Очевидно, что императивы внешней политики России определяются не разного рода благопожеланиями, но вполне объективными факторами - географией и историей. Ведь даже Наполеон признавал, что политическое руководство страны может изменить в ее жизни все - кроме географии. Но политическое руководство не властно и над историей: со всей ясностью продемонстрировали это две наши революционные попытки начать внешнюю политику с нуля, произведенные в прошлом веке.

Россия как географическая реальность - есть, строго говоря, сумма Восточной Европы и Северной Азии. Поэтому экономические и политические отношения, например между Россией и Китаем, Японией, Вьетнамом, другими странами Юго-Восточной Азии, - это внутриазиатские отношения в той же степени, в какой внутриевропейскими являются наши отношения с Германией или Италией.

Уже поэтому у внешней политики России не может быть какого-то одного - важнейшего для нее - направления: она слишком велика и обильна, чтобы иметь безусловные внешнеполитические приоритеты. Для Москвы должны быть равно важными как ее связи с членами Таможенного союза - Белоруссией и Казахстаном, с другими странами постсоветского Содружества, так и ее отношения с ЕС, США и КНР уже хотя бы потому, что мы граничим как с Евросоюзом, так и с Соединенными Штатами и континентальным Китаем. Для нас отношения со всеми этими разнообразными мирами, по сути, являются приграничными.

Постоянно имея дело практически со всем миром, нам чрезвычайно важно учитывать цветущую сложность политической культуры этого мира. А особенно - сложность политической культуры наших западных партнеров. Весьма сложные, отнюдь не линейные, методы выработки внешнеполитических подходов и решений, присущие либерально-демократическим режимам, требуют от нас соответствующих ответных реакций. Нельзя воспринимать публичные или кулуарные высказывания тех или иных представителей западного истеблишмента в качестве едва ли не директив Политбюро и, соответственно, действовать в отношениях с Западом таким же образом, как, например, с азиатскими коммунистическими режимами Китая или Вьетнама.

Помнится, за десять дней до известного голосования по Ливии в Совете Безопасности в газете «Уолл-стрит джорнел» была опубликована статья председателя нью-йоркского Совета по международным отношениям Ричарда Н.Хааса1, ясно и четко объяснявшая, почему США незачем было влезать в масштабную военную операцию с явно не достижимыми целями в той ситуации, когда их жизненно важные интересы не затрагивались. То есть в американских коридорах власти по вопросу об интервенции в Ливии, очевидно, согласия не было, как не было его и в наших коридорах власти. Следовательно, Москве не стоило опасаться перспективы дипломатической конфронтации с Соединенными Штатами в том случае, если бы, например, представитель России в ООН проголосовал 18 марта 2011 года против злосчастной ливийской резолюции. (Более того, весьма серьезные люди в Вашингтоне и Нью-Йорке были бы в этом случае весьма довольны, получив лишние козыри против своих противников в их внутриамериканской игре.)

В будущем нам следовало бы отказаться от публичного выражения раздражения по поводу встреч тех или иных высокопоставленных официальных лиц западных стран с представителями нашей оппозиции, включая самую непримиримую и «несистемную». Вместо этого стоит обратиться к альтернативному диалогу с Западом - к практике включения в программы международных визитов наших официальных лиц встреч с видными западными оппозиционерами. В США, к примеру, это могли бы быть Рон Пол и его сторонники, во Франции же - руководство Национального фронта.

Для этого есть все основания: председатель этой партии, пользующейся поддержкой нескольких миллионов избирателей, Марин Ле Пен прямо выступает против членства своей страны в НАТО и за дипломатический альянс с Россией. Однако до сих пор руководителей единственной «пророссийской» партии Франции никогда не приглашали даже на публичные приемы в наше посольство в Париже. Хотя эти люди (к тому же члены Европарламента) будут посерьезней нашего Алексея Навального, с которым незазорным считают общаться в Москве высокопоставленные лица США.

Прямые контакты представителей российских властей с европейскими и американскими оппозиционерами, будучи планомерными и постоянными, послужат в будущем зримым подтверждением многовекторности внешней политики России на западном направлении и готовности ее к игре по правилам либерально-демократической политики.

Если, кстати, представителям исполнительной власти России будет не всегда удобно демонстрировать своим западным контрагентам наличие рабочих отношений с их наиболее жесткими критиками, то парламентарии - члены обеих палат Федерального Собрания - могут вести подобного рода «альтернативный диалог» на постоянной основе.

Понятно, что Запад в ближайшие годы все шире будет применять в мировой конкурентной борьбе революционные методики  «переформатирования» политических структур тех или иных государств с целью введения в них различных форм «внешнего управления». Вследствие этого альтернативный диалог с ним просто необходимым.

Особенно с учетом того факта, что мы уже упустили наилучшее время для начала превентивной контрреволюционной пропагандистской кампании - середину 2000-х годов, пору развертывания «оранжевой» и других «цветных» революций*. (*Методика эта была опробована давно: первым опытом силовой отмены результатов выборов стало антиконституционное отстранение от власти Президента Филиппин Ф.Маркоса еще в феврале 1986 г.)

 

Вместо заведомо обреченных на неудачу попыток остановить принятие в 2006 году ПАСЕ известной резолюции 1481 «О необходимости осуждения международным сообществом преступлений тоталитарных коммунистических режимов» нам уже тогда следовало начать свою собственную кампанию по осуждению преступлений Французской, Английской и всех других европейских революций, периодически заливавших кровью страны нашего континента, включая и Россию.

Мы - большая страна, и у нас большие перспективы для политической самодостаточности, суверенности. Именно поэтому Россия может себе позволить выступать на международной арене гораздо откровеннее, нежели это позволяют правила политической корректности (в советское время говорили об «идеологической выдержанности») наших западных партнеров, до сих пор не могущих прийти в себя от знаменитой «диссидентской» Мюнхенской речи Путина 2007 года (кулуарный эффект которой был сравним разве что с эффектом не менее знаменитой Гарвардской лекции Солженицына, произнесенной за четверть века до того, - после той лекции советского диссидента, помнится, занесли в черные списки).

В ближайшие годы Москва может себе позволить перейти от реактивной внешней политики, заключающейся в выработке тех или иных ответов на чужие вызовы, к политике активной и инициативной, заставляющей партнеров тем или иным образом отвечать уже на наши вызовы.

К примеру, уже сегодня у России есть все основания для того, чтобы либо поставить вопрос о роспуске Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), либо просто выйти из числа ее членов. Ведь из всего комплекса Хельсинкских соглашений 1975 года на повестке дня этой организации остаются ныне лишь вопросы, относящиеся к соблюдению политических прав человека, то есть к тематике третьей корзины, посвященной гуманитарному и культурному сотрудничеству.

В то время как обсуждением вопросов безопасности в Европе (наполнявших первую хельсинкскую корзину) сегодня вполне справляется Совет Россия - НАТО, а для обсуждения вопросов внутриевропейского экономического и научно-технического сотрудничества (второй корзины) достаточно существующего Совета сотрудничества Россия - ЕС и наших двусторонних контактов со странами - членами ЕС.

Вообще говоря, даже проблему соблюдения прав человека в Европе естественнее обсуждать внутри той же ПАСЕ, а не в Парламентской ассамблее ОБСЕ - прямого участия тех же США и Канады при этом явно не требуется. (Именно полноправное членство двух заокеанских стран, США и Канады, а также азиатских стран СНГ отличает  ОБСЕ от Совета Европы.)

Русско-западноевропейское взаимное непонимание на протяжении веков и десятилетий - это вполне бесспорный, хотя и прискорбный, исторический факт. И никакие соглашения РФ с ЕС «о партнерстве и сотрудничестве», никакие проекты их «партнерства для модернизации» до сей поры не смогли преодолеть инерции этого взаимного непонимания.

Однако состояние «стратегического партнерства» должно быть гораздо более естественным для нас, нежели противостояние или безразличие. Ведь если исходить из культурных предпочтений населения, то Россия - совершенно европейская страна: даже среди неевропейских по происхождению ее граждан, при всем уважении их к собственным культурным корням, никто особенно не стремится подражать условиям жизни и обычаям Тибета или Саудовской Аравии.

Более того, не столько угасающая, сколько возрождающаяся - в сравнении с западными странами - религиозность нашего населения затрагивает все его слои. В отношении традиционных жизненных и духовных ценностей мы гораздо более европейская страна, нежели некоторые члены - основатели ЕС - секуляризованные и либерализованные к настоящему времени сверх всякой меры.

Европа нашей мечты или наших книжных знаний о ней изменилась до неузнаваемости. Как утверждал в своей недавней книге многолетний министр финансов Италии Джулио Тремонти, экономический «золотой век Европы» кончился, едва успев начаться2. Деиндустриализация континента - медицинский факт. Такой же, как и кризис рождаемости - следствие суицидального комплекса этой либерально-революционной просвещенческой цивилизации, на наших глазах лишившейся значительной доли своих жизненных сил и, как следствие - своего мирового значения. После чего началась собственно мировая история, отличная от той «мировой истории», которой еще 100 лет назад считалась история Европы.

Французский католический автор так определил своеобразие европейского культурно-исторического мира - римского мира:

«Быть римлянином - значит воспринимать старое как новое, обновлять это старое, пересаживать его на новую почву, а сама эта пересадка превращает старое в некий принцип, или источник нового развития»3. Обновление, превращение старого в источник нового развития, возобновление и восстановление некоего традиционного опыта - не есть просто «модернизация» во что бы то ни стало.

Но если функция и цель деятельности западноевропейца и англосакса есть миссионерство и культуртрегерство, то смысл русского дела - сохранение и охранение себя и своей культурно-политической и религиозно-нравственной самости.

Наш русский Третий Рим всегда притязал исключительно на роль хранителя неповрежденного православия, но никак не на статус управителя (или соуправителя) мира сего. Ни о какой духовной (религиозно-идеологической) или политической экспансии речь не шла.

Историческая Россия расширялась за пределы собственно русской этнической территории лишь естественным образом. И сколько бы островов в Тихом океане ни открыли русские мореплаватели в XIX веке, императорскому Петербургу не приходило в голову основывать там колонии. Никогда не рассматривались нами и проекты приобретения ресурсно богатых территорий за границей - за исключением дальневосточной авантюры конца XIX века с лесными концессиями в Корее, закончившейся войной с Японией.

После закрытия вестернизаторско-модернизационного проекта ранних большевиков - ленинцев и троцкистов, все советские вожди упорно добивались лишь одного - военно-технического паритета с мировым «гегемоном», гарантирующего стране суверенное существование.

Даже маршал Сталин вполне удовлетворен был своим местом в «Большой тройке» и ни к какой дополнительной заморской экспансии не стремился. Именно полным пониманием им реалий тогдашней геополитики и геоэкономики объяснялось участие СССР в Бреттон-Вудских соглашениях 1944 года, официально закрепивших статус доллара как мировой резервной валюты и положивших начало деятельности таких глобальных структур, как Мировой банк и Международный валютный фонд.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что и нынешние власти России столь озабочены  своей суверенностью и самодостаточностью по отношению к любым нынешним и будущим «гегемонам» - демократическим и не очень.

Правда,  в современном мире политическая самодостаточность зависит не только от экономических и военных возможностей, но и от способности использовать «мягкую силу» культуры и идеологии.

Россия до сих пор не пыталась всерьез играть на этом поле: даже не озаботившись структурированием культурно-политического пространства русского языка. Хотя на основе всех других европейских языков международного общения уже давно созданы разветвленные международные организации подобного рода. Между тем именно русский язык и классическая русская культура являются бесспорным ресурсом «мягкой силы» для нашей страны.

Соответствующий европейский опыт использования «мягкой силы» национальной культуры в международных отношениях достаточно обширен. Германия, к примеру, в течение десятилетий строила свою внешнюю политику исходя из концепции «немецкого мира». Все немцы, где бы они ни жили, рассматривались государством в качестве зарубежных соотечественников и имели безусловное право на получение немецкого гражданства по праву своего происхождения. Что не мешало ни импорту в ФРГ рабочей силы из Турции или Югославии, ни культивированию в стране «культуры толерантности».

Официальная же Москва лишь в последние годы признала существование очевидной культурно-политической реальности - Русского мира.

Хотя всем давно было ясно, что факт роспуска Советского Союза не мог привести и не привел к собиранию русских по культуре людей внутри границ РФ. С исторической Россией (или с СССР) по-прежнему ассоциируют себя за границей многие миллионы не только русских и православных, но все, кто говорит по-русски, кто ценит ту или иную часть русского или советского культурно-исторического наследия.

Между прочим, именно начавшееся 20 лет назад новое культурное, политическое и экономическое сосредоточение нашего Русского мира дает надежду тем, кому все еще дороги традиции старой Европы. Ибо будущее нашего континента зависит сегодня от того, насколько быстро и успешно завершится это сосредоточение.

Потому что не успели лучшие умы нашей бывшей европейской ойкумены выяснить, насколько были мы некогда - Россия и Европа с Америкой - частями одного и того же мира, как на авансцене истории оказалась Юго-Восточная Азия, в лице Китая, Индии, Японии и прочих «тигров» и «драконов». И на их фоне как-то поблекли очевидные, казалось бы, культурно-политические различия между нами: Москва, Берлин и Париж (и иже с ними) оказались вдруг явным Западом. По крайней мере с точки зрения тех, кто рожден на Востоке - Дальнем, Среднем или Ближнем.

Тем, кто считает нынешнее наше сосредоточение излишне затянувшимся, стоит вспомнить о том, что во времена царя Александра II такое сосредоточение заняло чуть более 20 лет - считая от Крымской войны, второе сосредоточение тоже заняло более 20 лет - от завершения Гражданской войны до завершения Второй мировой.

Так что пока мы в графике.

 

 

 1Haass Richard N. The U.S. Should Keep Out of Libya // The Wall Street Journal, 2011. 8 March.

 2Tremonti Giulio. Paura e speranza. Milano, 2008.

 3Браг Р. Римское будущее Европы // Символ. Декабрь 1986. №16. С. 79-86 (Brague, Rémi. L’avenir romain de l’Europe // Communio. IX. 2. № 52. Mars-avril 1984.)