Противоречия Австралии и КНР в условиях смены администрации в Соединенных Штатах

Фото: US Embassy & Consulates in Australia, Flickr[1]

Одним из важнейших вызовов для Австралии выступает противоречие между её экспортной зависимостью от Китая и приверженностью альянсу с Соединенными Штатами. С тех пор как Дональд Трамп вступил в должность президента США в начале 2017 г., Вашингтон изменил характер своей политики в отношении Пекина в сторону еще бо́льшей конфронтации. Австралия последовала в фарватере видения Трампа, что повлекло за собой резкое обострение её отношений с КНР. Теперь у Соединенных Штатов новый президент – Джо Байден, а Австралии придется решать накопившиеся проблемы в условиях смены администрации в США и всё более динамичной трансформации региональной архитектуры.

Отражение политики Д. Трампа: тарифная война Австралии и КНР

Фактор Китая выступает одной из ведущих тем во внешнеполитической повестке Австралии. Однако, если в 2003 г. в австралийском парламенте звучали выступления тогдашних генерального секретаря ЦК КПК Ху Цзиньтао и президента США Джорджа Буша-мл., чем Австралия хотела показать миру свою успехи в выстраивании тесных отношений с Вашингтоном и Пекином[2], то теперь австралийско-китайские отношения находятся на рекордно низком уровне за последние десятилетия. В 2020 г. в ответ на инициированное Канберрой международное расследование, касающееся источника происхождения коронавирусной инфекции COVID-19, равно как и на расследования Австралийской антидемпинговой комиссии в отношении товаров из КНР, Пекин ввел ряд ограничений на импорт из Австралии угля, лесоматериалов, зерна, вина, морепродуктов и др. Подобные действия Пекина могут повлечь за собой довольно ощутимые последствия для Канберры, ведь на КНР приходится 39% австралийского экспорта товаров. В 2019 г. на долю Китая пришлось 100% экспорта австралийской никелевой руды, 95% лесоматериалов, 77% шерсти, 56% железной руды, 54% ячменя и 21% угля. Вместе с тем одним экспортом дело не ограничивается: доля КНР в австралийском импорте составляет 27%, в основном это продукция электротехнической промышленности, машино- и автомобилестроения.

Следует отметить, что вопреки тарфной войне, в 2020 г. торговый оборот двух стран практически не изменился и, если статистика в дальнейшем и покажет падение торговых показателей по сравнению с 2019 г., то, вероятнее всего, незначительное. Более того, по состоянию на декабрь 2020 г., поставки австралийской железной руды в КНР выросли на 25% (около US$1,5 млрд.), в декабре 2020 г. на Китай пришлось 79% экспорта железной руды из Австралии. Всё же, учитывая тот факт, что пошлины были введены относительно недавно, об их влиянии на двустороннюю торговлю Австралии и КНР мы узнаем только из будущих статистических отчетов, где стоит обратить особое внимание на позиции австралийского вина, древесины, угля, зерновых культур, морепродуктов (омары) и др.

Источник: составлено автором на основе данных торговой статистики ООН[3]

Вместе с тем торговое противостояние двух стран несет в себе некоторые последствия для КНР. В конце 2020 – начале 2021 гг. в прессе появились сообщения о массовых отключениях электроэнергии в южных провинциях КНР, что эксперты связывают с ограничениями на импорт угля из Австралии, наложенными Пекином[4]. Более того, по состоянию на 2019 г., около 60% угля, используемого в электрогенерации КНР, поступало именно из Австралии.[5] Так или иначе, Китаю удалось переориентировать свой импорт, увеличив поставки угля из соседних стран, в том числе из России, что открывает новые возможности для российской угольной промышленности.

Австралия отвечает ограничением инвестиций из КНР

Иностранные инвестиции играли и продолжают играть одну из ведущих ролей в области развития австралийской экономики. В XX в. поток прямых иностранных инвестиций (ПИИ) в Австралию шел из Великобритании, затем из США, но в течение последних десятилетий наблюдается тенденция роста инвестиций со стороны тихоокеанских государств. На сегодняшний день Китай уверенно входит в десятку крупнейших инвесторов в австралийскую экономику, а с 2005 по 2017 гг. Австралия была второй по величине страной-получателем прямых инвестиций из Китая после Соединенных Штатов[6]. В то же время, несмотря на позиции Австралии как одного из ведущих торговых партнеров Китая, доля КНР в общем объеме инвестиций в экономику Пятого континента составляет около 2%, сильно уступая инвестициям из США или Великобритании, что свидетельствует о недостаточном уровне доверия между Канберрой и Пекином. Всё это нашло подтверждение в ужесточении требований к иностранным (китайским) инвесторам и общей инвестиционной политике страны австралийским правительством. Уже в 2019 году приток инвестиций в Австралию из КНР сократился на 62% (до US$2,4 млрд.)[7], а нарастающая напряженность в австралийско-китайской торговле равным образом сопровождается принятием новых ограничительных мер австралийских властей к инвестициям из КНР.

