Крещёные глобализмом

Поколения, заставшие крах СССР и последующие десятилетия, с полным правом можно назвать поколениями, крещёными глобализмом. Падение советского лагеря ознаменовало твёрдую поступь глобализации, перешагнувшей государственные и культурно-ментальные рубежи держав и континентов. Постсоветские республики оказались в орбите глобализационных процессов, имеющих чёткую геополитическую направленность.

Глобализация часто воспринимается как объективный процесс политико-экономического развития мира. Упускается из виду, что этот процесс, даже при всей своей объективности, отражает интересы определённых держав, в первую очередь,  США. Фраза Киссинджера о том, что глобализация отвечает внешнеполитическим устремлениям Вашингтона, может здесь служить еще одним  доказательством. Поэтому глобализацию необходимо рассматривать с применением социологического аппарата, поскольку это явление отражает внешнеполитические чаяния  определённых обществ, во многом ассиметричных обществам республик бывшего СССР. 

Глобализация развёртывается во времени и пространстве. Но эти категории являются категориями социальными, и у разных этносов и народов понятие времени и пространства не совпадают. За эталон практически во всём мире принято линейное время, т.е. время предельно логическое, когда события разворачиваются «от худшего к лучшему», чем и объясняется теория прогресса. Между тем, линейность времени – свойство западного мышления поздних эпох, когда отказ от цикличного восприятия жизни стал аксиомой. В мире до сих пор существуют общности, где время  либо истолковывается не линейно, а циклично, либо  его нет вовсе (некоторые племена австралийских аборигенов).

Восприятие пространства тоже несёт в себе «отпечаток» социума. Понятие пространства как количественной категории, т.е. простой совокупности километров или гектаров, закрепилось в научном сообществе благодаря  Рене Декарту, который ввёл философские понятия res cogitans (вещь мыслящая) и res extensa (вещь протяжённая). Именно в таких категориях мыслил Рене Декарт соотношение человека, как мыслящей вещи, и пространства, как вещи протяжённой. По Р. Декарту, человек видел перед собой некую пространственную протяжённость и воспринимал её сугубо количественно, как совокупность математических данных (общая площадь пространства, его длина и ширина). Европейская наука той эпохи отличалась крайним рационализмом, поэтому нет ничего удивительного в том, что Р. Декарт воспринимал отношение человека к пространству сквозь количественную оптику. Такой взгляд характерен для мировоззрения западного человека, подходящего ко всему, в т.ч. к географическому пространству, с позиции рационализма. Западный человек приходит, чтобы подчинить пространство себе. В глубине этой жизненной философии кроются причины возникновения механизмов унификации мирового пространства на западный, сугубо рационалистический манер, его уплощения, что и проявляется в глобализационных процессах (1).

 Иначе смотрят на это приверженцы трактовки пространства как категории качественной. В их понимании, человек приходит в пространство, чтобы слиться с ним в гармонии и стать единым целым. Здесь речь идёт об абсолютно противоположном восприятии самого понятия пространства и места человека в нём. Иными словами, пространство видится как нечто огромное и первичное, а человек как нечто маленькое и вторичное. В этом главная разница в восприятии жизненного пространства у западного и восточного человека. Европеец или американец мыслит себя как индивидуума, главного персонажа жизненной драмы, который пришёл в этот мир покорить его. Неспроста первые английские колонисты, прибывшие на североамериканский континент, говорили о Граде на холме, который они намеревались основать. Т.е. они видели своё предначертание в покорении пространства, в покорении горы, для чего требовалось воздвигнуть на ней град. Вся история Америки – это история Града на холме, кровавая история покорений и уничтожения того, что встаёт на пути процесса утверждения индивидуума (показательна судьба коренных народов Северной Америки). 

 Немецкий учёный Лео Фробениус разделял все народы на народы хтонической культуры и народы теллурической культуры. Хтоническая культура характеризуется стремлением уйти вглубь, стать частью большего, закопаться в землю, раствориться в ней. Русский человек является человеком хтонической культуры. Отсюда популярность партизанских землянок в годы войны, московское метро, которое считается одним из лучших в мире (американское метро действительно гораздо скромнее и хуже), и сам факт расширения ареала обитания русского народа, вбиравшего в себя соседние этносы и «склеивающего» их в единый государственный организм. Это стремление больше вширь, чем ввысь. Мы говорим «широкая душа», «широкий взгляд на жизнь», мы поём о том, что «широка страна моя родная».

 Западная цивилизация, по Лео Фробениусу, несёт в себе теллурические черты. Поэтому американские небоскрёбы возносятся ввысь, а шпили католических соборов, выдержанных в готическом стиле, протыкают своими верхушками небо. Готика, как архитектурный стиль, могла зародиться только в теллурической культуре. Заметьте, когда входишь в православный храм, хочется смотреть вперёд и вширь. Когда входишь в католический собор, хочется поднять глаза горе и смотреть ввысь. 

Таким образом, глобализация есть проекция западного восприятия времени и пространства на другие этнические сообщества. И если линейное время нами уже воспринято, то восприятие пространства русской логикой по сей день отлично от его восприятия логикой англосаксонской. Отсюда травматический опыт России от столкновения с глобализационным экспансионизмом в постперестроечную эпоху, отторжение либеральной идеологии основной массой населения. Нарастающая критика глобализационных процессов, где в выигрыше оказывается тот, кто этим процессом управляет, затрагивает тактические моменты, но не касается стратегических аспектов этого явления. Идут диспуты о том, как наиболее безболезненно вписаться в постмодернистскую картину мира, но не о том, как при этом остаться самим собой в культурном и мировоззренческом плане.  Рассуждают о том, как присовокупить российскую, русскую действительность к практическим положениям либеральной философии, без учёта наполненности русской народной жизни практической русской философией, вступающей в диссонанс с экономоцентричными взглядами Адама Смита или Айн Рэнд.

Либералы свято верят в прогресс. Они не верят в ведьм и колдунов, но верят в прогресс, хотя в первое поверить есть больше оснований, чем во второе. Эрих Фромм приводит количество сражений европейских держав в Новое время. 1480-1499 – 9 битв, 1500-1599 – 87 битв, 1600-1699 – уже 239 сражений, 1700-1799 – 781 сражение,1900-1940 -  уже 892 битвы! (2). Количество сражений и трупов растёт пропорционально прогрессу человечества! Парадокс? Отнюдь, если учесть, что идол прогресса есть порождение рационализированного сознания. Поэтому критика теории прогресса есть априори критика глобализации как таковой.

На Западе также в критических замечаниях в адрес глобализации нет недостатка. Пол Хэрст и Грэхэм Томпсон отмечают, что глобализация – не всеобщее, а избирательное благо (3). Оказывая, к примеру,  позитивное воздействие на экономику тихоокеанских государств, глобализация наносит ощутимый урон экономике стран Южной Америки и Африки, воспроизводя имущественное неравенство в планетарном масштабе. Похожие мысли высказывает Хэрман Дэйлай, подчёркивая негативное воздействие глобализационных процессов на средний класс, который ввергается в бедность и на экономический суверенитет национальных государств, вынужденно подыгрывающих мощным международным игрокам (4).  Глобализация продвигается за счёт поглощения национальных государств, как политико-административных единиц, делая понятие национального суверенитета оксюмороном. Ален де Бенуа подверг разгромной критике либеральную идеологию, в т.ч. за её попытки ограничить сферу Политического экономикой (5). Критические высказывания о негативных последствиях буржуазного либерализма явно прослеживаются в творчестве Фридриха Ницше и Жоржа Батая. 

К этому хору голосов, который затушёвывается на Западе пропагандистской шумихой, необходимо добавить  вескую аргументацию русской философской мысли.  Поскольку глобализация имеет морально-географическое измерение, наполненное западным политическим смыслом, необходимо выдвигать эластичные контр-смыслы. Миром правят идеи, и на идеи нанизываются практические деяния, составляющие материализовавшиеся результаты подобной идеократии. Полноценно противостоять негативным последствиям глобализации можно только на уровне идей, т.е. на философско-концептуальном уровне. Интеллектуально наследие Николая Данилевского («Россия и Европа»), Константина Леонтьева («Средний европеец как оружие массового разрушения»), Николая Страхова («О времени»), Георгия Флоровского («Пути русского богословия»), Льва Шестова («Апофеоз беспочвенности»), Николая Бердяева («Философия неравенства») могут служить оппозиционным инструментарием в сегодняшней войне идей и смыслов. Западная философия – индивидуалистично-изоляционистская, секулярная, атомическая.  Русская философия – холистская, т.е. цельная, религиозная, коммюнотарная, т.е. общинная (если использовать термин Н. Бердяева).  И непохожесть русской философской мысли на западную – залог нашего интеллектуального иммунитета (порядком подорванного за последние десятилетия упорной идейной борьбой). Наиболее остро в «философском лекарстве» нуждаются сегодня студенты элитных вузов и наша молодёжь – целевая аудитория западных НКО (6).

Именно с позиций национальной философии опыт глобализации  переосмысливают в Китае, Иране, в странах Южной Америки. Беда в том, что наша политика отделена от нашей философии. Вместо опоры на национальные смысловые конструкты пытаются оперировать западноцентричными смысловыми моделями, и этим вольно или невольно подыгрывают глобалистскому дискурсу. Но за отказом от национальной философии следует отказ от национального суверенитета, или, как минимум, от национального культурного облика.

Ключевые слова: русская философия, либерализм, глобализация, экономоцентризм, холизм

Thomas Friedman “The World is Flat: A Brief History of the Twenty First Century”

Э. Фромм «Анатомия человеческой деструктивности»

P. Hirst, G. Thompson “Globalization in Question: The International Economy and the Possibilities of Governance”

Herman Daly “Globalization and Its Discontents”

Аллен де Бенуа «Против либерализма»,  «Амфора» 2009.

Matthew Rojansky «Engaging the Post-Soviet Generation in Russia», October 21, 2011 (Carnegie Endowment)

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs