Политика США в Азиатско-Тихоокеанском регионе: перемены назревают

В последние годы в риторике американских политиков и чиновников, вплоть до уровня президента, на смену традиционному термину Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР) пришло новое выражение: Индо-Тихоокеанский регион. За сменой терминологии все более явственно просматриваются изменения во внешнеполитическом курсе США в целом. Насколько глубокими и долгосрочными окажутся перемены?

По мнению критиков, реакция США на стремительно, подчас буквально в считанные годы меняющийся баланс сил в Азиатско-Тихоокеанском регионе, уже давно далека от реальности. Причем,  началось это задолго до прихода к власти Трампа. Так, все предыдущие администрации, находившиеся у власти после 1991 года, демонстрировали нежелание активизировать реформы мировой экономики и торговли, а также институтов, лежащих в основе современного экономического миропорядка[i].

Заявку на изменение положения вещей сделал Барак Обама. Уже в 2009 году он заявил о своем намерении вернуть Азиатско-Тихоокеанский регион в число приоритетов США. Стратегия «восстановления равновесия» (rebalance strategy) предполагала активизацию политики Соединенных Штатах в тех регионах мира, которые оказались в тени глобальной войны с терроризмом, начатой после 11 сентября 2001 года[ii]. Основной новацией Обамы явилось фактическое признание Китая не просто «риском», который США нужно учитывать в своей политике, но прямой «угрозой» - конечно, не безопасности США, но уже американским интересам. В то же время «амбициозные планы» Обамы по укреплению позиций Соединенных Штатов в «самом динамичном регионе мира» остались по большей части не реализованы. Неопределенность американской политики позволила Китаю превратиться в одну из двух доминирующих держав АТР.

В результате, по мнению влиятельного американского аналитического центра Stratfor, в настоящее время в регионе Тихого океана складывается патовая ситуация. США не стремятся к прямой конфронтации с Китаем. Но в то же время, Вашингтон не желает допустить доминирования в регионе того же Китая или любой другой державы. КНР, в свою очередь, будет не способна бросить стратегический вызов военно-морскому доминированию США в АТР еще, по крайней мере, 10-15 лет. Поэтому «националистическая» риторика Пекина относительно «притязаний на контроль над Южно-Китайским морем» в большей степени преследует внутриполитические цели. Тем не менее, Япония и другие государства Восточной Азии наблюдают за ростом КНР «с нарастающей подозрительностью».

Потенциально, полагают американские эксперты, такая ситуация подталкивает большинство стран региона к более тесному союзу с Америкой. Однако, как отмечает National Interest[iii], все ныне существующие в Большой Азии форматы межгосударственного диалога не позволяют эффективно решать вопросы мира и безопасности. Ни одна межгосударственная организация АТР не включает в себя все страны региона и весь комплекс региональных проблем. Ни одна, по мнению американских аналитиков, не способна привести к общему знаменателю «стремление Китая к региональному доминированию», роль США в качестве азиатской державы, экономические интересы Европы и желание многих стран региона избежать полной зависимости от Пекина.

Нынешняя администрация США пока посылает противоречивые сигналы. С одной стороны, Трамп подтвердил, что Азия – один из трех регионов «жизненно важных интересов» Соединенных Штатов. В ходе саммита АТЭС, состоявшегося в начале ноября, Трамп подчеркнул приверженность «свободе и открытости в Индо-Тихоокеанском регионе». С другой стороны, увлеченность Вашингтона концепцией «Америка прежде всего» (“America first”) оставляет неясным вопрос о том, каким образом Белый дом собирается практически защищать «свободу и открытость» региона, одновременно отказавшись от традиционной для США после 1945 года линии на поддержку свободы торговли. Ведь сделав ставку на «грубый протекционизм», Трамп уже покинул проект Транс-Тихоокеанского партнерства (ТТП) – краеугольный элемент стратегии усиления американского влияния в АТР, выработанной предыдущей администрацией.

Как показывает американский опыт создания альянсов в годы «холодной войны», архитектура межгосударственной безопасности сохраняет устойчивость лишь до тех пор, пока всех ее участников объединяют общие значимые интересы, общий подход к угрозам, а также способность согласовывать взаимные интересы на протяжении длительного времени. По мнению ряда американских экспертов, все перечисленные элементы в АТР «уже имеются». США, со своей стороны, желают не допустить широкомасштабной дестабилизации в одной из важнейших регионов мира. Как и две предыдущие администрации, Белый дом Трампа видит в регионе те же угрозы: необходимость поддерживать конкурентоспособность, в первую очередь, стратегическую, с Китаем. Военную угрозу со стороны КНДР, а также растущую проблему исламского терроризма. К этому добавляется новый приоритет Вашингтона при Трампе - угроза со стороны транснациональной организованной преступности[iv].

Суть стратегии в Азии, контуры которой начинает обозначать нынешнее руководство США, в том, что Вашингтон не планирует проводить политику активного сдерживания, и, тем более, изоляции Китая – поскольку и то, и другое «невозможно и нежелательно» в нынешних условиях глобализации. Вместо этого, Америка намерена сохранять свое присутствие в регионе в качестве «могущественной силы», призванной сглаживать (ameliorate) «негативные последствия дестабилизирующего усиления» КНР[v].

Согласно имеющейся в открытых источниках информации, центральным элементом разрабатываемой стратегии должна стать идея, высказанная несколько лет назад премьер-министром Японии Синдзо Абэ, о «союзе тихоокеанских демократий»[vi]. Япония, Австралия, Индия и Соединенные Штаты должны сформировать центральный элемент, «несущую конструкцию» нового формата региональной «безопасности и стабильности» в Азии. Будет ли «союз демократий» институализирован, и если да, то в какой степени, в настоящее время прогнозировать не берется никто. В годы «холодной войны» в различных частях Азии несколько раз возникали «модели» региональной безопасности с участием США[vii]. И практически все они почили в бозе еще до окончания глобального биполярного противостояния – главным образом, по причине неспособности Вашингтона адекватно учитывать интересы партнеров по соглашениям. Между тем нынешняя инициатива еще более амбициозна. Ее сторонники рассчитывают, что к «союзу демократий» присоединятся (по крайней мере, в формате диалога «четыре плюс») большинство тихоокеанских государств.

Особенно важная роль, что символизирует и смена наименования региона в выступлениях высших американских должностных лиц с «Азиатско-» на «Индо-Тихоокеанский»[viii], отводится развитию стратегических связей с Индией. Действительно, по мнению американских наблюдателей, в последние годы обе страны находят все больше тем в двусторонних отношениях на базе «общей озабоченности стремлением КНР к региональной гегемонии». Индия является третьей по величине экономикой Азии; ядерной державой, имеющей пограничный спор с Китаем. Включение Индии в коалицию под началом США позволило бы создать значимый противовес влиянию Китая без необходимости существенного наращивания американского военного присутствия. Одновременно, по мнению американских экспертов, это бы придало новый импульс социально-экономическому развитию крупнейшей демократии мира, в котором она в настоящее время остро нуждается.[ix]

«Ответом» на китайскую инициативу «Одного пояса, одного пути» могла бы стать американская концепция, «аналогичного характера». Подобная инициатива была бы нацелена на придание новой динамики экономическим связям между максимально возможным числом нынешних союзников США в Азии, на Среднем и Ближнем Востоке. Примером развития отношений в таком направлении уже называют растущую кооперацию между Индией и Израилем. Наконец, важным инструментом «сдерживания» КНР должны стать как уже существующие национальные, так и заявленные на уровне планов совместные, механизмы контроля и ограничения потенциально «враждебных» иностранных инвестиций.

Таким образом, нынешние сигналы со стороны администрации Трампа на азиатском направлении можно интерпретировать как попытку добавить к геополитическим элементам «дообамовского» периода идею развития преимущественно двусторонних торговых отношений с государствами региона. По замыслу Трампа, такая конструкция позволит повысить экономическую отдачу, «монетизировать» отношения с существующими и потенциальными союзниками. Как отмечает известный российский эксперт Федор Лукьянов, поскольку попытка перестройки связей с Китаем чревата опасным и затратным конфликтом, Трамп действует, как кажется, методом проб, нащупывая пределы возможного. Будь то китайское направление, сдерживание/наказание КНДР, или попытки крепче привязать к своей орбите государства региона.[x]

Перспектива появления «азиатской Антанты» или даже «азиатского НАТО» явилась бы, очевидно, весьма и весьма тревожной новостью для Москвы. Сейчас у России имеется потенциал, в том числе институциональный, для продвижения своего видения архитектуры безопасности если не для всей Большой Азии, то, по крайней мере, для её континентальной части. А число потенциальных партнеров России в АТР едва ли уступает таковому у США. Однако практическая проработка и реализация полномасштабной российской стратегии для Азии потребует долгосрочного «интеллектуального лидерства» и дипломатии высочайшего класса.

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs