Аверелл Гарриман. Олигарх на дипломатической службе

Автор благодарит директора ИДД МИД России Н.М.Баринову, начальника отдела ИДД А.Н.Залееву и коллектив ИДД за помощь в работе с архивными материалами МИД России.

Судьба всегда дает человеку шанс достойно проявить себя. И это не просто удача. Это тяжелый вызов и непростой выбор. Непростой для каждого на своем уровне: в мудрости или простоте, силе или слабости, здоровье или немощи, в богатстве или бедности. Спокойно идти ровной дорогой или попытаться вскарабкаться выше, взять новую высоту. Только те, кто принимает этот вызов, способны оставить свой след в истории. Уильям Аверелл Гарриман был именно таким человеком: вызов искал сознательно, всегда смело и решительно принимал его, никогда не отступал и не проходил мимо.

Сын Эдварда Генри Гарримана, железнодорожного магната и одного из богатейших людей Америки, Аверелл не только приумножил финансовую мощь своей семьи, но и сделал блестящую политическую и дипломатическую карьеру. Путь его неразрывно связан с нашей страной: с 1941 по 1943 год - специальный представитель Президента Рузвельта, а затем с 1943 по 1946 год - посол Соединенных Штатов в СССР.

Был ли он нашим другом? Нет, не был, увы. Такие друзья дорогого стоят. Эта дружба спасла бы не одну дивизию на фронте, накормила бы не одну тысячу в тылу. Тем не менее в годы войны что-то позитивное для Советского Союза он сделал. Становление союзнических отношений, поставки по ленд-лизу - это во многом его заслуга. Может, где-то он и испытывал милосердие и сочувствие к многострадальному советскому народу, но это точно не было мотиватором его политической деятельности. Здесь его друзьями были только национальные интересы США и приращение личных капиталов. Причем со вторыми он никогда не дружил в ущерб первым.

Был ли он нашим противником? Был. Расчетливый, талантливый, обладающий мощными личными ресурсами и способный задействовать еще большие - в страновом масштабе - для решения своих задач, он хладнокровно, всеми правдами и неправдами, любой ценой продавливал приоритеты американской повестки. Чего бы это ни стоило, в особенности, если платить за это приходилось другим. Этот человек крестный отец стратегии сдерживания и один из архитекторов холодной войны.

Однако какую бы оценку мы ни дали А.Гарриману, нельзя не признать, что это был убежденный государственник, мудрый и дальновидный политик, тонкий дипломат, эффективно отстаивавший интересы своей родины. Масштабная личность, заслуживающая уважения. Сильный и достойный противник, у которого надо учиться, если мы хотим побеждать.

Экспедитор

Первое знакомство юного Аверелла с Россией состоялось в 1899 году. В ходе организованной отцом экспедиции на Аляску он с родителями высадился на «сибирской стороне» Берингова моря¹. Гарриманы вообще много путешествовали: живое знакомство с разнообразием этого мира было существенным вкладом в образование детей. Отец уделял максимум внимания воспитанию своих наследников. Прививал им стремление к совершенствованию, чувство ответственности за свои поступки, способность самостоятельно выживать в конкурентной среде. Дети должны были знать цену деньгам, какими усилиями они достаются, уважать труд других. А.Гарриман вспоминал: «Мой отец однажды сказал мне, что всю свою жизнь, где бы он ни был задействован, он старался, чтобы его участие привносило улучшения. Незадолго до смерти он говорил, что в нашей демократии, если богатые не будут использовать свои средства для общественного благополучия, они их лишатся… Для моего отца богатство подразумевало ответственность за развитие страны и улучшение качества жизни ее граждан»². Как показало время, привитые в детстве правильные ценности и ориентиры, помимо 100 млн. долларов наследства³, стали существенным элементом жизненного успеха.

В школьные годы состоялось знакомство Аверелла, впоследствии определившее его политическую судьбу. В Гротоне он учился в одном классе и близко дружил с младшим братом Элеоноры Рузвельт Холлом⁴, был частым гостем в доме Франклина и Элеоноры.

Следует отметить, что с кланом Рузвельтов плотно взаимодействовал еще Гарриман-отец⁵. В 1904 году у Э.Г.Гарримана возник серьезный конфликт с Теодором Рузвельтом. Железнодорожный магнат спонсировал его предвыборную кампанию в Нью-Йорке, собрав 250 тыс. долларов, из которых 50 тысяч были его личные средства. За это Т.Рузвельт обещал назначить республиканского сенатора Чонси Депью послом в Париж, но после успешных выборов от исполнения обещанного отказался, по сути обманув и подставив отца Аверелла: тот уговорил участвовать в финансировании выборов ближайших друзей Депью.

Э.Г.Гарриман ни с кем не делился своим разочарованием, кроме близкого друга, нью-йоркского юриста Сидни Вебстера, в личном письме которому изложил все обстоятельства дела, оставив себе копию. Будучи преданным, Гарриман-отец в дальнейшем отказался спонсировать Т.Рузвельта и республиканцев. Когда к нему обратился фандрайзер Джеймс С.Шерман, Гарриман доверительно показал ему копию того личного письма. А Шерман все в красках доложил президенту, в лице которого железнодорожный магнат нажил себе непримиримого врага, неоднократно вставлявшего ему палки в колеса. Однако на будущие отношения его сына с Рузвельтами это никак не повлияло.

Еще студентом Аверелл активно интересовался работой отцовских железнодорожных предприятий «Юнион Пасифик». Окончив в 1913 году Йельский университет, Гарриман пошел работать в правление компании в качестве простого инспектора⁶. Это был «курс молодого бойца» - ему предстояло освоить все аспекты функционирования железнодорожного бизнеса от самых низов. После двух лет интенсивного обучения Аверелла назначают вице-президентом компании.

Постепенно начинают раскрываться его предпринимательская хватка и дальновидность: «Молодой Гарриман не был удовлетворен работой на железной дороге. Его не удовлетворяла также и политика отца, который не вкладывал свои сбережения в другие отрасли промышленности... Гарриман делает большие вложения в судостроение, авиацию, банковское дело и, наконец, в горное дело ряда иностранных государств»⁷.

И тут судьба сводит его уже с Советской Россией. Изначальный интерес Аверелла к СССР, с его слов, был скорее политический, нежели экономический. Его привлекал социалистический эксперимент, он хотел своими глазами увидеть, как большевикам удалось трансформировать «свою огромную отсталую страну»⁸. Представился удобный случай.

Начиная с 1924 года советское правительство вело переговоры о сдаче в концессию Чиатурских марганцевых месторождений. До Первой мировой войны этот район был крупнейшим поставщиком марганца: в 1904-1913 годах на него приходилось 40,3% мирового экспорта (5 млн. 500 тыс. т)⁹. 12 июня 1925 года был подписан концессионный договор между советским правительством и гарримановской группой в лице специально созданной компании «Грузинский марганец».

Основные условия договора¹⁰: срок концессии - 20 лет, «коренная техническая реконструкция производства», доведение добычи и экспорта в течение трех лет до 1 млн. т в год, строительство ширококолейной ж/д от Чиатур до ст. Шоропань, механизация погрузки в порту Поти, чтобы довести пропускную способность до 2 млн. т марганцевой руды в год и пр.

Первый год все шло гладко и уровень прибыли был удовлетворительным. Однако уже к 1926 году Аверелл, с его слов, получив информацию, что советское правительство рассматривало вариант дать марганцевую концессию германской фирме, что могло бы привести к перепроизводству марганца¹¹, собрался лично посетить Москву и Чиатуры.

Министр торговли Г.Гувер прямо заявил Гарриману, что правительство США никакой помощи ему оказывать не будет: если возникнут сложности, тем паче неприятности, ему придется решать их самостоятельно. По пути в СССР он консультировался в ряде посольств в Европе - его все убеждали, что советский режим не продержится более пяти лет.

Приехав в Москву в декабре 1926 года, Аверелл был удивлен абсурдностью этих «прогнозов»: большевики руководили страной уже девять лет и не было никаких причин сомневаться, что они удержатся у власти.

Как отмечал Гарриман¹², культурная жизнь в советской столице процветала, он свободно беседовал с представителями интеллигенции, журналистами. Впечатление о России предпочитал основывать именно на полученной в ходе такого живого общения информации, а не на мнении дипломатов. Бросилось в глаза, что условия были тяжелые и становились все тяжелее. Самое удручающее впечатление на него произвели беспризорники, «одетые в лохмотья, с грязными лицами и голодные, слоняющиеся по промороженным улицам Москвы, чтобы выпросить или украсть хоть крохи хлеба»¹³. Тысячи таких детей он наблюдал в ходе своей поездки на юг, в Чиатуры.

Ехал на поезде, крайне медленно, но в шикарном, даже по американским меркам, еще царских времен вагоне. По дороге остановился в Баку посмотреть нефтепромыслы. В ресторане гостиницы не было сливочного масла, зато вместо него бесплатно подавали икру. В Тифлисе посетил бывшие винные погреба великого князя Николая, продукцию оценил весьма высоко. «Дегустация продолжалась несколько часов с ожидаемым результатом».

Текущим состоянием марганцевого производства Гарриман остался доволен, однако СССР он покинул с чувством, что дни НЭП сочтены и марганцевый бизнес надо закрывать, чем быстрее, тем лучше. «Большевистская революция - по сути реакционное явление. Диктатура пролетариата, где меньшинство принимает решения за всех остальных, превращая личность в прислужника государства, противоречит прогрессу и законным чаяниям человечества. Таково было мое мнение в 1926 году. И с тех пор у меня не было оснований его менять»¹⁴.

На обратном пути в Каннах (начало 1927 г.) впервые встретился с Черчиллем¹⁵, на тот момент канцлером казначейства, и просил его рекомендаций относительно своего плана свернуть марганцевый бизнес в России. Черчилль всецело идею поддержал, чем, как потом хвалился, сберег Гарриману миллионы долларов.

Вернувшись в Нью-Йорк, Аверелл убедил своих компаньонов закрыть бизнес в СССР, несмотря на то, что он приносил прибыль. Переговоры продлились около года. Советское правительство вернуло инвестированные в инфраструктуру предприятия средства и выплатило дивиденды. Гарриман остался доволен: это был серьезный опыт, он не потерял ни цента и даже заработал.

Так, по сути невинно, выглядит дело с позиции Аверелла. Советская сторона предлагает иную версию событий¹⁶. С первого года осуществления концессии стало ясно, что Гарриман свои обязательства не выполняет. Сразу отказался от строительства железной дороги в первый же год концессии, застопорил работу по механизации Потийского порта. Применял хищнические методы разработки: вместо того чтобы механизировать добычу, реконструировать производство, создавать новые усовершенствованные обогатительные фабрики, использовал старые запасы руды, добычу вел кустарным способом, систематически воздерживался от реконструкции производства, старался по возможности использовать старое техническое оборудование, причем само использование проводилось хищнически и небрежно. Вопреки договору резко снизил добычу. При этом, связавшись с другими производителями марганцевой руды, повел линию на резкое повышение цен, что привело к срыву экспорта и вытеснению советской марганцевой руды с мировых рынков. Металлургические компании переключились на других поставщиков.

Печальные итоги деятельности «стратегического инвестора»: советскому наследнику концессии (Чиатурскому марганцевому тресту) предприятия достались в сильно запущенном состоянии. Исправной оставалась только одна обогатительная фабрика из 35, действовавших в районе, и два рудника¹⁷.

В 1930-х годах Аверелл продолжает активно развивать и диверсифицировать свой бизнес. Несмотря на кризис, он смело вкладывает средства в модернизацию своих железных дорог, становится пионером применения дизелей на подвижном составе, строит поезда обтекаемой формы с более облегченным весом, снижает проездную плату на своих железных дорогах¹⁸. В эти же годы он расширяет свою железнодорожную сеть, соединяя «Юнион Пасифик» с экономически важными районами страны.

Советский НКИД особо отмечает, что «не в пример другим промышленникам Гарриман уделял… много времени проблемам труда на его железных дорогах. Он говорил, что в железнодорожной промышленности хозяева и рабочие скорее, чем в какой-либо другой отрасли промышленности страны, могут понять друг друга». Гарриман имеет репутацию одного из наиболее либеральных крупнейших промышленников США. Даже в наиболее «тревожные» для американских промышленников дни «Нью дила» Гарриман заявлял, «что компромисс может быть и должен быть достигнут между Уолл-стрит и Пенсильвания-авеню».

В ходе президентской кампании Ф.Д.Рузвельта Аверелл задействован как эксперт по вопросам железнодорожной политики. А после избрания Гарриман в качестве «старого личного друга президента»¹⁹ выполняет деликатные поручения, активно занимается проектной работой, в том числе составлением проектов законодательства по оказанию помощи обанкротившимся в годы экономического кризиса муниципалитетам. После создания в 1933 году «Национальной администрации восстановления» (National Recovery Administration) он входит в состав делового консультативного совета.

Рузвельт, в свою очередь, помогает своему верному помощнику по развитию его семейного бизнеса. «Помимо миллионных вложений в железнодорожное дело, Гарриман имеет также большие интересы и в ряде других отраслей хозяйства. В настоящее время он является ведущим партнером банка «Братья Браун, Гарриман и Ко.», директором «Гарантии Траст Ко.» и директором телеграфной компании, второй по своему весу и значению в США, «Вестерн Юнион»²⁰.

Так прошли 1930-е годы - в решении масштабных внутриполитических задач. Аверелл Гарриман становится важным элементом столь тщательно выстраиваемой Рузвельтом и уникальной для американской политической практики системы ручного управления страной.

С началом Второй мировой войны и индустриальной мобилизации в США открываются новые возможности для уже состоявшегося, опытного и прочно закрепившегося на американском экономическом и политическом олимпе Гарримана. Он все больше времени уделяет государственной службе, и в конце мая 1940 года его назначают руководителем отдела сырья в Комитете по управлению военной промышленностью.

Для США начиналось золотое время. Стремительно поднявшаяся нацистская Германия прижала и фактически устранила сразу двух глобальных конкурентов Соединенных Штатов, две колониальные империи - Англию и Францию. Все, что было нужно в этих условиях, - это не дать Германии их уничтожить окончательно и очень быстро, а ослабить до того состояния, когда конкурент не может уже конкурировать и ему останется только стать верным союзником, чтобы избежать полного краха. Но при этом нельзя было давать излишне усилиться Германии, которая и так уже прибрала к рукам почти всю Европу. В этой стратегической игре США решают поддержать Великобританию. Ничего личного, просто бизнес и немного геополитики.

Долендлизовская американская помощь доставалась британцам отнюдь не дешево. Как писал посол СССР в Лондоне И.М.Майский: «Летом 1940 года англичане за 50 старых эсминцев и за полмиллиона ружей времен Первой мировой войны должны были заплатить своим заокеанским кузенам целым рядом весьма ценных военно-морских баз в пределах Британской империи. Теперь, когда во весь рост встал вопрос о военном снабжении Англии в гораздо более широких размерах, американская верхушка рассуждала просто: пусть Лондон платит за все наличными и ценными бумагами, пока они у него есть, а там посмотрим. Смысл этого требования был ясен: ослабить английского конкурента экономически, захватить его наиболее важные предприятия, вытеснить его с наиболее выгодных позиций… К концу 1940 года золото и ценные бумаги, которыми располагали англичане, стали постепенно иссякать»²¹. Британские правящие круги не могли этого не замечать - слишком наглыми и беспринципными были попытки нажиться на защитниках осажденной крепости - и стали уже открыто проявлять неприязнь к таким «партнерам». Стремление быстро заработать на краткосрочной военно-политической конъюнктуре могло в итоге обернуться против стратегических интересов США.

Ситуацию спасли гениальность и феноменальная прозорливость Рузвельта: его инициатива ленд-лиза была смелой инновацией в мировой политике и поистине историческим прорывом. «Суть плана состояла в том, что США будут давать Англии все необходимое для войны… «взаймы и в аренду», не требуя сейчас денег, а потом, по окончании войны, Англия заплатит США свой долг либо путем возврата полученного от них взаймы имущества… либо путем возмещения долга новыми продуктами и товарами, либо путем какой-либо иной приемлемой для США компенсации (снижением своих таможенных тарифов для американских изделий, облегчением их доступа на имперский рынок и т. п.)»²². 

Решение своего патрона о начале военных поставок Великобритании по ленд-лизу (17 декабря 1940 г.) Аверелл поддержал безоговорочно и с огромным энтузиазмом, активно лоббируя свою позицию в политических кругах и бизнес-сообществе. Он, кстати, в числе немногих выступал категорически против торга за упомянутые 50 эсминцев, но бессердечный Конгресс был непреклонен, и США получили британские базы в Вест-Индии и на острове Ньюфаундленд на 99 лет²³.

Первым к Черчиллю в январе 1941 года полетел не Гарриман, а другой спецпредставитель президента - Гарри Гопкинс. «Знакомиться» со Сталиным первым тоже летал Гопкинс (в июле 1941 г.). Когда надо было прощупать почву, провести «разведку боем», очаровать и привезти назад согласие, президент всегда отправлял Гопкинса. Ему Рузвельт доверял больше²⁴. За Гарриманом были его миллионы, инфраструктура, предприятия, мощная семья со своими интересами, авторитетные друзья по Йельскому университету. А за Гопкинсом был только сам Рузвельт. Тем не менее между двумя спецпредставителями никогда не было конкуренции, их связывали искренние, добрые, дружеские отношения. Гарримана же отправляли, когда нужно было воплощать стратегические замыслы в жизнь: торговаться, кропотливо и методично работать с цифрами и номенклатурой поставляемых товаров, выстраивать логистику. Словом, все то, в чем Авереллу не было равных, - что нужно, кого подключить, где взять, как привезти, за сколько продать.

Такая задача и была поставлена перед Гарриманом 18 февраля 1941 года. «Все, что мы можем сделать, чтобы держать Британские острова на плаву, все, кроме войны»²⁵. Взять на себя весь комплекс вопросов, касающихся обороны, - стратегическое планирование, снабжение, военные поставки и ленд-лиз. Работать непосредственно с Черчиллем и руководством Великобритании. Рапортовать только Рузвельту лично. А для всей остальной текучки есть вновь назначенный посол Джон Гилберт Вайнант, который «в установленном порядке» будет взаимодействовать с Форин-офисом и отчитываться перед госсекретарем Корделлом Хэллом. В этой схеме, судя по всему, опять сыграл фактор доверия и хорошая рекомендация: Гарри Гопкинс, сосватавший Рузвельту Черчилля, полагался преимущественно на своих друзей²⁶. Аверелл был его другом, а Вайнант не был. Да и действовать нужно было вне рамок традиционной дипломатии.

Выступая перед прессой, Рузвельт в шутливой манере рассуждал: «Думаю, вы все спросите, как будет называться его должность… я поговорил с ним, и мы решили, что это прекрасная мысль: назвать его «экспедитором». Вот вам что-то новенькое. Уверен, такой нет ни в списке дипломатических должностей, ни в каких-либо еще списках...»²⁷

Гарриман со всей своей неуемной энергией и азартом принимается за дело. В ходе бесконечных консультаций с представителями военных и гражданских властей США он пытается свести британские запросы с имеющимися возможностями, а они оказались на тот момент довольно ограниченными. Никаких излишков не было. В оборонном ведомстве жаловались, что приходится отдавать свое кровное, да еще накануне вероятного вступления США в войну²⁸. Не проще было и с гражданским снабжением, в частности с продуктами питания. Нужно было решать вопрос налаживания конвоев: предоставлять свои суда или сопровождать британские. Аргументации для уговоров не хватало, нужна была детальная информация и обоснованные цифры. Гарриман понял: предстояло убедить Черчилля полностью раскрыть его военную стратегию - только тогда можно было предметно договариваться о поставках²⁹.

В Англию Аверелл прибыл 15 марта 1941 года. Черчилль принял его тепло, вспомнил первую встречу в Каннах в 1927 году. Говорили четко, по делу, без дипломатического пустословия и лишних формальностей. На просьбу Гарримана раскрыть все карты военного планирования британский премьер ответил: «Вы будете информированы. Мы принимаем вас как друга. Скрывать от вас ничего не будем»³⁰. С этого момента для А.Гарримана в Великобритании распахнулись все двери, для него не существовало секретной информации. Перед его взором предстали все узлы, до последней шестеренки и винтика, приводившие в движение колоссальный механизм Британской империи.

Одной из важнейших задач на раннем этапе поддержки англичан было сбросить гитлеровскую удавку с шеи метрополии: зачистить Атлантику, обеспечить безопасность торговых путей, прежде всего Суэцкого канала, и сократить достигшие катастрофических масштабов потери британского торгового флота. Предстояло отладить бесперебойную и четкую логистику между сердцем империи и ее периферией, разумеется с активным подключением американских компаний, а также проинспектировать, как американское вооружение используется англичанами на ближневосточном театре военных действий. С этой целью в июне 1941 года Гарриман отправляется в турне по региону.

22 июня 1941 года застало его в Каире. Английские военные, в частности встречавшийся с Авереллом командующий на Ближнем Востоке А.Уэйвелл, в один голос заявляли, что русские обречены³¹. В британском минобороны считали, что «немцы пройдут через Россию, как нож проходит через масло: СССР просуществует шесть недель, в лучшем случае три месяца»³².  Пессимизм британцев отчасти разделяли и в Вашингтоне. Но в течение этого периода, пока мощь Германии отвлечена на Восток, Англия получала передышку и возможность собраться с силами. Вероятность непосредственного вторжения на Британские острова сводилась к минимуму. Для англо-американской связки это был шанс.

По возвращении в Лондон Гарримана уже ожидал Гарри Гопкинс, которому предстояло организовать встречу Рузвельта и Черчилля в августе 1941 года. Среди прочих, американский президент предлагал рассмотреть вопрос о целесообразности помощи СССР³³. Если бы таковая была, на Советскую Россию пришлось бы частично переориентировать материалы и имущество, предназначавшиеся Англии.

Мотивы, побудившие Рузвельта протянуть руку помощи СССР в критический для нашей страны момент, были те же, что и в отношении англичан. И основывались они исключительно на национальных интересах США. Никакой ошибочно приписываемой президенту симпатии к социалистическому эксперименту у него не было. Равно как и не было это решение обусловлено выбором меньшего из двух зол в его понимании: большевизма и нацизма. Он прекрасно осознавал, что рано или поздно Америке придется участвовать в войне и одной из важнейших задач США, с его точки зрения, было минимизировать американские потери, в живой силе прежде всего. Аверелл считал³⁴, что на президента очень сильно повлияла Первая мировая война, которую он видел «с близкого расстояния». Рузвельт испытывал ужас перед новой высадкой американских войск на континент и их участием в окопной войне с ее колоссальными жертвами. Поддержка любой стороны, сражающейся с немцами, повышала вероятность американского участия малой кровью - флотом и авиацией.

24 июля на совещании на Даунинг-стрит, 10 активно обсуждалась «русская загадка»³⁵: шла уже пятая неделя боев, а советские армии, вопреки прогнозам, продолжали упорное сопротивление, хотя и стремительно отступали вглубь страны. Гопкинс, понимая, что до августовской встречи Черчилля с Рузвельтом остается всего 14 дней, а надежной информации о происходящем в СССР нет, решает лететь в Москву и переговорить со Сталиным лично³⁶. Аверелл же направился в Вашингтон для доклада президенту по ближневосточным делам. После отчета Гарри Гопкинса по итогам московской поездки позиция американского президента была уже однозначной: начать военные поставки Советскому Союзу как можно скорее и поддерживать его, пока он сражается с гитлеровской Германией.

Встреча Черчилля с Рузвельтом, известная как Атлантическая конференция, состоялась 9-12 августа 1941 года на острове Ньюфаундленд. Формальным итогом стала опубликованная 14 августа Атлантическая хартия. Однако важнейшим решением, по мнению Гарримана, была договоренность о поддержке СССР в войне и направлении англо-американской делегации в Москву.

Черчилль сразу назначил лорда Бивербрука (Уильям Максуэлл Эйткен, 1-й барон Бивербрук), Рузвельт колебался, но в итоге направил Аверелла, тем более что для этой миссии в большей степени нужен был бизнесмен, а не политик. Как мы потом увидим - не прогадал. Плюс ко всему Гарриман хорошо ладил с Бивербруком, который был известен своим жестким характером и несдержанностью. Меткую характеристику дала ему дочь Аверелла Кэтлин, сравнивая Бивербрука с Черчиллем: «Один из них [Черчилль] - джентльмен, другой - шпана. К счастью, Эйв [Гарриман] умеет говорить на одном языке и с тем и с другим»³⁷.

В Москву англо-американская делегация прилетела 28 сентября 1941 года. «Я осознавал, что немцы, считай, в нескольких милях от нас и, возможно, нам придется эвакуироваться… Чувствовалось, что мы в зоне боевых действий», - вспоминал Аверелл³⁸. В американском посольстве Гарримана приняли с теплом и радушием, при этом откровенно полагая, что он приехал напрасно. В дипмиссии царила откровенно пораженческая атмосфера: Москва должна была пасть в течение нескольких недель. В 19 часов того же дня Гарриман и Бивербрук прибыли на первую встречу со Сталиным. Присутствовал В.Молотов, переводчик был один - бывший наркоминдел М.М.Литвинов. Кстати, он же переводил на встрече с Гопкинсом в Кремле.

Здесь любопытный момент. Предполагалось изначально, что переводить с советской стороны будет посол в США К.А.Уманский. Но Гарриман ему не доверял и буквально за три часа до встречи официально попросил³⁹ заменить на Литвинова, которого он и Бивербрук знали с лучших времен Лиги Наций. Аверелла поразил потрепанный вид, ветхий костюм и ботинки бывшего наркоминдел - явное свидетельство, что он был не в фаворе⁴⁰. Очень ярко о нем ранее написал Гопкинс в своем отчете: «Визитная карточка, которая была убрана и пересыпана нафталином, когда Россия изолировалась от Запада, а теперь была вытащена, вычищена и проветрена как символ совершенно изменившегося положения»⁴¹.

Хозяин Кремля приветствовал их «корректно, но сдержанно»⁴². Он был весьма откровенен, детально обрисовал тактическую ситуацию, не скрывая очевидное: положение на фронте было критическим. Подчеркивал, что ни в коем случае нельзя сдавать Москву, хотя Советский Союз готов продолжать упорное сопротивление даже из-за Урала, если потребуется. По мнению Сталина, немцы допустили стратегическую ошибку, наступая тремя фронтами, если бы они сосредоточили все усилия на Москве, было бы гораздо тяжелее. Немцы превосходили Красную армию по самолетам в два-три раза, по танкам - три-четыре к одному. Танки были решающим фактором.

Советский лидер также предложил Бивербруку, чтобы британцы направили войска для поддержки Красной армии на украинском направлении. Бивербрук ответил, что англичане укрепляют свой контингент в Иране и часть этих войск может быть отправлена на Кавказ. Сталин ответил лаконично: на Кавказе нет войны, а на Украине есть. Гарриман порекомендовал задействовать аэродромы в Сибири для доставки американских самолетов. Но когда Сталин услышал, что этим будет заниматься американский персонал, то отказал: слишком опасный маршрут.

Любопытно, как по этой ситуации комментировал В.Молотов: «Мы у союзников войска просили, предлагали, чтобы они свои войска дали на наш Западный фронт, но они не дали, они говорили: вы возьмите свои войска с Кавказа, а мы обеспечим охрану нефтяных промыслов. Мурманск хотели тоже охранять. А Рузвельт - на Дальнем Востоке. С разных сторон. Занять определенные районы Советского Союза. Вместо того чтобы воевать. Оттуда было бы непросто их потом выгнать»⁴³.

Молотова Аверелл невзлюбил сразу, с первой их встречи. И чем дольше они общались, тем больше росла его неприязнь. Ему казалось, что, по мере того как Молотов укреплял свои позиции, он становился все более властным и давящим. Нарком был человеком «колоссальной энергии, но напрочь лишенным гибкости и чувства юмора, воспринимавшим все буквально и еще в меньшей степени склонным к компромиссу, чем сам Сталин»⁴⁴.

Встреча закончилась за полночь. Гарриман был доволен: начало было положено. На следующий день в 13.00 предстояла беседа с наркоминдел, в 14 часов - первое пленарное заседание. Затем с 17.00 должна была начаться кропотливая работа по номенклатуре и объему поставок в шести трехсторонних комиссиях: авиационной, армейской, военно-морской, транспортной, сырьевой и по медицинскому снабжению⁴⁵. Переговоры в комиссиях шли до поздней ночи, продолжились целый день 30 сентября и до 17.00 1 октября⁴⁶.

Вторая беседа со Сталиным состоялась в 19 часов 29 октября. Советский лидер выглядел раздраженным, говорил жестко. Давал понять, что он не доволен тем, что и в каком объеме американцы и англичане готовы поставлять в СССР. Неоднократно упоминал, что с такой скупостью они явно хотят поражения Советского Союза. Гарриман считал, что он торгуется, испытывает лимиты их доброй воли⁴⁷. Сталин перешел на конкретные цифры, показав недюжинную осведомленность и знание мельчайших деталей. Аверелл аргументированно парировал все заходы, оперируя количественными показателями по производству и потребностям самих США. Здесь переиграть его было трудно. Это была его стихия. Он ловко жонглировал номенклатурой товаров: невозможно было полностью покрыть советские запросы по танковой броне - он предлагал увеличить поставки внедорожников.

К сожалению, тут его таланты работали против нас. Да, Аверелл был прав: Сталин торговался и делал это максимально жестко. А как иначе? На чаше весов союзников были лишь товарные позиции, а на нашей человеческие жизни. За каждый недопоставленный танк или самолет мы платили сотнями погибших на фронте. За каждой цифрой в списке - жизнь и смерть. А Гарриман сетовал, что удовлетворить Сталина никак не получалось, он-де требовал все больше и больше.

Гости ушли несколько обескураженными, но с надеждой - советский лидер назначил третью встречу вечером 30 сентября. Переволновавшийся Бивербрук попросил Аверелла на этот раз быть первой скрипкой, представляя единый список предложений по поставкам⁴⁸.

Третий контакт прошел более деловито и без лишних эмоций. Начали с понимания, что конференцию растягивать не стоит и завершить ее надо как можно скорее, подчеркнув успех и удовлетворение всех участвующих сторон. Сталин согласился, тем более что немецкая пропаганда уже вовсю поливала московскую встречу грязью. Затем они пункт за пунктом прошлись по всем 70 позициям советской заявки. Гарриман терпеливо разъяснял, что могут дать американцы, что англичане и в каком количестве. Хозяин Кремля выглядел спокойнее и более умиротворенным. Бивербрук активнее включился в дискуссию. Атмосфера теплела, и даже Литвинов, забыв о своей скромной роли переводчика, воскликнул: «Вот теперь мы победим!»⁴⁹

Бивербрук предложил пригласить Черчилля в Москву. «А он приедет?» - уточнил Сталин. «Вполне может приехать, если вы его пригласите»⁵⁰. Беседа перешла в политическое русло. Гарриман также участвовал, волей-неволей отходя от родной экономики и втягиваясь в тематику международных отношений и дипломатии. Аверелла смутило предложение Сталина оформить их договоренности в виде протокола и подписать его. Таких полномочий Гарриману президент не давал, а получить их столь оперативно не представлялось возможным. В один голос с Бивербруком они пытались отбиться: договоренности между Англией и США о помощи были «полностью неформальными»⁵¹. Тем не менее им пришлось уступить, решив вопрос на следующее утро с Молотовым⁵².

Покончив с большими делами, стали в полушутливой манере обсуждать послов⁵³. Сталин обвинил американского посла Штейнгарда в том, что он пораженец, распространяет вредные сплетни и больше всего печется о личной безопасности. Гарриман защищал своего как мог. Потом, в свою очередь, переключился на критику Уманского: дескать, тот, рьяный не в меру, генерирует нездоровую активность, вызывает больше неприязни, чем желания помогать. Обращается ко всем подряд по снабженческим вопросам, путает людей, вместо того чтобы просто поговорить с курирующим эти дела Гопкинсом и следовать его рекомендациям.

Настал черед Бивербрука - что тот думает о после в Лондоне И.М.Майском. Бивербрук вовсю нахваливал советского дипломата, за исключением того, что он иногда был уж очень напорист. На вопрос Сталина, не поучает ли Майский членов британского правительства по вопросам коммунизма, Бивербрук ответил: «Не даем ему ни малейшего шанса». Спросил про британского посла Криппса. Сталин ответил без всякого энтузиазма, что он «ничего», и полюбопытствовал, можно ли его сравнить с Майским. Тут Аверелл пошутил, что нет, его можно сравнить с мадам Майской: жена посла была известной в Лондоне болтушкой. Сталин юмор оценил. Шутки-шутками, а по результатам этого разговора Штейнгард, Криппс и Уманский досрочно прекратят свои полномочия, Литвинов поедет послом в США. Майского трогать не будут.

После завершения официальной части в ходе торжественного ужина вечером 1 октября в Екатерининском зале Кремля было поднято 32 тоста за победу, за доблесть и героизм всех, сражающихся с нацистами, и за новых союзников. В какой-то момент Сталин начал в шутку подтрунивать над Бивербруком на тему Второго фронта: «Какой смысл держать сухопутную армию, если она не сражается?.. Армия, которая не сражается, теряет боевой дух»⁵⁴. По его словам, в интересах Британии было немедленно начать активные боевые действия на континенте или на Ближнем Востоке. За всех отдувался генерал Исмей, Гарриман тогда встревать не стал. Этими вопросами - камнем преткновения в отношениях союзников   ему придется заниматься вплоть до 1944 года. Именно из-за перипетий со Вторым фронтом Аверелл вновь приедет в СССР в 1942 году, сопровождая Черчилля.

Как докладывал НКИД, «по возвращении с конференции Гарриман занял исключительно дружественную нам позицию. В своих выступлениях в печати, по радио и в многочисленных беседах он всюду прекрасно отзывался о способности Красной Армии «выдержать», о высокой морали советского народа, о его сплоченности вокруг товарища Сталина, которого он называл талантливейшим руководителем. Гарриман не переставал призывать к усилению помощи Советскому Союзу; он охотно выступал на митингах, собраниях и форумах, связанных с вопросом усиления кампании помощи СССР»⁵⁵.

За этот период произошло достаточно много событий, требующих все большего вовлечения Гарримана в решение политических вопросов, - подключение СССР к программе ленд-лиза, героическая оборона Москвы и первое контрнаступление Красной армии, нападение на Пёрл Харбор и вступление США в войну, первая Вашингтонская конференция («Аркадия»), поражения на Тихом океане и сдача Сингапура, падение Тобрука.

Военные неудачи англичан особенно бросались в глаза на фоне роста популярности и авторитета СССР как единственной страны, дававшей реальный отпор нацистской Германии и фактически воевавшей одна за всех. Советская дипломатия при этом все настойчивее требовала открытия Второго фронта и более существенного вовлечения союзников в боевые действия. Черчилль увиливал, при этом публично всячески поддерживая СССР, и делал все возможное, чтобы не разругаться со Сталиным.

Ему было ради чего терпеть. В представлении И.М.Майского логика Черчилля выглядела следующим образом: «Германия посягнула на Британскую империю и на мировые позиции Англии, стало быть, надо ее разгромить. Русские бьют и, возможно, разобьют Германию. Очень хорошо. Русские сделают за англичан грязную работу. Англичане же без лишних потерь, церемониальным маршем вступят в Берлин. На будущей мирной конференции Англия вместе с США составят «здоровый противовес» большевикам… Пока наши [советские] успехи не очень серьезны… черчиллевцы нас даже хвалят. Но что случится, если Красная Армия станет приближаться к Берлину, да еще одна?.. Кошмар!.. Допускаю, может наступить момент, когда сами англичане, без всяких понуканий с нашей стороны, побегут открывать второй фронт, чтобы предупредить оккупацию Берлина только одной Красной Армией⁵⁶».

Американцы (Стимсон, Маршалл, Эйзенхауэр) в целом поддерживали идею проведения военной операции («Кувалда») на континенте. Их позиция вполне очевидна: для наступления в Западной Европе можно быстрее сконцентрировать ресурсы, не столь затратна логистика - потребуется меньше тоннажа, союзники проще обеспечат локальное превосходство в воздухе, только на данном направлении возможен максимальный эффект от наступления совместными силами Англии, США и СССР. Пункт о том, что так Советскому Союзу можно оказать наиболее действенную помощь в войне, тоже был, но в самом конце. К ужасу Черчилля, Рузвельт инициативу одобрил, и Гопкинс с генералом Маршаллом привезли эти дурные вести в Лондон⁵⁷.

Черчилль теперь уже сам отбивался на два фронта, разъясняя Гарриману политическую недальновидность такого предложения: Англия еще недостаточно сильна, и поражение в Европе станет для нее непоправимой катастрофой, все жертвы будут напрасными. В итоге в июле 1942 года британский премьер, будучи загнанным в угол, летит в США уговаривать Рузвельта (вторая Вашингтонская конференция).

Уговорил. Как пишет Майский: «Рузвельт не сделал никакой попытки спасти американский план, принятый в апреле… просто принял оппозицию англичан как непреложный факт»⁵⁸. И в том же месяце союзниками было достигнуто окончательное решение не открывать в 1942 году фронт на континенте, а начать активные боевые действия на Севере Африки (операция «Факел»).

К этому добавлялась еще серьезная проблема - одна из главных забот для Аверелла в то время - стремительно растущие потери в составе Северных конвоев. Трагической кульминацией стал разгром PQ-17: из 35 судов только 11 дошли до Архангельска (из 200 тыс. т грузов доставлено было всего 70 тыс.)⁵⁹. Британцы вынуждены были задержать отправление Северных конвоев до конца лета.

Черчилль понимал: узнав все это, Сталин придет в ярость. Больше всего он опасался глубокого раскола в коалиции⁶⁰, а то и ее распада. Кто же тогда будет воевать вместо и за интересы англичан? Задача была не из легких, как сказать Сталину в лицо в переводе с дипломатического на простой язык: мы вас тут предали, но вы продолжайте, пожалуйста, проливать свою кровь в гордом одиночестве, ведь это великое дело - наше общее. Премьер решает сам поехать в Москву и изложить все Сталину лично. Гарриман сразу предложил⁶¹, чтобы кто-то из высокопоставленных американских представителей сопровождал его, дабы в СССР не подумали, что решение не открывать Второй фронт англичане приняли сепаратно. Рузвельт сначала был против: опасался, что Черчилль будет считать сопровождающего соглядатаем. Но британский премьер очень тепло отнесся к этой идее и сам попросил у Рузвельта дать разрешение Авереллу лететь с ним в Москву. К счастью, Маршалл подробно ознакомил Гарримана со всеми аспектами смены союзнической стратегии и к встрече со Сталиным он был готов.

12 августа 1942 года они прибыли в Москву и практически сразу с аэродрома направились к Сталину. Гарриман отмечал⁶², что за этот год советский руководитель явно постарел, прибавилось седины. Но он оставался таким же энергичным. Половина встречи прошла в достаточно мрачной атмосфере. Премьер говорил, со слов Аверелла, «с большой искренностью»⁶³: никаких конкретных обещаний мы вам не давали, сил и средств для успешной операции в 1942 году нет в наличии, катастрофически не хватает десантных кораблей и личного состава, времени мало - с сентября в проливе штормы, все жертвы будут напрасными, в 1942 году операция обречена на провал, который станет катастрофой для всей коалиции. А в 1943 году ожидаем миллион американских солдат и дополнительный тоннаж, так что давайте подождем⁶⁴. Сталин обратился к Гарриману, тот ответил, что добавить ему нечего и он по всем пунктам поддерживает премьера.

Это были давно отрепетированные в сотнях бесед и выступлений пассажи Черчилля. Майский точно подметил: «Имел много разговоров с Черчиллем… о втором фронте в частности, меня всегда поражало его однобокое упорство в защите раз составленных взглядов. Он был похож на дятла, который умеет выстукивать только одну ноту»⁶⁵.

Переговоры шли напряженно. Сталин открыто и прямо высказывал свое несогласие по всем пунктам, но и на возмущение не срывался⁶⁶. Проявил живой интерес, когда Черчилль заговорил о бомбардировках промышленных и гражданских объектов Германии. Беседа пошла активнее, и, когда «они вдвоем уже «разбомбили» практически все важнейшие индустриальные города Германии»⁶⁷, премьер воодушевился и начал в деталях описывать операцию «Факел». К концу встречи настроение Сталина заметно улучшилось, и Гарриман с Черчиллем уехали воодушевленные.

Но на следующий день Сталин вручил им меморандум, в котором обвинял англичан и американцев, что они бросают СССР на произвол судьбы в критический момент и нарушают данные ранее обещания. «Отказ правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам советского командования… затруднения для Красной Армии… несомненно будут ухудшать военное положение Англии и всех остальных союзников… 1942 год представляет наиболее благоприятные условия для создания второго фронта в Европе, так как почти все силы немецких войск, и притом лучшие силы, отвлечены на восточный фронт… Мне, к сожалению, не удалось убедить в этом господина премьер-министра… а г-н Гарриман целиком поддержал господина премьер-министра»⁶⁸.

Аверелл прокомментировал, что «решения были приняты с согласия президента», который «исполнен величайшей решимости использовать большие ресурсы в тот момент, который будет наиболее благоприятным для дела Объединенных Наций… Президент готов принести любые жертвы, если имеются какие-либо достаточные шансы на успех»⁶⁹.

Сталин дожимал контрагентов по всем позициям - и отказ от Второго фронта, и срыв военных поставок: «Дают не то, что обещано… мы получаем из Англии и США только остатки. Эти остатки посылаются в СССР тогда, когда они накапливаются. Если их нет, то нет и поставок»⁷⁰. Черчилль и Гарриман ушли в глухую оборону, но твердо стояли на своем.

Кремль покинули в унылом настроении, однако с приглашением на ужин 14 августа. Уже опытный Аверелл, памятуя о стилистике переговоров в 1941 году, был уверен, что третья встреча закончится лучше. В целом так и произошло, хотя мероприятие было гораздо скромнее, чем годом ранее. За столом Гарриман проговорил со Сталиным возможную встречу с Рузвельтом. На тот момент без особых результатов.

Вечером 15 августа Черчилль «заглянул к Сталину один - попрощаться»⁷¹. Сталин пригласил его к себе домой. Они просидели почти всю ночь. Никаких упреков, честная дружеская беседа. «Деловые разговоры - о конвоях, о коммюнике и т. д. - здесь перемешивались с беседами на самые разнообразные философско-исторические и персональные темы»⁷². По возвращении Черчилль рассказывал Майскому: «Это была замечательная встреча… Потом Сталин пригласил Молотова, над которым все время подтрунивал. Сам он занялся откупориванием бутылок. Скоро на столе образовалась большая батарея превосходных вин. Я отдал им должное, но спасовал перед поросенком, который после полуночи появился на столе. Зато Сталин обрушился на него со всей энергией…»⁷³

В историческом плане визит очень поучительный. Его итог был изначально предрешен. Хозяин Кремля знал, с чем к нему приедут Черчилль с Гарриманом, и не ждал ничего хорошего. Он понимал, что «перегнуть» их не получится. Ничего не оставалось, кроме как принять их отказ. Самое главное и сложное тут было встретить неизбежное с достоинством, держать удар, сохранить лицо и продолжить двигаться дальше, не отступаясь от своих позиций. Как впоследствии комментировал Молотов: «Конечно, мы не верили в такой второй фронт, но должны были его добиваться. Мы втягивали их: не можешь, а обещал… У нас других путей не было помочь нашей армии и нашей победе. И терпение надо было колоссальное иметь»⁷⁴.

Сталин с этой задачей справился, проявив и стратегическую дальновидность, и незаурядную дипломатическую мудрость. При этом ему удалось укрепить Черчилля с Гарриманом в уверенности, что они его переиграли.

¹Harriman W.Averell and Abel Elie. Special Envoy to Churchill and Stalin, 1941-1946. New York: Random House, 1975. Р. 39.

²Ibid. Р. 38-39. Пер. авт.

³АВП РФ. Ф. 0129. Оп. 25. Д. 1. П. 140. Л. 1-6.

⁴Roosevelt Eleanor. This I Remember. New York: Harper Brothers, 1949. Р. 263; см. также: Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. P. 53-54.

⁵Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 43-44.

⁶АВП РФ. Ф. 0129. Оп. 25. Д. 1. П. 140. Л. 1-6.

⁷Там же.

⁸Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 48.

⁹АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3 авто. Д. 444. П. 33. Л. 86.

¹⁰АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3 авто. Д. 444. П. 33. Л. 74-77.

¹¹Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 49.

¹²Ibid. Р. 50.

¹³Ibid. Пер. авт.

¹⁴Ibid. Р. 51. Пер. авт.

¹⁵Ibid.

¹⁶АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3 авто. Д. 444. П. 33. Л. 74-77.

¹⁷АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3 авто. Д. 444. П. 33. Л. 91.

¹⁸АВП РФ. Ф. 0129. Оп. 25. Д. 1. П. 140. Л. 1-6.

¹⁹Там же.

²⁰Там же.

²¹Майский И.М. Воспоминания советского дипломата, 1925-1945 гг.: 2-е изд. М.: Международные отношения, 1987. С. 546-547.

²²Там же.

²³Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 9.

²⁴См.: Кравченко М.К. Отправляйтесь в Москву, повидайте Сталина // Международная жизнь. 2021. №7. С. 62.

²⁵Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 3.

²⁶Roosevelt Eleanor. Op. cit. Р. 263.

²⁷Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 5. Пер. авт.

²⁸Ibid. Р. 15.

²⁹Ibid.

³⁰Ibid. Р. 22.

³¹Ibid. Р. 66-67.

³²Майский И.М. Указ. Соч. С. 567.

³³Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 72.

³⁴Ibid. Р. 74; см. также: Gaddis John Lewis. Strategies of Containment: a Critical Appraisal of Postwar American National Security Policy. New York: Oxford University Press, 1982. Р. 4-7.

³⁵Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 72.

³⁶Ibid. Р. 72-73. Подробно о встрече Г.Гопкинса со Сталиным см.: Кравченко М.К. Указ. соч. С. 64-72.

³⁷Цит. по: Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 79. Пер. авт.

³⁸Ibid. Р. 84. Пер. авт.

³⁹АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3 авто. Д. 440. П. 33. Л. 4.

⁴⁰Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 86.

⁴¹Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс. М.: Иностранная литература, 1958. Т. 1. С. 534.

⁴²Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 86-87.

⁴³Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф.Чуева. М.: Терра, 1991. С. 65.

⁴⁴Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 94. Пер. авт.

⁴⁵АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3 авто. Д. 441. П. 33. Л. 9-14; АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3 авто. Д. 440. П. 33. Л. 4.

⁴⁶АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3 авто. Д. 440. П. 33. Л. 8-15.

⁴⁷Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 89.

⁴⁸Ibid. Р. 90.

⁴⁹Ibid.

⁵⁰Ibid. Р. 91.

⁵¹Ibid.

⁵²АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3 авто. Д. 438. П. 32. Л. 52.

⁵³Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 93-94.

⁵⁴Ibid. Р. 101.

⁵⁵АВП РФ. Ф. 0129. Оп. 25. Д. 1. П. 140. Л. 1-6.

⁵⁶Майский И.М. Указ. соч. С. 647.

⁵⁷Там же. С. 667.

⁵⁸Там же. С. 672.

⁵⁹Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 142.

⁶⁰Майский И.М. Указ. соч. С. 683.

⁶¹Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 146-147.

⁶²Ibid. Р. 152.

⁶³Ibid.

⁶⁴АВП РФ. Ф. 06. Оп. 4 доп. Д. 335. П. 31. Л. 2-5 об. Цит. по: Документы внешней политики СССР. 1942. Т. XXV: в 2-х кн. Кн. 2. Июль-декабрь / МИД РФ. Тула: Гриф и К, 2010. С. 106-111.

⁶⁵Майский И.М. Указ. соч. С. 660.

⁶⁶Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 152.

⁶⁷В записи беседы, опубл. в Документах внешней политики… обсуждение этой темы отсутствует.

⁶⁸АВП РФ. Ф. 06. Оп. 4. Д. 6. П. 1. Цит. по: Документы внешней политики… С. 120-121.

⁶⁹АВП РФ. Ф. 06. Оп. 4 доп. Д. 335. П. 31. Л. 14-16 об. Цит. по: Документы внешней политики… С. 121-126.

⁷⁰Там же.

⁷¹Harriman W.Averell and Abel Elie. Op. cit. Р. 162.

⁷²Майский И.М. Указ. соч. С. 689.

⁷³Там же.

⁷⁴Чуев Ф. Указ. соч. С. 67.