Ты прислал мне замечательные мысли В.И.Даля о критериях принадлежности человека к определенной народности. Его рассуждения о роли языка, именно в силу такой постановки вопроса, кажутся мне глубже тургеневского о «великом и могучем», что, как ты понимаешь, очевидно и бесспорно. Напомню его во всех смыслах замечательное высказывание: «Ни прозвание, ни вероисповедание, ни сама кровь предков не делают человека принадлежностью той или другой народности. Дух, душа человека - вот где надо искать принадлежности его к тому или другому народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа - мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски».

То, что дух и душа, а не кровь, ни нордический или иной характер, ни уважение к предкам еще не есть главные «свидетели» принадлежности к тому или иному народу, было и для своего времени смелым утверждением. Что уж говорить о нас, повсеместно вдруг озадачившихся своими генетическими ДНК корнями и антропологизмами евгеники. Жив, жив немецкий дух в попытках измерить неизмеримое!

И все же с Далем можно и поспорить. Начну с того, что дух и душа проявляют себя, конечно, не только мыслью, но и делом, и поступком, причем национальное может проявляться не только в том, что сделано, но и в том, как сделано, - народный талант души имеет свой рисунок.

К тому же, прежде чем рождается слово ему предшествуют непосредственные ощущения, чувство реального и сверхреального, и уже потом для себя, про себя и для других мы переводим их на язык слов. Пушкин гениально отразил это в переживаниях Татьяны, которая ищет объяснение, что же такое перед ней Онегин - «ужели слово найдено!». («Уж не пародия ли он?») Так вот, когда мы говорим о национальном, то, на мой взгляд, стихия национального, как и вообще индивидуального, - вся в этих своеобычных, неповторимых предощущениях, предмыслях, предчувствиях. Она всегда сильнее и обычно правдивее мысли уже изреченной, как это подметил проницательный гений Тютчева. Причем «мысль изреченная», рождаясь в человеке, сразу оформляется в слова, в «думу», которая «думается» и не обязательно высказывается вслух. Мы же не отказываем немому в праве быть думающим человеком.

В русской религиозной философии то, что предшествует слову, часто называется «мыслечувства» и «мыслеобразы». Наверное, наиболее точно и, как всегда, ярко об этом написал о. Павел Флоренский, который определил слово как «высшее проявление жизнедеятельности целого человека, синтез всех его деятельностей и реакций». И дальше: «Две энергии, (энергия) реальности и познающего… борьбой своих стихий вызывает во всем нашем организме томительное ожидание равновесия». Томительное ожидание равновесия, точь-в-точь как у Татьяны! И вот рождается слово, в котором «уравновешивается и приходит к единству накопившаяся энергия». И все же слово - лишь «конденсатор всей душевной жизни» (о. Павел Флоренский). В философии известно положение о том, что воспринимаемое и переживаемое всегда глубже, шире высказываемого, высказанного.

Скажу парадокс, я встречал в Лондоне на русском приходе, на улочке Эннисмор Гарденс, когда там еще настоятельствовал Владыка Антоний Сурожский (Блюм), англичан, думавших, разумеется, на английском, поскольку особо не владели русским языком, но бывших по духу совершенно русскими. Видел бы ты иконы, которые они рисовали! И уж рискну сказать совсем странное для нашей «бурсы»: как «Дух Святый дышит, идеже хощет», так и дух народа свободен дышать где и в ком хочет, особенно такого народа, как русский, и даже язык ему не преграда. Во втором и третьем поколениях русских эмигрантов члены их семей, дети и внуки, могли не думать по-русски, но, держась веры родителей и впитывая православный дух русской семьи, считали себя русскими и были русскими. Как известно, «сказка ложь, да в ней намек». Кощей Бессмертный, даже не услышав русской речи, безошибочно определял: «Фу-фу-фу, русским духом пахнет». Вот он и бродит сегодня туда и сюда по Европе в поисках русского духа, бедняга, совсем замучился.

В связи с этим я бы поспорил о «вторичности» роли веры в сравнении с языком, когда речь идет о формировании народного духа. «...Православие принималось в России не как византийское и не как греческое. Православие было воспринято по-русски, - через слово Божие, оно органично вошло в русский язык, в русскую культуру, в русскую мысль, в русский уклад всей жизни и сразу же придало Московской Руси характер внешне и внутренне самодостаточного духовного мира, не нуждавшегося в особом общении с миром Западной Церкви».

Замечательно, но эти слова о роли православия принадлежат человеку, который формально находится не внутри, а вне христианской традиции. Их автор - научный руководитель Центра исламских исследований Северного Кавказа Дагестанского государственного университета Курбанов Муса Гасангусейнович, доктор философских наук. Однако совершенно созвучен ему о. Георгий Флоровский, который в своем известном труде «Пути русского богословия» писал: «В самый решительный момент русского национально-исторического самоопределения Византийские традиции прервались». И дальше: «Вот в этом и состоит непреложное значение Кирилло-Мефодиевского дела. Это было становление и образование самого «славянского» языка, его внутренняя христианизация и воцерковление, преображение самой стихии славянской мысли и слова, славянского «логоса», самой души народа. «Славянский» язык сложился и окреп именно в христианской школе. Влияние христианства чувствуется значительно дальше и глубже собственно религиозных тем, чувствуется в самой манере мысли».

Вот это - «сама манера мысли» - дорогого стоит. Ты, наверное, и сам слышал не раз, как приходилось слышать и мне от людей, которые прямо называют себя атеистами или людьми, равнодушными к вере, и тем не менее не смущавшихся говорить, что они православные. Мой однокашник, ныне здравствующий декан факультета МГУ, признавался, что он, хотя и не считает себя верующим, думает и воспринимает мир по-православному.

Г.П.Федотов в незаконченном в эмиграции труде «Русская религиозность» писал об очень важном обстоятельстве для сравнительной истории России и Европы: «След Евангелия на русской земле оказался глубже, чем на земле тевтонских, а пожалуй, и романских народов». Дело в том, что Библия и богослужение были переведены на славянский язык, который был по большей части общеупотребительным, литературным языком славян. Это обстоятельство стало «бесценным даром для русской духовной жизни». В Европе латинский язык оставался исключительным языком церкви, и Священное Писание, и литургия, по сути, были отгорожены от непосредственного понимания и восприятия народом, и их смысл раскрывался только в проповедях, толкованиях и переложениях ксендзов и учителей. Напротив, на Руси «народ мог слышать слово Божие и молиться на языке очень близком. В какой-то мере Евангелие было понятно даже людям совершенно необразованным».

Забегая вперед в историческом времени, хочу обратить твое внимание на то, что известная уваровская триада «Православие, самодержавие, народность», которая отражала общественные реалии того времени, будучи официальной идеологией, ставит на первое место не политическую власть и не народ, а веру. На первом месте  - то, что освящало в глазах русского человека и власть, и их самих. Боевой девиз русской армии вплоть до самой революции был и оставался единым: «За Веру, Царя и Отечество!».

Но вернемся к нашему дагестанскому другу. «Православие не только вело к окончательному избавлению русских земель от многокняжеской раздробленности и укреплению единой российской державы, но открыло перед русским самосознанием путь к самодостаточной духовной соборности, всемирности, всечеловечности, всеобщности. Историческая судьба вела Россию к естественному объединению близких по почве и крови русских земель, а также и других народов, оказавшихся готовыми к общему сплочению на основе уважения, чести, достоинства, справедливости, стремления жить в согласии и взаимопомощи».

Уместно здесь вспомнить и остроумное замечание И.А.Ильина: «Учтите еще дар русского духа и русской природы непринудительно и незаметно обрусевать людей иной крови, что и передается в южнорусской поговорке «Папа - турок, мама - грек, а я русский человек».

Но вот, «если посмотреть на мир с точки зрения Бога, - предлагает нам лауреат Нобелевской премии писательница Светлана Алексиевич, - существует ли для Него отдельно русский, белорус, американец? Для неба есть человек».

Очевидно, г-жа Алексиевич путает две совершенно разные вещи. «У Бога нет лицеприятия» к человеку - говорит Писание, - богат он или беден, здоров или болен, знатен или безроден, вообще ни к чему внешнему, но это не повод, чтобы приписывать Богу свойства, присущие дальтонику. Известное в Церкви заблуждение - применять человеческие мерки и представления к Богу (антропоморфизм). Госпожа писательница определила Богу место где-то высоко на небе, откуда люди выглядят движущимися точками. Если Достоевский говорил о «дурной бесконечности», то здесь мы имеем дело с дурной трансцендентностью, обезличивающей и человека, и Бога.

«Сокровенный сердца человек» - вот фокус внимания Бога, о чем Он сам говорит в Писании: «Сыне, даждь мне твое сердце». Но тогда возникает вопрос, что же такое народное и национальное для г-жи Алексиевич - наброшенный кафтан или часть «сокровенного человека»?

Христианство - единственная из мировых религий, которая устанавливает прямые отношения между личностью человека и личностью Бога. Поэтому Бог ценит индивидуальное, личностное в человеке и, конечно, отличает народы один от другого. Само избрание апостолов из народа было, конечно, не без учета их индивидуальных качеств. «Вот иудей, в котором нет лукавства», - говорит Христос подходящему к нему для первой встречи будущему апостолу Нафанаилу. Плач Господа на Елеонской горе об избранном народе Израиля, не признавшего в нем своего Спасителя, лучше всего опровергает индифферентность Бога к понятию «народ», а также к понятию «мой народ».

«Да судятся языцы (народы) пред Тобою» - говорит Писание, а Ветхий Завет, особенно начиная с книги «Исход», наполнен «выяснением отношений» Бога не только с еврейским народом, но и с каждым из тех, с кем тому приходилось иметь дело. Больше того, пророк говорит о том, что на Страшный суд предстанет не человечество вообще, «не все людие» в виде одной неразличимой массы, а именно народы. Мы, то есть каждый из нас, будем судиться лично, перед всем миром среди своих. Так, например, двенадцать колен Израиля будут судиться отдельно, как об этом свидетельствует Евангелие от Матфея и Луки. В Новом Завете в откровении апостола Иоанна Бог обращается отдельно к каждой из Поместных Церквей, составлявших единую Вселенскую церковь.

Мы говорим о радуге в единственном числе и воспринимаем, и представляем ее как целое, но в ней много цветов и оттенков объемных и малых, ярких, и не очень, «горячих» и «холодных». Так и народы, каждый привносит в единую веру, как и в мировую культуру, свой характер, темперамент, особенности мышления, традиции. Православные арабы у Гроба Господня при схождении Благодатного огня поют, а точнее, выкрикивают: «Наша вера правая, вера православная», выражая жестами и движениями свой восторг веры весьма необычным для нас способом. Ты, как человек, посвятивший себя изучению Востока, знаешь это лучше меня.

От Бога, как для людей, так и для народов, «Дары различны, но Дух один и тот же… но каждому дается проявление Духа на пользу» (1 Кор. 12:7). 

Церковное предание, основываясь на Библии, признает, что у каждого народа есть свой ангел-хранитель. Не в нашем узком понимании роли ангела-хранителя как физического защитника или, скорее, не только в нем, но и в понимании того, что он сохраняет вверенный ему народ, поддерживая его лучшие качества и свойства. Правда, только тогда, когда к этому есть воля самого народа. Так, в Ветхом Завете Архангел Михаил был защитником и путеводителем евреев, скитавшихся в пустыне после бегства из Египта в Землю обетованную.

Есть предание, что ангел-хранитель того или иного народа каким-то образом отражает в себе его ангельский, идеальный лик. Во всяком случае, это вполне перекликается с мыслью В.Соловьева о том, что «идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности».

Без «национального» вера была бы лишенной красок, которые создал Господь, ведь Он не только творец догматов, данных нам через откровение Святого Духа, но и всего разнообразия мира, всей Его красоты. Как говорит Писание, «звезда от звезды разнится», и даже сама святость святых светится для нас по-разному у византийца Златоуста, Ефрема Сирина, Сергия Радонежского. Получается, что Бог создал мир разнообразным, в «цветущей сложности» (К.Леонтьев), а человечество, венец его творения, предстает перед Ним, по версии Алексиевич, безлико, «en masse».

Уши глобализма торчат здесь, конечно, слишком очевидно, с его базаровскими мечтами, чтобы все «стали друг на друга похожи, как березы в роще», и т. д., пока «не упростимся до гадости». Впрочем, об этом сейчас недосуг говорить подробно.

Не в мифическом экспансионизме России, а в уникальной проникающей способности русского духа, легкость и свободу которому придает отрешенность от меркантилизма, и от сугубо национальной корысти кроется объяснение тому, что русский мир и в самом деле не знает границ. Но как раз это качество русского мира проникать в самые отдаленные уголки и брать в плен сердца вызывает крайне агрессивную реакцию не только у сильных мира сего на Западе, но и у среднего европейца, среднего не по положению, а по ментальности.

Как прав был К.Леонтьев, предостерегавший от него Россию в провидческом труде с шокирующим либеральный слух названием «Средний европеец как орудие всемирного разрушения». Там он писал: «Европа смешивается в действительности и упрощается в идеале. Разница в том, что иные почти довольны той степенью смешения и упрощения, на которой находилась или находится в их время Европа; другие находят, что смешение еще очень недостаточно, и хотят крайнего однообразия, думая в этом оцепенении обрести блаженство… Иные из них не прочь от крайнего упрощения, но боятся бунтов и крови и потому желают, чтобы равенство быта и ума пришло постепенно. Таков, например, Бастиа в своих «Экономических гармониях». Он говорит: «Мы не сомневаемся, что человечество придет ко всеобщему одинаковому уровню: материальному, нравственному и умственному», - и очень, по-видимому, рад этому…». Как актуально! А писалось во второй половине XIX века. Кстати, если уж заговорили о Европе. Говоря об универсализме русской культуры, Г.П.Федотов утверждал, что европейская культура как целое ярче проявилась «на берегах Невы, чем Сены, Темзы или Шпрее». 

Повторюсь, ни деловой дух англо-саксов, ни «острый галльский ум», ни «сумрачный германский гений» не могут тягаться в духовном магнетизме с русским миром. Первый выродился в Pax Americana, в чистом виде геополитический проект, где экспансионизм даже не пытается прикрыть себя фиговым листком «заботы о народах». Галлы сделали ставку на язык, так называемую франкофонию, которая, не подкрепленная колониальным штыком, рассыпается на наших глазах. Сумрачный германский гений в прямом смысле уснул для мира мертвым сном после кошмаров двух мировых войн и ужасов Третьего рейха. Скажу больше, борьба глобалистов-либералов со всякой идентичностью обессмыслила в глазах европейских народов, особенно ее молодежи, собственный национальный дух и культуру. Сегодня почти вся Европа превращается в единый «Фондерляйн».

Впрочем, не «пора ли и на себя оборотиться». Есть в России такое прискорбное явление, о котором говорил еще Герцен, в том смысле, что для русского, с его способностью быстро впитывать чужое, стать немцем легко, а выйти из немцев очень трудно. Увы, и сегодня, и, может быть, особенно сегодня, потому что в мирное время это менее заметно, мы видим, что формула Даля не всегда работает - «думать на русском» не значит непременно «думать по-русски».

Владимир Иванович Даль сослужил русскому слову великую службу, принес ему подвиг всей жизни. Он же нас предостерегает: «С языком шутить нельзя: словесная речь человека - это видимая связь, звено между душой и телом, духом и плотью». А еще - человеком и Богом.

 

Источники и литература

  1. Бастиа Фредерик. Экономические гармонии: избранное. М.: 2007. 1197 с.
  2. Ильин И.А. О русском национализме. Симферополь, 2016. 208 с.
  3. Курбанов М.Г. Развитие российской цивилизации: от возможностей и амбиций к тенденциям и перспективам // Вопросы философии. 2025. №2. С. 16-26.
  4. Леонтьев К.Н. Средний европеец как идеал орудия всемирного разрушения // https://royallib.com/book/leontev_konstantin/sredniy_evropeets_kak_orudie_vsemirnogo_razrusheniya.html
  5. Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 т. М., 1963.
  6. Алексиевич С. Иду за человеком, за временем // Российская газета. 04.08.2006 // https://rg.ru/2006/08/04/aleksievich.html
  7. Федотов Г.П. Русская религиозность // https://azbyka.ru/otechnik/Georgij_Fedotov/russkaja-religioznost/1
  8. Флоренский П.А. Имена. М.: Русский раритет, 2011. 240 с.
  9. Флоровский Г. Пути русского богословия // https://azbyka.ru/otechnik/Georgij_Florovskij/puti-russkogo-bogoslovija/