В начале января 2020 г. «Китайская национальная инженерная строительная компания» (China State Construction Engineering Corporation) отозвала свою заявку на приобретение 88% доли (US$330 млн.) строительной компании «Probuild» (работает в Австралии, но принадлежит застройщику из ЮАР). Причиной отказа китайской стороны от приобретения «Probuild» стала встречная реакция со стороны австралийских властей. По словам главы казначейства Австралии Джоша Фриденберга, такого рода действия Канберры направлены на защиту национальных интересов страны.[8] Ранее компания «Probuild» работала над проектами по строительству штаб-квартиры полиции штата Виктория и штаб-квартиры биотехнологической компании «CSL» в Мельбурне, которая производит вакцины от COVID-19, – все это, по оценкам авторитетного австралийского издания «Australian Financial Review» (AFR), является той самой причиной отсылки к «национальным интересам» с австралийской стороны[9]. Как сообщает AFR, за последние шесть месяцев власти Австралии «тайно отклонили несколько других китайских приобретений, помимо традиционных секторов критической инфраструктуры, в том числе в строительной и технологической отраслях».[10] В то же время, по словам Д. Фриденберга, за последние шесть месяцев Австралией было одобрено более 250 инвестиционных заявок, связанных с Китаем[11]. Ранее министр иностранных дел КНР Ван И заявил, что Пекин «никогда не согласится с обвинениями в несправедливой торговой практике» и обвинил Австралию в политизации двусторонних отношений в области торговли, инвестиций, науки и технологий. Более того, еще в ноябре 2018 года Д. Фриденберг также отклонил заявку гонконгского консорциума «CK Asset Holdings Ltd» на покупку австралийской компании «APA Group» (US$9,4 млрд.), владеющей 15 тыс. км газопроводов на территории Австралии, газохранилищами, электростанциями, ВИЭ, а также поставляет потребителям около половины газа, используемого на Пятом континенте.[12] В этом конкретном случае мнение Д. Фриденберга было основано на опасениях, что покупка компании могла бы привести к «неоправданной концентрации иностранной собственности» в руках китайской группы компаний в одном из наиболее значимых газотранспортных
предприятий страны.[13]

Инфраструктура австралийской компании «APA Group»
Источник: APA Group[14]

По всей видимости, одной из причин пристального внимания австралийских властей к инвестициям из КНР стала «неожиданная» аренда китайской компанией «Landbridge Industry Australia»[15] одного из главных стратегических активов Австралии – порта Дарвина (Port of Darwin) в 2015 г., который располагается в Северной территории Австралии[16]. Срок аренды составил 99 лет. На протяжении долгих лет австралийские правящие круги расценивали этот порт как важный пункт для развития Австралии и называли его «воротами Австралии в Азию». В то же время, правительственные инвестиции в этот объект носили редкий характер, что, вероятно, и заставило местные власти взять ситуацию в свои руки. После подписания договора между правительством Северной территории и «Landbrige Group» об аренде Порта Дарвина на сумму US$506 млн. управление на себя взяла «Landbridge Industry Australia».[17] Примечательно, что в число арендованных компанией «Landbrige» частей порта входит верфь East Arm; база снабжения морской пехоты Дарвина; причал Fort Hill (используется для круизных и военных судов), а также коммерческие судоходные каналы в пределах портовой зоны.

В своем интервью от 2016 г. владелец Landbridge Group Йе Чэн заявил, что инвестиции в порт Дарвин соответствуют стратегии компании по расширению ее судоходных и энергетических интересов и служат внешнеполитической цели Китая в рамках развития «Пояса и пути». Как известно, федеральное правительство Австралии так и не подписало меморандум о присоединении к китайской инициативе, опять же ссылаясь на национальные интересы,[18] что вдвойне любопытно, ведь порт Дарвин обеспечивает КНР доступ в Океанию, Индонезию и Индийский океан.

Несомненно, подобный опыт отразился и на внутренней политике Австралии. В декабре 2020 г. Канберрой был принят «Australia's Foreign Relations Bill», предоставляющий министру иностранных дел полномочия по приостановке действия новых или подписанных ранее соглашений между штатами и территориями Австралии с иностранными государствами.[19] Судя по всему, одной из первых целей нового законопроекта – соглашение штата Виктория и КНР о его присоединении к инициативе «Пояс и путь» в 2018 г., реализации которого австралийские власти попытаются помешать.

Место Австралии в Индо-Тихоокеанском видении Джо Байдена

Австралия выступает одним из «пионеров» во внедрении Индо-Пацифики в глобальный внешнеполитический дискурс, а сопряженное пространство Индийского и Тихого океанов – следствием разворачивающегося между ведущими мировыми державами противостояния. Определённо, нынешнее состояние австралийско-китайских отношений является прямым результатом нового внешнеполитического видения Канберры. Индо-Пацифика также остается краеугольным камнем внешней политики Вашингтона, о чем свидетельствует недавно рассекреченная Индо-Тихоокеанская доктрина США (2018 г.), нацеленная на сдерживание роста влияния КНР, налаживание Соединенными Штатами контактов со своими партнерами в регионе и сохранение регионального «стратегического первенства США».[20] Основная идея обнародованной доктрины – внешнеполитический вектор, унаследованный командой 46-го президента США Джо Байдена.

Со сменой администрации в Вашингтоне ушел в отставку один из главных авторов рассекреченной стратегии – экс-заместитель советника президента США по национальной безопасности Мэттью Поттингер (сент. 2019 – янв. 2021 гг.), – а новые назначения не заставили себя ждать. В управленческом аппарате Вашингтона появилась новая должность координатора политики США в Индо-Тихоокеанском регионе при Совете национальной безопасности, на которую был назначен экс-заместитель госсекретаря США Курт Кэмпбелл (2009 – 2013 гг).[21] Фигура К. Кэмпбелла интересна благодаря целому ряду любопытных моментов его биографии. С момента его назначения на новую должность пресса уже успела не только окрестить его «царем Индо-Пацифики»[22], «другом Австралии», но и припомнить его призывы к КНР поддерживать отношения со старыми друзьями или расширить своих «круг друзей» в Соединенных Штатах.

Всё же одним из наиболее известных моментов биографии К. Кэмпбелла выступает его центральная роль в разработке и реализации политики «Pivot to Asia» (Поворот к Азии) времен президентства Барака Обамы. «Поворот» был нацелен на переориентацию дипломатических, экономических и военных ресурсов США от Ближнего Востока (дуга нестабильности по Кэмпбеллу) к Азиатско-Тихоокеанскому региону – «дуге восхождения». Более того, по мнению Кэмпбэлла, отношения между Австралией и США – это «золотой стандарт сотрудничества», а выгодное географическое положение, длинная береговая линия и высокоразвитая инфраструктура Пятого континента «может сыграть важную роль в расширении американского присутствия в Азии». Как результат, впервые о новом геостратегическом видении Азиатско-Тихоокеанского региона Б. Обама объявил во время обращения к австралийскому парламенту в 2011 г. В годы президентства Б. Обамы его сильно критиковали за мягкий подход к Китаю, но, в то же время, именно тогда Австралия и США объявили о размещении более чем 2 тыс. морских пехотинцев ВС США и использовании военно-воздушными силами США военных объектов в австралийском Дарвине (Северная территория).

Будучи вице-президентом, в 2016 г. Джо Байден также нанес официальный визит в Австралию. Во время своего выступления в Сиднее будущий 46-й президент США заявил, что партнерство между Австралией и США лежит в основе американского «видения будущего региона», а Соединенные Штаты разместят более 60% своего флота и «передовых военных возможностей» в Тихом океане к 2020 году.[23] Также необходимо подчеркнуть, что в ходе своего визита в Австралию Джо Байден провел встречи с тогдашними австралийским премьер-министром Малкольмом Тернбуллом, министром иностранных дел Джулией Бишоп и лидером Лейбористской партии Биллом Шортеном, в то время как нынешний премьер-министр Австралии Скотт Моррисон во визита в Соединенные Штаты в сентябре 2019 г. вел переговоры только с Дональдом Трампом, не проведя ни одной официальной встречи с демократами, из-за чего перед Австралией могут возникнуть препятствия в деле налаживания связей с новой администрацией в Белом доме. Вероятно, в сложившейся ситуации кандидатура К. Кэмпбелла может оказаться как раз кстати. К тому же, как заявил ранее экс-министр обороны Австралии и бывший посол в Вашингтоне Ким Бизли: «У него [прим. К. Кэмпбелла] есть реалистичное понимание того, что потенциал Австралии в области влияния на региональные дела значительно возрос […] Он был бы обеспокоен характером давления на Австралию в нынешних двусторонних отношениях с Китаем […] Его позиция будет заключаться в том, чтобы включить наши интересы в качестве предмета беспокойства США». Следует подчеркнуть, что Курт Кэмпбелл также является другом экс-премьера Австралии Малколма Тернбулла, на период премьерства которого пришлась активизация китайской политики в южной части Тихого океана. Тогда действия австралийского премьера были направлены на противостояние Пекину в Океании на фоне растущей обеспокоенности иностранным вмешательством во внутреннюю политику Австралии и угрозами информационной безопасности.

Так или иначе, некоторые западные эксперты восприняли назначение нового куратора Индо-Тихоокеанской политики США с некоторой долей скептицизма, в частности из-за призывов К. Кэмпбэлла в ноябре 2020 г. «перестроить китайско-американские механизмы двусторонних отношений, в том числе китайско-американский стратегический экономический диалог», создать дополнительные механизмы для предотвращения эскалации кризиса, сотрудничать в области изменения климата, профилактики эпидемий и борьбы с ними, исследованиях и разработки вакцин и др.[24] Тогда же Курт Кэмпбэлл подчеркнул, что США сталкиваются с большим количеством проблем, поэтому не стоит «ожидать слишком многого от отношений Китая и США», в то время как переходный период в отношениях двух стран «будет крайне сложным».[25]

О факторе Соединенных Штатов во внешней политике Австралии и обострении отношений Канберры и Пекина автор побеседовал с профессором СПбГУ, профессором РАН, д. полит.н. Лексютиной Я.В.: «Рассмотрение современной политики Австралии в отношении Китая как определяемой или даже диктуемой Вашингтоном представляется слишком упрощенным подходом. В особенности, если речь идет о периоде президентства Д. Трампа (янв. 2017- янв. 2021), который в своей внешней политике, в том числе на Индо-Тихоокеанском направлении, опирался преимущественно на односторонние действия, ставя под вопрос эффективность многосторонних усилий и ценность традиционных союзов США с азиатскими партнерами. Тем более, за произошедшим в 2020 г. драматическим ухудшением китайско- австралийских отношений мы вряд ли можем различить «тень» Д.Трампа, все внимание которого скорее занимали такие вопросы, как борьба с COVID-19 и предвыборная президентская гонка (но никак не побуждение Австралии демонизировать Китай), – отметила Яна Валерьевна. По мнению эксперта, «синхронность беспрецедентного за последние по меньшей мере четыре десятилетия ужесточения линий США и Австралии в отношении Китая обусловлена возросшей обеспокоенностью со стороны обоих государств в связи с комплексным усилением Китая, расширением его экономического присутствия и влияния в мире, отдельных регионах (в Австралии в частности обеспокоены ростом присутствия Китая в Океании) и на территории собственных стран, применяемыми Пекином «нечестными» и дискриминирующими другие страны экономическими практиками, а также широким использованием Пекином за пределами собственных национальных границ различных рычагов оказания давления и распространения пропаганды». При этом профессор подчеркнула, что «в то же время при Дж. Байдене мы действительно можем ожидать тесную солидаризацию США и Австралии (при условии сохранения текущей критической линии Австралии в отношении Китая), а также формирование общего фронта в виде «Коалиции демократий» для противодействия Китаю. По крайне мере, предвыборные заявления Дж. Байдена и опыт администрации Б. Обамы, где Байден играл важную роль, свидетельствуют об этом», – конец цитаты.

Исходя из учреждения администрацией Д. Байдена поста куратора Индо-Пацифики и назначения на этот пост опытного и известного среди американских союзников К. Кэмпбэлла, не остается сомнений, что Вашингтон сохранит Индо-Тихоокеанский вектор внешней политики, заложенный Д. Трампом, но, безусловно, с некоторыми изменениями. Ряд из них, вероятно, были озвучены в совместной статье г-на Кэмпбэлла и директора Стратегической инициативы по Китаю Института Брукингс Раша Доши «How America Can Shore Up Asian Order: A Strategy for Restoring Balance and Legitimacy»[26], вышедшей в свет конце января 2021 г. Авторы критикуют попытки Д. Трампа по «пересмотру соглашений о разделении расходов на содержание американских военных баз и войск», в частности с Японией и Южной Кореей, а также его отсутствие «в региональных многосторонних и экономических переговорах». Как известно, во время президентства Д. Трампа Соединенные Штаты вышли из Транстихоокеанского партнерства, а сам 45-й президент США оставил без внимания саммит лидеров АСЕАН и Восточноазиатский саммит в 2019 г. Вместе с тем К. Кэмбэлл и Р. Доши среди первостепенного вызова для США выделили «экономический и военный подъем Китая».[27]Даже при новых обстоятельствах заведомо конфликтный характер Индо-Тихоокеанского вектора внешней политики США остается прежним.

Вместе с тем новый министр обороны США Ллойд Остин уже провел свой первый телефонный разговор с министром обороны Линдой Рейнольдс, в ходе которого стороны обсудили темы будущих министерских консультаций AUSMIN (проводятся с 1985 г.), включая активизацию совместного патрулирования в Южно-Китайском море и Индийском океане, а также потенциальное расширение численности и состава учений по развертыванию морской пехоты в австралийском Дарвине.[28] Ранее Австралия объявила, что потратит A$1 млрд. (US$770 млн.) на разработку и закупку современных вооружений для своего военно-морского флота[29], а на о-ве Гуам прошли военно-морские учения «Sea Dragon», где помимо США и Австралии приняли участие Индия, Япония и Канада.[30]

Австралия – США – КНР: между идеологией и прагматизмом

В любом случае, на сегодняшний день обострение противоречий между Австралией и КНР зависит от интенсивности конфронтации Соединенных Штатов и КНР. Резкое ухудшение австралийско-китайских отношений, перевооружение и попытки Канберры наладить отношения с Индией и Японией говорят о приверженности премьер-министра Австралии подходу теперь уже экс-президента США Дональда Трампа, но сейчас в Белом доме другой президент – демократ Джо Байден. По всей вероятности, новая администрация США может сместить фокус с явной военной конфронтации с КНР в пользу подхода «America is back, diplomacy is back», в том числе сосредоточиться на технологическом соперничестве и упорядочивании механизмов сотрудничества в рамках Четырехстороннего диалога по вопросам безопасности. По оценкам экспертов, изменение подхода Вашингтона к конкуренции с Пекином может дать Австралии некоторую «передышку» и попытаться наладить отношения с КНР. В то же время, в ответ на заявление С. Моррисона о приверженности Австралии к взаимодействию с КНР и необходимости адаптации обеих сторон «к изменяющимся стратегическим обстоятельствам»[31] Пекин сообщил, что отвергнет предложение правительства Моррисона о перезагрузке торговых связей и обвинил Канберру в попытке изобразить Австралию жертвой действий КНР по ограничению австралийского экспорта.[32] За комментариями по этому поводу автор обратился к научному сотруднику Института востоковедения РАН С.Е. Пале. Эксперт из РАН рассказала, что «Австралия стоит перед дилеммой: хорошие торговые связи с Китаем требуют добрососедских взаимоотношений, а интенсификация оборонного сотрудничества Австралии с США, намеченная после телефонного разговора Джо Байдена и С. Моррисона в начале февраля, их исключают. Перед Канберрой встает одна из сложнейших политических задач десятилетия», – конец цитаты.

Всё это говорит о том, что тесный характер австралийско-китайских торговых отношений стал не только объединяющим фактором, но и основным инструментом давления двух стран друг на друга. Более того, восстановить прежние отношения с Китаем или вернуться к стратегии хеджирования у Австралии просто так не получится, поэтому Канберре предстоит долгая работа по формированию нового подхода к Пекину в новых геостратегических реалиях, в том числе учетом объективной оценки своих возможностей и постепенной утраты Соединенными Штатами своего влияния в Тихом и Индийском океанах.

Автор выражает благодарность многоуважаемым экспертам за предоставленные комментарии

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs