Салют

Мое пионерское детство протекало на Украине. Будучи сыном военнослужащего, я перемещался из гарнизона в гарнизон в зависимости от служебного роста отца. Всякий раз приходилось вливаться в новый коллектив, что не всегда проходило гладко. Одно дело, когда ты приходишь в определенный, допустим 5«А», класс, куда по возрасту напичкались мальчишки и девчонки со всего городка. Там все рады новому человеку, и дружба завязывается, как правило, быстро и без проблем. Другое дело - дворовая команда, разновозрастная по составу, со своими утвердившимися вожаками, сложившимися правилами поведения и уставом. В такой среде приходится притираться, выдерживать различные испытания и бороться за право стать своим. Когда же тебя таковым признают - то становится сам черт не брат. Стая тебя никогда не выдаст, всегда защитит и обогреет.

Моя новая команда была многонациональной, как это часто бывает в военных городках. Был даже один кумык. Дети генералов и старшин сверхсрочной службы, вольнонаемных посудомоек и кочегаров котельных, русских и евреев, мордвинов и т. д. являли собой образец коммунистического общества, в котором, судя по развешанным тогда везде плакатам, нам предстояло жить только через 20 лет.

У нас уже в то время все было общее, все были равны, а вопросы решались сообща и сообразно понятиям справедливости. Сжевать одному вынесенный из дома бутерброд или шоколадку было немыслимо. Каждый вносил свою посильную лепту, получая при этом равную долю. Дети начальствующего состава мешками несли из дома сгущенку и прочие консервы. Дети кочегаров - уголь и дрова для костра; заведующего складом - котелки, фляжки, вещмешки и прочие нужные вещи; дети учителя - карандаши, бумагу и атлас мира. Каждый - что мог. Имелась и своя казна, регулярно пополняемая за счет добровольных взносов, сдачи пустой посуды и утильсырья. Деньги расходовались на кино, мороженое и закупку крайне необходимых вещей, к примеру просроченной кинопленки для изготовления «дымовушек».

Мы были пионерами и хулиганами. Баланс добрых дел и разных проделок сводился к большому минусу, о чем регулярно свидетельствовали следы родительского ремня на отдельных особо отличившихся задницах.

Любимейшим занятием была игра в войну в оставшихся после настоящей войны разбомбленных домах. Мы их называли «разбитки». И, конечно же, ходили в походы, по грибы и на рыбалку.

Один из наших маршрутов пролегал по лесной тропинке мимо могильного холмика. О том, что это именно захоронение, говорила выцветшая звездочка с табличкой, на которой ничего нельзя было разобрать.

Пару раз мы заставали там угрюмого небритого пьянчужку без одной руки, который всегда пил портвейн из бутылки и глядел в сторону опушки леса. Нам он был известен, поскольку во время сбора пустой тары возле пивнушек всегда отдавал использованную посуду нам, а не промышлявшим на тот же предмет бабкам. Как его зовут, никто не знал. Для нас он был просто «одноруким».

Однажды, сидя на своем месте, он махнул нам рукой, давая понять, что скоро допьет свой портвейн. Принимая пустую бутылку, мы вдруг впервые услышали его голос: «А ведь тут, хлопцы, лежат товарищи мои - Петро и Нюма». Полез за цигаркой и, неловко чиркая спичкой, добавил, кивая на опушку: «Вот здесь их гады убили, а мы отсюда все видели…»

Поняв, что мы не уйдем, однорукий рассказал нам все как было. А была дворовая команда, вроде нашей, которой верховодил отчаянный хулиган и драчун Петро. И уж совершенно непонятно, какими ветрами занесло туда рыжего еврея, умевшего играть на скрипке. Он и жил-то совсем в другой стороне, и сам еврейский бог велел ему там и оставаться. Звали его Нюма, а отчество было Срульевич - по имени отца.

При всей необычности такого имени для русского слуха никто из нас никак не отреагировал. У нас уже был свой опыт по данному вопросу. Дело в том, что среди нас находился мальчишка, звали его Серик. Смуглый, узкоглазый. Какой национальности - я не знаю, да тогда это никого и не интересовало. Был он очень худым и слабеньким, а говоря по-русски, доводил всех до колик. Ясно, что при подобном наборе достоинств ему пришлось испытывать на себе весь букет нашей ребячьей глупости - от прилепившегося обидного прозвища до пренебрежительного «принеси - подай». Правда, длилось это недолго. Во время спецоперации по изъятию лишних арбузов из железнодорожного вагона попался именно он. Несмотря на выкручивание ушей охраной с последующей поркой родителями, худенький Серик никого не сдал, чем отстоял свое право называться собственным именем. Да и нам оно вдруг показалось вполне нормальным. Кстати, именно ему впоследствии было доверено хранение нашей казны, а это, как говорится, не жук чихнул.

Теперь же наше мальчишеское братство, состоящее из Сериков и Мыкол, Володек и Талгатов, Витасов и Йосей, продолжало слушать рассказ однорукого. Что могло объединять между собой тщедушного начитанного Нюму и кулакастого двоечника, остается загадкой. Тем не менее их дружбе мог бы позавидовать любой. В междворовых разборках могучий Петро всегда заслонял собой друга. Не потому, что тот был слабый или трус, а из-за боязни, что он может повредить свои виртуозные пальцы. Нюма же выполнял за друга все школьные задания. Не потому, что тот был дурак, а из-за занятости последнего, вынужденного подрабатывать, так как семья жила тяжело. Семилетку окончили вместе. Нюма с отличием, Петро - с грехом пополам. К великому ужасу родителей Нюма поступил учеником слесаря в вагоноремонтные мастерские. Не стоит даже уточнять с кем вместе.

Однако поработать им не удалось. Война ворвалась в их жизнь настолько стремительно, что, не успев осознать всего происходящего, они уже наблюдали тянущиеся на восток бесконечные колонны немецких машин и танков. Передовые части, проходящие через городок, жителей не трогали и кидали детям конфеты. Потом пришла вторая волна, и местность очень быстро наводнилась полицаями и разной сволочью, повылезавшей невесть откуда. Всех евреев собрали на школьном стадионе и угнали в неизвестном направлении. Нюме каким-то чудом удалось бежать вместе с еще одним парнем, и несколько дней они укрывались в сарае у друга. Потом полицаи стали шнырять по дворам, и оставаться в ненадежном укрытии стало опасно. Петро привел еще трех ребят, и было принято решение уходить в лес.

Собрали нехитрые пожитки и еду в дорогу и, прихватив старую «берданку», двинулись на рассвете в путь. Передвигаться всем вместе было рискованно, особенно на открытой местности. Поэтому решили идти «двойками» по заранее намеченному маршруту. Первые две пары добрались до леса без приключений. Замыкающая же «двойка» напоролась на разъездной немецкий патруль, не дойдя до леса каких-то 20 шагов. Петро вскинул ружье, но был прошит автоматной очередью. На рыжего еврея немцы патронов тратить не стали. Долговязый ефрейтор в пилотке, кривляясь и дурачась, просто заколол его штыком под веселый смех остальных. Затем они вскочили на свои мотоциклы и, гогоча, умчались жрать украинское сало и наводить новый порядок. Даже ружье не взяли. Именно из него через три дня и получил свою пулю долговязый. Получил от четверых советских подростков, отправившихся в неизвестность, чтобы мстить за своих убитых товарищей. Кроме однорукого, из той пучины никто не вернулся… Из местных жителей тоже мало кто выжил. Такая вот страшная арифметика.

У однорукого была затаенная мечта - он хотел, чтобы его погибшим друзьям отдали воинские почести в виде салюта. Эта навязчивая идея заставляла его обращаться в различные инстанции, где его не слушали и грозили отправить в вытрезвитель. После каждого такого похода он напивался и громко материл власти в общественных местах. В результате получался тот самый вытрезвитель, а в худшем случае - 15 суток общественных работ, которые, по причине инвалидности, он отбывал запертым дома под надзором участкового.

Повязав пионерские галстуки, мы направились в комендатуру. Дежурный, узнав, в чем дело, сказал, что мы должны идти в военкомат. В военкомате щеголеватый капитан в сверкающих сапогах ласково объяснил нам, что вопрос ему известен. Однако захороненные личности нигде не числятся по Министерству обороны, равно как по ополчениям и партизанским отрядам. О каком-либо уроне, нанесенном ими врагу самостоятельно, также ничего не известно. Следовательно, они являются гражданскими жертвами войны и рассчитывать на воинские почести не вправе. Кроме того, верить словам какого-то пьянчужки вообще нет оснований. Своей речью он остался крайне доволен и просил нас обращаться к нему в случае нужды.

Поверите ли, но в наших детских умах созрела следующая акция. 9 мая мы под благовидными предлогами удрали из-за праздничных столов и, «одолжив» в красном уголке школы знамя и барабан (горн не взяли, поскольку никто не умел на нем играть), отправились за город. Одеты все были по-праздничному и при красных галстуках. Встречные милиционеры шутливо отдавали нам честь, а бабушки умильно улыбались, не догадываясь о содержимом наших противогазных сумок.

Зайдя в лес, мы построились и с барабанным боем направились к могиле. Однорукий был, конечно же, там и с удивлением наблюдал наше шествие. Выровнявшись вдоль могилы и отдав пионерский салют, мы развернули знамя и по команде трижды пальнули в воздух каждый из своего оружия, которого в те годы у всякого уважающего себя школьника было в изобилии. Однорукий встал в строй, опершись на плечо крайнего из нас. Ветер шевелил его нестриженые волосы и лацкан старого пиджака с одной-единственной медалькой. Было ему в тот день лишь тридцать с небольшим.

Этой минуты молчания я не забуду никогда. Со знаменем, барабаном и в красных галстуках мы представляли официальную власть. Все было по-настоящему, и все было по-взрослому. «Спасибо, хлопцы!» - наконец произнес однорукий, накинул на голову кепку и зашагал по направлению к городу. Больше мы его не встречали. Кто-то сказал, что он уехал к родственникам, то ли в Ростов, то ли в Казань. Да и все мы ненадолго задержались в тех местах, следуя кто куда за своими родителями. И также больше не встречались. Но мне хочется думать, что те, кто стоял тогда в том строю, выросли настоящими людьми и воспитали своих детей такими же. Какими? Да понимающими, что товарищество и патриотизм не находятся ни в какой зависимости от благозвучности имени-отчества, а сопереживание людским нуждам обратно пропорционально степени начищенности сапог. Что выбор друзей по уровню заполненности желудка деликатесами надежного результата не даст, а желание возвысить себя по отношению к «неправильно» говорящим, молящимся и т. д. - не что иное, как принадлежность к когорте «долговязых». Что…

Впрочем, перечислять дальше не имеет смысла, поскольку основополагающие постулаты, позволяющие именовать себя человеком, заложены в большинстве религий мира. Если бы все ими руководствовались, то на Земле исчезли бы такие понятия, как ненависть, вражда, унижение, бессердечность, предательство, цинизм и лицемерие. Утопия, однако.

Я не знаю, уцелела ли та могилка. Знаю только, что в лесу под городом Изяслав лежат в земле не успевшие совершить громких подвигов два непризнанных героя той страшной войны. Украинец и еврей.

Вечная Вам память, пацаны!