Каждый автор, которого я изучала, что-то во мне менял

8 мая 2024 года встретила свой 90-летний юбилей профессор Наталья Ильинична Пригарина, доктор филологических наук, главный научный сотрудник Института востоковедения Российской Академии Наук, заведующая сектором текстологии и публикации памятников.

Профессор Н.И. Пригарина хорошо известна в международном сообществе востоковедов своими исследованиями в области литературы на языках фарси и урду. Ее перу принадлежат переводы крупнейших поэтов Ирана, Таджикистана, Пакистана, Индии и Афганистана. Наталья Пригарина автор и научный редактор свыше тридцати книг, более сотни статей и докладов. С 2005 по 2015 гг. она была главным редактором журнала «Ирано-Славика».

Профессор Н.И. Пригарина награждена высшим пакистанским орденом «Звезда достоинства» («SITARA-I-IMTIAZ») за вклад в изучение культуры этой страны; получила Золотую медаль и правительственную грамоту Пакистана за лучшую книгу иностранного автора о Мухаммаде Икбале[1]. Она лауреат Международной премии имени Салима Джафри за книгу об индийском поэте Мирзе Галибе.

Наталья Ильинична была в числе авторов полного филологического перевода «Поэмы о скрытом смысле» Джалал ад-Дина Руми на русский язык. 4-й том этого коллективного труда был создан под ее руководством и в 2010 году получил в Иране Международную премию «Книга года». Среди наград профессора Пригариной есть и Золотая иранская медаль «Лучшему преподавателю персидского языка». В 2024 году в издательстве «ВШЭ» вышел комментированный перевод двухсот газелей Хафиза в двух томах, над которым Наталья Пригарина вместе со своими коллегами трудилась больше тридцати лет[2]. Этот фундаментальный труд еще ждет своей оценки и награды.

При такой активной жизни в науке Наталья Ильинична успешно состоялась и как жена (ее муж – известный математик профессор В.М. Тихомиров), мать троих детей, заботливая бабушка и любящая прабабушка.

Вот уже более десяти лет Наталья Пригарина живет в знаменитом высотном здании Московского государственного университета на Ленинских горах, в жилом комплексе для профессуры. Эту квартиру предоставили ее мужу – заслуженному профессору МГУ Владимиру Михайловичу Тихомирову, доктору физико-математических наук. В этом году исполняется 60 лет их брака, и все эти годы они во всем поддерживают друг друга. Там-то и проходило наше интервью с Натальей Ильиничной спустя несколько дней после ее юбилея.

– Наталья Ильинична, что Вы ощущаете, вступив в новый возраст?

– Я очень хорошо помню свои чувства, когда мне исполнилось шесть лет. Я тогда подумала: «Шесть лет! А ведь только что было пять». С каждым годом лет все больше. Но дело не в возрасте, главное, чтобы не угасало чувство ответственности за взятые на себя обязательства – нужно работать, чтобы успеть закончить, все, что не окончено!

– Что Вы могли бы рассказать о своих предках, о своих корнях?

– Я из учительской семьи. Учителем был мой дед Михаил Ефимович, мамин отец, родом из города Ельца Липецкой области. Его род Еськовых записан в тамошних родословных с XVII века. Он был учителем русского языка и очень стыдил меня в детстве за грамматические ошибки. Бабушка, мать моего отца, тоже преподавала русский язык, она была учительницей в еврейских школах Елисаветграда[3]. Мама окончила педагогический техникум и сначала работала учительницей младших классов в деревне, затем в Москве – в отделе народного образования, в молодежных журналах, а после войны в «Литературной газете». Самое главное, что требовали от меня и мама, и бабушка – уважать труд учителя! Дети ведь часто изводят своих учителей. И учителя бывают разные. А я была ужасно вредная девчонка, какой, наверно, осталась и сейчас. Но у меня всегда была мысль, что на месте учителя могли бы оказаться мой дедушка, моя бабушка или мама.

Особо надо сказать об отце. Он не был учителем по профессии, но, безусловно, обладал педагогическими склонностями. Ему было 18 лет, когда он со своей мамой, моей будущей бабушкой, переехал из Украины в Москву в 1922 году. Он стал одним из организаторов первых пионерских отрядов. Его очень любили дети, и он их очень любил, писал для них рассказы и книжки. По своему рассказу «Заговор барабанщиков» он написал сценарий художественного фильма, вышедшего в 1939 году под названием «Юные коммунары» – о детях-участниках Парижской коммуны (1871). Сам рассказ, когда я еще училась в школе, я обнаружила в учебнике русского языка и литературы для 5-го класса.

Отец увлекался альпинизмом – четыре раза ходил в экспедицию на Тянь-Шань, был первопроходцем на леднике Северный Иныльчек. Именами его товарищей и его самого были названы горные пики и ледники на Тянь-Шане. Думаю, сейчас все переименовали. О своих альпинистских походах он написал до войны книгу «К заоблачному озеру», которую удалось издать лишь в 1959 году.

Для меня отец был идеалом, самым любимым человеком, который понимал с полуслова мою детскую душу. Вечером, перед сном, я ему говорила: «Посидишь около меня?». И он садился и рассказывал мне разные истории. В мае 1941 года мне исполнилось семь лет и меня записали в школу № 607 на Трифоновской улице, почти рядом с нашим двором. А в июне началась война. И я пошла в школу уже в эвакуации – в башкирской деревне Байки Караидельского района. Поскольку портфель мне купить не успели, мама сшила мне сумку из куска ткани для матраса с застежкой на две бельевые пуговицы. А папа остался в Москве, вступив в ополчение, и уже в августе 1941 года находился в рядах Красной армии.

Последнее письмо от отца мы получили в октябре, в ноябре писем уже не было, а в декабре пришло извещение, что он пропал без вести. Вместе со своей ротой, вошедшей в состав 140-й стрелковой дивизии, он стал участником так называемой «Вяземской оборонительной операции», которая вошла в историю как «Вяземский котёл», где погибло около миллиона наших бойцов. Это одна из самых трагических страниц в истории Великой Отечественной войны. Мама все время посылала запросы, но никаких сведений об отце не было. Я помню, мы уже давно вернулись из эвакуации, я подолгу смотрела в окно: вдруг по улице идет папа? Но так и не дождалась его.

И все же ровно через 80 лет после исчезновения отца я смогла узнать точную дату его смерти – 5 октября 1941 года, а также место, где, возможно, лежат его кости. Я увидела по каналу «Культура» передачу про московское ополчение, в которой выступал работник музея Игорь Михайлов[4]. Он мне и помог по номеру полевой почты восстановить дату и точное место гибели роты, в которой служил отец – писатель, журналист и сценарист Илья Ефимович Гинзбург-Рыжов. Теперь на месте боев в поселке Холм-Жирковский Смоленской области посажено деревце и поставлена памятная надпись о моем отце.

– Вечная память Вашему отцу! Судя по его фотографии, Вы очень похожи на него.

– Да, я пошла в него. Я была его единственным ребенком. И надеюсь, что унаследовала много его хороших качеств, в частности, любовь к литературе, внимание к слову – неслучайно я еще в школе решила идти на филфак МГУ.

– А почему Вы заинтересовались именно восточной литературой и персидским языком?

– Ну, во-первых, Восточное отделение мне предложила на выбор приемная комиссия после собеседования, которое я проходила как золотая медалистка. Но мне самой тоже подсознательно хотелось заниматься Востоком. И этому способствовало то, что среди моих близких друзей была семья, глава которой в 20-е годы был торгпредом Советского Союза в Персии (как назывался Иран до 1935 года). Он привез оттуда два каламкара – такие набивные скатерти. На одной был изображен Саади, на другой – Хафиз! Эти каламкары как занавески провисели у них в квартире всю жизнь: помню ярко-голубой цвет фона, портрет Саади, его стихи, начертанные такими таинственными буквами. Да еще замечательные рассказы о Персии, о сладких исфаханских лимонах. И вот этот культ Ирана, рассказы об этой стране сыграли свою роль, когда меня спросили при поступлении: «Куда ты хочешь – на иранское или на тюркское отделение?». Я без колебаний ответила: «На иранское!». И никогда не пожалела об этом. Я вообще считаю, что годы учебы были для меня подарком судьбы. Конечно, были и свои трудности – интернета тогда не было, литературы мы никакой не получали, а читали тексты из позапрошлогодних газет, переписывая их от руки. Кстати, не было и обучения разговорному языку, зато мы учили язык Авесты и среднеперсидский!

– А какие это были годы?

– Я поступила в 1951-м году, а окончила в 56-м. Я кончала как лингвист и писала дипломную работу «Категория обстоятельства в таджикском языке». Преподавателем таджикского языка у нас была знаменитая Вера Сергеевна Расторгуева, которая внесла огромный вклад в изучение иранских языков, была потом заведующей отделом иранских языков в Институте языкознания. Но и другие преподаватели были потрясающие – Борис Всеволодович Миллер, Алексей Аркадьевич Стариков, Ирина Константиновна Овчинникова, Вера Борисовна Никитина, Елена Николаевна Шарова, Роза Георгиевна Рафаилова. Это были очень интеллигентные, культурнейшие люди! И ребята на филологическом факультете учились замечательные. Студенческая дружба осталась на всю жизнь.

Восточный язык – трудная вещь: другой шрифт, другие слова, никаких ассоциаций ни с чем. Это потом уже всё стало родным и близким. А вначале было нелегко, хотя я была старательной студенткой и получила диплом с отличием.

– И сразу решили заняться наукой?

– Нет, далеко не сразу. По семейным обстоятельствам (я ухаживала за больными бабушкой и мамой) у меня было свободное распределение. Сначала я устроилась инспектором учебной части созданного в 1956 году Института восточных языков при МГУ, который позже был преобразован в ИСАА МГУ. Потом перешла на работу по своей второй специальности – в журнал «Русский язык в национальной школе». Затем вышла замуж за своего первого мужа, физика-ядерщика (увы, вскоре погибшего в горах во время экспедиции в 1960 г.) и стала матерью своего первого ребенка – сына Василия.

Получилось так, что из-за тяжелого послеродового осложнения я долго лежала в роддоме, и мне дали наушники, чтобы я могла слушать радио. Неожиданно, я услышала выступление тогда еще мало известного индолога Евгения Челышева. Он рассказывал о литературном процессе в Индии и упомянул широко распространенную там литературу на персидском языке, о которой я слышала на лекциях Алексея Аркадьевича Старикова. Я сразу подумала: «Вот чем я должна заниматься! Вот что интересно!».

 Выздоровев, я сразу пошла к своему учителю, который в это время работал в Институте мировой литературы. Стариков был большим специалистом по поэзии Амира Хусрава Дехлеви. Как только он узнал, что у меня проскочила искра от того челышевского доклада, он поговорил с В.И. Брагинским и самим Челышевым и порекомендовал меня им. В конце 1960 года я стала сотрудницей Института востоковедения! А вскоре мне предложили сдавать экзамены в аспирантуру. Тему мне тоже придумал Евгений Петрович Челышев. Он сказал: «Займись Икбалом. По литературе им никто не занимается»[5]. Это был мой счастливый билет – я считаю, что с этого времени я началась как востоковед.

Мухаммал Икбал (1877–1938), который теперь именуется не иначе как Поэт Востока, «Один из духовных отцов Пакистана», родился в Индии во времена британского господства в этой стране, был поэтом-философом и писал на двух языках – персидском и урду. Мне сразу понравились его персидские стихи. Я с увлечением написала тогда реферат «Философская лирика Икбала».

На первом курсе аспирантуры читать персидские стихи со мной стал иранец – сотрудник нашего Института востоковедения Азер. Это был политэмигрант из Мешхеда, полковник, принимавший участие в антишахском восстании. Он потом вернулся, кстати сказать, в Иран, и свои дни окончил там. Азер сам был поэтом, великолепно знал поэзию и вел уроки по всем правилам преподавания поэзии в Иране. На первом же занятии с ним я испытала ощущение невероятного счастья, поняла, что, наконец, я после долгих странствий вернулась к родному очагу, каким была для меня персидская литература! А мой учитель был гостеприимным хранителем этого очага.

– За свою долгую научную жизнь Вы сделали филологические переводы Руми, Хафиза, Икбала, Галиба…

– Я переводила еще научную литературу – труды Аннемари Шиммель, Читтика, а также прозу Але-Ахмада, Ибрахима Голестана…

– т.е. очень многих корифеев персидской литературы и не только персидской. Но, наверно, у вас есть какой-то любимый автор, который оказал на вас судьбоносное влияние?

– На самом деле, каждый автор, которого я изучала, что-то во мне менял. Таким стало изучение поэзии и философии Мухаммада Икбала, а также знакомство с его личностью и судьбой. У него были идеи, очень важные для его современников – мусульман Индии, концепция индивидуальности, новая для традиционного мусульманского сознания. Икбал старался включить средневековую идею «совершенного человека» в контекст современной ему действительности XX-го века. Совершенствование человека, согласно его замыслам, состояло в том, что он должен воспитывать в себе черты божественной личности, а не идти путем избавления себя от мирских соблазнов через воздержание, голодание, молчание, довольствование малым и тому подобное. В исламском мистицизме, суфизме, ищущий Бога видел своей целью слияние с Ним и считал величайшим благом для себя, если его собственная личность исчезала, растворялась в Божественном присутствии. А Мухаммад Икбал говорил о том, что человек должен формировать себя как личность для того, чтобы идти навстречу Богу. Тогда и Бог пойдет ему навстречу! И надо не сливаться с Абсолютом, исчезая в Нем, а гореть тем светом, который Он излучает.

У Икбала есть очень красивое рассуждение о том, каким должен быть пророк: вот пророк Мухаммад поднялся на небо и находился в присутствии Бога, но потом он вернулся к людям для того, чтобы передать им свой опыт. А один из святых индийских, которого поэт упоминает, говорит: «Если бы я поднялся на Небо, я бы там остался». Икбал делает вывод, что в этом и есть разница между мистическим и профетическим (от англ. «próphet», «пророк» – А.С.) подходом: мистик весь там, ему ничего не надо, мир ему не нужен, а возвращение Пророка созидательно – ему нужен мир. Этот реформаторский подход сыграл огромную роль в идеологии восточных народов, и в Индии, и потом уже в Иране, во время революции иранской. Икбала недаром считают «духовным отцом Пакистана», хотя он умер еще до его создания в 1947 году.

Насира Икбал, Наталья Пригарина, Наталья Чалисова, Джавид Икбал

Мне посчастливилось на одной из пакистанских конференций, посвященных Икбалу, встретиться с его сыном Джавидом, который был одним из авторитетнейших экспертов творчества отца. Для меня было важно, что он позитивно оценил мое понимание поэзии и философии Икбала, его роли в современной культуре страны.

Еще одна область моих «штудий» – жизнь и творчество индийского поэта XIX в. Мирзы Галиба. Книжка, которую я написала, – его биографию, – мне особенно дорога[6]. Она дважды издавалась у нас, была переведена на урду и английский языки, издана в Индии и Пакистане, и удостоилась международной премии имени Джафри. Но главное, она встретила понимание среди читателей и почитателей поэзии Галиба как в Индии, так и в Пакистане, наиболее ревностной аудитории в отношении тех иностранцев, которые берутся рассуждать о национальном кумире.

Мирза Асадулла-хан Галиб родился в 1798 году в Агре и умер в 1869-м в Дели. Он был двуязычным поэтом, как и большинство стихотворцев того времени. Писал на урду и персидском. Причем, то, что мы называем «индийским стилем» в персидской литературе, индийцы называют «персидским стилем»[7]. В современной Индии Галиб больше знаменит своими стихами на языке урду.

У поэзии Галиба непростой язык, а его прозаические тексты еще более сложны и витиеваты. Но за всем этим стоит потрясающая личность современного человека, который жил в еще средневековом, безусловно, обществе. То есть, в обществе, где было полно средневековых традиций, а он мыслил, как наш современник. И это чудо отражено в его стихах.

Я считаю, что это поэт мирового масштаба. Его хорошо знают афганцы – они вообще очень хорошо знают литературу индийского стиля. Глубоко понимают и любят его стихи в Таджикистане. Наши таджикские коллеги опубликовали его произведения в таджикской графике. Иранцы воспринимают его поэзию более сдержанно, но в Иране он тоже издается. Его газели и рубаи («Kulliyat-e-Galib») помещены в электронную энциклопедию литературы на персидском языке от Рудаки до наших дней.

Еще один этап в моей жизни – это Хафиз, величайший персидский поэт, который жил в XIV веке и чей мавзолей в Ширазе является местом паломничества поэтов всего мира.

Мы с моими коллегами – Натальей Юрьевной Чалисовой и Максимом Альбертовичем Русановым (к сожалению, рано покинувшим этот мир) занимались около тридцати лет переводами газелей Хафиза с комментариями к каждому бейту (двустишию). В 2012 году в издательстве РГГУ вышло первых сто газелей «Дивана» в нашем филологическом переводе.

А в этом году «Высшая школа экономики» издала двухтомник с итогами нашего многолетнего труда. В 1-й том вошел исправленный и дополненный текст первого издания, а во 2-ом – наш комментированный филологический перевод следующих ста газелей.

– Вы не могли бы подробнее рассказать об этой работе? Может быть, не всем читателям понятно, что это за вид перевода.

– Сразу поясню: это не поэтический перевод, а научный. На русском языке существует множество стихотворных переводов Хафиза, хотя зачастую совершенно невозможно узнать одну и ту же газель в разных переводах. В нашем труде дается оригинал, дословный перевод и подробный комментарий к каждому бейту. Поэтому всякий может сравнить персидский текст с переводом, прочитать комментарий и достоверно убедиться в том, что хотел сказать Хафиз.

– То есть, выражаясь языком Пушкина, вы «поверяли алгеброй гармонию»?

– Я думаю, что, несмотря на словесную точность нашего перевода, в нем можно увидеть образность и красоту поэтической мысли – разумеется, не столько благодаря усилиям переводчиков, сколько гению самого Хафиза. Этот труд был «работой грузчиков и чернорабочих» – помимо объяснений лексики, нужно было понять ход мысли Хафиза, выраженной специфическими средствами поэзии. При этом буквально в каждой строчке была какая-то новая «ловушка», новая тема для обсуждения. Иногда мы чувствовали, что у нас кончаются все силы и ресурсы.

Но нам повезло в том, что по мере нашей работы развивался и интернет. Иранцы постепенно сделали в нем доступной всю персидскую классическую поэзию. И мы получили возможность любой стих Хафиза проверить по частотности, по тому, где и в каком контексте, у какого поэта – предшественника или современника – появляется мотив или оборот, встреченный у Хафиза. По определенному слову можно посмотреть, что именно Хафиз сказал нового, с кем он спорил. Это относится к области интертекстуальных связей, то есть отношения между текстами. В персидской литературе это было с момента ее зарождения и существует до сих пор. Персидский поэт пишет стихи, всегда имея в голове предшествующую литературу, поскольку для того, чтобы стать поэтом, он должен был выучить 10 тысяч бейтов своих предшественников. Хафиз часто вступал в поэтическую перекличку со своими современниками. И чаще всего он оказывается остроумнее и изобретательнее своих оппонентов, чем-то превосходит образец, на который давал поэтический ответ. Следить за этим – сама по себе очень интересная работа. Поэтому комментарии в нашем сборнике иногда занимают в три раза больше места, чем сам текст газели. Каждый комментарий, по сути, может стать материалом для статьи.

Таким образом, в моей научной жизни было три главных фигуры – величайший поэт Ирана Хафиз, величайший поэт Индии Мирза Галиб и величайший поэт Пакистана Мухаммад Икбал.

– Я знаю, что Вы – мать троих детей, внимательная и заботливая жена. Не мешала ли вам семья в вашей научной карьере?

– Ну, вы знаете, судьба есть судьба. Теоретически на первом месте у меня стояла семья. Я всегда знала, что это самое главное. Но моя жизнь всегда состояла из любви к делу, которым я занимаюсь. Из любви к семье и из любви к делу. Я всю жизнь боролась за то, чтобы это совмещать. Бывает так, что дети рождаются один за другим, вырастают и потом женщина оказывается свободной. У меня получилось по-другому. У меня большая разница между детьми. И поэтому дети долгое время требовали очень большого внимания. Один вырастал, подрастал другой, появлялся третий, и всё начиналось сначала. И бывали случаи, когда, постирав пеленки или сварив суп, и уложив всех спать, я садилась и переводила стихи, или что-то читала или писала, и бывало так, что я объявляла: «С сегодняшнего дня я ничего не делаю в доме. Пуговицы пришивайте сами, если у вас оторвалась пуговица! Мне надо кончить работу, и я ее кончаю». Но мне всегда помогал муж, помогала мама, помогала свекровь. Потом дети стали друг другу помогать, и старшая дочка помогала младшей. И зато это была какая-то счастливая жизнь, это была гармония, она давала силы на то, что, может быть, при других обстоятельствах было бы невыполнимо. А так, в общем, воплотить все свои научные замыслы мне удавалось.

 – А кто-нибудь из детей продолжил ваше дело? Увлекся восточной литературой?

– Все мои дети в детстве запоем читали сказки народов Востока. Василий в юности серьезно увлекался суфизмом, но пошел по стопам своего отца и стал физиком. Дочь Лиза, как и я, стала филологом, но с английским языком. Вторая дочка, Таня, закончила истфак, она искусствовед, но стала специалистом в сфере рекламы. Внучка Марина тоже в детстве любила восточные сказки, но увлеклась не персидским, а японским языком, притом настолько, что вышла замуж за японца, и теперь у меня два очаровательных правнука – Илюша и Ириша.

– А что бы Вы хотели пожелать молодым людям, которые решили ступить на стезю науки?

– Самое главное, надо помнить, что ты ничего не сделаешь «холодными руками», все надо делать с душой. Потому что сразу видно, любишь ли ты предмет, который исследуешь и о котором пишешь. И если это так, то читатель начинает вместе с тобой это любить.

А еще, мне кажется, важно уметь взглянуть на проблему с разных сторон, увидеть ее «чужими» глазами. Например, я всегда старалась понять, что дороже всего для читателя на родине поэта, ведь не секрет, что у другой традиции – другая «оптика». Надо стараться как можно глубже ментально проникнуть в чужую культуру, в другую эпоху, в иную знаковую систему. И тогда ты сможешь донести до своих современников очень ценные вещи.

Беседу вела Аида СОБОЛЕВА

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs