец, а голландец. И через границу перебрался не на лыжах, а на самолёте. А ещё - летел не из Германии в Швейцарию, а из Англии в Бельгию. Да и на СССР работал - вполне осознанно. Звали его Ион Вильям Круйт.

Возможно, кто-то из подписчиков журнала «Международной жизнь» сейчас вспомнил специальный телерепортаж, который автор этих строк и европейский собкор ВГТРК Анастасия Попова выдали в эфир к 75-летию подвига Круйта.[1] Но не спешите откладывать эту статью, думая, что уже всё знаете!

К счастью, в нашем телевизионном расследовании мы ничего не напутали, но уже после эфира важнейших уточнений к этой истории добавила Служба внешней разведки России. Увидев, сколько всего мы «нарыли», сопоставив рассекреченные материалы из британских Национальных архивов (TNA), фондов Коминтерна в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) и даже из архива музея-усадьбы в Ясной Поляне (!), в СВР ответили на запрос из ВГТРК и рассекретили документы, которые проливают на эту историю новый свет.

Фрагментарное и часто довольно путаное, что было известно о пасторе Круйте на Западе, теперь становится цельным рассказом.

ИЗНАЧАЛЬНЫЕ ЗАГАДКИ

На Западе интерес к безусловно интригующей фигуре Круйта обнаружился после того, как в TNA в Лондоне был рассекречен большой массив документов, связанных с совместной англо-советской операцией «Ледоруб» по заброске в 1941-1944 гг. агентов-нелегалов из СССР через Британию за Ла-Манш. Если кто не знает, операция «Ледоруб» была следствием уникального соглашения о сотрудничестве, на которое в августе 1941 г. очень оперативно (во всех смыслах) вышли разведка советского НКВД и головная британская «контора» по организации саботажа и диверсий в тылу врага, официально известная, как SpecialOperationsExecutive (SOE).[2] В рамках этой операции в оккупированную нацистами Европу засылались посланцы как политической разведки НКВД, так и военной разведки Красной армии, ГРУ. В любом случае, как при перекрестном изучении личных дел этих людей в TNA и РГАСПИ выяснили я и мой английский друг-историк Бернард О’Коннор, абсолютное большинство из них были совершенно точно рекрутированы из Коминтерна.[3]

Одна из подопераций схемы «Ледоруб» была названа «Бургундское» и касалась того, что 24 июня 1942 г. с самолёта «Галифакс» британских королевских ВВС на поле у бельгийской деревни Юи под Льежем был сброшен на парашюте тот, кого из СССР в Англию прислали под именем «фон Крумин».[4] Англичане на время его «транзита» в Соединённом Королевстве выправили удостоверение личности на имя нейтрала-швейцарца Jean Philippe Cаstaigne”.[5] То был тот самый пастор Круйт.

Когда эта информация была рассекречена в Лондоне, сознание западных исследователей сразу поразило то, что в свои 63 года Круйт был, получается, самым возрастным парашютистом не только среди участников операции «Ледоруб», но и всей войны.

Еще одной уникальной отличительной особенностью этой операции было то, что за несколько дней до этого, в рамках подоперации «Барсак», в соседнюю Голландию был заброшен сын «фон Крумина» Нико.[6]

Наконец, эти два эпизода операции «Ледоруб» приобрели на Западе особое звучание по ещё одной причине. Несмотря на то, что какие-либо документы советской разведки по схеме «Ледоруб» были рассекречены только в этом году, ещё в 1970-х на Западе вышли одни очень важные мемуары. Написал их тот, кого называли «большим боссом» советской разведсети «Красная капелла». И он, Леопольд Треппер, писал: «Вильям Круйт, член голландской группы, десантированный в возрасте шестидесяти трех лет, схвачен тотчас же после своего приземления. Он проглатывает пилюлю с цианистым калием, но выживает. Гестапо пытает его, чтобы узнать, кто второй парашютист, высаженный одновременно с ним. Но он молчит, и тогда немцы волокут его в морг и срывают простыню с трупа его спутника. Это его собственный сын, убитый в момент приземления».[7]

На самом деле, как будет показано, Круйт-старший не был схвачен сразу при приземлении, а Круйт-младший дожил до 1954 г. (по уму, о Нико надо писать отдельную статью, что надеюсь, и будет сделано). Зачем же Треппер «похоронил» младшего и сразу же «арестовал» старшего?

В своей недавней книге британский исследователь Стивен Тайас напоминает, что, несмотря на послевоенный скандальный разрыв Треппера с официальными коммунистическими властями стран соцлагеря, на Западе его всё-таки считали чуть ли не тройным агентом.[8] В своей книге о «Красной капелле» французский историк Гийом Буржуа предполагает, что Треппер специально вносил путаницу, направляя по ложному следу тех, кто хотел побольше узнать о Нико Круйте, продолжившим жить в Голландии и после войны.[9]

Как бы то ни было, Леопольд Треппер не переставал подчёркивать, что он и его разведсеть «Красная капелла» – это не НКВД, а военная разведка. То есть, получается, что коли Треппер писал о Круйтах, то они были из ГРУ.

Вот и в послевоенном расследовании британских спецслужб по поводу судьбу Круйта-отца сначала было написано, что «из предыдущих сведений мы думали, что немцы полностью ошибались, ассоциируя [его] с “Красной капеллой”»[10], но вскоре в нём в Лондоне предположили того, кто должен был «усилить сеть Ефремова в Нидерландах»[11]. Для понимания: Ефремов – тот человек, о котором опять же пишет Треппер из ГРУ. А такой въедливый автор, как Стивен Тайас, как о факте рассказывает, что Круйт-сынбыл переброшен на европейский континент по заданию именно ГРУ.[12]

А теперь – противоречия. Во-первых, когда Круйт-отец ещё только прибыли из СССР в Британию в 1942 г., то в SOE посчитали, что он «слишком честный, чтобы быть шпионом»![13] Но это, допустим, он просто выдавал себя за простофилю и наивняка (к этому мы ещё вернёмся).

Во-вторых, в подборке рассекреченных документов, которую в октябре 2018 г. мы в ВГТРК получили из СВР, бумага о командировании Круйта в Архангельск (откуда он дальше плыл на корабле в Британию) – не на бланке. То есть, на первый взгляд, подтверждалась версия о том, что в случае с Круйтом разведуправление НКВД выступало лишь «оператором по логистике», а сам он был из ГРУ. Однако, ниже чёрным по белому в официальной справке из СВР было написано: «Круит Джон-Вильям («Электрик»), 1877 года рождения, голландец, уроженец города Амстердам. Завербован НКВД в 1942 году и направлен через Англию на территорию оккупированной Бельгии».[14]

Итак, Круйт-старший был все-таки не из военной разведки ГРУ, а из политической разведки НКВД! Агент «Электрик»!

Правда, ещё в справке из СВР говорилось, что «с июля 1942 г. сведений в отношении этого иностранца не поступало».[15]

Опять же по пунктам. Во-первых, это – никакая не отписка. Назвав его завербованным иностранцем, в СВР совершенно чётко позиционируют его, как агента-нелегала. Свой-свой был бы назван сотрудником. Это – важное уточнение. Во-вторых, после такого тем более хочется прояснить его судьбу до и после вербовки. А это оказалось – возможным.

ПАСТОРЫ И ПАСТЫРИ

Строго говоря, пастор Круйт – отнюдь не единственный священник, оказавшийся в поле зрения ВЧК-ГПУ-НКВД не как жертва репрессий, а как участник спецопераций.

Понятно, что у нас с вами первым делом в памяти всплывает незабвенный пастор Шлаг. Воплотивший его кинообраз актёр Ростислав Плятт говорил в интервью «Литературной газете», что играл «честного немца, одного из тех людей, которые строят сегодняшнюю Германию».[16] Допустим. Но не менее интересно, что режиссёр-постановщик «Семнадцати мгновений весны» Татьяна Лиознова наделила персонажа Плятта чертами священников сразу нескольких ветвей христианства. Например, в 4-й серии фильма Шлаг - в долгополом сюртуке с белым воротничком и брюках. То есть, пастор-протестант. Но в той же серии на обложке следственной папки написано: «Дело на Шлага Фрица католического священника». Похоже, это - не ляп. Похоже, это - сознательное смешение. Почему? Потому что кроме пастора-кальвиниста Круйта у Шлага всё-таки были и другие прообразы.

Один из них – ещё и православный батюшка. Ещё в 1920-е годы с ГПУ сошёлся  епископ Ратмиров, который в годы войны обучил выдавать себя за священников офицеров НКВД Иванова и Михеева, работавшим под его «прикрытием» в оккупированном немцами Калинине – пусть в сегодняшней Твери о нём особенно и не помнят. Но сразу после войны, по приказу Сталина, его наградили золотыми часами и медалью.[17]

Священники-помощники СССР из числа западных христиан? Были и такие. И в Коминтерне, и в собственно разведке. Например, не кто-нибудь, а Судоплатов в числе ещё довоенных агентов-нелегалов называет работавшего в Англии и Франции католического священника-венгра Теодора Мали.[18]

В то же время, в историю вошёл и немецкий священник-протестант Дитрих Бонхоффер, у которого также были обширные связи именно в церковных кругах вне Германии и который с приходом нацистов к власти развернул целую церковную кампанию сопротивления. Впрочем, в отличие от Шлага, пастор Бонхоффер весной 1945 г. не покинул рейх, а будучи обвинённым по делу о покушении на фюрера и пройдя тюрьмы и концлагеря, был повешен.[19] К тому же, он ни дня не проработал на Советский Союз.

В этом смысле пастор Круйт, которому посвящена эта статья, занимает поистине особую нишу. Не лыжник, а парашютист. А если когда-то и пацифист, то ставший, может, и не воинствующим атеистом, но ещё каким боевитым коммунистом.

ПАСТОР-КОММУНИСТ

Круйт, Ион Вильям (в Коминтерне к этому добавляли ещё и отчество «Германович»[20]), родился 8 сентября 1877 в Амстердаме.[21] Четвёртый из пяти детей, в 1901 г. он женился на дочери лютеранского пастора. Звали её Катерина и ей предстояло стать не только его женой, но и той, кто иной раз будет идти впереди мужа в плане идейных исканий. Уже на следующий год после женитьбы Круйт записался в Христианскую гимназию в Утрехте. В 1907 г. там же, в Утрехте, он проходит курс теологии и становится священником Голландской Реформисткой (кальвинисткой) церкви.

В том же году в Нидерландах была учреждена Лига Христианских Социалистов (BCS). Политико-философские изыскания этих, как сказали бы сегодня, «прогрессистов», были - своеобразны. С одной стороны, они распевали церковные гимны. С другой стороны, в одну «корзину» сложили такие идеи, как равенство полов и упразднение монархии, минимальный размер оплаты труда и право на отказ от военной службы, а также независимость для голландской Ост-Индии.[22] Иными словами, в лице Круйта и его единомышленников по BCS мы имеем тот занятный тип европейца начала ХХ века, который искал, как ему казалось, социального прогресса, боясь, тем не менее, окончательно порвать с консервативной традицией, каковая уже много столетий наличествовала в церкви.

В 1913 г. Круйта отправили служить в город Геннеп в провинции Лимбург.[23] Важная деталь: большинство прихожан там были не кальвинистами, а католиками.[24] То есть, протестантская церковь видела в Круйте того, кто и ряды паствы сплотит, и по возможности станет и миссионером. Как же это напоминает то, чем он будет заниматься потом! Собственно, по иронии судьбы, не церковь ли ковала из Круйта будущего миссионера-коммуниста?! Но уже и в свой церковный период Круйт исходил уже из более широкой повестки.

«Лакмусовой бумажкой» стало отношение супругов к разразившейся вскоре Первой мировой войне. Если Нидерланды оставались прагматически нейтральными, пытаясь вывести свои финансы, торговлю и колонии из-под удара враждующих сторон, то Круйты сдабривали свои антивоенные статьи, скажем так, потусторонними концепциями. Если конкретно, то пастор Круйт увлёкся пацифизмом, «непротивлением злу насилием»  Льва Толстого. А его жена Катерина превозносила уже и… Розу Люксембург.[25] Та как раз в тот период порвала с германскими социал-демократами, поддержавшими в войне своё национальное правительство, и основала группу «Спартак», ставшую фундаментом для создания и германской компартии, и всемирного Коминтерна (вместе с российскими коммунистами).

К концу войны «русская составляющая» тем более чётко прослеживается и в деятельности пастора Круйта: он выступал за лучшие условия содержания в лагере Хардервийк, куда голландские власти интернировали россиян для пресечения большевистской пропаганды. В тот период Круйт сошёлся с Максимом Литвиновым, который тогда представлял интересы большевиков в Европе.[26] В сентября 1920 г. Круйт, как следует из переписки МИ-5 в TNA, был назначен Москвой своим представителем по вопросу о пленных.[27]

В 1918 г. Первая мировая война закончилась для Круйта тем, что он стал ещё и… депутатом голландского парламента.

ПАСТОР-ДЕПУТАТ

Факт избрания Круйта в парламент Нидерландов зафиксирован и в его личном деле в Коминтерне.[28] Однако детали его пребывания в голландских депутатах больше известны по западным источникам.

Начнём с того, что те выборы в Нидерландах стали первыми основанными на всеобщем избирательном праве для мужчин и пропорциональной системе. Порог прохождения в парламент для партий составлял всего полпроцента. Именно это позволило создать в нижней палате голландского парламента так называемую «Революционно-социалистическую фракцию». В неё вошли единственный депутат от BCS (Круйт), один парламентарий-социалист и двое депутатов, прошедших от социал-демократической партии. Про последнюю, впрочем, стоит заметить, что значительная часть её «клира» стояла на куда более радикальных позициях, чем просто социал-демократических. В частности, одним из двух её депутатов стал будущий лидер голландских коммунистов Давид Вейнкооп. С ним Круйт немедленно близко сошёлся, (возможно, кстати, сказался тот факт, что Вейнкооп, будучи сыном раввина, мог поддержать разговор о пересечениях марксистского и божественного).

Сейчас трудно сказать, было это следствием разговоров Круйта с Вейнкоопом или общей радикализации тогдашней политической жизни в Европе, но пастор начал стремительный дрейф влево. Он даже стал проталкивать идею о том, чтобы его BCS вошла в Коминтерн. 

Похоже, однопартийцы Круйта оставались всё-таки людьми богобоязненными, и эта его «паства» на переход в Коминтерн не соглашались. Удивляться этому не приходится: из России, где коммунисты приступили к практическому осуществлению своих теорий, как раз стали приходить новости о гонениях на церковь.

Именно сюжет о членстве-нечленстве голландских христианских социалистов в Коммунистическом Интернационале стал одним из первых, зафиксированных в деле, которое на голландца Круйта завели и в… британской службе безопасности.[29] Действительно, ещё с начала 1920-х годов Круйт оказался под лупой МИ-5. Не так давно его личное дело было рассекречено.

Например, в этом деле содержится доклад в Лондон из норвежской Христиании (ныне Осло) о том, что сам Круйт всё-таки предпринял сближение с Коминтерном – пусть и в личном качестве. А именно: зафиксировано, что он направлялся «через Трондхейм в сторону берега Мурмана» (то есть, в Заполярную Россию) с тем, чтобы попасть на II Конгресс Коммунистического Интернационала.[30]

Удивительно, но в справке о Круйте, составленной в самом Коминтерне, его приезд на II Конгресс в Петроград не упоминается (хотя, как мы увидим, в России есть документальное свидетельство его пребывания в тот период в стране как таковой). Зато в документе ИККИ записано, что Круйт «был приглашен в качестве гостя на конгресс 1921 года».[31]

Больше того, по данным, которым оперируют голландские СМИ, пастор побывал и на вообще учредительном сборе «всемирной компартии» в 1919 г.[32] При этом, эта версия сопровождается, как кажется, весьма конкретными, а оттого ещё более убедительными подробностями: что «итальянские делегаты выразили изумление самой постановке вопроса о «христианском социализме», что «Карл Радек высмеял BCS как организацию попов» и что единственными, кто понял политические идеи Круйта» были советский нарком просвещения Анатолий Луначарский, Жюль Эмбер-Дро и Павел Бирюков. В последнем случае речь вообще-то идёт не о коммунисте, а о биографе Льва Толстого. Как и он оказался в орбите Коминтерна? Про это поговорим ещё отдельно. Пока же заметим, что, согласно голландским источникам, на Конгрессе Коминтерна пастор Круйт познакомился ещё и с самим вождём, с Лениным.[33]

С одной стороны, всё сходится. Вот, и приехав в 1942 г. в Англию и общаясь с офицерами SOE, Круйт упоминал своё знакомство с Лениным.[34] С другой стороны, известно, что когда Круйт стал на Конгрессе Коминтерна выяснять для себя вопрос о совместимости идей коммунизма и «толстовства», то сам ли Ленин или Бирюков предложили ему съездить в имение Толстого в Ясной Поляне. В голландских публикациях отмечается, что там его приняла дочь писателя Александра Львовна Толстая, которая уверила его, что большевики не тронули усадьбу. Выходит, что именно после этого разговора пастор убедился в том, что дело Толстого живо и вернулся в Голландию совершенно окрылённым.[35] И вот здесь – нестыковка. И ладно бы только идеологическая.

ПАЛОМНИЧЕСТВО В ЯСНУЮ ПОЛЯНУ

Итак, мы имеем дело с отрадным для любого человека желанием посетить усадьбу, где были написаны «Война и мир» и «Анна Каренина». Больше того, мы имеем ситуацию, при которой речь идёт о завидном индивидуальном туре.

Экскурсант – наверное, несколько экзальтированный (и точно идейный) интурист, похоже, ещё больше, чем литературным, интересующийся политико-философским наследием великого русского писателя. Организаторы тура – то ли глава революционного правительства страны-хозяйки (Ленин), то ли биограф Толстого (Бирюков). Принимающая сторона – трепетная хранительница наследия гения в лице его дочери.

Что же смущает?

ВЕРСИЯ ПРО 1919 ГОД

По идее, почему бы Круйту было и не посетить Ясную Поляну в 1919 г.? Конечно, музея там ещё не было, но усадьба – стояла. Смущает то, что про возможную поездку Круйта в советскую Россию в 1919 г. голландские исследователи приводят ещё и ту деталь, что пастор-депутат тогда добрался даже до Саратова на Волге.[36] Вроде бы такая конкретика должна только подтверждать корректность рассказа. Но именно что «вроде бы».

Проблема состоит в том, что весной 1919 г. именно через Поволжье на большевиков наступали армии Колчака. Местом его соединения с Деникиным, который наступал с Юга, рассматривался как раз Саратов. В самом Саратове, оказавшемся на критически важном перекрестке, в тот год прошли репрессии против духовенства. Отправка туда и тогда иностранного христианского социалиста-пастора, которого ещё только предстояло убедить в совместимости коммунизма и «толстовства», представляется всё-таки весьма сомнительной.

Перейдём поэтому на вариант с паломничеством Круйта в Ясную Поляну со II Конгресса Коминтерна в 1920 г. Напомним: именно в тот год на пересадке в Норвегии пастора-депутата засекли в МИ-5. Может, знакомство Круйта с Лениным и поездка в усадьбу Толстого пришлась всё-таки на тот год?

ВЕРСИЯ ПРО 1920 ГОД

Бинго! В регистре Ясной Поляны есть запись о визите 11 июля 1920 г. группы делегатов, как там написано, «Второго съезда Коммунистического интернационала». Простим хранителям наследия Толстого незнание разницы между съездом (партии) и конгрессом (Коминтерна). Зато под номером 1020 в их скрупулёзных записях посетителей видим «J.W. Kruyt» из Утрехта. Все сомнения тем более развеваются, когда видишь, как обозначена его профессия: “M.P.”. То есть “Member of Parliament”. То есть депутат. А, значит, «наш с вами» Круйт!

[37]

Казалось бы, что ещё нужно в плане ответа на вопрос, когда точно Круйт побывал в Ясной Поляне? Но!

И здесь кое-что всё-таки смущает. Во-первых, Конгресс Коминтерна 1920 года прошёл в августе, а поездка коминтерновцев в Ясную Поляну – в июле. Соответственно, это явно был не тот визит Круйта, который мог быть инспирирован Лениным. Как же тогда Круйт мог оказаться в музее-усадьбе Толстого до Конгресса?

Во-вторых, в 1942 г. Круйта в Лондон привёз, конечно, НКВД. Но в 1920 г. он, насколько можно понять, к советским спецслужбам отношения ещё не имел. Между тем, кроме как будучи сотрудниками спецслужб, при всём желании в тот год к Александре Львовне Толстой ни пастор Круйт, ни кто-либо ещё приехать не могли.

Дело в том, что весной 1920 г. (то есть, до прибытия Круйта в Ясную Поляну в июле) Александра Толстая была арестована ВЧК. Её судили по так называемому делу «Тактического центра». На заседании славного Верховного революционного трибунала РСФСР она заявила, что лишь ставила самовар для участников совещаний недовольных советской властью. Но ей всё равно, со всей революционной принципиальностью, «влепили» три года. По этому поводу Александр Хирьяков в своей поэме «Страшный заговор, или Торжество советской власти» писал:

«Тушите свой гражданский жар
В стране, где смелую девицу
Ввергают в тесную темницу
За то, что ставит самовар».

Отбывала Александра Толстая свой срок в лагере Новоспасского монастыря. Ну, не туда ведь к ней ездил Круйт?! Ну, не при посещении же монастыря, переделанного в тюрьму, было пастору Круйту прийти к выводу о совместимости толстовства с коммунизмом?

Когда же могла состояться такая поездка Круйта с Конгресса Коминтерна в Ясную Поляну, что он мог встретиться ещё и с Александрой Львовной Толстой?

ВЕРСИЯ ПРО 1921 ГОД

Думается, Круйт должен был побывать в Ясной Поляне дважды: в 1920 и 1921 году. Почему?

Итак, ещё раз: III Конгресс Коминтерна (присутствие на котором Круйта подтверждено документами ИККИ) проходил в июне-июле 1921 года. А как раз 10 июня решением ВЦИК в усадьбе, где жил писатель, был создан его музей. Первыми директорами музея были сын писателя Сергей и та самая дочь Александра (в конце 1920 г. она была досрочно освобождена из застенков ВЧК по ходатайству крестьян Ясной Поляны). То есть, в 1921 г. Круйт мог не просто посетить место, где Толстой написал все свои произведения, но и физически увидеться с дочерью писателя.

Как ни странно, пподтверждением версии о визите Круйта к Александре Львовне Толстой в 1921 г. является имеющаяся в западных публикациях путаница с тем, отправил его в Ясную Поляну Ленин или Бирюков. Дело в том, что как раз в следующем 1922 г. в России вышел последний том биографии графа-бунтаря пера того самого Павла Бирюкова. Между тем, дух Толстого от Бирюкова, конечно же, отличался от уже канонического для советской России произведения Ленина «Толстой как зеркало русской революции». Соответственно, Бирюков, будучи знакомым с Лениным ещё до всех революционных событий, просто обязан был попытаться оказаться в окружении вождя, чтобы добиться гарантий выхода своей книги, становившейся всё более и более сомнительной с точки зрения цензурного канона. Вот, в этих-то обстоятельствах они (Бирюков и Ленин) и могли все вместе видеться с Круйтом (которого уж кто-то из них, но отправил в Ясную Поляну к теперь уже освобождённой Александре Львовне).

ПОЧЕМУ ЭТО ВАЖНО?

На первый взгляд, ну, какая разница, поехал пастор Круйт в Ясную Поляну в 1919, 1920 или 1921 году?! И всё-таки вопрос – никакой не факультативный.

Как мы помним, 1919 г. – это когда в советской России был «военный коммунизм»: горожан сгоняли в трудовые армии, у крестьян по «продразвёрстке» отбирали все «излишки» и т.п. А вот 1921 г. в российскую историю вошёл не столько III Конгрессом Коминтерна, сколько Х съездом РКП (б), который провозгласил НЭП. Либерализация экономической жизни сопровождалась и, скорее, декоративными, но всё-таки послаблениями (что ли «политическими взятками») для той части российской интеллигенции, которая из патриотических соображений не уехала из страны, но, конечно, уже совершенно осатанела от большевистских экспериментов над здравым смыслом. Открытие на базе усадьбы Толстого государственного музея, назначение его директрисой дочери писателя, освобождённой из заключения, приезд к ней настоящего священника (пусть и голландского, пусть и социалиста) – одна из таких «взяток».

Если паломничество пастора-пацифиста Круйта в Ясную Поляну действительно пришлось на 1921 г., то осознавал ли он, что Ленин благословил его на эту поездку по причинам, имевших к самому Круйту только весьма опосредованное отношение? Осознавал ли пастор, что осуществляет разворот от христианского социализма к воинствующим атеистам-большевикам, явно не ориентируясь во внутрироссийской политической конъюнктуре? Боюсь, что нет…

Между тем, Круйт – проникся. Известно, например, что, когда в тот период он вернулся из поездки в советскую Россию, и на митинге в Нидерландах его спросили, как в этой новой России обстоят дела со здравоохранением, то он ответил, что «в коммунистическом обществе нет больных»….[38] На родине в Голландии его обозвали в том числе «толстовским фиговым листком на коммунистическом терроре».[39] Но он явно считал, что узрел – правильный путь.

Чуть позже Круйт, этот вчерашний пацифист, признает допустимость и целесообразность и некоторого насилия. Ну, ведь для благого дела…

ЯСНАЯ ПОЛЯНА ЧЕРЕЗ ПАУЗУ

Когда Круйт переехал в СССР на постоянное место жительства в 1935 г., по идее, он вполне мог решить вновь посетить Ясную Поляну. А почему бы и нет? Там ведь так красиво и покойно. Да и из Москвы - рукой подать.

Только никакой дочери писателя Круйт там бы уже не застал: в 1929 г. Александра Львовна Толстая была вынуждена эмигрировать, столкнувшись с тем, что её и большевиков представления о прекрасном всё-таки здорово отличались.[40]

СВЯЗНИК И ПОДПОЛЬЩИК. РАЗВЕДЧИК?

В личном деле Круйта-отца в Коминтерне зафиксировано, что в 1921 г. он «был исключен от церкви за революционную деятельность»[41]. В том же году Круйт перешёл в компартию и даже значился четвертым номером в её списке на выборах в нижнюю палату парламент Нидерландов 1922 года. Выборы коммунисты проиграли. Кем же стал Круйт, отойдя от церкви и перестав быть и депутатом?

Довоенный голландский паспорт Круйта (архив СВР).

В досье на Круйта, которое завели в SOE, говорится, что сопровождавшим его британским офицерам он поведал о своём личном знакомстве в межвоенный период не только с Владимиром Лениным, но и с индийцем Джавахарлалом Неру.[42] Между тем, про лидера Индийского национального конгресса, кажется, точно известно, что в Москве он оказался только в 1927 году, когда приезжал на десятилетие прихода к власти большевиков. Однако, Круйта в том году в Москве не было: и по британским сведениям, и по советским источникам, в следующий раз он приехал в СССР только в 1929 году.[43] Значит, с Неру он встречался где-то вне Советского Союза. И это косвенно доказывает, что он, бывший депутат, ещё как держал руку на пульсе европейской политической жизни. И - на самых разных площадках.

Наиболее полно его межвоенный послужной список приведён в его личном деле из архива Коминтерна. Начинаем читать:

«КРУЙТ Ион Германович. Родился 8 сентября 1877 г. в Амстердаме. Член КП Голландии с 1921 г. Член КП Германии с 1922 г.[44] [В том же году] переехал в Берлин и до 1930 г. являлся членом Исполкома Межрабпома. В 1926 г. работал в Голландии для международного пролетарского единства и в бюро «Лига против империализма» («Антиимпериалитическся лига»); 1928-29 руководил в Париже изданием французского иллюстрированного журнала «Ное Регарде».[45]

Досье в TNA к этому добавляет, что по состоянию на 27 августа 1928 года Круйт также возглавил отделение Межрабпома в Берлине, а также был «техническим советником» нидерландской организации «Новая Россия».[46]

Но в британских документах есть и кое-что поинтереснее.

НИКАК НЕ «НАИВНЯК»

Если изучить то заключение в досье на Круйта в МИ-5, где говорится, что его домашние адреса в Нидерландах и Франции использовались для коминтерновской корреспонденции[47], то перед нами уже точно предстаёт вполне состоявшийся связник. Конечно, с одной стороны, всегда можно предположить, что он был лишь пассивным «почтовым ящиком»: получи, передай. Однако, почитаем дальше.

В конце справки кадровиков Коминтерна о его довоенной деятельности за пределами СССР читаем ещё вот что: «1930-1935 – работал в Торгпредстве СССР в Берлине; 1935 – арест гестапо и после непродолжительного заточения временно освобожден; Октябрь 1935 приехал в С[оветский] С[оюз] с согласия партии через Торгпредство».[48] Разве пассивных передатчиков корреспонденции арестовывают? За ними, по идее, лишь следят, чтобы понять, кто к ним приходит.

Почему же был ещё и арест? Вынужден он был покинуть Германию только как коммунист или ещё и как разведчик?

Французский исследователь Гийом Буржуа обращает особое внимание на то, что работа Круйта-старшего в берлинских структурах Коминтерна и в торгпредстве СССР приходится как раз на тот период, когда через эти организации к работе на советскую разведку были привлечены такие знаковые фигуры, как Анри Робинсон (будущий соратник Треппера по «Красной капелле») и Шандор Радо (будущий руководитель резидентуры советской разведки в Швейцарии).[49]

А сам Круйт?! Он за этим только пассивно наблюдал? Скажу так: сугубо пассивным связником он точно не являлся. По крайней мере, можно совершенно точно утверждать, что он безусловно участвовал в подпольной работе. Из материалов Коминтерна: «Во время нелегального периода КП Германии доставлял для нелегальной прессы заграничный материал, который сам переводил».[50]

ЛИЧНОЕ

Как просто было бы судить о человеке только по его послужному списку и его политическим взглядам (пусть даже и меняющимся с годами)! Но у всех нас есть ещё и личная жизнь, которая, конечно же, влияет на наши биографии никак не меньше.

У Круйта-старшего было три супруги. Первую, Катерину, с полными на то основаниями можно назвать и женой, и соратницей. Об этом мы уже писали выше: про то, как, когда его идолом был ещё Лев Толстой, она увлекалась – уже Розой Люксембург. Но в октябре 1922 г. Катерина умерла. Было ей всего сорок шесть лет, а детям – по 19, 17, 15 и 6.[51] Старших тогда забрали к себе родственники, а младший Нико остался с отцом.

Вскоре новой супругой Круйта стала 33-летняя учительница игры на фортепьяно и танцовщица Нелли Денц из Утрехта.[52] В этом браке родились двое сыновей: Джон Вильям («Вим») и Леопольд Фердинанд («Фред»).[53] Забегая вперёд: и эти дети Круйта не поехали за ним в Москву, так как ещё в 1932 г. со своей второй женой пастор-коммунист развёлся.[54]

Третьей его избранницей, с кем он и приехал в СССР, стала немецкая коммунистка Гуштель Шмидт. Кстати, как и его первая жена, она была дочерью священника,[55] но в личном деле Круйта в архиве Коминтерна указывается, что его супруга представлялась сотрудницей НКВД (хотя кадровики ИККИ и признавались, что «достоверность этих решений мы проверить не могли».[56]) То же, конечно, загадочная фигура. Опять же забегая вперёд: в 1941 г. она, как записано у британцев, умерла[57], а, как утверждают голландские журналисты, совершила самоубийство, бросившись в Москва-реку…[58]

АНКЕТНЫЕ ХИТРОСТИ

В Москве Круйтов разместили со всем возможными удобствами и даже пиететом: Круйт-отец был прописан в квартале «Усачёвка», который был специально построен для новой советской элиты (пусть среднего звена) в Хамовниках. Адрес: улица Малые Кочки (ныне Доватора), дом 7, корпус Х, кв. 393.[59]

В 1942 г. со слов Круйта-старшего в SOE запишут, что работал он в Москве в Библиотеке имени Ленина. Эту деталь воспроизводят один за другим западные авторы, кто пишет об этом человеке.[60]

Между тем, разбирая его дело в РГАСПИ, обнаруживаешь, что вообще-то сначала в Москве он был… «полит. цензором Главлита и Наркомпроса»[61] (должность, мягко говоря, только очень-очень относительно библиотечная), а «Анкету для работников литературных переводов» заполнил в другом книжном хранилище: в библиотеке Института мировой литературы (ИМЛ) им. А.М. Горького.

С одной стороны, то, что есть в анкете, заполненной им в ИМЛ, мало, что добавляет к тому, что уже было известно на Западе. Ну, например, он указал, что родным языком считает голландский, а переводить может «из французского, английского, немецкого и скандинавских языков».[62] Вот, и в его деле в SOE отмечается, что он полиглот, «владеет английским, французским, немецким, голландским, фламандским, шведским, норвежским и датским; правда, как большинство людей владеющих многими языками, на всех них он говорит с сильным акцентом, за исключением голландского».[63] В в числе работ, переведённых им, получается, уже и с русского, Круйт отметил первомайскую статью Димитрова. Согласно той же анкете, на голландский он перевёл «Антидюринг» Энгельса, а с голландского – книгу «Меньшевики» Эрнста Фишера.[64]

С другой стороны, в этой анкете ИМЛ Круйт-старший как-то уж совсем лаконично отвечает на те вопросы, которые могли бы выявить в нём больше, чем просто лингвиста. То есть, он вроде бы и говорил правду, но поведал её таким образом, что многое по-настоящему существенное оказалось вроде бы и освещённым, но как бы и в полутени. Например, на вопрос о том, где он учил соответствующие языки, Круйт отвечал «в соответствующих странах и школе».[65] Но в каких? Это расшифровано не было. Между тем, за этой фразой таится интересный поворот: тот, что касается его предыдущих заездов в Великобританию (одна из тех самых «соответствующих» стран с «соответствующей» школой).

Загвоздка в том, что гостем на Британских островах голландский подданный Круйт был лишь отчасти. Первое его имя, Ион, – вполне голландское. А, вот, второе имя «Вильям»… Так ведь его мать, Мария Айда Перкинс, была шотландкой,[66] которая и отправила его в детстве на годик поучиться в школу-интернат в Великобритании.[67]

«Закопав» этот факт в формально правдивую, но крайне общую фразу «в соответствующих странах и школах», Круйт-старший избавляет себя от необходимости объяснять ещё один поворот: на какие деньги он мог ездить по Европе уже в детстве. В данном случае дело в том, что отец Круйта был никакой не пролетарий, а состоятельный голландский газетный издатель.

В принципе, может показаться, что, заполняя анкету в ИМЛ и так осторожничая, Круйт-старший исходил из приобретённого в СССР знания, что лучше не рисковать с какой-то нестандартной информацией вроде своего непролетарского происхождения и не очень-то народного образования. Но ведь кому надо всё про него знали и так: всё это было на него у тех специальных кадровиков, которые заводили личные дела не в невинных библиотеках, а в тех учреждениях, где в ходу были грифы «Секретно» и «Совершенно секретно» (такие грифы типографским образом печатали, например, на папках ИККИ). Вопрос: не они ли, эти специальные кадровики, посоветовали Круйту заполнить анкету в ИМЛ максимально лаконично, ибо библиотечному начальству просто не нужны были лишние знания о человеке, который пересиживал лингвистом, а, на самом деле, был в резерве? А как мы именно из резерва, из «пула» Коминтерна кадры себе набирали - советские спецслужбы.

АДАПТАЦИЯ

Какими бы радикальными взглядами ни проникся Круйт при эпизодических наездах в советскую Россию, та система, с которой он стал сталкиваться в ежедневном режиме, переехав в Советский Союз на ПМЖ, не могла не изменить некоторые его привычки.

Первый пример – из той же анкеты из ИМЛ. Заполнил он её своеобразно и в том смысле, что ответил на, минимум, один вопрос, которого в анкете… не было. А именно: он «вдруг» сам называет себя в анкете обладателем печатной машинки: «Имею машинку и могу записывать свои переводы».[68] Зачем он об этом написал?

Дело в том, что, как помнят российские читатели постарше, вплоть до почти самого заката советской власти во владельцах печатных машинок (особенно незарегистрированных) подозревали тех, кто будет посредством этих аппаратов тиражировать антисоветские материалы: от листовок до запрещенных литературных произведений. Кстати, не зря подозревали: сколько именно на таких машинках было издано «самиздата»! Вот, иной раз и лучше было «нанести упреждающий удар», доложив о наличии машинки самому. Иначе на тебя, как на владельца этого потенциально антисоветского механизма могли – настучать. Фраза о машинке в анкете Круйта-старшего – иллюстрация того, что ему, конечно, пришлось научиться ориентироваться в королевстве кривых зеркал советского социализма.

Вторая примечательная деталь – в справке коминтерновских кадровиков. Своеобразные орфография и пунктуация сохранены:

«В личном деле имеются некоторые заявления, в которых указывается, что одно время проявил чрезмерный интерес к связам троцкистов и к членам семей репрессированных орг. НКВД, пытаясь получить от них сведения.

По сообщению КУЛЬЦ Георга, к жене арестованного УНГЕР Германа явился т. КРУЙТ и задал ей ряд вопросов о семейной их жизни. Жена Унгера рассказывала, что у нее недавно, якобы, была жена Круйта с предложением пригласить к себе разных людей, все расходы связанные с этим обещала ей возместить, так как она работает в НКВД. Достоверность этих решений мы проверить не могли.

По сообщению т. РЕЙХ, КРУЙТ явился также к МАЙЕР Гертруде, муж которой покончил самоубийством в Свердловске.

В 1937 г. приехала в СССР к 20-й годовщине Октябрьской революции делегация из Голландии и с ней секретарь Общества Друзей СССР – ФАН ЛОЕН. КРУЙТ обратился к ЛОЕН с вопросом о связях между троцкистами, находящимися в Голландии и СССР и сообщит ли он об этом в соответствующие инстанции СССР. На его квартире имело место арест знакомого ему ГОФМАНА Рудольфа 10-11 августа 1937 г.

Мотивы этого поведения нам не ясны, сам он говорит, что он считал своей обязанностью коммуниста интересоваться этим».[69]

В сегодняшней Голландии возникла версия о том, что интерес Круйта к семьям репрессированных был и, скажем так, несколько иной природы, чем «обязанность коммуниста интересоваться этим»… О чём идёт речь?

Во-первых, в материале, который о наследии Круйта подготовило голландское радио, есть информация о том, что после ареста в Москве органами НКВД голландского коммуниста Вима де Вита, Круйт якобы пришёл к его жене Аугусте, пытаясь заполучить их квартиру для своей семьи.[70] Во-вторых, в голландской печатной прессе была опубликована информация о том, что Круйт-старший информировал НКВД о «странном поведении» одного немецкого коммуниста, то есть, говоря по-русски, и сам «постукивал», подводя людей под репрессии.[71]

К сожалению, зная нравы сталинской эпохи, ничего такого исключать нельзя. С другой стороны, всё-таки отнесёмся с известной осторожностью к информации из Голландии о том, что в СССР Круйт, получается, и сам «постукивал». Как показывает практика, в случае с коминтерновцами такие эпизоды нередко отображались в документах не только НКВД, но и ИККИ. Однако, в личном деле Круйта-старшего в РГАСПИ ссылок на подобный эпизод нет. Может, ему просто повезло, что его не тронули? А с началом войны такие, как он, конечно же, оказались опять очень нужны.     

СТРАННАЯ ФАМИЛИЯ

Что за странная фамилия, под которой в 1942 году Круйт-старший прибыл из СССР в Британию? Что за такая фамилия «фон Крумин»?

Самый крупный на Западе исследователь истории англо-советского взаимодействия по линии спецслужб Донал O’Салливан считает, что такой псевдоним Круйту мог дать привлекший его к работе на разведку Александр Коротков, который таким образом «вспомнил о своём коллеге по НКВД В.П. Крумине, уничтоженном, как «враг народа» в 1938 году».[72]

Эта версия, в свою очередь, кажется странноватой.

В довоенном НКВД служили несколько человек по фамилии Крумин, но инициалы «В.П.» были только у одного. Однако, про него, про лейтенанта госбезопасности Владимира (Вольдемара) Петровича Крумина, известно, что хотя он и был арестован в 1938 г. и осужден в 1940, он, тем не менее, был освобожден, а к окончанию войны был капитаном интендантской службы и начальником трофейного отделения 51-го стрелкового корпуса 40-й армии.[73] Как же Круйт мог быть назван в память о нём, если он остался жив?

При этом, как мы сказали, в структурах НКВД было еще несколько человек с такой фамилией, но с другими инициалами: Крумин Ян Янович (1897-1938; он как раз точно был расстрелян и покоится на печально знаменитом Бутовском полигоне)[74], младший лейтенант госбезопасности Радецкий-Крумин Карл Петрович (родился в 1893 г., арестован в 1938 г., осужден в 1941 г. на 8 лет ИТЛ, реабилитирован в 1956 г., дата смерти неизвестна)[75] и почётный работник ВЧК-ОГПУ Крумин Фриц Мартынович (родился в 1892 году, погиб в 1931 г. в бою с повстанческим отрядом в Иркутске).[76]

Однако, кроме того, что все подверглись репрессиям, общее у всех перечисленных Круминых – то, что они были латышами. В переводе эта фамилия, кстати, значит «кустик». Но! В НКВД решили вернуть Круйта в Британию с фамилией не просто «Крумин» а с германизированной «фон Крумин». Между тем, таких фамилий в Латвии не бывает! Проводя аналогию с русским и английским языками, это - всё равно, что фамилии «фон Сидоров» или «фон Смит».

Невольно возникает впечатление, что, сознательно присвоив Круйту фамилию-парадокс, в НКВД решили посмотреть, узнают ли в нём британские спецслужбы того, кому въезд в Соединённое Королевство был закрыт ещё в 1925 г.[77] Узнали?

«ПЕРВЫЙ РАЗ ОБ ЭТОМ СЛЫШИМ!»

Узнали! Но когда узнали? Уже только после войны, когда в Лондоне наконец-то сопоставили дело на «фон Крумина», заведённое в 1942 г. в SOE, и дело на Вилли Круйта, которое в МИ-5 пополняли с 1920-х. Конечно, сегодня, когда всё компьютеризировано, такая неувязка совершенно немыслима: достаточно пару кликов, чтобы сопоставить факты, а уж тем более фотографии. Но в 1947 г. во внутриведомственном письме на имя мисс Ф.М. Смолл сотрудника МИ-6 (подпись неразборчива) содержится редкий для официальной переписки восклицательный знак: «Мы впервые об этом слышим!»[78] То есть, впервые слышим, что Круйт был пастором и депутатом.

В SOE разве что догадывались, что перед ними – не просто «само очарование», но и «явно знаменитый человек».[79] Например, такое описание: «Человек очень больших интеллектуальных способностей, который должен быть провёл большую часть своей жизни в переездах по Европе, читая лекции в разных университетах. Учёный по натуре, он, наверное, хорошо известен (он был лично знаком с Лениным и хорошо знает Неру) и его явно беспокоит, что его могу узнать в Англии или Голландии. В детстве он провёл год в школе в Англии, а свой уровень английского поддерживал путём поддержания постоянного контакта с англичанами; его знание английской литературы феноменально».[80]

Зато в поисках ответов на вопросы о прошлом «фон Курмина» в SOE добрались до его… дневника!

ДНЕВНИК КРУЙТА

В этом дневнике – много таких деталей, которые человек моей профессии назовёт «снимабельными». В том смысле, что они пригодились бы при написании кино- или телесценария.

Ну, например, что касается путешествия отца и сына Круйтов из советского Заполярья в Британию, то описано как их «сердечно приветствовали» на борту британского корабля «Бульдог» (кстати, того самого, который до этого захватил немецкую шифровальную машину «Энигма»). Описано, как с этого корабля отец и сын видели айсберги и наблюдали за боем, который немцам дал крейсер «Эдинбург».

Ещё описано пребывание в Англии, где кроме экскурсии (и молитвы!) в соборе Св. Павла были посещение кинематографа, обеды отца с сыном в венгерском, турецком, чешском и итальянском ресторанах и экскурсии в музей восковых фигур мадам Тюссо в Лондоне, а также в художественную галерею Манчестера[81] (там они оказались, когда их отправили на курсы по прыжкам с парашютом; кстати, британские инструкторы отметили, какую смелость проявил и «дедушка»[82]).

Однако, в дневнике ничего не было о задании от советской разведки (кроме адреса, по которому отцу надо было оказаться в Брюсселе). Нет даже настоящих имён отца и сына. То есть, с годами этот «растяпа» и «простофиля» стал очень даже скрытным и осмотрительным, минимум, связником и подпольщиком.

В ночь с 23 на 24 июня 1942 г. Круйт-старший, как отметил пилот, «был на определенном этапе несколько нервным, но сразу прыгнул, когда загорелась зелёная лампочка».[83] Он не знал, что о этого в SOE перепутали его багаж с тем, что было приготовлено до его сына.

И уж в Бельгии он тем более подставился никак не он сам.

ВЫСАДКА. ГОРЬКОЕ «БУРГУНДСКОЕ»

В мае 1942 г. для «Электрика» в НКВД были подготовлены пароли для связи. В этой бумаге он был назван интересно: «нашим человеком, которому нужна помощь»[84]. Пароль для для Круйта был такой: «Мы ничего не видели в Генте».[85]

Ещё из дела «Электрика» в архиве СВР следует, что в Брюсселе ему передавалась хранящаяся на явочной квартире рация Коминтерна.

О том, что было дальше, известно по материалам в TNA. После войны своё расследование этого дела вели бельгийские спецслужбы, передавшие собранные материалы в Лондон.

Итак, высадившись с парашютом у деревни Юи подо Льежем, в столице Бельгии Круйт-старший отправился районе Гансхорен. Там в доме номер 56 по авёню Шарля Пятого жила его ровесница, 63-летняя вдова Мари Пьер, обозначенная в инструкциях от НКВД, как «Мать».[86] К ней, чью фотографию ему показали ещё в Москве, Круйт и пришёл на постой. Её сын Гастон был членом местной компартии, отвоевал в Испании и был убит во время военных действий в Бельгии 1940 года.[87] То есть, куда более надёжная явка? Но сердцу не прикажешь. Она, уже достаточно пожилая дама, лишившаяся мужа и сына, влюбилась в официанта из Антверпена на десять лет себя младше. Звали его Шарль Бокар. Он настолько открыто симпатизировал немцам, что даже носил нацистский значок… В послевоенном отчёте бельгийской полиции, основанном на допросе задержанных гестаповцев, он прямо назван «доносчиком».[88]

Из показаний соседки Мари Пьер и Шарля Бокара, Сезарин Буше, следует, что, когда ночью в квартиру, где прятался Круйт, пришли немцы, им не пришлось туда ломиться. По показаниям Буше, она совершено отчетливо услышала, как госпожа Пьер сказала немцам: «Входите, господа». Ещё Буше добавила: «Потом я увидела, как немцы тащили какого-то мужчину за ноги. Это был тот мужчина, который жил в квартире госпожи Пьер […]. Два немца засунули этого мужчину в автомобиль, который стоял перед домом».[89] Всё та же Буше поведала, как встретилась с Мари Пьер после этого: «Я её встретила на лестничной площадке. Я задала ей вопрос: «Почему убили этого человека?» Она мне ответила с ироничной улыбкой: «Не надо было ему лезть в политику, тогда бы с ним этого не случилось».[90]

Когда в 1946 г. Мари Пьер и Шарль Бокар были допрошены Службой контрразведки бельгийского Министерства юстиции, они всё отрицали.[91] Но точки над “i” расставил допрос, учинённый в начале 1947 г. бельгийцами немцу Георгу Эпштейну, который признался в том, что во время оккупации в Бельгии принимал участие в аресте «парашютиста Круйта». Из его показаний следует, что Круйт пал жертвой того, что французский исследователь Буржуа, на наш взгляд, очень точно назвал «классической непристойностью».[92]

Итак, немцы пришли за Круйтом на рассвете 30 июня 1942 г., в 4.30 утра. Из бельгийских материалов: «Ключ от комнаты находился в двери, с внешней стороны. Замок и петли были предварительно самым тщательным образом смазаны доносчиком для того, чтобы позволить немцам проникнуть в комнату бесшумно. Парашютист был арестован в своей постели».[93] Как было отмечено в протоколе, «это был мужчина высокого роста (1 м 85 см или 1 м 90 см), примерно шестидесяти лет, крепкий, без бороды и лысый». Его одежда, и даже его зубы были самым тщательным образом осмотрены с целью обнаружить яд, который был при нём, но без результата».[94]

Тогда Круйт попросился в туалет. И там он принял яд, который даже непонятно, где, но спрятал. Не теряя времени, немцы подтащили парашютиста к машине и отвезли в больницу Брюгмана, где ему промыли желудок. Позже он был перевезён в карете скорой помощи в больницу люфтваффе, а оттуда был переведён в крепость Бренндок, где содержали и других членов «Красной капеллы».

Насколько известно, как и пастор Шлаг в кино, Круйт, кого бы к нему ни подсаживали в тюрьме и как бы его ни допрашивали, ничего существенного немцам не рассказал. Точнее, он рассказывал им что угодно о своей прошлой жизни, но не выдал никаких секретов о том, с каким заданием направлен в Бельгию.[95]

Жизни его немцы лишили в июле 1943 г. в берлинской тюрьме Моабит.[96]

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs