Архив 11 номера 2024 года Всех на всех. Дипломатическая эвакуация летом 1941 года

В 9 часов утра 2 июля 1941 года Анхальтский вокзал в Берлине был залит солнцем. Погода отменная - нечастый случай в германской столице. Отчего не порадоваться ясному небу, зеленым деревьям, птичьему щебету. Однако у людей, выходивших из подъезжавших автобусов, настроение было подавленное. Их встречали солдаты СС, оцепившие привокзальную площадь и перрон. За приехавшими бдительно смотрели, чтобы они шли прямо к ожидавшему их поезду, никуда не сворачивая. Отходить в сторону, купить газеты, кофе, чай или другие продукты запрещалось.

Это были советские дипломаты, сотрудники загранучреждений и обыкновенные граждане, работавшие в Германии и странах, союзных Третьему рейху или оккупированных гитлеровцами. Москва и Берлин договорились обменять их на германских граждан и сотрудников, интернированных в СССР. Так началась массовая эвакуация дипломатов, не имеющая аналогов в истории.

Никаких официальных заявлений не делалось, советская пресса молчала. В условиях ожесточенной борьбы с завоевателями, совершавшими чудовищные преступления, руководство страны посчитало неприемлемым информировать общество о договоренности с государством-агрессором. Позже смущала фигура Владимира Деканозова, который с декабря 1940 по июнь 1941 года возглавлял советское посольство в Германии, был членом ЦК ВКП (б), а еще заместителем главы Народного комиссариата иностранных дел (НКИД). А также приближенным Лаврентия Берии, впоследствии разделившим его участь.

Первые упоминания о дипломатической эвакуации появились только в конце 1960-х. Сегодня это событие изучают ученые, журналисты и блогеры¹. Однако до сих пор не все архивные материалы введены в оборот и нелишне еще раз напомнить об этом событии.

Деканозов и Шуленбург

Железнодорожный состав стоял под парами: девять спальных вагонов международного класса и два вагона-ресторана. Молодой мужчина в военной форме показал рукой на поезд и одобрительно произнес: «Поедете с удобствами. Наше руководство соблюдает все дипломатические нормы». Обращался он к человеку, выглядевшему значительно старше, - плотному, приземистому, с одутловатым лицом, на котором выделялись густые черные брови и заостренный крючковатый нос.

Молодого человека звали Эрихом Зоммером, он работал переводчиком в германском Министерстве иностранных дел (Auswärtiges Amt, сокращенно - Аусамт). Он из прибалтийских немцев, учился в Москве, блестяще знал русский язык и переводил русскую поэзию. Впрочем, в Аусамте его литературные способности мало кого интересовали. А вот мастерский перевод на официальных переговорах и беседах ценили.

Тот, что постарше, - посол СССР в Германии, прибывший в Берлин в декабре 1940-го. Его встречали торжественно, с почетным караулом и оркестром. Но за пышным церемониалом скрывались нараставшие противоречия. Он предвидел грядущую катастрофу и предупреждал Сталина. Пусть, с экивоками, обиняками… Потому что Сталина такие предупреждения раздражали.

Меньше двух месяцев назад Деканозов приезжал в Москву и встретился с германским послом Вернером фон дер Шуленбургом, считавшим войну с СССР безумием и пытавшимся дать понять советскому руководству - надвигается буря. 5 мая он пригласил Деканозова на завтрак, в свою резиденцию в Чистом переулке, и сообщил, что «он, Шуленбург, в своей беседе с Гитлером заявил также последнему, что слухи о предстоящем военном конфликте Советского Союза с Германией, которые, начиная с января этого года так усиленно циркулируют в Берлине и в Германии вообще, конечно, затрудняют его, Шуленбурга, работу в Москве»². И подчеркнул свое самое серьезное отношение к этим «слухам», которые, по его словам, являлись «взрывчатым веществом» и которые нужно было «пресечь, сломать им острие». Чтобы у собеседника не оставалось сомнений относительно того, о чем идет речь, немецкий посол подчеркнул: неважно, откуда идут эти «слухи», с ними нужно считаться «как с фактом»³.

Ответный завтрак Деканозов дал 9 мая в особняке НКИД на Спиридоновке. По протокольным правилам с этим можно было подождать, но советский посол тоже сознавал остроту момента. Шуленбург предложил принять меры для ослабления напряженности. Имелось в виду доверительное обращение Сталина к Гитлеру о намерении СССР «проводить дружественную этим странам политику». А Деканозов изложил советскую позицию - о желательности совместного коммюнике. Шуленбург, представлявший себе истинные намерения Гитлера, объяснил - этого недостаточно: подействовать на фюрера может только непосредственный призыв советского вождя. И подчеркивал: надо действовать быстро, уверял, что Гитлер пришлет за письмом Сталина специальный самолет⁴. Как еще было растолковать, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля и избежать этого позволят только экстраординарные шаги?

Германский посол рисковал, поскольку действовал без санкции Гитлера - он признался в этом на очередном завтраке в своей резиденции, через три дня, 12 мая. А Деканозов сообщил, что Сталин и Молотов не возражают против «обмена письмами» и предлагают проработать их содержание. Опять-таки это было не то, что исходило от немца...

Внешне он сохранял бесстрастность, а про себя, наверное, крепко выругался - до русских все доходило с трудом, если вообще доходило. Ему пришлось прямо сказать, что он разговаривает в частном порядке, не имея на то никаких официальных полномочий, и сомневается, сможет ли их получить. Мяч на стороне Москвы и «было бы хорошо, чтобы Сталин сам от себя спонтанно обратился с письмом к Гитлеру»⁵.

Возможно, такой жест мог бы и впрямь отстрочить нападение на СССР. Однако ни Сталин, ни Молотов не сделали надлежащих выводов из предупреждения Шуленбурга, которому, узнай об этом Гитлер, не сносить головы. Сталин верил в то, что войну следует ждать не раньше 1942 года, и, не разделавшись с Англией, фюрер не пойдет на Восток. На деле Гитлер рассчитывал на российские ресурсы. Завоевав всю Европу, Германия продолжала жить трудно. Продукты по карточкам, дефицит топлива… Оккупация Украины и европейской части России должна была решить эти проблемы.

Так что Деканозову вроде не в чем было себя упрекнуть. Или нужно было пойти ва-банк и выложить все Сталину и Молотову открытым текстом? Что вот-вот начнется? Но вряд ли бы это подействовало. Сталин чертовски упрям, остался бы при своем мнении, а настырного посла отправил бы куда подальше. Или поставили к стенке. И не спасло бы Деканозова покровительство Берии и все заслуги перед родиной. Это никого никогда не спасало.

Оставалось ждать… да, он ожидал, что воевать придется, и все-таки не думал, что так скоро. А этот министерский хлыщ лыбится, протокол соблюдает, демонстрирует дипломатическую вежливость. Бог его знает, что он в действительности думает. Война никому ничего хорошего не сулит... Достоверной информацией о том, какая обстановка на фронте, в посольстве не располагали - немцы перекрыли все каналы связи и говорили, что вермахт стремительно наступает на советскую столицу, Ленинград и Киев.

Деканозов вспомнил, как его разбудили среди ночи и вызвали в Аусамт, к Риббентропу, зачитавшему меморандум об объявлении войны. Переводил Зоммер, но и без перевода все сразу стало ясно. Деканозов совладал с собой, хотя кулаки у него сжимались, и он покраснел от охвативших его злобы и ненависти, это, конечно, все заметили. Но как отреагировал, что нашелся сказать? Он, советский посол… Все повторял: «Весьма сожалею, весьма сожалею…» Можно было придумать что-нибудь получше. Пожестче. Ну, ничего, Сталин не узнает.

А теперь Зоммеру поручили сопровождать интернированных - до болгарского города Свиленграда, на границе с Турцией. Немец старался быть обходительным и уверял, что поедут с комфортом, хотя это было не совсем так. Сформировали два состава - первый для дипломатов, а второй - для работников торгпредства и остальных сотрудников и граждан, не имевших дипломатических паспортов. Условия во втором поезде были хуже. Вагоны не спальные, а жесткие, по восемь человек в купе.

Зоммер посмотрел на часы: - Отправляемся в 11.40. Торгпредский через два часа.

- С охраной не перестарались? - поинтересовался Деканозов, кивнув в сторону эсэсовцев. - Боитесь, что убежим?

- Для вашей же безопасности. Население переживает патриотический подъем, могут быть инциденты, и мы этого не хотим.

- А сами зачем в военные записались? Хотя форма вам к лицу...

Зоммер рассмеялся: - Что вы! Нас переодели, потому что все мы солдаты фюрера. А вообще я человек штатский, скромный переводчик. И стараюсь учитывать ваши интересы. До сих пор вам не на что было пожаловаться, мы во всем шли вам навстречу.

- Ну уж… - скривился посол.

- Обмена вообще могло не быть, вы это прекрасно знаете. Нас ничто не обязывало, да и вас тоже.

В то время международное право не предусматривало никаких твердых и формальных гарантий безопасности дипломатам, сотрудникам загранучреждений и тем более обыкновенным гражданам, оказавшимся с началом войны на территории врага. Тем не менее Москва и Берлин не поставили под сомнение возможность обмена. Гитлер не мог отдать «жидам и комиссарам» представителя древнего аристократического рода Шуленбурга и всю немецкую колонию - это противоречило бы его неоднократным заявлениям о том, что он будет всегда защищать всех немцев, где бы они ни находились. Поступи иначе, это вызвало бы неудовольствие элиты и осуждение общества.

Что касается Сталина, то он с легкостью жертвовал своими соотечественниками («братьями и сестрами», как он их назвал в своем выступлении по радио 3 июля 1941 г.), и дипломаты не были исключением. Но в данном случае следовало заботиться о престиже государства, особенно с учетом общественного мнения в Великобритании и США, на помощь которых рассчитывали в Москве. К тому же, если Гитлер хотел вернуть Шуленбурга, то Сталин не мог отдать Деканозова, обладавшего многими секретами.

- У нас многие сомневались, - поделился переводчик. - Но господин министр Риббентроп придерживался иной точки зрения, и его поддержал фюрер. И это не единственная наша уступка. Я имею в виду количество лиц, подлежащих обмену. Разве это не проявление доброй воли? Ведь ваших людей гораздо больше.

- Добрая воля тут ни при чем, - буркнул Деканозов. - С доброй волей никакой обмен не понадобился бы.

Предварительные расчеты

Чтобы приступить к согласованию всех деталей дипломатического обмена, следовало позаботиться о посредниках - напрямую внешнеполитические ведомства СССР и Германии в условиях войны контактировать не могли.

Днем 22 июня болгарский посланник в Москве И.Стаменов сообщил заведующему отделом балканских стран Н.В.Новикову, что болгарская миссия будет представлять германские интересы. В тот же день заместитель наркома иностранных дел С.А.Лозовский передал шведскому посланнику в Москве В.Ассарссону ноту НКИД «с просьбой советского правительства о взятии шведским правительством на себя защиты наших интересов в Германии». Через четыре дня Ассарссон дал положительный ответ⁶. Теперь через болгар и шведов русские и немцы могли согласовывать свои действия
и решать проблемы, а их возникало предостаточно. И самая первая и, пожалуй, самая неотложная, была связана с численностью «эвакуационного контингента».

В справке заведующего Центрально-европейским отделом НКИД В.Н.Павлова от 8 июля по поводу германских граждан говорилось: «Установлено местопребывание и подлежит обмену 250 человек»⁷. Однако эти данные были заниженными, как потом выяснилось, эвакуируемых с немецкой стороны было около 400. Сотрудники посольства в Москве, генеральных консульств в Ленинграде, Владивостоке и Батуми, миссий в Таллине и Риге, представители германских фирм и «транзитники», то есть железнодорожные пассажиры, которых объявление войны застало в дороге. Таких транзитников насчитали больше 60 - кто-то передвигался по Транссибирской магистрали с востока на запад и с запада на восток, другие направлялись в Москву из Ленинграда и из Ленинграда в Москву, а десять пассажиров выехали «на Малкиню» (польская железнодорожная станция Малкиня-Гура) и были застигнуты боевыми действиями⁸.

Нужно добавить корреспондентов газет и новостных агентств, а также от 40 до 60 инженеров, механиков и рабочих в Ленинграде и других городах⁹. Еще приплюсовать дипломатов и граждан из стран - союзниц Третьего рейха, вступивших в войну. Франция, точнее подконтрольный Третьему рейху режим Виши, войны СССР не объявлял, но отношения были разорваны, и французские дипломаты тоже подлежали депортации.

Немецкий список мог быть еще длиннее, однако германское правительство заранее позаботилось о сокращении штата своих миссий в СССР. Советские власти аналогичных шагов не сделали, даже не вернули на родину женщин и детей. Боялись насторожить немцев, которые сами, кстати сказать, не рефлексировали всякий раз: а что подумают русские? Поэтому с советской стороны эвакуируемых было больше в разы.

Сотрудников посольства и торгпредства в Берлине, генеральных консульств в Данциге и Кёнигсберге и журналистов было не так много, несколько сот. Основную массу составили представители предприятий и торгово-промышленных организаций, занимавшиеся налаживанием хозяйственных связей, закупками машин и оборудования. Их называли «приемщиками», поскольку они принимали товары, поставлявшиеся по двусторонним соглашениям. Подлежали эвакуации также сотрудники загранучреждений в других европейских странах. В справке В.Н.Павлова указывались следующие категории:

«1. Сотрудники советского посольства в Берлине и консульств в Вене, Праге, Кёнигсберге и Париже.

Сотрудники торгпредства в Берлине.
Работники, командированные НКВТ¹⁰ и другими наркоматами в Германию, Бельгию, Норвегию, Париж и Голландию.
Корреспонденты ТАСС в Берлине, Осло, Париже и Брюсселе»¹¹.

Причем Павлов не упомянул сотрудников посольства в Словакии, консульств в Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии и германском протекторате Богемии и Моравии. Только из Дании предстояло вывезти 67 человек - проще это было сделать через Швецию, но шведы отказали, и советский посол в Стокгольме А.М.Коллонтай докладывала: «Министерство иностранных дел предлагает эвакуацию нашего посольства из Дании также произвести через Турцию. Их 67 человек. Нет смысла ехать им в Швецию, мы здесь в мешке»¹². Последнее подразумевало, что возможности советских дипломатов в Швеции были весьма ограниченными. Нацисты хотели либо заставить эту страну нарушить свой нейтралитет, присоединившись к государствам Оси, либо ее оккупировать.

В поток эвакуируемых вливались и граждане с советскими паспортами, постоянно проживавшие в европейских странах и тоже решившие уехать из опасения репрессий. В отдельных случаях к ним присоединялись местные жители.

По данным на 6 июля, которые передала в НКИД болгарская миссия в Москве, в Германии находилось 979 советских граждан. Из них - 35 дипломатов, 93 - сотрудника миссий (технические сотрудники), 19 - экстерриториальных торговых служащих (то есть сотрудников торгпредства с дипломатическими паспортами), 163 - консульских работника разных стран и сотрудников ТАСС, частных лиц - 668¹³. Однако через несколько дней в Берлин приехали 144 человека из Венгрии и Словакии¹⁴, и позже прибывали все новые люди. Особую группу составили около 900 моряков с 28 судов, интернированных германскими властями, правда, удалось договориться лишь в отношении некоторых из них. 9 июля в Свиленград прибыли члены «экипажа 4 шаланд», 91 человек¹⁵. Многих вернуть не получилось, и моряков отправили в концлагеря до окончания войны.

Общее количество эвакуируемых неуклонно росло: 1037, 1062, 1078, 1225, 1334¹⁶. И в конечном счете достигло 1,5-2 тысяч.

Когда только начиналось обсуждение обмена, немцы предложили осуществить его по принципу «один к одному», что не устроило СССР. Во-первых, это унизительно для великой державы - отказываться от спасения части своих граждан, во-вторых, представлялось затруднительным провести селекцию - кого вызволить, а кого оставить в распоряжении нацистов.

23 июня в посольство в Берлине ушла телеграмма, подготовленная заместителем наркома А.Я.Вышинским и утвержденная В.М.Молотовым, где говорилось: «Что касается вопроса об эвакуации из СССР сотрудников германского посольства и германских граждан, то мы заявили Шуленбургу, что это будет возможно лишь в случае согласия германского правительства на беспрепятственный выезд в СССР Вас [Деканозова] и всех наших сотрудников посольства, консульств, торгпредства и командированных на условиях взаимности. В связи с этим обратитесь в мининдел¹⁷
с вопросом о возможной эвакуации в СССР личного состава Посольства, торгпредства и командированных на условиях взаимности»¹⁸.

После недели переговоров немцы пошли на попятный. 30 июня шведская миссия информировала, что «германское правительство принимает предложение советского правительства о том, чтобы все советские граждане были обменены в один раз»¹⁹.

Не исключено, что уступчивость Берлина была вызвана убежденностью гитлеровцев в том, что Советский Союз будет разгромлен в считанные месяцы и потому не имело смысла препираться по мелочам. Отпуская всех советских дипломатов, «приемщиков» и прочих граждан, они не сомневались - скоро эти люди все равно попадут к ним в лапы, как и все население СССР. Но, как известно, просчитались.

От Свиленграда до Отпора

Согласовав количество эвакуируемых, нужно было решить следующий важный вопрос - где именно производить обмен. 28 июня болгарская миссия передала предложение немцев сделать это через Турцию или Иран, и НКИД остановил выбор на Турции²⁰. Хотя Анкара и Тегеран формально придерживались нейтралитета, Германия пыталась склонить их на свою сторону; обе эти страны буквально кишели немецкими агентами. Однако шахский режим больше тяготел к сближению с Третьим рейхом, а Турция придерживалась относительно сбалансированного курса.

Предполагалось, что советских граждан доставят в Свиленград, там они перейдут болгаро-турецкую границу, а немецкие (и из стран - союзниц Германии) прибудут в Ленинакан (ныне - Гюмри, город в Армении) - также для перехода в Турцию. Это создавало равные условия для обеих сторон. Однако 6 июля немцы неожиданно внесли коррективы в свой же план. И предложили осуществить передачу советских граждан не в Свиленграде, а на железнодорожной станции Бела-Полянка, на югославско-болгарской границе.

Cсылались на «причины технического характера»²¹, но, скорее всего, имелись иные соображения. Югославия была захвачена гитлеровцами, а Болгария, хоть не вступала в войну против Советского Союза, входила в Тройственный пакт и являлась союзником Третьего рейха. Таким образом, все происходило бы на территории подконтрольной немцам. Получалось, что советские граждане перемещались из оккупированной страны не в нейтральную Турцию, а в союзную Берлину Болгарию. В этом случае было проще влиять на всю процедуру обмена и при необходимости затормозить его или вообще прекратить. Поэтому НКИД решительно возразил против таких изменений, о чем С.А.Лозовский уведомил немцев через Ассарссона²². И тем пришлось отказаться от варианта с Бела-Полянкой.

Наряду со Свиленградом и Ленинаканом допускалось использование станции Артык в Туркмении, на иранской границе, а на Дальнем Востоке - станции Пограничная (Гродеково) и железнодорожного разъезда Отпор²³ (на границе с Маньчжоу-Го - марионеточным государством, созданным японцами). Указанные пункты предназначались для эвакуации сотрудников германского консульства во Владивостоке и некоторых транзитников, передвигавшихся по Транссибу и не успевших «углубиться» в европейскую часть территории СССР.

«Самое благожелательное отношение»

23 июня советник германского посольства фон Вальтер обещал В.Н.Павлову, что к советским дипломатам в Берлине отнесутся корректно. В Аусамте «один чиновник протокольного отдела» заверил его: «Если что-нибудь случится, то к персоналу советского посольства и торгпредства будет проявлено самое благожелательное отношение», сотрудников разместят «в специально отведенном хорошем отеле Берлина»²⁴. В реальности все сложилось несколько иначе.

В час ночи 23 июня Деканозов информировал в Москву: «Все сотрудники посольства живы, здоровы. Арестованы почти все сотрудники торгпредства и корреспонденты ТАСС. В здании посольства находятся Зорин, Будяков, Бушмелев, Тарасов, Мисин, дипкурьеры Чакин, Мешков, Галстуков, их почта нами вся уничтожена так же, как и все документы посольства. Пока германские власти в посольство не появлялись»²⁵.

Немцы соблюдали экстерриториальность посольства, но лишили его всякой связи с внешним миром. О том, что происходило, Москва узнавала от А.М.Коллонтай, получавшей информацию через шведский МИД.

Сотрудники, которых арестовали, проживали на частных квартирах. В том числе атташе Лавров и Фомин, шофер Паранин, помощник военно-морского атташе Смирнов, сотрудники аппарата военного атташе Журбицкий, Байбиков и Баранов. Задержание «происходило в чрезвычайно грубой форме, сопровождалось пинками и угрозой огнестрельным оружием». Байбикова, директора «Интуриста» Шаханова и заведующего берлинским отделением ТАСС Филиппова избили. Смирнова, Паранина и Журбицкого держали в гестапо на Александерплац на каменном грязном полу до 4 часов дня и не кормили. Большинство арестованных к вечеру отвезли в посольство. Но Байбикова освободили только 26 июня, а Баранова доставили уже в Свиленград со следами побоев²⁶.

С торгпредством вообще не церемонились, считая, что оно не экстерриториально. «С шумом и ругательствами производили арест сотрудников… которых буквально стаскивали с постели». Тем, у кого не было дипломатических паспортов, не давали возможности взять с собой необходимые вещи, после обыска отправляли в полицейский президиум и далее в концентрационные лагеря, отдельно мужчин и женщин. Ни о каком «хорошем отеле Берлина» речи не было. «Арестованные подвергались целому ряду унижений и оскорблений вплоть до чистки отхожих мест. Питание состояло из т. наз. черного искусственного кофе с хлебом на завтрак, жидкой болтушки с хлебом на обед и снова кофе с хлебом на ужин». Отбирали все ценные вещи, наручные часы, постельное белье, одежду. В результате по приезде в Свиленград некоторые были «одеты в том, в чем их застали в момент интернирования». Кроме грабежа и издевательств немцы предлагали нашим соотечественникам остаться в Германии: «не ехать в СССР, говорили, что бои идут под Москвой и Ленинградом»²⁷.

Из торгпредских передали в посольство только заместителя торгпреда Зорина, сотрудника Будякова, членов Совета торгпредства Михина и Логачева (у кого имелись диппаспорта). Однако Логачева привезли лишь через четыре дня, избитого и с поврежденной ногой²⁸. Он был шифровальщиком и когда пришли эсэсовцы, запершись в шифровальной комнате, сжигал документы и от дыма потерял сознание. Его едва не изувечили²⁹.

Немцы врывались в здания генконсульств в Вене, Париже, Кёнигсберге, Праге и других городах. Сотрудников генконсульства в Праге Площева и Анисимова жестоко избили. Анисимова держали в тюремной камере, заковав в ручные кандалы³⁰.

Из посольства поначалу было запрещено выходить даже за едой и медикаментами. Потом разрешили заказывать продукты (по продуктовым карточкам) и лекарства. Для помощи врачу посольства «при родах у т. Рязанцевой» прислали немецкую медсестру. В справке НКИД сообщалось о родах еще у одной женщины, о болезнях детей и взрослых³¹.

2 июля советские граждане покинули Берлин. Дипломаты ехали в относительно приличных условиях, правда, питание было скверным. Продукты поставлялись испорченные, а за все платило посольство. Хлеб с плесенью, прогорклое масло, прокисшее повидло. Участились случаи желудочных заболеваний³².

В гораздо худших условиях находились те, кто ехал торгпредским поездом. Им даже не дали взять с собой личные вещи, многих доставляли на вокзал прямо из концлагеря. Дипломаты хотели для них «собрать часть личного багажа» - вначале это разрешили, но затем «органы гестапо» отменили свое решение «без объяснения причин». Сотрудникам генконсульств в Кёнигсберге и Париже обещали, что их багаж прибудет в Берлин «ко дню отправки в СССР», но этого так и не произошло³³.

Из справки НКИД³⁴:

«Поезд охранялся усиленным составом гестаповцев, вооруженных автоматами и винтовками. У каждого из выходов стояли часовые. Переход из вагона в вагон запрещался, так же, как и нахождение в проходе. Тот, кто нарушал эти правила в пути, подвергался удару приклада или сапога. Следовавший с поездом вагон-ресторан был предназначен в основном для охраны. Рестораном могли пользоваться только женщины и дети, получая там кофе и бульон. Только вечером 3.VII. было выдано по чашке суррогатного кофе по прибытии в Брно, и по прибытии в Загреб было выдано по тарелке овощного супа. В течение всего дня 6 июля не было выдано никакого продовольствия. После двенадцатичасовой стоянки на ст. Ниш (б. Югославии) все следовавшие с торгпредским поездом были препровождены в концентрационный лагерь. При вводе людей на территорию лагеря был выстроен взвод охраны с винтовками и пулеметами, которые здесь же, для пущей убедительности, были заряжены. Людей разместили на грязных, наполненных клопами и блохами соломенных тюфяках без каких-либо постельных принадлежностей.

Обеда, приготовленного немцами 7.VII., хватило лишь на половину состава людей, остальные остались без обеда. Взятые с собой из Берлина продукты (15 ящиков прод., 1 ящик с прод. для детей, 2 ящика вина), папиросы и вино были помещены в багажный вагон и разграблены немцами. Впоследствии охранник предлагал советские папиросы по цене от 5 до 10 герм. марок за пачку. При попытке организовать через сопровождавшего посольский поезд представителя МИД передачу консервов сотрудникам торгпредства в этом было отказано. Не разрешалось открывать окна.

На станции Свиленград немцы попытались спровоцировать сотрудников торгпредства путем грубого отношения к советским работникам, ударами прикладом, пинками, оставлением поезда без воды. При сильной жаре не выпускали из вагонов и разрешили только после вмешательства болгарского офицера. Здесь же в Свиленграде готовили индивидуальный опрос всех едущих в поезде - желают ли они ехать в СССР, причем распространялись провокационные слухи о будто бы ведущихся боях под самой Москвой и о скором вступлении в Москву и Ленинград. Индивидуальный опрос был опротестован через представителя МИД. В поезде с сотрудниками торгпредства отсутствовала какая-либо элементарная медицинская помощь, несмотря на имевшиеся случаи заболевания взрослых и детей… Прогулки были организованы только в Нише после двенадцатичасовой стоянки там и на ст. Свиленград»³⁵.

Отношение к немцам советских властей отличалось бо́льшим вниманием и предупредительностью, хотя не имевшие дипломатического иммунитета не избежали ареста. В дневнике посольства, который цитирует немецкий дипломат Г.Кегель³⁶, работавший под началом Шуленбурга, говорится об арестованных в первый же день пассажирах «сибирского экспресса»³⁷. А в нкидовских документах отмечалось: «Которые не дипломаты, интернированы и изолированы в специально подобранных помещениях»³⁸. Однако издевательства, избиения и содержание впроголодь не допускались. Г.Кегель писал, что ему не было известно о каких-либо случаях грубого обращения с интернированными³⁹.

Выход из посольства запретили, телефоны выключили. Когда привезли сотрудников генеральных консульств из других городов, возникла скученность, немцы пожаловались и советские власти пошли им навстречу: переселили 34 человека в здание бывшего польского посольства на Спиридоновке. Питались не так уж плохо: гороховым супом, супом из фасоли со шпигом, сосисками, «давали «компот и мозельское вино из богатого погреба военно-воздушного атташе»⁴⁰.

Вечером 24 июня всех отвезли на вокзал, где ждал «небольшой специальный состав с неудобными зелеными пассажирскими вагонами. Места уже распределены, каждый занимает свое место в указанном ему вагоне. Для посла и сопровождающих его лиц приготовлен мягкий вагон, однако без белья и иных удобств. Остальные размещаются на голых деревянных лавках»⁴¹. Доставили в Кострому и разместили в современном и благоустроенном Доме отдыха работников Костромского льнокомбината, построенном в 1938 году. «Было предоставлено 3 двухэтажных деревянных дома, отдельная кухня с обслуживающим персоналом и питанием по обычным нормам дома отдыха. Территория была огорожена дощатым забором с колючей проволокой, за охрану отвечал НКВД. Предусмотрели медицинское обслуживание - эту обязанность возложили на заведующего местной поликлиникой НКВД. Он осуществлял ежедневный обход, а также его можно было вызвать в случае необходимости в любое время»⁴². Интернированных приятно удивила «просторная и уютная столовая», хорошее меню. Организовали магазин, для желающих - занятия спортом, оборудовали душ.

По словам И.Стаменова, «Шуленбург не заявлял никаких претензий в отношении обращения с ним и остальными германскими подданными и в отношении пребывания в Костроме»⁴³. 30 июня их вернули в Москву и уже оттуда направили в Ленинакан. В вагонах дежурили чекисты. «Подвозили хлеб, масло, колбасу, чай, сахар». По пути подцепили два вагона с транзитниками и техническим персоналом посольства⁴⁴.

В дороге был вскрыт и разграблен багаж немцев, о чем Шуленбург сделал официальное заявление уполномоченному НКИД А.П.Васюкову, который курировал процесс обмена: «Нас ограбили, все чемоданы взломаны и лучшие вещи в целом ряде случаев заменены каким-то грязным старьем. Имеется также много случаев, когда вещи, находившиеся в чемоданах одного лица, оказывались в чемоданах другого лица». Васюков ответил, что «необходимо назвать конкретные случаи такой замены, чтобы можно было проверить и расследовать эти факты». Шуленбург тогда, «махнув рукой, сказал: все чемоданы взломаны, но он не хочет придавать этому значение, так как может произойти задержка в передаче»⁴⁵.

Пожалуй, это единственный случай неподобающих действий в отношении интернированных немцев. Наверное, их могло быть больше, если бы в СССР знали, как поступали в Германии с советскими дипломатами и гражданами.

Несмотря на относительно приемлемые условия, благодарности от немцев было не дождаться. Кегель писал: «Начавшаяся война, самая ужасная в истории человечества, ежедневно уносила тысячи, даже десятки тысяч жизней. А сотрудники посольства и консульств фашистской Германии в Советском Союзе, казалось, заботились лишь о том, чтобы их хорошо кормили и снабжали постельным бельем. Всем они были недовольны… главным образом каждый тревожился о том, удастся ли выбраться целым и невредимым из страны, на которую совершено вероломное нападение»⁴⁶.

Менее привередливыми оказались финны. В телеграмме на имя В.Ассарссона финский поверенный писал: «Обращение с нами здесь корректное, но вследствие тесноты в вагоне, жары и непривычного меню постоянно имеются 2-3 заболевания»⁴⁷.

В Ленинакане местная администрация не знала, где разместить финнов, помещение нашлось только в тюрьме, и начальник госбезопасности согласился его предоставить. Однако Вышинский запретил, украсив телеграмму Васюкова резолюцией: «ни в коем случае не в тюрьме»⁴⁸.

Об отношении советских властей к депортируемым говорит и такой факт. У французского посла при отъезде из Москвы отобрали 32 килограмма столового серебра, которое, по его словам, принадлежало уже уехавшему французскому дипломату. Вышинский распорядился: «Надо пропустить»⁴⁹.

Когда советский дипломатический поезд прибыл в Ниш, а немецкий - в Ленинакан, Деканозову разрешили позвонить в Софию советскому посланнику А.А.Лаврищеву, а Шуленбургу - германскому консулу в Эрзуруме⁵⁰.

Обмен

Первоначально обмен планировали на 5 июля, но к этому сроку в Свиленград успел только дипломатический поезд из Берлина. Торгпредский ехал медленнее и был на месте 10 июля. Немцы с Шуленбургом тоже прибыли в Ленинакан 10-го, так что перенесли на 13-е.

Вышинский инструктировал Деканозова: «На болгарской территории с Вами должен будет связаться Лаврищев, которому Вы и подтвердите наличие в эшелоне всех подлежащих эвакуации. Только после его подтверждения нам, что все в порядке, мы дадим распоряжение о переходе эшелона с немцами советско-турецкой границы. Контроль за выполнением условий обмена при переходе болгарско-турецкой границы мы просим осуществить шведское посольство через шведскую миссию в Болгарии»⁵¹.

13 июля в 8 часов утра десять пассажирских и три багажных вагона из Ленинакана пересекли границу, доставив в турецкий город Сарыкамыш первую партию интернированных: 237 немцев, 13 венгров, 17 румын и пять словаков⁵². А поезд из Свиленграда прибыл в турецкий пограничный город Эдирне. В тот же день на станции Пограничная японцам передали сотрудников генконсульства во Владивостоке.

Однако завершить обмен «в один присест» не представлялось возможным. Уже после 13 июля пересекли границу управляющий домом германской миссии в Таллине Бультемейер и его помощник Шмидт, «германская команда по переселению в Риге» (занималась репатриацией немцев, проживавших в Латвии) и ряд других дипломатов и граждан⁵³. Последние немцы эвакуировались 17 июля⁵⁴. Но еще оставались финны, датчане, итальянцы… Французские дипломаты добрались до места назначения только 22-го.

И с советской стороны поток эвакуируемых не иссякал. 143 человека из Венгрии и Словакии прибыли в Ленинакан 16 июля⁵⁵. 22-го к ним добавились еще 138 граждан, а также три югослава и американский корреспондент «Нью-Йорк таймс»⁵⁶. Спустя несколько дней прибыли эвакуируемые из вишистской Франции, 172 человека, а 28 июля подоспела еще одна партия в 149 человек⁵⁷. В этот день в Москву ушел уже третий маршрутный поезд, с 494 пассажирами.

Выдавали денежное пособие: главам семей по 500 рублей, остальным - по 200⁵⁸. Переезд постарались обеспечить с удобствами: «при отправке в глубь СССР советских граждан всем им предоставляются спальные места, в состав поезда всегда включается вагон-ресторан, а также в известной пропорции мягкие и международные вагоны»⁵⁹. Большинство следовало в Москву, но семьи работников торгпредства отправляли в Чембар, город в Пензенской области (с 1948 г. город Белинский) и Верхний Услон в Татарской ССР.

Не всех все устраивало. «Однако некоторые граждане, - докладывал Васюков, - предъявляют много необоснованных требований и вносят дезорганизацию и нездоровые настроения. Так, некоторые работники торгпредства заявили, что их семьи, не имеющие одежды и обуви [напомним, что гитлеровцы не позволили им взять с собой личные вещи] «не поедут в Чембар, так как они не имеют гарантии, что этим семьям в Чембаре будет оказана достаточная помощь»⁶⁰. Узнав об этом, Вышинский распорядился снабдить членов семей одеждой и обувью и всем необходимым⁶¹.

Не обошлось без бытовых конфликтов: «Помощник военного атташе в Италии для своего ребенка занял отдельное место в мягком вагоне, несмотря на просьбы, отказался уступить это место матери с больным ребенком»⁶².

Сотрудники загранучреждений, командированные журналисты, приемщики и моряки с интернированных судов уезжали почти сразу. Остальных проверяли и нередко задерживали.

26 июля в Ленинакан прибыли 174 советских гражданина, среди которых оказалось 79 «частных лиц». Из последних «местные компетентные органы взяли 47 человек» - рапортовал Васюков. Это были мужчины, женщин и детей не тронули, и Васюков просил снабдить их деньгами на питание⁶³. Тогда же он написал Вышинскому: «В ближайшее время из Италии в последующих партиях прибудет с десяток частных лиц; двое из них не имеют разрешения на въезд в СССР. Предполагаю поступить с этим десятком лиц так же, как и с группой в 79 чел. Прошу подтвердить»⁶⁴. Вышинский подтвердил.

Был «арестован местными органами» прибывший из Румынии гражданин Ройзман, не имевший разрешения на въезд⁶⁵.

Однако без помех состоялся приезд эстонца Арнольда Мурда из Франции, где он принял советское гражданство и «2 месяца проработал истопником в совконсульстве в Париже». Его направили в Москву, в распоряжение НКИД⁶⁶. Мурда пошел добровольцем на фронт и погиб в родной Эстонии, освобождая ее от захватчиков.

Деканозов перед тем как покинуть Свиленград (он выехал в Стамбул, затем в Анкару и уже оттуда 18 июля вылетел в Москву), простился с Зоммером подчеркнуто сухо и официально: с возвращением на родину неформальное общение с представителем вражеской державы становилось неуместным. Однако Зоммер не исключал, что после войны заступничество Деканозова спасло ему жизнь - вместо высшей меры бывшего переводчика приговорили к заключению в лагере, откуда он вышел в 1955 году.

Дипломатическая эвакуация лета 1941 года подвела черту под отношениями СССР с нацистской Германией. Но финальным аккордом стало подписание Акта о безоговорочной капитуляции Третьего рейха в мае 1945-го.

¹См., например: Воробьев С.В., Каширина Т.В., Епифанова Т.В. Неравнозначный обмен в истории России: от слухов и домыслов - к анализу достоверных документов // Вопросы истории. 2022. №4.

²Документы внешней политики. 2 марта 1941 года - 22 июня 1941 года. Т. XXIII. Кн. 2. Часть 2. М., Международные отношения, 1998. С. 655-656.

³Там же. С. 656.

⁴Там же. С. 667.

⁵Там же. С. 675-676.

⁶Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). Ф. 082. Оп. 24. П. 116. Д. 91. Л. 107.

⁷Там же.

⁸Там же. Л. 35-37.

⁹Там же. Л. 111.

¹⁰Народный комиссариат внешней торговли.

¹¹АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 116. Д. 91. Л. 34.

¹²АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 357. Д. 2441. Л. 197.

¹³АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 116. Д. 91, Л. 111.

¹⁴АВП РФ. Ф. 083. Оп. 2. П. 14. Д. 86. Л. 4.

¹⁵Там же. Л. 114.

¹⁶АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 116. Д. 91. Л. 36, 114; Ф. 059. Оп. 1. П. 344. Д. 2351. Л. 164.

¹⁷Министерство иностранных дел, сокращение, принятое в дипломатической переписке.

¹⁸АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 344. Д. 2351. Л. 155.

¹⁹АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 116. Д. 91. Л. 108-109.

²⁰Там же. Л. 107.

²¹Там же. Л. 112.

²²Там же.

²³С конца 1950-х гг. - город Забайкальск.

²⁴АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 107. Д. 17. Л. 17.

²⁵АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 344. Д. 2351. Л. 154.

²⁶АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 107. Д. 17. Л. 47.

²⁷Там же. Л. 47-48.

²⁸Там же. Л. 47.

²⁹Сопельняк Б. Тайны Смоленской площади. М., ТЕРРА, 2003. С. 77-78.

³⁰АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 107. Д. 17. Л. 51.

³¹Там же. Л. 48.

³²Там же. Л. 49.

³³Там же. Л. 51.

³⁴Орфография и стиль сохранены.

³⁵АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 107. Д. 17. Л. 49-51.

³⁶Нелишне заметить, что Г.Кегель одновременно работал на советскую разведку.

³⁷Кегель Г. В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста. М., Политиздат, 1967. С. 222.

³⁸АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 344. Д. 2351. Л. 155.

³⁹Кегель Г. Указ. соч. С. 217.

⁴⁰Там же. С. 223.

⁴¹Там же. С. 224.

⁴²Подробности содержатся в заметке костромского краеведа, изучавшего данный вопрос // https://golos.io/~azfm1vxztxha/iyun-1941-goda-internirovannoe-posolstvo-fashistkoi-germanii-v-kostrome/?ysclid=lwxku8b4g3182371798.

⁴³АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 116. Д. 91. Л. 110.

⁴⁴Кегель Г. Указ. соч. С. 226.

⁴⁵АВП РФ. Ф. 083. Оп. 2. П. 14. Д. 86. Л. 10.

⁴⁶Кегель Г. Указ. соч. С. 227.

⁴⁷АВП РФ. Ф. 083. Оп. 2. П. 14. Д. 86. Л. 31.

⁴⁸Там же. Л. 16.

⁴⁹Там же. Л. 25.

⁵⁰АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 116. Д. 91. Л. 112-113.

⁵¹АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 357. Д. 2441. Л. 164-165.

⁵²АВП РФ. Ф. 082. Оп. 24. П. 107. Д. 17. Л. 113; Ф. 083. Оп. 2. П. 14. Д. 86. Л. 9.

⁵³АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 344. Д. 2351. Л. 165-164.

⁵⁴Там же. Л. 115.