ENGLISHОСТРОЕ ОЩУЩЕНИЕ грядущих серьезных изменений в мировой политике превратилось в настоящую головную боль у большинства политических деятелей, аналитиков и историков. Один из крупнейших дипломатов ХХ века, бывший госсекретарь США Г.Киссинджер еще в самом начале нынешнего столетия бил тревогу по поводу отсутствия у Соединенных Штатов идей, "адекватных возникающей новой реальности". Он с горечью признавал, что американское руководство потеряло "чувствительность" к происходящим процессам, поскольку "победа в холодной войне искушала самодовольством; удовлетворенность сложившимся статус-кво побуждала проецировать на будущее текущую политику; впечатляющие экономические успехи давали политическим лидерам соблазн смешивать стратегическое мышление с экономическим". По мнению Г.Киссинджера, Америка нуждается в "просвещенном руководстве", ибо небывалый доступ к информации не заменяет необходимости в осознанном ее восприятии. Пока же, по его словам, дело обстоит таким образом, что "растет разрыв между информацией и знанием и, более того, между знанием и мудростью".
В своей истории мир неоднократно стоял перед выбором наиболее приемлемых для той или иной эпохи путей дальнейшего развития. Каждый исторический поворот отмечен деятельностью конкретных личностей, которых объединяла одна отличительная черта - недюжинный ум, коварный или созидательный, и характерное для каждого времени "понимание будущего". Основные вехи исторического развития известны по именам правителей, которые сыграли свою роль главным образом посредством внешней политики и дипломатии. Сама же дипломатическая служба бывала разной - когда сервильной, когда задиристой. Однако ретроспектива ее вклада в политику руководителей государств дает возможность оценить способность дипломатии непосредственно влиять на ход истории. Заодно это позволило бы задуматься и о месте современной дипломатии в принятии лидерами ведущих стран решений, отвечающих требованиям нового этапа мирового развития.
Начало влияния политической мысли на мировой порядок практически совпадает с формированием дипломатии на рубеже XVI-XVII веков в качестве особого вида деятельности государства. XVII век вошел в историю как период французской гегемонии в Европе, кульминацией которой стал Вестфальский мир 1648 года. Успехи Франции тесно увязывают с действиями ее дипломатии, которая находилась в руках фактического правителя Франции, первого министра кардинала Ришелье (1624-1642 гг.). Этот выдающийся дипломат и политик XVII века, прославившийся также интриганством и цинизмом, отличался изощренным умом и умением распознавать требования эпохи. Ему весь мир обязан внедрением в политическую жизнь понятия государственных интересов, которое было положено в основу Вестфальского мира. Кардинал Ришелье явился вдохновителем принципов политического равновесия в Европе, обозначивших пределы борьбы монархов за господство на континенте и определивших перспективу его дальнейшего развития.
Главное содержание дипломатической деятельности европейских государств XVI-XVII веков сводилось к борьбе за торговое и политическое преобладание. Дипломатия в основном оставалась прерогативой абсолютных монархий. Послов же часто называли "почетными шпионами", поскольку главной их заботой было раскрытие секретов дворов, при которых они состояли. Французский дипломат конца XVII - начала XVIII века Л.Руссо де Шамуа довольно четко выразил суть требований правителей к своим дипломатам: "Выполняйте наказы, а размышлять будем мы". Он предостерегал своих собратьев от проявления, как бы сейчас сказали, излишней сообразительности, поскольку "в своих рассуждениях правители исходят из никому неведомых оснований и им не всегда нравится, когда посол высказывает свое мнение".
В управлении Россией Петр I мало чем отличался от своих европейских "коллег", проявляя свойственную тому времени своенравность и жестокость. Но своим прозорливым разумом он понимал необходимость для стремительно ворвавшейся на европейскую сцену России иметь не просто придворную дипломатию, а службу, отвечающую потребностям его внешнеполитических замыслов. Именно при нем началось выдвижение русских дипломатов, умеющих не только слушать и выполнять, но и способных высказывать собственные суждения. Помощники Петра на поприще дипломатии - Г.И.Головкин, П.П.Шафиров, М.П.Бестужев-Рюмин, П.А.Толстой и другие - при всех недостатках тогдашних царедворцев в целом отличались отчетливостью мысли и проявлением здравого смысла. Петр, несмотря на свой крутой нрав, умел прислушиваться к советам и нередко следовал им. Истории известен довольно показательный пример такого рода, связанный с деятельностью посла России в Голландии Б.И.Куракина.
Этот дипломат, осмеливавшийся иногда направлять малоприятные для царя предостережения, обладал широким видением положения в Европе в начале XVIII века. В его рекомендациях сквозила мысль о необходимости для русской дипломатии быть терпеливой, последовательной и максимально сдержанной. Даже в сложный период, когда в 1719 году вокруг России начали сгущаться тучи в результате попыток формирования на северном направлении антирусской коалиции под руководством Англии, Б.И.Куракин советовал Петру I не поддаваться эмоциям и быть предельно осторожным. Этой линии, в частности, он предлагал придерживаться в связи с торговлей на Балтийском море, где Швеция ввела практику захвата и грабежа русских судов, что вызвало ответные меры того же характера со стороны России. Петр согласился с мнением посла и приказал своему флоту соблюдать принцип свободной торговли, что оказало благоприятное воздействие на Голландию и Англию. Царь предписал русским дипломатам во всех странах придерживаться максимальной гибкости. Как отмечал известный отечественный историк С.М.Соловьев, программа Куракина выполнялась.
Продолжатель дела Петра императрица Екатерина II предпочитала единолично определять, что и как надо делать во внешней политике России. Будучи сама первоклассным дипломатом, Екатерина нуждалась в дипломатах не так, как в полководцах: она больше всего дорожила генералами, даже если ее личные отношения с ними, как в случае с А.В.Суворовым, не слишком складывались. Амбиции императрицы во внешних делах, ее стремление к личной славе и выгоде совпадали с тогдашними воззрениями на государственные интересы, объективно отвечали задачам укрепления международных позиций России. Глубокий знаток дипломатии Екатерины II, известный советский историк академик Е.В.Тарле, считал, что от сколь-нибудь крупных неудач императрицу всегда спасал столь необходимый для политика и дипломата "холодный, ясный, пристальный умственный взор, который никогда не упускал из виду черту, отделяющую возможное от невозможного".
Понимая, что достоинство страны, которой она управляет, есть и ее собственное достоинство, Екатерина II умела выбирать дипломатов, отличавшихся не столько ретивостью льстивых заверений, сколько умением проводить в жизнь политику, направленную на восстановление международного престижа России, расшатанного после смерти Петра I. Екатерина не любила главу внешнеполитического ведомства Н.И.Панина за независимость суждений, но высоко ценила его "смышленость" и ревностное служение России.
В лице образованных и даровитых дипломатов - П.А.Румянцева, А.М.Обрескова, Г.А.Потемкина, А.Р.Воронцова, А.А.Безбородко и других - она нашла верных и дальновидных помощников в проведении линии на завоевание главенствующего положения России в Европе. Показательным примером усилий по укреплению влияния России стал выдвинутый российской дипломатией во главе с Н.И.Паниным в 1764 году план создания "северной системы", предусматривавший союз России, Пруссии, Англии, Дании против Франции и Австрии с целью обеспечения "твердого равновесия" в европейских делах. Однако России не удалось склонить ни Берлин, ни Лондон к действенной поддержке своих замыслов.
В конце XVIII века европейская политика столкнулась с феноменом Наполеона. Революция 1789 года и низвержение монархии во Франции совершили настоящий переворот в политическом пасьянсе Европы, дав дорогу набиравшей силу буржуазии и заставив по-иному взглянуть на роль народных масс. Их активная вовлеченность в революционные преобразования позволила французам, в частности, создать более современную по тем временам армию, которая дала Франции безусловный военный перевес над государствами феодально-монархической Европы. Новая эпоха потребовала новых людей, и таким человеком для Франции стал Наполеон, наделенный завидной энергией и незаурядным мышлением. Под стать ему был и французский министр иностранных дел Ш.Талейран, отличавшийся дипломатическим талантом и отменными умственными способностями, которые, впрочем, вполне мирно уживались с его полным равнодушием к вопросам морали. Наполеон, однако, снисходительно прощал Талейрану его "мораль", отдавая предпочтение уму и проницательности дипломата.
Наполеон и сам был хорошим дипломатом, обладая развитым глазомером в отношении международных и военных дел. Свои действия он подчас сравнивал с изысканиями Ньютона, имея в виду, что для принятия стратегического и тактического решения полководец должен разрешать сложные задачи, которые требуют выдающихся математических способностей. Однако присущий Наполеону дар предвидения не уберег его от конечного поражения: опьяненный победами, он потерял чувство меры и ошибся в своих расчетах. Пойдя войной на Россию в 1812 году, Наполеон не смог предположить, что ему придется воевать не с царем Александром I, а со всем народом, вставшим на защиту своей независимости. Недоучел он и инстинкта самосохранения европейских монархий, которые перед лицом общего врага сумели на время отложить выяснение отношений между собой.
Венский конгресс 1815 года должен был стать триумфом победивших Наполеона держав, прежде всего России, Австрии и Пруссии. Казалось, что и результаты конгресса говорили об этом: созданный на базе этих трех стран Священный союз почти на сорок лет обеспечил Европе относительное политическое равновесие. Только Россия, дипломатия которой к тому периоду утратила прежний динамизм и "полет мысли", не смогла в полной мере распорядиться обретенным могуществом. На Венском конгрессе "правили бал" два блестящих европейских дипломата - глава австрийской внешней политики К.Меттерних и уже известный нам Ш.Талейран. Разница была в том, что если Меттерних, думая о будущем Австрии, стремился сохранить привычное прошлое, то Талейран, заботясь о прежнем собственном благополучии, руководствовался далеко идущими интересами Франции. Сыграв на противоречиях европейских держав, Талейран сумел, как он потом с гордостью писал, сделать так, что Франция, "едва переставшая быть пугалом для Европы, становилась в некотором роде арбитром и примирительницей". В 1818 году Франция присоединилась к Священному союзу и вновь превратилась в полноправного члена "европейского концерта держав". Вот только с ролью "примирительницы" Франция явно не справилась, спровоцировав русско-турецкую войну 1853-1856 годов и взяв в результате своеобразный реванш над Россией за 1812 год.
Тогдашняя дипломатическая служба России не обладала необходимой волей и потенциалом, способными "раскачать" закостенелую и излишне самоуверенную политику Александра I и сменившего его Николая I. Особенно провальным для России стало правление Николая I, который, получив титул "жандарма Европы", потерял политическую ориентацию и совершил грубейшие просчеты в поединке за главенствующее положение в европейской политике. Конечный проигрыш в нем российской дипломатии следует отнести и на счет министра иностранных дел К.В.Нессельроде, который в своих докладах Николаю I занимался лакировкой событий и фактов не менее усердно, чем российские посланники в европейских столицах. Будучи поклонником Меттерниха, Нессельроде выше всего ценил согласие держав в рамках Священного союза и выступал за проведение такой политики, при которой национальные интересы отдельной страны подчинялись общим задачам союза европейских монархов. Накануне Крымской войны такая "бескорыстная" линия российского внешнеполитического ведомства лишь укрепляла Николая I в ложных убеждениях относительно неспособности Англии и Франции пойти на прямое военное столкновение с Россией.
Поражение в войне, явившееся следствием технико-экономической отсталости России и превосходства сил антироссийской коалиции, привели к началу крупных преобразований внутри России, выстраиванию нового курса ее внешней политики. Прекрасно образованный Александр II поручил внешние дела А.М.Горчакову, который, проводя линию на "сосредоточение" России, определил главную цель российской дипломатии - служение делу превращения России в динамично развивающееся государство. При этом он исходил из того, что пока Россия не наберет "избытка в силе", позволяющего подобно Англии и Франции проводить политику "вещественных интересов", страна будет вынуждена сохранять оборонительное положение. В беседах с иностранными дипломатами А.М.Горчаков объявлял, что вступил на новый политический путь, прямо противоположный тому, по которому так долго шел его предшественник. Он следующим образом определял суть российской внешней политики: политика выжидания; политика, состоящая в том, чтобы как можно меньше вмешиваться в чужие дела, сохранять полную свободу действий; принимать во внимание только факты при оценке поведения иностранных держав.
Гибкий и осторожный стиль горчаковской дипломатии во многом помог России в первое десятилетие после Крымской войны обеспечить передышку, позволившую сосредоточить силы на проведении внутренних реформ. Однако добиться восстановления былой роли вершителя судеб Европы, которую царизм играл в первой половине XIX века, Россия не смогла. В Европе первую скрипку начинала играть Германия, которая своему взлету на европейский олимп обязана канцлеру О.Бисмарку. Отточенный ум и железная сила воли позволили этому автору и исполнителю "realpolitik" стать одним из самых значительных политических деятелей XIX века. Франко-прусская война 1870-1871 годов и возникновение у границ России и Франции мощной Германской империи привели к глубоким переменам в политическом положении Европы, сделав напряженность постоянным фактором международной жизни. Однако при всей прямолинейности тогдашней германской политики О.Бисмарку нельзя отказать в трезвости взглядов и развитых аналитических способностях. Он, в частности, отдавал себе отчет, что присоединение к Германии Эльзаса и Лотарингии неизбежно приведет к новым столкновениям с Францией, словно увидев в этом первые зародыши будущей мировой войны. Он также придерживался сдержанной линии в отношениях с Россией, с которой "у нас никогда не будет необходимости воевать, если только либеральные глупости или династические промахи не извратят положение".
После Бисмарка внешняя политика Германии становилась все более заносчивой и все менее восприимчивой к доводам разума. К концу XIX века германская дипломатия начала проникаться идеей, что политика Бисмарка была слишком узкой и только "европейской", что сейчас, мол, Германия должна вести "мировую политику". Мысль о необходимости широчайшей экспансии все чаще приходила в голову не только националистическим кругам немецкой буржуазии, но и императору Вильгельму II и канцлеру Б.Бюлову. Как свидетельствовал тогдашний посол Франции в Германии Ж.Камбон, перед 1914 годом в Берлине был весьма распространен тезис о том, что "интересы малых держав должны исчезнуть и раствориться в интересах великих держав и что содействовать их поглощению является своего рода моральным долгом". В свою очередь, дипломатия Франции и Англии не смогла преодолеть стереотипности мышления и узости в оценках международной обстановки и практически не препятствовала активному вовлечению этих двух стран в войну за передел мира. Неслучайно, видимо, тот же Ж.Камбон писал после ее окончания, что "посол, который не осмеливается быть чем-нибудь иным, кроме как почтовым ящиком, представляет опасность для своего правительства".
Россия также оказалась не на высоте положения. Николай II не обладал всеохватывающим взглядом на международные проблемы, отличался неуверенностью в решениях и непоследовательностью в действиях. Несмотря на наличие во главе российского министерства иностранных дел таких опытных и знающих дипломатов, как А.Б.Лобанов-Ростовский, В.Н.Ламздорф, А.П.Извольский, С.Д.Сазонов, царская внешняя политика в целом характеризовалась отсутствием правильного и обоснованного понимания интересов России. Уже Русско-японская война 1904-1905 годов показала пагубность для политики России туманности в определении стоящих перед страной задач, разброда и шатаний во мнениях, нерешительности в выборе средств. Накануне Первой мировой войны увлеченность политикой балансирования между ведущими европейскими державами и чрезмерная привязанность Николая II к династическим сделкам обернулись для России потерей осторожности и свободы маневра во внешней политике. Приняв активное участие в противоречащей ее интересам войне, Россия оказалась слабейшим звеном в ряду развязавших войну держав.
Революция 1917 года в России многое перевернула в мировых делах, но не отменила потребность в знающих и думающих дипломатах. Можно сколько угодно говорить о роли В.И.Ленина в российской истории, но факт остается фактом: именно он выдвинул главой "красной" дипломатии Г.В.Чичерина - представителя столь нелюбимой вождем старой русской интеллигенции, потомственного дворянина, работавшего еще в царском Министерстве иностранных дел. Во многом благодаря Чичерину советская дипломатия не потеряла выработанных веками традиций и навыков отечественной дипломатии, не скатилась на чисто лозунговые позиции. Когда Ленин поставил вопрос о том, что на Генуэзской конференции 1922 года необходимо выступить с "широчайшей программой", никто в советском руководстве не имел четкого представления о ее конкретном содержании. После того как Чичерин в письме Ленину обозначил основные направления программы, тот не преминул сразу же в превосходных тонах одобрить их. Изложенные Г.В.Чичериным на Генуэзской конференции предложения - о мирном сосуществовании государств с различными социальными системами, о всеобщем сокращении вооружений, о созыве Всемирного конгресса (с участием всех народов на почве полного равенства) - и сегодня воспринимаются как вполне современные.
Знакомясь с документами, вышедшими из-под пера Г.В.Чичерина, поражаешься его широчайшими знаниями и тонким пониманием происходивших процессов не только в Европе и США, но и в восточных странах, особенно в Китае, Персии, Турции. Опираясь на опыт старой российской дипломатии, советский нарком иностранных дел мыслил глобально, являясь сторонником проведения активной политики как на Западе, так и на Востоке. Однако после смерти В.И.Ленина ускорился процесс отторжения Чичерина партийно-государственной элитой, для которой он всегда был чужаком. По мере укрепления своей власти И.В.Сталин все меньше внимания обращал на рекомендации главы внешнеполитического ведомства, а то и просто игнорировал их. В письме в июле 1926 года полпреду СССР в Китае Л.М.Карахану Георгий Васильевич с горечью отмечал, что все китайские дела ускользнули от НКИД и что теперь нарком является только техническим исполнителем. Такая же картина наблюдалась и на других направлениях, когда, по признанию Чичерина, его мнение было для Политбюро скорее основанием для обратного решения. С 1928 года нарком фактически уже не руководил НКИД, и ему оставалось только удивляться, почему его еще держат на этом месте.
Для советской дипломатии наступил непростой период. В среду дипломатов активно внедрялась атмосфера подозрительности и недоверия, любое проявление инакомыслия, мягко говоря, не поощрялось. Уже в 1930 году известный советский дипломат, полпред СССР в Швеции А.М.Коллонтай говорила своему доверенному лицу, что она запрятала свои принципы в дальний уголок своего сознания и что теперь она проводит политику, которую ей диктуют. Новый глава НКИД М.М.Литвинов уступал Г.В.Чичерину в знании международных проблем и в их панорамном видении. Тем не менее надо отдать Литвинову должное: он прозорливо выступал за создание системы коллективной безопасности и поддерживал идею о "неделимости мира". Серьезный отпечаток на деятельность Литвинова накладывало его упорство в отстаивании линии на первоочередное развитие отношений с США, Францией и прежде всего с Англией. Как показали последующие события, особенно заключение Мюнхенского соглашения в 1938 году, расчеты М.М.Литвинова на сближение с Англией не оправдались.
Пойдя на сделку с Гитлером, тогдашняя дипломатия Англии и Франции показала свою неспособность правильно оценивать складывавшуюся ситуацию. В середине 1930-х годов прошлого столетия известный английский дипломат Г.Никольсон сетовал по поводу присущего английской дипломатии отвращения к логике, подхода к проблеме сначала с идеологической, а затем с реалистической точек зрения. Ослеплявший антисоветизм привел к потере западными политиками стратегической ориентации, лишил их воли к поиску разумных решений в условиях надвигающейся катастрофы. Внешнеполитические расчеты Англии и Франции фактически строились на неизбежности военного конфликта сначала между Советским Союзом и Японией, а затем между Советским Союзом и Германией. Такая недальновидная стратегия привела, в частности, к тому, что политические деятели и дипломаты Франции считали возможным сидеть сложа руки и не призывали французских военных к усиленной подготовке французской армии. Результат известен - по своему географическому и политическому положению Франция быстро стала жертвой этих ошибок.
Циничная и жестокая, бросающая открытый вызов традиционному "равновесию сил" политика Гитлера импонировала немецкому народу, испытавшему унижения и лишения после Первой мировой войны. Однако иррациональность Гитлера, его вера в собственную исключительность и нетерпимость к чужому мнению в конечном итоге не только привели Германию к новому краху, но и обрекли весь мир на трагические испытания. Началом конца Гитлера, как и Наполеона, стало его безумное решение начать войну против Советского Союза, основанное на убежденности в неполноценности и ущербности населяющих его народов. Сделав ставку на скорое падение Сталина, Гитлер не отдавал себе отчет, что в России не все определяется личностью одного человека. Недаром перед самым началом нападения на СССР Гитлера не покидало ощущение, что он открывает дверь в темную комнату, где раньше никогда не бывал и не знает, что находится за этой дверью.
Дверь захлопнулась в мае 1945 года в самом Берлине, сильно прищемив заодно и тех, кто исходил в своих умозаключениях из убежденности в недоразвитости и "вечном рабстве" России. Как и в 1812 году, победил не ее правитель, не Сталин, а народ, в первую очередь русский, о чем был вынужден публично заявить сам советский лидер сразу же после окончания войны. Долгое время за кадром оставалась цена, которую страна заплатила за якобы исключительную проницательность Сталина и его особый дар в управлении историческим процессом. Многие российские современные исследователи, в частности академик РАН А.О.Чубарьян, полагают, что нападение Германии на Советский Союз застало страну и армию врасплох по вине Сталина. Признавая неизбежность войны с Германией, он тем не менее самоуверенно считал, что ему удастся оттянуть сроки ее начала, и упрямо отказывался верить многочисленным разведывательным данным и дипломатическим сигналам о точной дате неминуемого начала войны. Этот грубый просчет Сталина обернулся чудовищными людскими и материальными потерями первых месяцев войны.
Слепая вера И.В.Сталина в собственную непогрешимость в целом оказала неблагоприятное воздействие на советскую дипломатическую службу. Руководитель СССР никогда не доверял дипломатам, война же предоставила возможность всецело поставить их в зависимость от своей воли. Тогдашний глава советского внешнеполитического ведомства В.М.Молотов позднее говорил, что Сталин сознательно ограничил роль послов, сделав дипломатию сугубо централизованной. По его словам, все решалось Сталиным, а послы были только исполнителями определенных указаний. Естественно, многие советские дипломаты в годы войны проявляли разумные инициативы, направленные на успешное обеспечение внешнеполитических задач страны. Были и такие, кто имел мужество отстаивать перед руководством свои соображения, как, например, посол в Иране А.А.Смирнов (в 1942 г. он выступил против получения СССР концессии на северную нефть в Иране, дабы не нанести ущерба отношениям с Англией, за что заслужил похвалу Сталина). Однако надо признать, что установленные Сталиным правила отношений руководства страны с внешнеполитическим ведомством надолго определили стиль работы последнего.
Вторая мировая война закрепила за Америкой роль ведущей державы западного мира. Соединенные Штаты окончательно распрощались с политикой изоляционизма и с показным идеализмом Президента В.Вильсона (1913-1921 гг.), представ перед мировым сообществом экономически мощным и политически амбициозным государством. Немалая заслуга в этом принадлежит Президенту Ф.Рузвельту (1933 г. - апрель 1945 г.): его острый и восприимчивый ум, стратегическое мышление не только сыграли решающую роль в преодолении Соединенными Штатами "Великой депрессии", но и позволили внести крупный вклад в создание и укрепление антигитлеровской коалиции. Рузвельт не питал симпатии к "диктатуре Сталина", однако, будучи реалистом, считал необходимым и возможным строить отношения с СССР на основе равенства и поиска взаимоприемлемых решений. Судя по многочисленным свидетельствам, политика Рузвельта во многом способствовала тому, что Сталин был определенно настроен на длительное послевоенное сотрудничество с Западом, и прежде всего с США.
Новый Президент США Г.Трумэн совершил резкий поворот в американской политике в сторону конфронтации с СССР. Сразу же проявились его закоренелые антисоветские комплексы и ограниченность воззрений в сфере международной политики. Одним из первых шагов Трумэна стала поддержка линии на проведение в отношении Советского Союза совместных акций с Англией, о чем всегда мечтал ее премьер У.Черчилль и чему противился Ф.Рузвельт. Успешное проведение ядерных испытаний в Японии в августе 1945 года еще больше укрепило Трумэна в его непреклонности к СССР, сделало ядерное оружие главным козырем американской дипломатии. Это была уже иная политика, политика с позиции силы, явившаяся основным генератором холодной войны. Справедливости ради заметим, что Сталин особо не противился такому развитию событий и, по всей вероятности, решил использовать конфронтационный настрой Вашингтона для "закручивания гаек" внутри страны и для перехода к распространению "советского порядка" в странах Восточной Европы.
Главным героем новой американской политики в отношении Советского Союза стал один из самых заметных и проницательных дипломатов ХХ века Дж.Кеннан. В 1946 году, являясь временным поверенным в делах США в СССР, он направил в Госдепартамент известную "длинную телеграмму", которая во многом предопределила выработку американской "политики сдерживания". Впоследствии Дж.Кеннан не раз говорил, что истинный смысл его предложений был в значительной мере извращен, поскольку в США и Европе милитаризованное мышление взяло верх над политическим. В 1951 году он публично выступил с призывом к "западным доктринерам и нетерпеливым доброжелателям" не вмешиваться во внутренние дела СССР, дать возможность русским "разрешить их внутренние проблемы по-своему8. Но его уже не слушали и в начале 1953 года вежливо попросили уйти в отставку с дипломатической службы. Логика холодной войны вовсю работала, и не было нужды обращать внимание на мнение пусть авторитетного, но явно не вписывавшегося в устоявшуюся внешнеполитическую схему дипломата.
После смерти И.В.Сталина в 1953 году советское руководство во главе с Н.С.Хрущевым попыталось притормозить разогнавшуюся колесницу холодной войны. Были предприняты важные шаги по прекращению войны в Корее и Индокитае, установлены дипломатические отношения с Западной Германией, положено начало официальным визитам высших советских руководителей в западные страны. К сожалению, наметившееся потепление во взаимоотношениях между Востоком и Западом в 1956 году было сведено на нет в результате англо-франко-израильского нападения на Египет и трагических событий в Венгрии. В Советском Союзе все более негативную роль во внешней политике страны начали играть личные качества Н.С.Хрущева, проявившего, к слову, незаурядное мужество в осуждении культа личности Сталина. Необузданность характера
Хрущева, его низкий общекультурный уровень, наложенные на унаследованный от того же Сталина командно-административный стиль управления страной поставили советскую дипломатию в сложное положение. Обладая квалифицированными и мыслящими дипломатами, МИД был вынужден подстраиваться под неуемное желание Хрущева единолично определять характер внешней политики СССР. Пренебрежительно относясь к экспертным знаниям и мнениям специалистов, Хрущев, по существу, возложил на министра А.А.Громыко и аппарат министерства задачу "доводить до ума" идеи и инициативы, которые били из советского лидера ключом.
Одна из таких "инициатив" - размещение в 1962 года на Кубе, в непосредственной близости от США, советских ракет с ядерными боеголовками - чуть было не ввергла мир в пучину термоядерной войны. Хотя это и было сделано в ответ на размещение США аналогичных ракет у границ Советского Союза в Турции, разумность подобного шага уже тогда подвергалась сомнению отдельными членами советского руководства, включая "послушного" Громыко. В конце концов лидерам СССР и США - Н.С.Хрущеву и Дж.Кеннеди - хватило выдержки и мудрости не доводить кубинский кризис до катастрофической развязки. Подстегнув гонку вооружений, кризис тем не менее имел вполне определенное "воспитательное значение". Видный советский дипломат О.А.Трояновский, работавший помощником Хрущева по международным делам, обоснованно считал, что кубинский кризис, пожалуй, впервые дал почувствовать сторонам не в теории, а на практике, что угроза ядерной войны и ядерного уничтожения - это реальная вещь и, следовательно, надо всерьез, а не на словах, искать пути к мирному сосуществованию. В августе 1963 года был подписан Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой.
Отстранение от власти Н.С.Хрущева в 1964 году в значительной степени освободило советскую дипломатию от навязываемых ей элементов импровизации в международных делах и существенно сказалось на механизме принятия решений в сфере внешней политики. Новый руководитель СССР Л.И.Брежнев был гораздо более осторожным, менее самоуверенным и амбициозным, более склонным прислушиваться к мнениям других. Брежнев, особенно в первые годы правления, отнюдь не претендовал на роль непререкаемого авторитета во внешней политике, охотно признавал свою неопытность в международных вопросах и, как правило, благожелательно воспринимал соображения Громыко и предложения МИД. С тем чтобы избежать ошибок, имевших место при Хрущеве, министерство высказывалось за необходимость подвести под внешнеполитические шаги научно-аналитическую основу. Как нельзя кстати пришлась телеграмма от вдумчивого советского посла в Вашингтоне А.Ф.Добрынина по поводу деятельности Совета национальной безопасности США. В 1965 году ЦК КПСС было принято решение создать в МИД СССР аналогичную совету специальную структуру - Управление по планированию внешнеполитических мероприятий, основной задачей которого была разработка материалов и предложений по главным направлениям внешней политики страны.
Получив определенную "свободу рук" в международных делах, А.А.Громыко постарался закрепить за МИД роль мозгового центра в области внешней политики. При этом большое значение он придавал использованию интеллектуального потенциала собственно министерства. Громыко утверждал, что умелые и знающие дипломаты ни в чем не уступали научным работникам, а в некоторых вопросах стояли даже выше них. Слабым местом советской дипломатии по-прежнему оставались тяга к активным действиям лишь в ответ на деятельность США и события в мире и отсутствие продуманной линии на опережение. Во многом это было связано со скудностью получаемой информации (материалы ТАСС и сообщения загранпредставительств), а также с чрезмерной засекреченностью сведений, касающихся положения в СССР, прежде всего в области безопасности. Потребовалось, в частности, немало времени, чтобы дипломаты смогли создать совместно с военными соответствующие структуры для предметного и квалифицированного ведения переговоров с американцами по ограничению и сокращению вооружений.
Некий "американский комплекс" советской дипломатии дал серьезную трещину в связи с войной во Вьетнаме 1965-1973 годов, результаты которой нанесли чувствительный удар по самоуверенной внешней политике США. Американцы, привыкшие к внешнеполитическим успехам своей страны, испытали настоящий шок от бездарных действий американских руководителей в ходе вьетнамской войны. Послав на далекий континент полмиллиона молодых людей, администрация США так и не смогла вразумительно раскрыть свои политические цели и предложить реалистическую стратегию их достижения. Создавалось впечатление, что американские политики, ввязавшись в войну во Вьетнаме, исходили из общих представлений о престиже и гонялись за урегулированием, содержание которого не было определено. Не сумела себя проявить и американская дипломатия: руководство США зашло в тупик, поскольку не имело в своем распоряжении обоснованного анализа глобальной стратегической ситуации и приемлемого дипломатического механизма действий.
Провал американской политики во Вьетнаме и интуитивное осознание частью советского руководства ошибочности акции в отношении Чехословакии в 1968 году во многом подтолкнули Запад и Восток к началу движения навстречу друг другу. Первая половина 70-х годов прошлого столетия вполне могла бы претендовать на звание своеобразного "серебряного века" советской дипломатии. Почувствовавший вкус к поиску самостоятельных путей решения той или иной международной проблемы МИД СССР заработал в лучших традициях отечественной дипломатии и выдвинул из своих рядов целую плеяду талантливых дипломатов - А.А.Бессмертных, Ю.М.Воронцова, М.С.Капицу, Ю.М.Квицинского, Г.М.Корниенко и многих других. Визитом в мае 1972 года в Москву Президента США Р.Никсона был обозначен период международной разрядки, давший надежду на появление разумных начал в мировой политике. Несмотря на сохранявшуюся отчужденность и взаимное недоверие, лидеры Европы и Америки пошли на подписание в 1975 году Хельсинкских соглашений по результатам Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. В обоих случаях МИД во главе с А.А.Громыко преодолел "внутреннее сопротивление" в советском руководстве и сумел аргументированно доказать перспективность линии на поиск компромиссов в международных делах.
Однако, несколько снизив уровень конфронтации, мировые лидеры не смогли устранить вековое соперничество и возвыситься над идеологическими разногласиями. По мере старения высшего руководства СССР, уверовавшего в непогрешимость советской внутренней и внешней политики, наблюдались все более очевидная стагнация мышления, идеологическая инерция и отсутствие необходимой гибкости. Эти факторы неизбежно заводили политику страны в тупик, обрекая ее на крупные промахи, главным из которых стало решение о вводе советских войск в Афганистан в 1979 году. Как отмечал Г.М.Корниенко, бывший в ту пору первым заместителем министра иностранных дел, это роковое решение явилось непростительным для Громыко серьезным просчетом, обернувшимся для Советского Союза отрицательными международными последствиями в широком контексте холодной войны. Все указывало на то, что дело идет к упадку процесса разрядки.
Президентство Дж.Картера в США (1977-1980 гг.) окончательно развалило этот процесс. Высокие нравственные убеждения Картера на практике проявились в воинствующем морализаторстве, упрямстве и спонтанности в действиях, что вступило в противоречие с мировыми реалиями. Личные качества Картера серьезно сказались на линии Вашингтона в международных делах, и особенно в отношении Советского Союза, сделав ее весьма непоследовательной и зигзагообразной. Этому в немалой степени способствовало и то обстоятельство, что администрация президента не смогла превратиться в единый центр принятия решений. Из-за разногласий в оценке международной политики, в том числе по вопросам американо-советских отношений, в апреле 1980 года подал в отставку госсекретарь США С.Вэнс. Столь громкая отставка ознаменовала победу тех сил, которые ратовали за поворот мышления Картера в сторону использования аргументов военной силы в отношениях с Советским Союзом. Сменившему его Р.Рейгану, мыслившему упрощенными категориями, но проявлявшему твердость в своих убеждениях, осталось лишь очистить политику от "пораженческой трескотни" и ясно определить две основные цели своего антикоммунистического курса - противодействие "советскому экспансионизму" и развертывание программы перевооружения с целью пресечь "советское стремление к стратегическому превосходству".
Дополнительным искушением к проведению американской политики давления на Советский Союз стали признаки серьезных трудностей в экономическом и социальном развитии СССР. В Вашингтоне видели, что советские руководители, пережившие в первой половине 1980-х годов кончину трех своих лидеров, были уже не в состоянии давать волевые импульсы к продолжению политики разрядки, позволив втянуть СССР в новый виток бессмысленной и губительной для страны гонки вооружений. В самой Москве, в частности в МИД, очевидный "политический застой" у многих вызывал если не неприятие, то глубокое разочарование. Быстро менявшийся мир требовал глубоких преобразований внутри страны, нового подхода к ее внешней политике. Приход к власти в 1985 году М.С.Горбачева и начатая им перестройка поначалу вызвали неподдельный энтузиазм у большинства сотрудников внешнеполитического ведомства, увидевших в них предвестника качественных сдвигов не только в СССР, но и в международных делах. МИД был готов включить на максимальную мощность свой немалый творческий потенциал.
Провозглашенное М.С.Горбачевым "новое политическое мышление", хотя и повторяло в основных чертах заложенные в Устав ООН принципы международных отношений, в условиях их углублявшейся разбалансированности выглядело весьма обнадеживающим. Однако вскоре стало очевидным, что рассуждения советского лидера о примате общечеловеческих ценностей и интересов были лишены логического стержня - учета при этом интересов отдельных государств, в данном случае Советского Союза. Неспособность Горбачева к продуманным действиям, его политическая близорукость и склонность к переоценке собственных сил лишь усугубляли драматическое развитие событий в СССР. Нараставшие внутренние трудности и падавшая популярность в стране подспудно укрепляли Горбачева в стремлении нейтрализовать их за счет внешнеполитических успехов, мнимых или реальных. Внешняя политика СССР все больше приобретала черты поведения нищего рыцаря - с открытым забралом, но с протянутой рукой. В Вашингтоне прекрасно отдавали себе отчет в истинных причинах поразительной покладистости Горбачева и всячески подыгрывали ему, добиваясь все новых и новых "прорывов" в международных отношениях, естественно на западных условиях.
В проведении внешней политики М.С.Горбачев опирался на Э.А.Шеварднадзе, которого он сделал министром иностранных дел вопреки потребностям здравого смысла. Придя в МИД, Шеварднадзе повел линию на то, чтобы избавиться от многих ведущих дипломатов, остро переживавших по поводу непрофессионализма нового министра и отсутствия понимания им интересов страны. Как отмечал А.Ф.Добрынин, которого тогда "бросили" руководить стремительно терявшим вес Международным отделом ЦК КПСС, Горбачева все чаще переставало устраивать мнение дипломатической службы и он фактически изолировал дипломатов и экспертов от поиска решений трудных проблем. Рассмотрение международных вопросов он все больше стал замыкать на себя, предпочитая заниматься разработкой позиций страны лишь с Шеварднадзе и узким кругом наиболее близких к ним лиц. Такая "дворцовая" дипломатия, характеризовавшаяся дефицитом стратегического восприятия положения дел в мире и во многом продиктованная лишь личными устремлениями, пагубно сказалась на интересах Советского Союза. Достаточно вспомнить, как решались вопросы разоружения, как произошло объединение Германии и какой карт-бланш был дан Соединенным Штатам для действий в третьем мире.
На фоне малозначимых увещеваний Москвы и Вашингтона в начале новой эры в их взаимоотношениях действительный сдвиг в мировой политике наметился там, где, казалось бы, коммунистическая идеология потерпела сокрушительное поражение. Китай, истерзанный многолетними волюнтаристскими экспериментами Мао Цзэдуна, всего через несколько лет после его смерти в 1976 году заявил о себе как о стране, реально претендующей на будущий статус сверхдержавы. Своему впечатляющему рывку в международных делах Китай во многом обязан силе ума и мудрости своего нового лидера Дэн Сяопина. Став двигателем реформ внутри Китая, Дэн Сяопин сумел сфокусировать внешнюю политику страны на умелом и решительном отстаивании национальных интересов. Определяя задачи китайской дипломатии, Дэн Сяопин в 1989 году выделил три основные цели: хладнокровно наблюдать за международной ситуацией, укреплять собственные позиции, сдержанно реагировать на происходящие события. При этом он большое значение придавал необходимости "не торопиться" при проведении внешней политики. И надо сказать, что китайская дипломатия остается верной данным "заветам" и по сей день.
Распад Советского Союза в 1991 году показал очевидное несоответствие руководителей СССР и России тем критериям, по которым история судит о состоявшихся национальных лидерах. Узость их политического мышления и склонность к самообольщению, наложенные на неуемную жажду власти, поставили страну на грань катастрофы. Они не обладали даже инстинктом самосохранения Сталина, который "кровью и потом" вывел СССР в число ведущих мировых держав. Ироничный О.А.Трояновский отмечал, что в тех условиях российским дипломатам можно было "посочувствовать", поскольку за ними уже не стояла великая держава, обладавшая колоссальным экономическим, военным и созидательным потенциалами. С тем чтобы хоть как-то компенсировать "невосполнимую утрату", дипломатам было необходимо обладать "удвоенной энергией и находчивостью9. К сожалению, отечественная дипломатия была поставлена в незавидное положение "служанки" властей, а не страны. Во главе МИД России по воле Президента Б.Н.Ельцина оказался А.В.Козырев - умный, но недостаточно зрелый и малоопытный дипломат, поверхностно понимавший интересы страны.
Внешняя политика России при Козыреве, по существу, явилась продолжением линии Горбачева - Шеварднадзе, только с нескрываемой ориентацией на вхождение любой ценой в "семью цивилизованных стран". На деле это оборачивалось разного рода неумелыми "загогулинами" в различных сферах внешней политики, подменой стратегического мышления незамысловатой формулой: слабая Россия нуждается в помощи сильного Запада. Стремление здравых сил в Москве "открыть глаза" Ельцину на реальное положение вещей вызывало нервозную реакцию руководства МИД, пытавшегося оправдать однобокость своего анализа ссылками на попытки "нагнетания страстей". В ноябре 1993 году Служба внешней разведки России выступила с аргументированным докладом "Перспективы расширения НАТО и интересы России", в котором давалась негативная оценка наметившемуся процессу. МИД поспешил заявить, что доклад СВР - документ чисто ведомственный, поскольку позиция России базируется на том, что НАТО не угрожает России, а вступление в Североатлантический альянс стран Центральной и Восточной Европы "контрпродуктивно… без вступления России". Данный эпизод дал основания лишний раз засомневаться в беспристрастности подхода руководства российского Министерства иностранных дел к сложнейшим проблемам мировой политики.
В свою очередь, распад СССР и крах советской модели развития явно "замутил рассудок" американского истеблишмента в охваченном необузданной эйфорией Вашингтоне. Многим в США не давали покоя лавры Дж.Кеннана в определении нового курса в отношении России, но уже с учетом ее положения как проигравшего в холодной войне соперника. Среди американских аналитиков превалировали уничижительные и патерналистские оценки, базировавшиеся не на глубоком историческом и геополитическом анализе сложившейся ситуации, а на слепом убеждении в навечно обретенной гегемонии США и вытекавшем из этого "моральном обязательстве" навязывать американские ценности остальным государствам. Особенно усердствовал Зб.Бжезинский - советник по национальной безопасности в администрации Дж.Картера, который ничтоже сумняшеся окрестил Россию "черной дырой" в Евразии и ратовал за ее "децентрализацию" путем раздела на три части - Европейскую, Сибирскую и Дальневосточную республики. Подобные суждения невольно воскрешали в памяти одну из главных целей гитлеровского плана "Барбаросса" - расчленение Советского Союза и России, создание на этом пространстве конгломерата государственных образований колониального и полуколониального типа.
Можно понять раздражение американских политиков, когда в 1996 году вместо уступчивого А.В.Козырева во главе МИД России был поставлен твердый государственник Е.М.Примаков. Вынужденная замена Козырева сразу же изменила суть дела - Примаков, обладавший широким кругозором и солидным научно-теоретическим багажом, в полной мере стал антиподом козыревской дипломатии. Впервые после 1917 года в практику российской дипломатии возвратились имя и деяния А.М.Горчакова, вошедшего в отечественную историю как приверженца и умелого проводника национальных интересов. В МИД России уже спокойно реагировали на посыпавшиеся как бы вдруг заявления ряда видных западных политиков о возрождении в России "имперского духа", которые явно грешили исторической обоснованностью. Не было колебаний у Примакова и в марте 1999 года, когда он, будучи к тому времени российским премьером, совершил известный "разворот над Атлантикой" в ответ на известие о начале натовских бомбардировок Югославии.
Победа одномерного мышления в Вашингтоне серьезно подорвала способность американцев к трезвому восприятию происходивших вокруг них процессов. Ни Президент Б.Клинтон, ни Дж.Буш-младший не сумели уберечься от влияния консервативных республиканцев и агрессивных демократов, захлебнувшихся в ощущениях безграничного господства Соединенных Штатов в мире. Тон задавали неоконсерваторы, которые во внешней политике отдавали предпочтение демонизации соперников и противников, проведению силового курса на международной арене. На роль основного "раздражителя" все больше подходила Россия, которая после избрания В.В.Путина ее президентом в 2000 году уже не скрывала своего курса на отказ от "наследия
Ельцина" во внешних делах. Особое неприятие у неоконсерваторов вызывал тот факт, что Москва не оправдала их надежд на ее поведение в качестве "младшего партнера" США, в чем пришлось окончательно убедиться в ходе кавказского кризиса в августе 2008 года. Реакция на него руководства США дала повод известному американскому политологу Д.Саймсу поставить вопрос о способности Вашингтона выносить ответственные суждения, поскольку существует опасность подмены объективного анализа упрощенными полемическими доводами. По его мнению, такая проблема способна обернуться трагическими ошибками и непредвиденными результатами, вредными для американских интересов - как это случилось в Ираке.
Напоминание об Ираке не выглядело случайным. Американское вторжение в эту страну в 2003 году дискредитировало идею глобального господства Соединенных Штатов, заставив даже такого близкого к американскому истеблишменту Ф.Фукуяму засомневаться в тезисе о том, что Америка заслуживает лидерства, поскольку она видит дальше, чем другие нации. Недаром отправной точкой предвыборной кампании Б.Обамы стала оппозиция войне в Ираке, а одним из главных требований его сторонников - выработка внятной внешнеполитической стратегии, способной обеспечить американские интересы с учетом подхода других ведущих держав, дабы "привести в порядок распадающееся международное устройство". Под прицелом критики оказался и Госдепартамент за отсутствие в его деятельности "геополитических и стратегических соображений". Г.Киссинджер советовал новому госсекретарю реорганизовать ведомство таким образом, чтобы недюжинный потенциал дипломатической службы был ориентирован на высокую эффективность принятия решений и чтобы работа Совета политического планирования не сводилась к второстепенным абстрактным дискуссиям.
Начало президентства Б.Обамы было отмечено возвращением в администрацию известных политиков, по разным причинам покинувших государственную службу, но продолжавших трудиться в американских университетах и аналитических центрах. Ослабли позиции неоконсерваторов, которые оказывали решающее воздействие на часто игнорировавшую реальность политику Дж.Буша. Наметилась дискуссия по проблемам отношений с Россией, что предполагает наличие различных точек зрения на пути их выстраивания в будущем. Все говорит за то, что Обама намерен посредством некого "мозгового штурма" попытаться нащупать контуры новой американской внешней политики. Однако для этого потребуется преодолеть накопленное за многие годы инерционное мышление, присущее значительному числу членов команды Обамы. Многое будет зависеть и от самого американского президента, от его стремления сделать правильный выбор и подобно Президенту Р.Никсону иметь решающий голос при проведении внешнеполитического курса.
Не менее серьезные задачи стоят и перед российской дипломатией. Процессы, порожденные событиями на Кавказе в августе 2008 года, и мировой финансово-экономический кризис подчеркнули необходимость следования стратегической линии, не зависящей от конъюнктурных соображений и причуд мировой политики. Все большее значение приобретают вопросы тесной увязки внешнеполитических задач с проблемами развития страны. Было бы, наверное, уместным лишний раз вспомнить о А.М.Горчакове, который убеждал Александра II, что ради могущества России на внешней арене, а также в интересах мира и общего равновесия "наипервейший долг России есть завершение внутренних преобразований". В то же время после драматических 1990-х годов Россия вновь превратилась в державу, от которой в немалой степени зависит решение проблем мирового развития. Уйти от такой ответственности Россия не может как по причине своего геополитического положения, так и в силу ее традиционной роли в международной политике.
Миру необходима пауза, которая дала бы возможность оглянуться назад и поразмыслить о том, что ждет впереди. Очевидно, что ни "realpolitik", ни политика сдерживания уже давно не отвечают современным реалиям. Мир, как никогда, нуждается в ответственном понимании государствами как своих национальных интересов, так и общих задач, стоящих перед человечеством. Хотелось бы, чтобы власть и дипломатия сумели найти верные ответы на вызовы нового этапа мирового развития.
