В течение более чем двух лет локальной proxy war («войны чужими руками») в Сирии политический режим Башара аль-Асада продемонстрировал относительно высокий уровень устойчивости. Для сравнения: авторитарный режим в Тунисе продержался две недели, режим Президента Х.Мубарака в Египте - немногим более месяца, а режим полковника М.Каддафи пал под ударами НАТО через шесть месяцев. Как методологически верно подметил российский эксперт профессор Э.Ожиганов, политический режим может считаться устойчивым в такой степени, в которой нагрузки или давление, оказываемое на него как изнутри, так и извне, могут быть нейтрализованы с помощью ресурсов и мощности, имеющихся в его распоряжении1.

Специфика локальной войны в Сирии, характеризующейся высоким уровнем динамики и непредсказуемости, обусловлена взаимоналожением разнообразных социальных, экономических, национальных и других факторов. Существует несколько источников неопределенности, и среди них - отсутствие надежной информации, недостоверность знаний о планах и поведении действующих сил, а также намеренная дезинформация. С одной стороны, неопределенность может быть вызвана случайными факторами, возникающими при осуществлении любой политической активности, с другой - воздействием противоборствующих тенденций, например скрытыми операциями и применением различных информационных технологий для подрыва политического режима.

В ходе боевых действий обозначились две неравные по своим ресурсам «коалиции». С одной стороны, государства НАТО, аравийские монархии, вооруженные группы оппозиции и «интернационал» джихадистских бандформирований, а с другой - сирийский политический режим, Иран и шиитская организация «Хезболла». По мнению представителя французской разведки и специалиста по Сирии Алена Шуэ, «вывод из игры Президента Сирии может иметь некое символическое значение, однако по сути ничего не меняет в проблеме. Под угрозой находится не только и не столько он сам, сколько все его сообщество, которое будет вести себя еще жестче и агрессивнее в случае утраты лидеров и опоры. Чем больше проходит времени и чем сильнее международное сообщество давит на меньшинства, оказавшиеся в опасности, тем больше шансов на дальнейшее обострение ситуации по сценарию кровопролитной гражданской войны в Ливане 1975-1990 гг.»2. 

Идеологическое измерение конфликта

Вторая тенденция этой динамики - приобретение локальной войной характера конфессиональной войны с очевидным преобладанием  политического салафизма и его идеологии «глобального джихада». Салафизм как экстремистская форма суннитской религиозной идеологии исламизма не поддается точной идентификации. Он разработан богословами Аравии, уделяет преимущественное внимание доктринерским и ритуальным аспектам веры, нетерпим к другим верам, включая любые меньшинства не-суннитских мусульман и суфизма, жестко нацелен практически против всех нерелигиозных идеологий, включая националистические. Его типичными представителями являются «Аль-Каида» и сирийская «Джабхат аль-Нусра», которые нацелены на глобальную вооруженную борьбу против государств Запада и современных светских правительств мусульманских стран.

Практически через месяц после возникновения конфликтной ситуации, в которой изначально приняла участие демократически настроенная интеллигенция, то есть в марте 2011 года официальные сирийские источники стали отмечать вовлечение в конфликт вооруженных исламистских группировок, поддерживаемых из-за рубежа. Уже к осени эти группировки набрали влияние и фактически стали одной из главных сторон - участниц конфликта, широко использующей суннитскую религиозную риторику, что привело к росту сектантских настроений по всей стране. При этом среди иных повстанцев джихадистские отряды действовали наиболее агрессивно. Они получали оружие и деньги прежде всего от Саудовской Аравии и Катара и пополняли свои ряды тысячами наемников из Афганистана, Ливии, Ирака, Египта, Ливии, Турции и других стран, а по своим боевым возможностям кратно превосходили местных сирийских «инсургентов».

Сектантство сработало и противопоставило сирийскую суннитскую общину светскому режиму Б.Асада, что дало джихадистам известные идеологические и мобилизационные преимущества. Внутренняя война обрела новые формы с наличием  ряда «наслаивающихся» измерений - социальных, экономических, региональных и глобальных.

Алавитская структура режима Асадов и его союз с шиитскими силами в Иране, Ираке и Ливане уже давно были сильными раздражителями для суннитских исламистов: начиная с 1960-х годов XX века сирийские богословы, такие как Мухиббеддин эль-Хатиб, идеолог «Братьев-мусульман» Саид Хавва и идеолог салафитов Мохаммед Сурур Зейнелабидин разрабатывали антишиитскую линию в современном суннитском и особенно салафитском исламизме. К примеру, аргументация шейха М.Зейнелабидина оказала заметное влияние на антишиитскую идеологию известного лидера иракского филиала «Аль-Каиды» Абу Мусаба аз-Заркави. Хотя сирийский исламизм является более широким и сложным феноменом, который включает в себя как про-, так и антирежимные элементы, тем не менее религиозная напряженность сделала правительство Сирии, по определению Нибраса Казими, «идеальным врагом» международного джихадистского движения3. Поэтому салафитская риторика является единственным нарративом, который сегодня имеет смысл для суннитов в Сирии, салафиты постоянно ссылаются на фетву (послание) исламского правоведа шейха ибн Таймия, в которой последний говорил, что алавиты более опасны, чем иудеи и христиане, и поэтому им нельзя доверять. В этом же послании шейх призвал к поголовному истреблению всех алавитов (или, как их называют его сторонники, носейритов)*. (*Алавизм - название для ряда исламских религиозных направлений, ответвлений или сект, по мнению некоторых специалистов, стоящих на границе между крайним шиизмом (гулат) и отдельной религией. Некоторые мусульманские теологи считают, что алавиты откололись от шиизма и отошли в своих взглядах и религиозной практике от доминирующих исламских направлений так далеко, что во многом потеряли право считаться частью ислама вообще, превратившись в особую религию - смесь ислама, христианства и доисламских восточных верований (джахилия).)

 

Идентификаторы вооруженной оппозиции

Западные аналитики признают, что характер конфликта за два года существенно изменился не только в политико-религиозном отношении, но и в отношении качественного роста ресурсов и вооружений, оказавшихся в распоряжении «инсургентов». Количество вооруженных группировок в Сирии и их действительные источники поддержки с трудом поддаются идентификации. Так, председатель Объединенного комитета начальников штабов США генерал М.Демпси, выступая перед сенатским комитетом вооруженных сил Конгресса США 7 марта 2012 года отметил, что в Сирии были выявлены более ста вооруженных оппозиционных групп. На этом же заседании министр обороны США Л.Панетта утверждал: «Пока не ясно, что представляет собой сирийская вооруженная оппозиция, поскольку нет единой объединяющей военной альтернативы, которая может быть идентифицирована, определена или признана»4.

Несмотря на отсутствие точной количественной информации, большинство местных сирийских повстанцев считают себя частью так называемой «Свободной сирийской армии» (FSA). Эта организация не является монолитной, но часто используется как своего рода общий идентификатор для обозначения ряда частично перекрывающихся сетей боевиков, называющих себя «батальонами» и «бригадами». За пределами Сирии аббревиатура FSA применяется в основном для обозначения организации со штаб-квартирой в Турции, располагающейся на базе ВВС НАТО в Инджирлике вблизи сирийской границы, имеющей связи с так называемым Сирийским национальным советом (SNC) и получающей ресурсную и боевую поддержку Турции, Катара, Саудовской Аравии, США и других стран НАТО. Эта организация формально была создана из дезертиров правительственной армии под контролем разведок Турции и США летом 2011 года, после провала первоначального плана свержения Б.Асада под руководством полковника Риада аль-Асаада, который получил лояльность со стороны ряда крупнейших «бригад». Фактически же оперативное командование операциями «инсургентов» на территории Сирии осуществляется офицерами армии Турции, которым подконтрольны военные советы на местах.

Поскольку FSA по своему составу является арабо-суннитской организацией, большинство ее «бригад» обозначают себя именами героических фигур суннитской исламской истории (вроде «бригады» Халеда ибн аль-Валида в Хомсе, Абу Обейда ибн аль-Джарра в провинции Риф или «бригады» Нур аль-Ислама и ибн Таймия). На рубеже 2011-2012 годов наиболее активно проявили себя три вооруженных формирования FSA - «батальон Хармуш» на севере, в горной области Джебель аз-Завия, «бригада» Халеда ибн аль-Валида в Хомсе и области Растан и «батальон» Омари на юге, на равнине Хавран. В июле 2012 года в сельской местности в районе Алеппо был сформирован «отряд Таухид», который стал одним из крупнейших вооруженных формирований оппонентов режима. За два года эти группировки структурировались в более-менее управляемые военным командованием Турции структуры.

Одна из причин резкой «исламизации» вооруженной оппозиции состояла в том, что исламистские группы, как правило, получали легкий доступ к финансированию и снабжению оружием, поскольку основными «спонсорами» войны являлись суннитские исламистские государства. Боевиков «Свободной сирийской армии» даже с натяжками никак нельзя назвать борцами за демократию. Подавляющее большинство из них признают «духовную власть» такфиристского проповедника саудовского шейха Аднана аль-Арура, ставшего знаменитым своими призывами к поголовному уничтожению «еретиков» и тотальным чисткам населения Сирии по религиозному принципу. Их «революционные трибуналы»  приговаривают к смерти своих политических противников и «нечестивцев» (не только лоялистов режима), практикуя показательные казни в изощренных формах.

Самые ярые исламисты создали свои собственные террористические формирования или примкнули к «Аль-Каиде». Они находятся под контролем Катара или ветви сидеиритов - одного из наиболее могущественных кланов саудовской королевской семьи - и обеспечиваются поддержкой региональных оперативников МИ-6 и ЦРУ. Среди них наибольшую известность получила сирийская группировка «Джабхат аль-Нусра» (полное название - «Фронт помощи моджахедов Леванта народу Леванта на полях сражений джихада»), сформированная ранее в Ираке, ставшая одним из подразделений «Аль-Каиды» и признанная салафитским сообществом частью «глобального джихада».

Наиболее многочисленной из джихадистских террористических группировок является «Ахрар-эш-Шам» («Бригады освобождения Леванта»), которая представляет собой сеть ячеек, оперирующих в основном на северо-западе страны. В северной Сирии крупнейшей из джихадистских группировок является «Сукур эш-Шам» («Бригада соколов Леванта»), действующая в стратегически важном районе рядом с турецкой границей.

Сирийский конфликт привлек «интернационал» иностранных боевиков. Среди них - контингент ливийских наемников «Бригада Уммы» под командованием известного ливийского террориста Махди аль-Харати, иракские боевики из организации «Аль-Каида Ирак» (AQI), саудовская «Бригада Абдуллы Аззама» во главе с Маджидом бин Мухаммедом аль-Маджидом и целый ряд более мелких иностранных формирований из Ливана, Иордании, Египта, Туниса, Афганистана, Косова, Боснии и Герцеговины и даже Северного Кавказа. Лагеря подготовки боевиков находятся в Ливии, Ливане и Турции, а снабжение, информационная поддержка и планирование операций осуществляются непосредственно офицерами войск специального назначения и разведки стран НАТО.

Стратегической целью военного давления на режим Б.Асада является создание «территориального кармана», где могли бы укрепиться и функционировать «штаб вооруженных сил» и марионеточное «правительство». Затем они могли бы осуществить «ливийский сценарий», призвав страны НАТО и Лиги арабских государств установить так называемую «бесполетную зону», провести «гуманитарную операцию» или прямое военное вмешательство. Однако на севере Сирии, где проницаемая граница с Турцией и сосредоточение боевиков в лагерях беженцев давали наиболее реальные шансы, эти планы были сорваны курдским руководством, получившим от режима карт-бланш на ведение самостоятельной политики. Массированные и основательно подготовленные операции в Алеппо летом 2012 года и Дамаске осенью 2012 года, в которых участвовали от 10 до 40 тыс. иностранных и местных боевиков, окончились провалом и крупными потерями в живой силе и вооружении. В силу того что военная машина режима с успехом перемалывала крупные формирования боевиков, они сконцентрировали свои действия на актах террора, совершая их в людных местах, на убийствах религиозных, политических, военных лидеров и представителей лояльной интеллигенции, а также на экономическом саботаже (разрушении инфраструктуры страны, уничтожении производств и т.п.).

В результате такой трансформации конфликта те группы сирийского населения, которые потенциально могли бы иметь политические или конфессиональные симпатии к вооруженным группировкам, особенно в начале конфликта, перестали видеть в них позитивную альтернативу существующей власти и прекратили поддержку оппозиции. Для многочисленных этнических и религиозных меньшинств Сирии проблема  выбора между авторитаризмом и демократией в какой-либо форме перестала быть актуальной, поскольку перед ними в буквальном смысле возник вопрос о жизни или смерти.

Военный и моральный потенциал армии

Оценка военных ресурсов сирийского режима затруднена в силу значительной неопределенности. Численность сирийских вооруженных сил, по различным источникам, оценивается в 215-300 тыс. человек5. Сирийская бронетехника и вооружение - преимущественно российского производства, в то время как ракеты и ракетные системы в основном иранского и северокорейского производства. Непосредственно перед конфликтом Сирия имела 1700 танков Т-72/72М российского производства, более 2 тыс. устарелых танков Т-52 и 1 тысячу Т-62. У сирийской  армии имеется около 1 тыс. боевых машин пехоты (БМП), более 560 бронетранспортеров (БТР) и 950 боевых разведывательно-дозорных машин БРДМ-2*. (*Здесь и далее личная информация автора.)

Большинство реактивных систем залпового огня (РСЗО) китайского производства Т-63 (с радиусом действия до 10 км), российского - БМ-21 (до 20 км), сирийско-китайского - «Хайбар» (до 60 км) и иранского производства - «Фаджр» (до 45 км) и «Раад» (до 100 км). Кроме того, насчитывается около 30 единиц тактических баллистических ракет Scud-B и Scud-C, до 25 единиц FROG-7 и до 36 единиц OTR-21 Viper.

Сирия уделяла большое внимание наземным средствам противовоздушной обороны. Сирийская армия имеет более 2 тыс. зенитных орудий и более 4100 зенитно-ракетных комплексов, в основном российского производства. ПВО, которая действует под командованием военно-воздушных сил, обладает  320 установками земля - воздух большой дальности Алмаз Волга-М (SA-2), 148 - S-125 Нева (SA-3) и 44 - Антей S-200 (SA-5). 25 оперативных бригад ПВО имеют на вооружении 130 зенитно- ракетных батарей, большинство из которых оснащены зенитно-ракетными комплексами SA-2/SA-3 и SA-5 SAM. Кроме того, развернуты 195 мобильных пусковых установок SA-6 и значительное количество SA-7A/SA-7B. На вооружении также имеется около 4 тыс. зенитных орудий калибром до 100 мм. Серьезную угрозу для авиации НАТО представляют ракетно-зенитные комплексы российского производства «Панцирь-С1» и «Бук М2Э».

Авиация насчитывает около 300 штурмовиков российского производства МИГ-21/23 и СУ-22/24 и 150 истребителей МИГ 23/25/29. Сирийская армия  имеет 35 вертолетов французского производства SA-342 Gazelle, 35 вертолетов российского производства Ми-25 и 20 - Ми-2 «Гоплит» польского происхождения. Это внешне.

Небольшие производственные мощности, способные производить самоходные артиллерийские установки, военные грузовики, стрелковое вооружение, боеприпасы и средства минирования, размещены на севере и востоке Дамаска. Сирийская военная машина сильно зависит от зарубежных поставок и не сможет пополнить свой военный потенциал без поддержки России, Ирана и некоторых других стран. Один из ключевых аспектов оценки военного потенциала связан с тем, что применение механизированных средств, артиллерии и авиации в боевых действиях сильно зависит от возможностей снабжения, обслуживания и ремонта.

Любая оценка ресурсного потенциала по необходимости должна учитывать такие показатели, как лидерство, моральное состояние персонала, способность проводить комбинированные операции и поддерживать сложные оперативные циклы в быстрой маневренной войне и т. д. Подготовку, опыт и управление, относящиеся к «нематериальным активам», практически невозможно оценить количественно. Кроме того, в последние годы в мире имели место существенные достижения в военных технологиях,  применении высокоточных боеприпасов, сенсорных систем, сетевой интеграции боевого управления, разведки, целеуказания, систем связи и т. п., а также подавлении радиотехнических и электронных средств противника.

В данном контексте показательно, что в декабре 2012 года Сенат США подавляющим большинством голосов (92 голоса против 6) принял поправку к оборонному бюджету на 2013 год, обязав военное ведомство рассмотреть сценарий вмешательства в конфликт в Сирии. В числе прочих сценариев члены Сената США посчитали необходимым оценить перспективы объявления Сирии зоной, закрытой для полетов, размещения средств ПВО в соседних государствах, использования американских ВВС для борьбы с сирийской авиацией и т. п. Поправка, внесенная «ястребами» Д.Маккейном и Д.Либерманом, указывает, что устойчивость политического режима в Сирии существенно нарушила планы США по «реконструкции» Ближнего Востока и вызвала замешательство в правящих кругах США. В августе этого года источник ЦРУ США в лице заместителя директора Майкла Морелла признал, что возможное падение правительства Башара Асада представит серьезную угрозу для национальной безопасности США, так как в этом случае Сирия станет прибежищем для различного рода террористов6.

После своего переизбрания на пост Президента США Б.Обама произвел «чистку» среди руководителей ведомств, ответственных за сирийский провал: были отправлены в отставку главный идеолог «войны чужими руками» в Сирии, глава ЦРУ Д.Петреус, главнокомандующий силами НАТО в Европе Дж.Стравидис, его заместитель генерал Дж.Аллен, глава американского Агентства по противоракетной обороне генерал П.О’Рейли, а несколько ключевых фигур в Пентагоне оказались под следствием по делам о коррупции. Их союзники во внешнеполитическом ведомстве - Х.Клинтон и С.Райс также покинули свои посты. Президент США Б.Обама кардинально обновил свою команду, назначив главой внешнеполитического ведомства Дж.Керри, руководителем Пентагона - Ч.Хейгела, ЦРУ - Дж.Бреннана, то есть людей, которые должны реализовать новую стратегию реорганизации и раздела Ближнего Востока.

В Тунисе, Египте, Ливии и Йемене ключевыми стали взаимоотношения между правителями и их генералами, когда генералитет по различным причинам отказался от поддержки президентской власти. В Сирии с июня 2011 по август 2012 года количество высокопоставленных перебежчиков составило всего 46 человек, включая 27 высокопоставленных военных и силовиков, трех членов кабинета, четверых членов парламента и 12 дипломатов*. (*Личная информация автора.)

Ни один из этих перебежчиков и дезертиров не входил во внутренний элитный круг лиц, принимающих решения.

Сирийский военный механизм представляет собой многослойную структуру: первую линию обороны составляют силы безопасности, вторую - спецслужбы и, наконец, регулярная армия, которая делится на элитные части (приблизительно 50 тыс. человек) и основной состав, формируемый по призыву (около150 тысяч). Общей стратегией применения этого механизма является использование основного состава регулярной армии для установления внешнего кордона, в то время как спецназ и военная разведка занимаются антиповстанческими операциями и «чисткой» территорий. В этом им содействуют вооруженные группы милиции, известные как «Шабиха», которые формируются преимущественно из алавитов.

Наряду с такими факторами, как высокий социальный статус  армии в Сирии, ее популярность в народе и тесная связь с политической структурой режима, следует отметить трудно формализуемый фактор - моральный дух. В свое время авторитет стратегической мысли К. фон Клаузевиц писал: «Если мы бросим общий взгляд на четыре элемента, образующие атмосферу, в которой протекает война, - опасность, физическое напряжение, неизвестность и случайность, то станет легко понятным, что требуется большая духовная и умственная сила, чтобы среди этой стихии уверенно и успешно продвигаться вперед. Эта сила в зависимости от форм, принимаемых ею при различных обстоятельствах, в устах рассказчиков и составителей отчетов о военных действиях получает название энергии, твердости, стойкости, силы духа, или характера»7. При этом он добавлял: «Но согласимся раз и навсегда: здесь не может быть и речи о научных формах и задачах; соотношения материальных элементов крайне просты; труднее уловить поставленные на карту моральные силы»8.

Увлеченные критикой авторитарных черт режима Б.Асада, западные аналитики с трудом могут вообразить, что при всех издержках такого типа режима его основные институты и группы могут демонстрировать высокую стойкость, приверженность и силу духа. Иначе трудно объяснить, почему режим сохраняет высокий уровень устойчивости, несмотря на колоссальное давление со стороны внешних и внутренних сил, многократно превосходящих его в ресурсах.

Американский институт предпринимательства, Институт по изучению войны и Центр Сабана по ближневосточной политике в Институте Брукингса (США) провели стратегическую игру, которая ставила своей целью прогноз последствий обострения  гражданской войны в Сирии. Моделирование состояло из трех этапов, в которых исследователи, объединенные в три команды, имитировали поведение соответственно американского, турецкого и саудовского правительств. Основное намерение состояло в том, чтобы исследовать взаимодействие между правительством США и двумя из его наиболее важных региональных союзников в период потенциального развития событий в Сирии.

Основной вывод стратегической игры состоял в следующем: «Расширение гуманитарного кризиса в Сирии недостаточно само по себе, чтобы подвигнуть любое из правительств к непосредственному вмешательству. Стратегическая игра заканчивается крушением Сирии как государства и «ползучей» интервенцией турецких вооруженных сил, но не до полного контроля Сирии. При этом Ирак скатывается обратно к уровню насилия и внутренних конфликтов 2006 года, а Ливан погружается в пучину сектантской гражданской войны. Перед Соединенными Штатами встает необходимость принятия мер, чтобы «закрыть» проблему сирийской гражданской войны, прежде чем она дестабилизирует Ирак, что угрожает жизненно важным американским интересам»9. Иначе говоря, ведущие американские специалисты по Ближнему Востоку предвидят такой же сценарий, что и аналитики из Немецкого института международных отношений и безопасности, выводы которых были приведены выше.

Россия, руководствуясь своими политическими и экономическими интересами, с упорством осуществляет в Сирии стратегию, которую можно назвать «политикой сдерживания». Ставки в схватке за будущий контроль над Сирией невероятно высоки, и ее исход будет иметь огромные последствия для России. Официально Россия поддерживает процесс политического урегулирования в Сирии с участием всех сторон конфликта без предварительных условий. При этом глубина и диапазон этих интересов определяют ее действия по поддержке сирийского режима как на уровне глобальной и региональной дипломатии, так и реальной политики на всех уровнях, которая включает и не афишируемые мероприятия в регионе.

 

 

 1Ожиганов Э.Н. Информационные операции и стабильность политических режимов//Вопросы национальных и федеративных отношений, 2012. №4, С. 108-113.

 2http://inosmi.ru/world/20120906/198716158.html

 3Nibras Kazimi. Syria Through Jihadist Eyes: A Perfect Enemy. Hoover Institution Press, 2010.

 4Holliday J. Syria’s Armed Opposition. Middle East Security Report 3. Institute for the Study of  War. Washington, 2012. P. 35.

 5Syrian Arab Army // http://www.globalsecurity.org/military/world/syria/index.html

 6http://ria.ru/arab_riot/20130807/954967273.html#ixzz2bMWTPoyE

 7Клаузевиц К. О войне. М.: Госвоениздат, 1934. С. 37.

 8Там же. С. 110.

 9Unraveling the Syria Mess: A Crisis Simulation of Spillover from the Syrian Civil War. Saban Center for Middle East Policy at the  Brookings Institution // Middle East Memo. №25. August 2012. P. 2.