ENGLISHОфициальный сайт посольства Российской Федерации в Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии// http://www.rusemb.org.uk/
Стивен Сестанович, спецпредставитель США по новым независимым государствам в администрации Президента Билла Клинтона, 4 ноября 2013 года на страницах газеты «Файнэншл таймс» предрек скорый полный провал внешней политики России.
С.Сестанович не скрывает причины такого предсказания, то есть ему просто не нравится успех российской дипломатии, добившейся кардинального улучшения положения дел в реагировании международного сообщества на сирийский кризис. Однако он опускает ряд существенных фактов. Действительно, химическое разоружение Сирии по резолюции 2118 Совета Безопасности ООН представляет собой общий знаменатель для всех, включая Россию и США. Но мы не навязывали этого своим партнерам. То, что сделала Россия, называется демонстрацией лидерства в условиях, когда наши партнеры оказались перед труднейшими, невозможными дилеммами. Великобритания разрешила свою посредством голосования Парламента 29 августа. Администрация Б.Обамы оказалась перед такой же перспективой в Конгрессе. Что важно, так это то, что законодатели в обеих странах отражали превалирующие настроения своего общественного мнения. Более того, именно Британский парламент своим решением первым подтолкнул Президента Б.Обаму «пойти» в Конгресс по Сирии, что в конечном счете и привело к восстановлению единства в СБ ООН.
Как и весной 2003 года, действия России являются частью более широкой дипломатической картины. Десять лет назад Франция и Германия отказались поддержать предоставление мандата СБ ООН ведомой США коалиции на применение силы в Ираке на весьма сомнительных основаниях якобы обладания Ираком ОМУ. На этот раз отличие состоит в том, что верх взяли здравый смысл и принципы. С.Сестанович предпочитает этого не замечать. Для него позиция России как основа для восстановления единства пятерки постоянных членов СБ ООН является причиной крайнего раздражения.
Верно, что Россия всегда выступала за ценности классической дипломатии, включая поиск переговорных решений внутренних и международных конфликтов и строгое соблюдение международного правопорядка. Между прочим, наши западные партнеры на протяжении последних 20 лет, прошедших после окончания холодной войны, методом проб и ошибок, включая опыт войн в Ираке и Афганистане, пришли, хотя и с явной неохотой, к признанию фундаментальной верности такого взгляда на международные отношения.
Это как раз то, что С.Сестанович ни за что не хочет признать. Соответственно, он фокусируется на других вещах, которые, на мой взгляд, вовсе не убедительны. Почему, как он утверждает, якобы осложнение отношений со странами Ближнего Востока, такими как Турция, Саудовская Аравия и государства Персидского залива, указывает на ухудшение перспектив для российской политики в этом регионе? Мы поддерживаем нормальные отношения со всеми, а со многими странами региона у нас дружественные и продуктивные отношения. Недавние переговоры С.В.Лаврова и С.К.Шойгу в Каире наглядное тому свидетельство.
Этот регион находится в муках трансформационных процессов исторического масштаба. Названные страны пытаются управлять ими в своих интересах, сталкиваясь с перспективой того, что эти процессы будут определять их собственное будущее. Мы твердо убеждены, что невмешательство и неприменение силы являются лучшей политикой, что, однако, не означает, что мы должны отказаться от международных усилий по содействию сторонам конфликта найти пути к политическому решению. Идея проведения «Женевы-2», выдвинутая С.В.Лавровым и Дж.Керри, как раз и является проявлением такого подхода. Поэтому его голословное утверждение о том, что позиция Президента В.В.Путина приносит слишком мало пользы всем, явно нуждается в подкреплении фактами.
Что касается евразийской интеграции, то она имеет значение для этого региона, как и других районов мира, в плане экономики и развития. Этот интеграционный проект вписывается в общую тенденцию укрепления регионального уровня управления в эпоху деглобализации. Проблема, скорее, в том, что наши партнеры из Евросоюза не хотят действовать в духе согласованного понимания о фундаментальной совместимости различных интеграционных проектов на евроатлантическом пространстве. Если судить по развитию событий накануне проведения саммита «Восточного партнерства» ЕС в Вильнюсе, возможно, у нас еще есть время для того, чтобы соблюсти это наше общее понимание.
Мне кажется, что реальной проблемой С.Сестановича является его неспособность признать реальности эпохи после окончания холодной войны, будь то многополярность (которая до сих пор остается анафемой в политическом дискурсе США) или формирование полицентричного миропорядка, сетевая или многовекторная дипломатия, выход вопросов развития на первый план в национальной и международной повестках дня или снижение ценности грубой военной силы в мировой политике. В отличие, к примеру, от Джеймса Шерра, который в своей недавней книге по внешней политике России признает, что в своем анализе исходит из западноцентричного взгляда на мир, он фактически руководствуется посылом, что американоцентричный мировой порядок или «благотворная» глобальная империя США - это навечно. И это отдает интеллектуальной нечестностью, тем более что в отличие от начала 1990-х годов с их эйфорией в духе «победы в холодной войне» мы сейчас являемся свидетелями системного кризиса Запада, включая мутацию либерального капитализма в направлении извлечения ренты, будь то в форме суверенного долга, других видов задолженности или различных схем, имеющих целью обеспечить доступ частным инвесторам к средствам налогоплательщика на долгосрочной основе.
Это подводит нас к вопросу о статус-кво, поскольку вся критика России как «ревизионистской державы» (а это следует из статьи С.Сестановича) означает обвинение нашей страны в подрыве этого предполагаемого статус-кво. Но о каком статус-кво может идти речь, когда все говорят о тектонических сдвигах в глобальном ландшафте? Российский посол в Вене в начале XX века П.А.Капнист вовсе не был звездой нашей дипломатии, но ему принадлежит фраза о том, что «поддержание статус-кво не может быть окончательной целью какой-либо политики», что представляется мне универсальной истиной.
Любой статус-кво является иллюзией, и к тому же весьма накладной. У России нет никаких ставок в нынешнем положении дел, если под ним понимать консервирование доминирования Запада в мировой политике, экономике и финансах. Мы озабочены собственным местом в той картине мира, которая формируется вокруг ООН, изначально задуманной как система коллективной безопасности для полицентричного международного порядка. Во времена холодной войны ее функционирование искажалось биполярной конфронтацией, которая, кстати, свидетельствовала о том, что XX век был российско-американским столетием, как то предсказывал А. де Токвиль в своей книге «Демократия в Америке».
Эту книгу часто цитируют в США, но весьма избирательно. Редко упоминается содержание ее критической части. Будучи, разумеется, аристократической критикой американского опыта, включая такие явления, как конформизм, нетерпимость к инакомыслию и доминирование посредственности в общественной жизни и политической элите, она многое объясняет в положении США в наши дни. В частности, почему правительство США и американская элита допустили колоссальную ошибку в оценке реальности после окончания холодной войны, позволив себе увлечься идеями «конца истории» (Ф.Фукуяма, отражая эти настроения, попросту назвал вещи своими именами). С.Сестанович является частью этой элиты и потому должен разделять ответственность за то, что Америку толкнули на путь саморазрушения и самопоражения. Политика администрации Буша лишь сделала это очевидным. Но вина является коллективной и надпартийной. Большинство политологического сообщества США попросту замолчало в годы администрации Буша, надо полагать, из патриотических соображений. В то время как некоторые иностранцы, такие как К.Паттен, публично призывали к аргументированным дебатам.
А.С.Пушкин в проекте своего знаменитого письма П.Я.Чаадаеву от 19 октября 1836 года писал, что книга А. де Токвиля его напугала. Константин Леонтьев в конце XIX века выступил с теорией вторичного упрощения как этапа упадка цивилизации. Личности действительно важны, и американская история доказывает это. Я имею в виду такие личности, как Авраам Линкольн, Ф.Д.Рузвельт и Джон Кеннеди. Эти деятели реально влияли на развитие событий, поскольку являлись сильными личностями, способными и готовыми идти против течения. Все трое прошли через серьезную личную трансформацию.
Сейчас, когда прошло 50 лет со дня убийства Джона Кеннеди, как никогда прежде становится ясным, и это угнетает, что его смерть лишила Америку и мир лучшего будущего. Старая Америка посредством бесплодных и отупляющих возвратных движений, будь то в форме войн, переворотов с помощью разведслужб или явлений, связанных со стремлением к наживе, кооптировала послевоенное поколение в долгий поход страны в направлении нынешнего тупика. Война во Вьетнаме и вся национальная идея, основанная на философии холодной войны, были незаменимым средством подавления в зародыше надежды на радикальную трансформацию американского общества, которую олицетворяло президентство Дж.Кеннеди. Это помогало организовывать общество вокруг оруэлловского потребительского корыта, которое, как предсказывал Александр Пушкин и как стало очевидным в нынешний кризис, должно было когда-нибудь разбиться. Хуже всего то, что те, кто претендуют на то, что владеют Америкой, гарантировали неспособность последующих поколений наработать интеллект, воображение и творческий потенциал, достаточные для реальных перемен. Могу только согласиться с Саймоном Шамой («Файнэншл таймс» от 16-17 ноября) в том, что Джон Кеннеди и его президентство дали превосходный материал для исследования глубинной связи между такими категориями, как красота и правда.
Д-р Роуэн Уильямс (бывший архиепископ Кентерберийский) в своем исследовании «Достоевский…» показывает, почему личность имеет значение. Для того чтобы обладать способностью влиять на развитие событий, человек должен иметь определенный личностный потенциал. Например, князь Мышкин в «Идиоте» не обладает достаточным жизненным опытом и поэтому не может спасти Настасью Филипповну. В данном отношении он так же бессилен, как Николай Ставрогин в «Бесах». Соня в «Преступлении и наказании» обладает этим личностным потенциалом, огромная часть которого представлена ее верой, и помогает Раскольникову найти путь к спасению, которое предполагает покаяние и искупление. Похоже, что эти категории не поддаются пониманию С.Сестановича.
Целиком согласен с д-ром Роуэном Уильямсом в том, что идеи Достоевского в равной мере важны для сферы политики. Так, имманентная незавершенность человеческого потенциала отрицает саму идею конца истории, или последнего слова, до тех пор, пока человек или нация живы. Лоуренс Фридман в свой последней книге «Стратегия» фактически приходит к такому же выводу на уровне практики, начиная с военной стратегии. Я бы добавил, что российская история и идентичность сделали возможным - в различные времена, но всегда вопреки тяжелейшим обстоятельствам - нанести поражение Наполеону и нацистской Германии и, надеюсь, что они сохраняют свое значение для нас и сейчас.
С.Сестанович, кажется, воспринимает как личное оскорбление то, что Россия помогла Вашингтону, когда тот загнал себя в угол. Это великодушие озадачивает его, поскольку, если исходить из его взгляда на Россию, мы должны были бы сделать прямо противоположное, нечто схожее с тем, что сделал Зб.Бжезинский, по его собственному признанию, спровоцировав вторжение Советского Союза в Афганистан. Конечно, мотивы наших действий всегда вызывают у него подозрение, поскольку такое поведение не вписывается в американский стратегический менталитет. Но почему тогда это не может служить свидетельством различий между нами на уровне культуры? В конце концов, в период пребывания С.Сестановича в администрации США мы сделали примерно то же самое, когда помогли американцам по их просьбе найти выход из бесплодной бомбежки Сербии. Позднее Строуб Тэлботт, его начальник в Государственном департаменте, признал в интервью, что внутринатовская солидарность не выдержала бы еще одной недели таких бомбардировок.
Кстати, полезно узнать, что мы получили взамен от наших американских партнеров. Когда наши военные обсуждали в Хельсинки условия и модальности нашего участия в Силах для Косова, была достигнута договоренность - на основе карт - о том, что наша бригада (в составе двух батальонов) будет де-факто контролировать один из секторов Косова. Позднее, уже на местности, выяснилось, что те карты были неточными и что два района дислокации наших батальонов в итоге не составляли неразрывной территории. Таким образом, уже тогда, в Хельсинки, на этапе нашего, казалось бы, совместного военного планирования начался вывод нашей бригады из Косова.
Это может показаться мелочным, но дело в том, что эта мелочность (спрашивается, как это соотносится с претензиями на «большие стратегии») определяла политику США и Запада в отношении России в период после холодной войны. В стремлении добиться своего в конкретных внешнеполитических вопросах, - что, как это неоднократно оказывалось, было в любом случае несостоятельным и представляло врожденное желание продолжать жить в мире, который быстро исчезал, - из поля зрения наших партнеров выпадала фундаментальная цель налаживания сотрудничества с Россией на устойчивой основе равноправия и уважения интересов друг друга.
Д-р Роуэн Уильямс также заключает, что молчание (как понятие, обратное речи) и отказ от сотрудничества являются признаком духовной и в конечном счете физической смерти. Да, Президент Б.Обама отложил свой визит в Россию, но Президент В.В.Путин тем не менее решил переговорить с ним в Санкт-Петербурге. Теперь мы знаем, что из этого разговора родилась идея химического разоружения Сирии.
Этот уход от действительности, который, возможно, не столь институционализирован, как это было в случае с Австро-Венгрией, все же является врожденной характеристикой американской политической элиты. И здесь опять, похоже, поперек стоит Россия. Как писала об иллюзиях Вирджиния Вулф, «тот, кто отнимает у нас наши мечты, лишает нас жизни». Том Грэм (в своей недавней статье в газете «Интернэшнл геральд трибюн», как она тогда называлась) объяснил, почему Россию винят во всех бедах Америки. Имелось в виду, что мы должны признать свое предполагаемое поражение в холодной войне, которое является полным лишь тогда, когда побежденные воспринимают внутреннюю и иную политику своих победителей. То есть отказываются от своего неотъемлемого права на свободу решать за себя и в итоге - на свободу мысли. Лоуренс Фридман в своей книге объясняет эту интуитивную приверженность Запада простым понятиям, не идущим дальше элементарной математики. Порочность этой привязанности мы доказали в 1812 и 1945 годах. Почему сейчас должно быть иначе?
Глава российского Кабинета министров в начале XX века С.Ю.Витте как-то сказал, что «лучший и вернейший союзник России есть время». Это во многом объясняет и нашу внешнеполитическую философию сегодня. В отличие от Сунь Цзы (которого цитирует Лоуренс Фридман) я бы провел параллели с Лао Цзы, его идеями неделания, умеренности и смирения. Если их применить на уровне принятия политических решений, то речь преимущественно будет идти о трезвом анализе и способности воспринимать вещи такими, какими они являются, в особенности определяющие тенденции глобального развития. Это абсолютный минимум в искусстве создания силы/власти. Тогда даже если не окажешься на гребне волны, то, по крайней мере, время и история будут на твоей стороне. Где, надеюсь, мы все сейчас находимся по Сирии и, возможно, Ирану. В последнем случае никто не должен забывать, что формат «3 плюс 3» служит многосторонним коконом для Вашингтона и Тегерана, дабы они могли разрешить свои двусторонние разногласия, которые лежат в основе проблемы иранской ядерной программы, а другие игроки не должны им в этом мешать.
Это могло быть совпадением, но статья С.Сестановича была размещена на той же странице, где Эдвард Льюс писал о том, что политика силы/власти и контроля исчерпала себя в условиях, когда «мягкой силе» США нанесен ущерб явлениями вроде «дела Эдварда Сноудена». Ведущий американский специалист в области военной стратегии Эдвард Луттвак недавно попытался объяснить общественному мнению России (поскольку сенатор Джон Маккейн не мог найти газеты «Правда» для размещения своей статьи), почему Америка является исключительной державой. Он, правда, не сказал, означает ли это, в числе прочего, право злоупотреблять своим привилегированным положением в международной валютной системе и жить за счет всего остального мира (примерно на 1 трлн. долл., или 8% ВВП, что составляло сумму дефицитов федерального бюджета и текущего счета платежного баланса США накануне нынешнего кризиса).
Он также не сказал о том, что эта идея уходит корнями во взгляды протестантских фанатиков, которые отказались признать урегулирование в форме Славной революции и настаивали на назначении себя избранным народом - позиция, которая никогда не была вакантной в христианстве. Реальный вопрос заключается в том, какое воздействие окажет подобное заимствование, а точнее, узурпация национальной идеи другого народа на ситуацию на Ближнем Востоке и будущее специфической формы капитализма в глобальной среде, в которой ключевую роль играют вопросы национального самосознания. Как можно судить по истории Советского Союза, квазирелигиозные притязания на универсальность или обладание абсолютной истиной (какие еще требуются доказательства того, что Реформация повлияла и на нашу историю?) могут иметь катастрофические последствия для всех. Почему бы не вернуться к Новому Завету или просто, как это сформулировал Д.Г.Лоуренс в своем романе «Любовник леди Чаттерли» (в письме Меллорса к Конни), к вере в нечто помимо нас?
Выбор слов С.Сестановичем предполагает либо прислужничество, либо подчинение России в ее отношениях с США. Это никак не соотносится с реальным положением дел. Поэтому было бы неплохо для всех, если бы США попытались стать нормальной страной, как это делает Россия все годы после 1991-го, как бы ей в этом ни мешали внешнеполитические решения наших западных партнеров. Как об этом начинают подумывать и другие страны, включая Великобританию. В конце концов, потеря империи не была чем-то исключительным после Первой мировой войны и после Второй мировой войны. Это не стало исключительным и в период после окончания холодной войны.
