Оценка «мягкой силы» КНР в работах российских и китайских ученых: сравнительный анализ

В первую четверть XXI века происходит значительное усиление влияния Китая на международной арене, что вызывает интерес у исследователей разных стран мира. Задаваясь вопросом о том, что же служит залогом успеха данного процесса, аналитики сходятся во мнении, что «мирное возвышение Китая» во многом обусловлено применением инструментария «мягкой силы». В качестве одного из недавних примеров применения «мягкой силы» КНР приведем зимние Олимпийские игры 2022 года, которые продемонстрировали миру образ успешного Китая, а также стали символом победы над пандемией COVID-19.

Термин «мягкая сила» начал употребляться в публикациях после того, как Дж.Най ввел его в научный оборот в начале 1990-х годов [19]. За прошедшие десятилетия произошла трансформация сущности и целей использования «мягкой силы» в реализации внешнеполитических интересов государств в контексте мировой политики.

Неоднозначные оценки китайской «мягкой силы» обусловили активность в исследовании ресурсов и инструментов внешней и внутренней политики Китая. Российские и китайские ученые осмысливают различные аспекты эффективности «мягкой силы» и ведут поиск критериев оценки «мягких» механизмов.

Как считают ученые двух стран, феномен «мягкой силы» прошел длительный процесс адаптации к китайским реалиям и к настоящему времени стал неотъемлемой частью внешнеполитической стратегии КНР. Надо отметить, что китайские исследователи дают несколько различных трактовок «мягкой силы», которые обозначают похожие понятия, имея при этом различный смысл содержания. Выделим среди них «жуйань лилян», «жуйань шили» - «мягкая сила», «жуань цюаньли» - «мягкая мощь», «жуань голи» - «мягкая власть», «минджи де сюанли» - «мудрая сила» [26, с. 182].

Начало дискуссии относительно того, каким образом Китай может использовать «мягкую силу», чтобы проявить себя на мировой арене, было положено в начале 1990-х годов. В 1993 году общественно-политический деятель и ученый Ван Хунин опубликовал статью, в которой осмыслил феномен «мягкой силы» применительно к внешнеполитической стратегии Китая. Его основное умозаключение - культура играет роль главного источника «мягкой силы» государства [26, с. 25].

В 1997 году профессор Панг Чжунъин опубликовал статью, в которой обосновывал важность применения концепции «мягкой силы» [20, с. 50], а в 1999 году Ли Минцзян подчеркнул необходимость укрепления «мягкой силы» Китая [15]. В дальнейшем данная позиция получила широкое распространение в экспертном сообществе Китая, общественно-политических кругах. Среди тех, кто придерживается этой точки зрения, выделим Панг Иньиня, который полагал, что Пекину следует развивать имеющиеся ресурсы «мягкой силы» [21, с. 17], а также У Цзяньминя, считавшего, что нельзя недооценивать роль традиционной культуры в продвижении «мягкой силы» [27, с. 10]. Чжань Ицзя солидарен с У Цзяньминем в том, что «мягкая сила» Китая может черпать свои ресурсы в традиционной культуре Китая [29, с. 20].

В начале 2000-х годов быстрый экономический рост Китая привел ученых к общему мнению, что «мягкая сила» КНР связана с экономическим развитием страны и тесно переплетается с формированием образа Китая на международной арене. В мае 2004 года дискуссия о «мягкой силе» Китая получила новый импульс, побудивший ученых изучить китайскую «мягкую силу» на новом уровне. После доклада аналитика еженедельника «Time» Джошуа К.Рамо, проанализировавшего этапы развития КНР, был введен термин «пекинский консенсус». Автор противопоставил вашингтонской модели успешную модель развития Китая: «В КНР реализована инвестиционная <…> модель развития с очень высокими темпами роста и нормой накопления. Эту модель отличает ведущая роль государства в экономике, опережающий рост промышленности, резкое сокращение бедности, повышенное внимание к развитию науки и образования» [24].

Китайское научное сообщество подвергло рефлексии предложенный тезис о так называемой пекинской модели. Ван Цзяньхуэй сделал вывод, что пекинская модель является глубоко гуманной, так как ориентирована на общечеловеческие ценности, гармоничное развитие, совершенствование человеческого потенциала. Данная модель может быть успешно применима развивающимися странами [5, с. 15].

Также в китайском академическом сообществе широко обсуждалась так называемая китайская модель, присущие ей черты и особенности. С одной стороны, в изученных работах выражается гордость за достигнутые результаты. С другой стороны, указывается, что китайская модель привела к увеличению таких проблем, как загрязнение окружающей среды и разрыв между богатыми и бедными.

Чэн Давэй считал, что так называемая пекинская модель тождественна китайской модели [33, с. 74]. Однако Чжуан Цзюньцзю, Чжэн Юннянь, Чжан Чи и ряд других исследователей выступили против такого понимания рассматриваемого феномена. Чжуан Цзюньцзю отметил, что по сравнению с пекинским консенсусом китайская модель лучше отражает опыт развития Китая, поскольку первая является лишь политической концепцией, в то время как «вторая запечатлела китайские особенности» [30, с. 25]. Также Чжэн Юннянь и Чжан Чи предложили четко различать пекинский консенсус и китайскую модель [31, с. 12]. Впрочем, несмотря на существующие разногласия, большинство ученых сходятся во мнении, что модель развития Китая во многом связана с развитием «мягкой силы».

Еще один вопрос, которым задавались исследователи: каковы основные ресурсы, подпитывающие «мягкую силу» КНР? В то время как одни ученые выделяли культуру в качестве ключевого элемента «мягкой силы», другие, не умаляя значения культурного фактора, большее внимание уделяли политической власти, военной мощи и публичной дипломатии (гунгун вайцзяо) в качестве основных принципов стратегии «мягкой силы» (жуань шили) КНР. Так, китайский политолог Ли Минцзян отмечал, что военная мощь является ресурсом «мягкой силы», так как «жесткая сила» «не всегда используется для принуждения, угроз и запугивания» [15, с. 5]. В целом китайские исследователи оправдывали «жесткие» или «мягкие» коннотации в различных типах сил. В качестве ресурсов «мягкой силы» были выделены «идеология и система ценностей, привлекательность социокультурной и экономической модели развития, творческий потенциал народа» [1, с. 135].

После XVII съезда Коммунистической партии Китая (2007 г.) концепция «мягкой силы» была доработана с учетом национальной специфики и в соответствии с задачей продвижения положительного образа Китая в мире [16, с. 151].

Большую роль в утверждении понимания важности экономической составляющей «мягкой силы» сыграло заявление в 2011 году Ху Цзиньтао на третьем саммите стран БРИКС. Он подчеркнул, что экономический рост Китая способствует стабилизации глобальной финансовой системы [3].

Сегодня китайские аналитики выделяют привлекательность экономической модели развития Китая, медицинской дипломатии, медиадипломатии как основополагающих инструментов «мягкой силы», которая во многом призвана обеспечить плавное становление Китая в качестве глобального лидера. Как отметил Цзинь Канронг, стратегия «мягкой силы» Китая воплощается в «улыбающейся дипломатии, улыбающемся лице, скромности, обаянии, равенстве, мирном сосуществовании и т. д.» [6, с. 18].

В работах российских исследователей широко распространен подход к «мягкой силе» как к набору «инструментов и методов достижения внешнеполитических целей» несиловым путем. Встречается убеждение, что американский вариант «мягкой силы» служит целям манипулировать общественным сознанием, оказывать вмешательство во внутренние дела государств, в то время как китайский опыт применения «мягкой силы» российские исследователи оценивают в целом как соответствующий задаче формирования многополярного миропорядка [23].

Ряд российских ученых пытались дать объяснение экономическому росту Китая через умение правящих кругов использовать особые механизмы «мягкой силы», такие как активная демонстрация экономических достижений и помощь развивающимся государствам. Также многие считают основным инструментом «мягкой силы» Китая внешнеэкономические проекты «Один пояс, один путь» и «Азиатский банк инфраструктурных инвестиции» [2, с. 143].

Российские исследователи «мягкой силы» КНР отмечают, что постепенно в инструментарии «мягкой силы» на первый план выходят информационные технологии [13, с. 26]. Например, О.Г.Леонова констатирует действенность использования средств массовой коммуникации (виртуальная дипломатия, медиадипломатия и т. п.) при реализации «мягкой силы» во внешней политике Китая. При этом она пишет, что «мягкая сила» - элемент политики «умной силы» [12, с. 29]. «Без наличия достаточно жесткого компонента во внешней политике одна лишь «мягкая сила» не поможет достичь поставленных целей и защитить национальные интересы страны» [10]. Именно «умная сила» сочетает как «мягкие», так и «жесткие» рычаги влияния для обеспечения государственной безопасности.

Н.А.Пипченко обосновывает целесообразность использования виртуальной дипломатии как составляющей «мягкой силы» в условиях роста информационных потоков [22, с. 231]. В целом исследователи высоко оценили работу СМИ КНР по содействию функционированию механизмов «мягкой силы» [17, с. 193]. Так, в Китае применяется цензура в двух вариантах: фильтрация материалов и поощрение самоцензуры.

В условиях развития информационно-коммуникационных технологий и их растущего влияния на все сферы человеческой жизни стратегия «умной силы» - это рациональная политика, освобожденная от мифов, идеологем и стереотипов. В китайской интерпретации эта сила отражена в сбалансированной дипломатии и международной гармонии за счет реализации «научной концепции развития» и выражена семью принципами Дэн Сяопина. Проанализировав в 2014 году понятие «мягкой силы» в ее соотношении с такими концептами, как «жесткая сила» («hard power»), «умная сила» («smart power») и «разумная сила» («intelligent power»), И.А.Чихарев и О.В.Столетов пришли к выводу, что «умная сила» представляет собой «эффективную технологию для достижения целей в международной политике» [32, с. 56].

Большинство российских ученых рассматривают укрепление «мягкой силы» как средство преодоления внутренних проблем Китая, а также как инструмент становления КНР в качестве глобального игрока на международной арене. В основном работы представляют собой теоретический анализ ресурсов «мягкой силы» Китая. Исследования российских ученых сосредоточены на определении критериев эффективности «мягкой силы».

У российских и китайских ученых одновременно возник вопрос о критериях оценки «мягкой силы» [7, с. 4]. Профессор МГУ О.Г.Леонова подчеркивает важность понимания для современных стран своего места в рейтинге «мягкой силы» [9, с. 15]. «Мягкая сила» в целом генерируется нематериальными ресурсами, что затрудняет применение количественных методов исследования. Однако китайское академическое сообщество разработало соответствующую систему оценочных индексов. Конечно, системы показателей, установленные разными учеными, могут отличаться. Например, Тан Дайсин предложил статическую систему элементов «культурной мягкой силы» [25, с. 39]. Ее элементы очень абстрактны, и главным показателем выступают инновации. Подобную систему показателей крайне сложно использовать для измерений. Хуа Цзянь построил более подробную систему показателей элементов «мягкой силы», основываясь на данных статистики [28, с. 42].

В настоящее время одним из наиболее объективных исследований, признаваемых в мире, является рейтинг «мягкой силы» стран компании «Portland Communication» «Top-30». Назовем следующие параметры, которые включены в оценку «мягкой силы»: цифровая среда (digital), культура (culture), предпринимательство (enterprise), вовлеченность (engagement), образование (education), правительство (government) и общественное мнение (polling) [18]. По данным рейтинга 2018 года, Китай занял 27-е место среди мировых держав (Россия - 28-е место). В 2019 году Китай поднялся до 25-го места. 2020 год стал определяющим для лидирующей роли Китая в условиях пандемии. КНР показала наибольшую эффективность мер противодействия COVID-19.

Ни один индекс определения «мягкой силы» не может являться совершенным и неоспоримым, поэтому правительство КНР большое внимание уделило развитию мозговых центров. В современном Китае насчитывается 426 таких исследовательских центров, которые постоянно анализируют различные ресурсы «мягкой силы» и уровень эффективности их использования [8, с. 7].

Таким образом, китайские ученые не имеют единого мнения в отношении определения «мягкой силы» Китая, но сходятся во мнении, что она является эффективным инструментом внешнеполитической стратегии. Китайское академическое сообщество инициировало обширные дискуссии и размышления о китайской «мягкой силе», отличающейся от американской модели. В целом китайские аналитики выражают гордость за достигнутые результаты.

Вместе с тем отметим, что многим китайским исследователям близко понимание «мягкой силы» в качестве геополитического влияния, которое страна может оказывать на акторов мировой политики, что не совсем правомерно, так как далеко не все инструменты политического воздействия относятся к «мягкой силе».

Можно констатировать факт, что китайские и российские авторы в своих научных трудах сходятся во мнении об увеличении роли «мягкой силы» во внешнеполитической стратегии Китая, а также в эффективности использования ее ресурсов. В то же время применение «мягкой силы» требует значительных экономических и интеллектуальных затрат. Большое внимание уделяется исследованиям новых форм «мягкой силы» в мировой политике - «умной силы» («smart power»), «разумной силы» («intelligent power») и «киберсилы» («cyber power»), воплощенных в понятии китайской «мудрой силы». Актуальным для исследователей становится выработка методов, позволяющих измерять степень использования стратегии «мягкой силы» той или иной страной, оценивать ее потенциал и перспективы влияния, в том числе в долгосрочной перспективе.

Источники и литература

1. Абрамов В.А. Глобализирующийся Китай: грани социокультурного измерения. М.: Восточная книга, 2010. 234 с.

2. Журавлева Е.В. Система «мягкой силы» с китайской спецификой и ее особенности // Политические процессы в условиях смены экономической модели: материалы ежегодной научной конференции Центра политических исследований и прогнозов ИДВ РАН. /М.: ИДВ РАН, 2016. Вып. 31. C. 141-144.

3. Речь Ху Цзиньтао на Третьем саммите стран БРИКС (Полный текст). 2011.04.14 // URL: https://www.fmprc.gov.cn/rus/wjdt/zyjh/201104/t20110419_857891.html (дата обращения: 22.12.2021).

4. Ван Хунин. Вэнхуа цуовэй гоцзя жуаньшили: жуань ши ли (Культура как национальная сила: «мягкая сила») // Фудань дасюэ ца чжи (Журнал Университета Фудань). 1993. №6. C. 23-28.

5. Ван Цзяньхуэй. «Пекин гунши»: фачжан цзячжи синлинюй. («Пекинский консенсус»: новая сфера ценностей развития) // Чжун нан цайцинь дасюэ сюэбао (Журнал Центрального Южного финансово-экономического университета). 2005. №2. С. 15-19.

6. Арчаков В.Ю., Баньковский А.Л. Зарубежный опыт применения «мягкой силы» в контексте обеспечения национальной безопасности Республики Беларусь // Журнал международного права и международных отношений. 2001. №2 (97). С. 10-20.

7. Ильин И.В., Леонова О.Г. Глобальные универсальные ценности и гуманитарные технологии в международной политике // Вестник Московского университета. Серия 27. Глобалистика и геополитика. 2018. №1. С. 3-10.

8. Комиссина И.Н. Научные и аналитические центры Китая: Справочник. М.: РИСИ, 2012. 266 с.

9. Леонова О.Г. «Мягкая сила», ее индикаторы и инструменты измерения // Экономика и управление: проблемы, решения. Научно-практический журнал. 2017. №2. Т. 2(62). С. 15-23.

10. Леонова О.Г. Джозеф Най и «мягкая сила»: попытка нового прочтения // Социально-гуманитарные знания. 2018. №1. С. 101-114 // URL: https://cyberleninka.ru/article/n/dzhozef-nay-i-myagkaya-sila-popytka-novogo-prochteniya (дата обращения: 22.12.2021).

11. Леонова О.Г. Динамика рейтинга «мягкой силы» России // Век глобализации. 2020. №2. С. 104-118.

12. Леонова О.Г. «Мягкая сила» - ресурс внешней политики государства // Обозреватель. 2013. №4. С. 27-40.

13. Леонова О.Г. Политика «умной силы» - продукт эволюции «мягкой силы» // Социально-гуманитарные знания. 2019. №4. С. 25-30.

14. Ли Минцзян. Чжунго хуаюйчжун дэ жуаньшили: люсин хэ цяньцин («Мягкая сила» в китайском дискурсе: популярность и перспективы) // Годи яньцзюсуо (Школа международных исследований им. С.Раджаратнама) // URL: www.rsis.edu.sg/publications/ WorkingPapers/WP165.pdf (дата обращения: 22.12.2021).

15. Ли Минцзян. Жуаньшили. Чжунго годи чжэнчжи синчжанлюэ («Мягкая сила». Новая стратегия Китая в международной политике). Нью-Йорк: Lexington Books, 2009. С. 3-25.

16. Лю Цзайци. Чжунго чжанлюэ фачжан жуаньшили («Мягкая сила» в стратегии развития Китая) // Полис. Политические исследования. 2009. №4. С. 149-155.

17. Медиасистемы стран БРИКС. Исторический генезис, особенности функционирования / Под ред. Е.Л.Вартановой. М.: Аспект Пресс, 2018. С. 193.

18. «Мягкая сила 30». Глобальный рейтинг «мягкой силы». 2019 // URL: https://softpower30.com/wp-content/uploads/2019/10/The-Soft-Power-30-Report-2019-1.pdf (дата обращения: 22.12.2021).

19. Най Дж. Привязанный к лидерству: изменяющийся характер американской мощи. Нью-Йорк: Basic Books, 1991. 336 с.

20. Пан Чжунъин. Годи гуанси чжун дэ жуаньшили ди цита: гуанюй юэйсэфу най «юй линдаоли юйгуан» дэ яньцзан («Мягкая сила» и прочее в международных отношениях: речь о Джозефе Най «Привязанный к лидерству») // Чжанллюэ юй гуанли (Стратегия и менеджмент). 1997. Т. 2. С. 49-51.

21. Го Сяолинь. Кунцзи сисян дэ шучу: чжунго гунгун вайцзяо юй жуаньшили дэ юньюун (Экспорт мысли Конфуция: публичная дипломатия КНР и использование «мягкой силы») // Вестник Института политики безопасности и развития. 2008. №2. С. 17-21.

22. Пипченко Н.А. Социальные медиа в структуре внешней политики ведущих международных акторов. Киев: Центр свободной прессы, 2014. 413 с.

23. Путин В.В. Россия и меняющийся мир // Московские новости. 27.02.2012 // URL: https://rg.ru/2012/02/27/putin-politika.html (дата обращения: 22.12.2021).

24. Салицкий А. Пекинский консенсус, или смена вех в мировой экономике // Промышленные ведомости. 2007. №7 // URL: http://www. promved.nj/articles/article.phtml?id=1216&nomer=44 (дата обращения: 22.12.2021).

25. ТанДайсин. Вэнхуа жуаньшили дэ чжаолюэ яньцзю (Стратегическое исследование культурной «мягкой силы»). Пекин: Жэньминь чупаншэ (Народное издательство), 2008. С. 39-41 // URL: aisixiang.com (дата обращения: 22.12.2021).

26. Тарабарко К.А. «Мягкая сила» культуры: эволюция концепции в трудах китайских ученых // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2016. №7-2 (69). С. 181-184.

27. У Цзяньминь. Вэнхуа - жуаньшили дэ дичу (Культура - это основа «мягкой силы») // Жэньминь жибао. 2007. №5. С. 8-17.

28. Хуа Цзянь. Цюанцзюхуа вэйдинся дэ цзянго чжилу (Культурная «мягкая сила»: путь к могущественной стране в контексте глобализации). Шангхай: Жэньминь чупаньшэ (Шанхай: Народное издательство), 2013. С. 42-45 // URL: aisixiang.com (дата обращения: 22.12.2021).

29. Чжань Ицзя. Чжунго ши жуаньшили даго ма? (Является ли Китай большой страной «мягкой силы»?) // Шисе чжиши (Всемирное знание). 2006. №6. С. 20-23.

30. Чжуан Цзюньцзю. Гуанюй пекин гунши юй Чжунго моши яньцзю дэ дидян сикао (Некоторые мысли о «пекинском консенсусе» и исследовании китайской модели) // Сяндай шице хэ шэхуй чжуи (Современный мир и социализм). 2005. №3. С. 25-28.

31. Чжэн Юннянь, Чжан Чи. Годи чжэнчжи жуаньшили юй чжунго жуаньшили гуаньча («Мягкая сила» в международной политике и наблюдения за «мягкой силой» Китая) // Шиде динди юй чжэнчжи (Мировая экономика и политика). 2007. №7. С. 12-16.

32. Чихарев И.А., Столетов О.В. К вопросу разумного использования «мягкой силы» во внешней политике России // Геополитический журнал. 2014. №4. С. 55-70.

33. Чэн Давэй. Пангэ шиди: сун хуашэндун дао пекин гунши (Полувековой путь: От вашингтонского консенсуса к пекинскому консенсусу) // Жэнши таолун (Политические дискуссии). 2007. №1. С. 74-75.