Почему Китай думает иначе? (Мнимые парадоксы китайского менталитета)

Великая Китайская стена. Фото: hotwalls.ru.

Почему Россия и страны Европейского союза совершают множество ошибок при оценке экономического, социального и политического потенциала политики официального Пекина?  На этот вопрос попытались найти ответ на  факультете политологии МГУ им.М.В.Ломоносова, где  состоялась  лекция руководителя Школы востоковедения НИУ ВШЭ Алексея Маслова, посвященная религиозным, политическим и эстетическим идеалам Китая.

Европа и Россия на пути постижения Китая

Отправной точкой в постижении китайской цивилизации в Европе стал XIX век, когда оформился ориентализм -  западное представление о Востоке. Во многих европейских странах, начиная с эпохи Просвещения, стал популярен стиль «шинуазри» в живописи, декоративно-прикладном искусстве и оформлении дворцово-парковых ансамблей. В представлении европейца XVIII-XIX веков о Китае уживаются два диаметрально противоположных подхода к Китаю: «страна мудрецов и варваров».  Поэтому становление востоковедения в Европейских странах (и Россия здесь не исключение) диктовалось двумя мотивациями – стремлением понять психологию китайцев и «закрепиться» на Востоке военным путем.  На протяжении длительного периода времени в Европе игнорировали тот факт, что незападная цивилизация может быть вполне успешной экономически, причем путь её развития будет представлять собой не некоторое отклонение от нормы, требующее изменения, а, напротив, норму для большинства населения земного шара.

Первыми, кто столкнулся с необходимостью пересмотра оценок пути китайского развития, стали русские православные миссионеры. В XVII веке, продвигаясь за Урал и в Сибирь, наши соотечественники впервые столкнулись с Китаем. Такие известные ученые-основоположники российского китаеведения, как Иакинф Бичурин (1777-1853) и Василий Васильев (1818-1900), изначально исходили из необходимости крещения китайцев и разъяснения им пользы принятия христианства. Однако со временем все они приходили к выводам, что в китайской модели развития есть своя внутренняя логика, обеспечивающая устойчивость социума.

Тем не менее, в современной европейской науке в отношении стран Востока  остается  немало мифологем.  Даже переворот в исторической науке, который произвели исследования французских историков школы «Анналов»[1] (включая труды Фернана Броделя[2]), почти не поколебал стереотипы, одним из который остается концепция «догоняющего развития».  

Сегодня, когда в нашем распоряжении оказалось немало новых фактов, позволивших преодолеть прежние абстракции, некоторые исследователи отмечают, что почти до XVII-XVIII веков Китай опережал в своем развитии любую страну Европы, включая такие страны-лидеры европейского прогресса, как Великобритания и Германия. Специфика развития незападных стран игнорируется в стандартной европоцентричной  концепции, заданной Максом Вебером. Главной слабостью Китая была недостаточная развитость военной промышленности. В первую очередь, средства шли на  развитие сельского хозяйства, а порох использовался, в первую очередь,  для фейерверков и пушек.

Специфика китайского менталитета

Китайская цивилизация – это цивилизация риса. Но если здесь народ  страдал от разливов великих рек (Хуанхэ и Янцзы), то  Европа – от чумы («черная смерть» XIV века). Умирали  люди, а вместе  с ними исчезал  опыт. Кроме того, Китай обладает важнейшим фактором, которого полностью лишена Западная Европа:  непрерывное развитие культурной и письменной традиции на протяжении почти 5 тыс. лет. В этом смысле современные китайцы – те же, что и жили  во времена Конфуция. В отличие от Европы, на территории которой неоднократно происходила массовая гибель населения (например, в XIV веке из-за «черной смерти» - эпидемии чумы), в Китае шло постоянное накопление опыта.  Массовых смертей здесь практически не было. Кроме того, социальная структура в Китае построена на принципиально иных основаниях, чем в Европе, и способна к самовоспроизводству, несмотря на самые тяжелые потрясения.

Почему китайская  цивилизация, включающая в состав такое многообразие  этносов и народов, феноменально  устойчива? А.Маслов считает, что свою роль в консолидации нации сыграло ее объединение на основе единой письменной традиции и вокруг этнической группы хань – крупнейшей в Китае, получившей свое название от династии (206 г. до н.э. -220 г.н.э.), императорам которой после краха Циньской империи впервые удалось объединить под своей властью весь Китай.  Не в последнюю очередь это произошло благодаря умелой политике ассимиляции кочевых племен на севере страны, которые переняли язык и тип мышления ханьцев. С этой целью правители династии Хань отправляли на присоединенные территории новую администрацию и учителей, которые обучали покоренные народы своей системе письменности. При этом сами ханьцы не представляют собой этнически единой группы и включают  в свой состав  множество субэтносов, каждый из которых говорит на своем диалекте, сильно отличающемся от других. Поэтому современные востоковеды предпочитают говорить не о едином китайском языке, а о 9-12 китайских языках, каждый из которых нуждается в собственном словаре.  Эта практика воспринята даже современным кинематографом, где актеры-выходцы из разных регионов КНР говорят каждый на своем языке.

А.Маслов напомнил, что, согласно официальной китайской историографии, в этой стране правило 28 династий. Однако значительная их часть по своим этническим признакам была не-китайской. Достаточно назвать табгачскую (тюркскую) династию Тан (VII-X вв.), сюннскую (гуннскую) Северную Сун (960-1127 ), монгольскую Юань  (1271-1368) и маньчжурскую Цин (1644-1912) – последнюю в истории Китая.  Все  эти  династии были интегрированы в общий китайский опыт именно  благодаря единой письменной традиции. 

Известно, что иероглифическое письмо в Китае было унифицировано при императоре Цинь Шихуанди  (II в. до н.э.). Однако один и тот же иероглиф может иметь разные значения, иногда прямо противоположные. По словам А.Маслова, это объясняется тем, что язык в Китае упорядочивался спорадически, и понять смысл произнесенной или написанной фразы  можно только по общему контексту. Приведем пример. Одной  из самых известных  категорий китайской философии стало понятие «Дао», которому Конфуций и ранние конфуцианцы придавали этическое значение, истолковывая как «путь», то есть основанный на определенной морали социальный порядок. Однако семантическое поле этого понятия очень широко, и может быть понято как «способ мышления».

Разумеется, конфуцианские правила характерны для большинства китайцев, вне зависимости от этноса. Однако ученики Конфуция вели за ним записи в  VI-V вв. до н.э., а уже спустя тысячу лет  мало кто понимал, что именно он хотел сказать. Потребовались комментарии к его наследию. Китайская традиция как раз и состоит в том, чтобы разъяснить, о чем говорили предки. Поэтому для Китая важны не столько нравственные идеалы, сколько соблюдение определенного ритуала.

Религиозная традиция Китая также в корне отличается от европейской. В Европе на протяжении веков очень важно было отстоять истину в религии, защитив определенный канон и догму. Кроме того, западная культурная традиция сформирована  жесткими представлениями  о благостности любой морали. Бог христиан  выступает в ней как внутренний ментор и  указующая сила. В Китае на протяжении веков верили не в  Бога, а в целый сонм духов. Источником морали выступал авторитет учителя, при этом не имело принципиального значения к какой философской школе он принадлежит.

Наконец, аналог европейского понятия  «культура» в Китае не  носит универсальный  и всеобщий характер. Он касается лишь сообществ, в которых принято придерживаться правил, восходящих к опыту предков. В этом подходе наблюдается некая прагматичность, а также определенный способ выживания в отсутствие единой религиозной традиции. Вот почему на Западе художественная культура и ее развитие предполагают преодоление прежнего канона, а в Китае – постоянное возвращение к наследию предков. Отличительная черта европейца –саморефлексия, стремление исправить уже произошедшее в прошлом. Для китайца  комплекс собственной неполноценности несвойственен вообще. Он не критикует собственную историю, будь то императорский или маоистский период. Европа, наоборот, постоянно оправдывается перед самой собой.  

По мнению А.Маслова, при анализе настоящего и прошлого Китая на Западе часто придают излишнее значение факторам, которые не являются ключевыми для понимания сути культуры этой страны. В частности, Европа декларирует свою открытость в условиях глобализации и мультикультурализма. Действительно, любой человек может приехать сюда и при определенных условиях адаптироваться к местным  нормам. Совершенно иначе складывается ситуация в Китае. Там можно поселиться, но социальная и культурная адаптация приезжих будет проходить там значительно тяжелее, поскольку Пекин делает все возможное для сохранения изолированности и самодостаточности собственной культуры.

При этом для Китая свойственно иное понимание принципов глобализации. Пекин стремится к реализации так называемой «китайской мечты», то есть восстановления культурного и цивилизационного влияния Китая в тех рамках, которые существовали в Юго-Восточной Азии до прихода туда европейцев. Необходимо признать, что такой подход демонстрирует значительно большую  успешность и действенность, чем ставший для нас классическим европейский подход.  

Россия и Китай: перспективы взаимоотношений

Какие выводы могли бы сделать российские политики и бизнесмены, заинтересованные в отношениях с Китаем? По мнению Алексея Маслова, им необходимо усвоить, что Китай действует на международной арене исключительно исходя из собственных прагматических интересов. Руководство КНР никогда не давало обещания Москве по участию в импортозамещении европейской продукции. Если Москва заинтересована в продвижении своего экономического влияния в Китае, ей необходимо в первую очередь обратить внимание на агропромышленный сектор. Урбанизированный Китай остро нуждается в поставках качественной и экологически чистой сельскохозяйственной продукции. Россия могла бы занять важные позиции на китайском рынке, если бы ее руководство разработало взаимоприемлемую стратегию сотрудничества с Пекином. Кроме того, свою роль в активизации экономического сотрудничества могли бы сыграть совместные российско-китайские компании, специализирующиеся на поставках продукции с высокой добавленной стоимостью в третьи страны. Москве необходимо проявлять свою инициативу к развитию отношений со странами АСЕАН, а также с Японией и Республикой Корея. Необходимо также предпринять усилия для возвращения России на рынки Европейского союза.

«Китай должен почувствовать конкуренцию своим усилиям в Европе и за ее пределами, - подчеркнул ученый. – Если это произойдет, то Пекин пойдет на то, чтобы скорректировать собственные усилия на российском направлении». 

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs