ENGLISHВОПРОС О ПРИНЦИПАХ стратегических отношений, положенных в основу того или иного международного договора, соглашения или политической декларации, как правило, не привлекает большого внимания экспертного сообщества. Если речь идет о проблемах безопасности и контроля над вооружениями, то на первый план выступают конкретные договоренности, зафиксированные в том или ином документе, - уровень намечаемых сокращений вооружений, сроки, система контроля и проверки и т.д. Сами же принципы в основном воспринимаются как некоторое необходимое дополнение, или, если угодно, общепринятая форма подобных официальных документов, за которыми не всегда кроются серьезные проблемы. Более того, в некоторых международных договорах и вовсе отсутствует упоминание о том, на каких принципах они строятся (например, Договор ОСВ-1 1972 г.). Тем не менее "умолчание" отнюдь не означает, что стороны уделяли данному вопросу недостаточное внимание. Просто в ряде случаев эти принципы не удавалось согласовать на официальном уровне.
В то же время следует отметить, что важность провозглашаемых принципов не всегда воспринималась равнозначно в различных странах, в частности в СССР и США в ходе многолетней истории их стратегических взаимоотношений. Так, при выработке Договора ОСВ-1 (1969-1972 гг.) американская сторона не уделяла этому аспекту достаточного внимания и не настаивала на том, чтобы какой-либо из принципов лег в основу данного соглашения. Советский Союз, напротив, основной упор делал на принципе "одинаковой безопасности", требуя учета в будущем соглашении всех факторов, определяющих стратегический баланс между двумя странами. На практике это выражалось в обосновании советской стороной необходимости получить в будущем соглашении "компенсацию" за средства передового базирования США, способные достигать территории СССР, а также за ядерные арсеналы союзников Соединенных Штатов по НАТО - Великобритании и Франции.
В результате во Временном соглашении о некоторых мерах в области ограничения СНВ (Договор ОСВ-1) Советскому Союзу в первый и последний раз в истории удалось воплотить принцип "одинаковой безопасности" в международном договоре по ограничению вооружений. Договор был подписан руководителями СССР и США 26 мая 1972 года и вступил в силу 3 октября того же года. В этом соглашении было зафиксировано обязательство сторон не начинать после 1 июля 1972 года строительство дополнительных стационарных пусковых установок межконтинентальных баллистических ракет (МБР) наземного базирования. По этим системам у СССР на тот момент было преимущество почти в 400 единиц. Кроме того, СССР получил преимущество по количеству современных (на тот период времени) подводных лодок с баллистическими ракетами (62 против 44 американских) и пусковых установок для баллистических ракет подводных лодок - БРПЛ (950 против 710).
Уже в ходе дебатов по ратификации Договора ОСВ-1 в американском Конгрессе возникли серьезные претензии к администрации США по поводу данного соглашения. В результате в своей дальнейшей политике переговоров по вопросам разоружения американская сторона стала руководствоваться принципом "равенства". И все последующие за ОСВ-1 соглашения в этой области, которые подписывали руководители США, имели равные уровни вооружений для каждой из сторон, учитывая тот факт, что Конгресс США ввел прямой запрет на заключение соглашений в сфере контроля над вооружениями, которые бы не предусматривали соблюдения принципа равенства сторон.
Разумеется, американский принцип "равенства" напрямую противоречил советскому принципу "одинаковой безопасности". Тем не менее, несмотря на столь серьезные расхождения, двум странам удалось согласовать общие подходы к проблеме, выразившиеся в общем принципе "равенства и одинаковой безопасности". Естественно, каждая из сторон осталась на своих первоначальных позициях, но в политическом плане согласование единого принципа сыграло свою положительную роль, дав стимул к продолжению диалога в этой весьма чувствительной сфере международной безопасности. В частности, подписанный в 1979 году, хотя так и не вступивший в силу, Договор ОСВ-2 декларативно базировался именно на вышеуказанном "смешанном" принципе.
Начиная с советско-американского Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (Договор по РСМД) 1987 года стороны продекларировали новый принцип в своих стратегических отношениях - укрепление стратегической стабильности. На нем хотелось бы остановиться подробнее.
Идею поддержания и укрепления стратегической стабильности США начали продвигать еще в самом начале переговоров по ОСВ-1. С ее помощью американская сторона обосновывала необходимость наложить ограничения на систему противоракетной обороны, которая до этого в СССР традиционно считалась средством защиты от агрессии ("спасения жизней людей") и укрепления безопасности страны. Американские рассуждения о взаимосвязи стратегических наступательных и оборонительных вооружений и дестабилизирующей роли систем ПРО в стратегических взаимоотношениях между двумя великими ядерными державами были положительно восприняты частью советской военно-технической и политической элиты, которая и без того весьма скептически относилась к существовавшим тогда планам создания всеобъемлющей системы ПРО территории СССР.
Вооружившись новыми аргументами, противникам ПРО в СССР удалось убедить высшее руководство страны в необходимости наложить серьезные ограничения на эти системы и заключить с США бессрочный Договор по ПРО, который был подписан вместе с Временным соглашением в мае 1972 года в Москве. В 1974 году стороны подписали Протокол к этому договору, еще больше ограничивающий системы стратегической ПРО - с двух до одного района.
Следует отметить, что в данном решении СССР руководствовался отнюдь не соображениями "укрепления стратегической стабильности". В его основе лежали более серьезные факторы военного, экономического и технического характера. Более того, на протяжении многих лет принцип "стратегической стабильности" считался неприемлемым для СССР. Его выдвижение Соединенными Штатами расценивали в Москве как попытку достичь в ходе переговоров односторонних преимуществ. Дело все в том, что названный принцип предусматривает условное деление стратегических наступательных вооружений на средства первого и средства ответного удара. В первую категорию "дестабилизирующих" вооружений включаются прежде всего МБР стационарного наземного базирования с разделяющейся головной частью (РГЧ). Во вторую - тяжелые бомбардировщики (ТБ) и подводные лодки с баллистическими ракетами, не способные поражать высокозащищенные цели.
Именно по этим "дестабилизирующим" вооружениям у СССР имелось значительное превосходство над Соединенными Штатами. И именно на их ликвидации или резком сокращении настаивали США в ходе практически всех переговоров по стратегическим наступательным вооружениям. Это в первую очередь относилось к так называемым "тяжелым" МБР СС-18 с десятью боеголовками каждая. Разумеется, Советский Союз категорически отрицал наращивание своего потенциала первого удара, о чем говорили США. СССР обосновывал упор на наземный сегмент стратегической триады географическим положением страны и многолетними традициями развития стратегических сил. Эти аргументы подкреплялись политическим заявлением о том, что Советский Союз никогда не применит ядерное оружие первым.
Как представляется, СССР никогда не согласился бы руководствоваться принципом "стратегической стабильности" в своих стратегических отношениях с США, если бы не программа Стратегической оборонной инициативы (СОИ), выдвинутая Президентом США Р.Рейганом в 1983 году. Несмотря на уверения американской стороны в том, что СОИ - чисто исследовательская программа, призванная всего лишь определить возможность борьбы со стратегическими баллистическими ракетами, СССР категорически утверждал, что СОИ - это программа создания "ударных космических вооружений" и системы ПРО территории США с элементами космического базирования.
Развернув мощную кампанию против СОИ, СССР предпринял целый ряд мер как военно-технического, так и политико-пропагандистского характера с целью остановить эту программу и сохранить Договор по ПРО "в том виде как он был подписан в 1972 году" (официальная советская формулировка позиции по этому вопросу). В борьбе против СОИ как эксперты, так и официальные представители СССР, в полной мере использовали аргументацию, выработанную ранее в США в рамках концепции "стратегической стабильности". Особое распространение получил тезис о взаимосвязи стратегических наступательных и оборонительных вооружений, а также об особой опасности развертывания "ударных систем", включая ПРО, в космосе.
Нельзя сказать, чтобы переход СССР от принципа "одинаковой безопасности" к принципу "стратегической стабильности" прошел безболезненно. Так, на первых этапах возобновившихся в 1985 году переговоров с США по ядерным и космическим вооружениям Советский Союз продолжал настаивать на учете "всех факторов, определяющих стратегический баланс" двух сторон, то есть продолжал жестко следовать принципу "одинаковой безопасности". При этом СССР увязал переговоры по ядерным средствам средней дальности, СНВ и стратегическим оборонительным системам в единый комплекс. Одновременно в позиции СССР, особенно в части "переговоров по обороне и космосу", все четче просматривалась линия на необходимость укрепления стратегической стабильности.
Определенная противоречивость советской позиции в отношении принципов стратегических взаимоотношений с США нашла свое отражение в достаточно бурных дебатах, проходивших в СССР во второй половине 1980-х годов. Одной из центральных проблем полемики был вопрос об отношении к ядерному сдерживанию. В результате единая точка зрения так и не была выработана. На официальном уровне ядерное сдерживание было признано в лучшем случае устаревшей концепцией, не отвечающей духу "нового политического мышления"*,(*Например, Э.Шеварднадзе в своем выступлении 3 октября 1989 года в Нью-Йорке заявил, что ядерное сдерживание является "источником напряженности", поскольку оно "неизбежно воспроизводит всю совокупность конфронтационных межгосударственных отношений".//Правда, 4 октября 1989 г.) в то время как укрепление стратегической стабильности стало рассматриваться в качестве важнейшего условия глубоких сокращений ядерных вооружений.
Можно по-разному объяснить тот факт, что советское руководство времен М.Горбачева пыталось разделить два неразрывных понятия: "стратегическая стабильность" и "ядерное сдерживание". Возможно, истоки следует искать во временах холодной войны. Активная антизападная пропагандистская позиция не допускала, чтобы в СССР признавали принятые в США и НАТО теорию и принципы строительства и использования военной силы (включая стратегические ядерные вооружения). Даже само понятие "контроль над вооружениями" подвергалось серьезной критике и рассматривалось как попытка США подменить им идею разоружения.
Во второй половине 1980-х годов, когда полемика по военно-политическим и стратегическим проблемам в СССР приняла открытые формы и стала наиболее интенсивной, были сделаны попытки ввести в обиход собственные, советские понятия в этой сфере. Так, например, были противопоставлены понятия "сдерживание" и "предотвращение войны". Последний термин даже вошел в опубликованный в мае 1987 года документ "О военной доктрине государств - участников Варшавского договора"1. Нельзя сказать, что попытка оказалась достаточно успешной. С самого начала было ясно, что какой бы из названных двух терминов ни употреблялся, речь фактически шла об одном и том же понятии.
Двойственность подходов к принципам стратегических взаимоотношений отличала не только советскую, но и американскую политику второй половины 1980-х годов. Если на переговорах по стратегическим наступательным вооружениям США активно продвигали принцип "стратегической стабильности", то на переговорах по обороне и космосу они всячески пытались избежать обсуждения вопроса о влиянии систем ПРО на стратегическую стабильность, предлагая отнести его на более позднее время. В отличие от СССР, США считали переговоры по СНВ, ядерным средствам средней дальности и ядерным и космическим вооружениям совершенно отдельными форумами, не связанными друг с другом.
Как бы там ни было, стороны все же пришли к единому знаменателю, приняв принцип "стратегической стабильности" в качестве основополагающего в заключенных между ними договорах по контролю над вооружениями. При этом каждой из них пришлось пойти на значительные уступки. СССР принял "нулевой вариант" по ракетам средней и меньшей дальности, а также "пожертвовал" половиной тяжелых МБР и половиной забрасываемого веса своих баллистических ракет. США в свою очередь на время отказались от стремления навязать Советскому Союзу идею замены Договора по ПРО другим соглашением, которое бы предусматривало переход на режим "с большей опорой на стратегическую оборону". Принцип "стратегической стабильности" был зафиксирован как в Договоре по РСМД, так и в Договоре СНВ-1 1991 года.
Полным торжеством принципа "стратегической стабильности" можно считать Договор СНВ-2, наложивший абсолютный запрет на наиболее дестабилизирующие (согласно этому принципу) стратегические системы - МБР с РГЧ любого способа базирования. Договор был подписан 3 января 1993 года, после чего в России начались длительные и весьма острые дебаты по вопросу его ратификации. Дебаты продолжались более восьми лет (в США - три года). В конечном итоге оформилось полное принятие Россией принципа "стратегической стабильности", который в течение всех последующих лет играл в России важнейшую роль в выработке решений по вопросам политики безопасности и контроля над вооружениями.
Следует отметить, что переход на принцип "стратегической стабильности" отнюдь не означал автоматического отказа России от принципа "одинаковой безопасности". Напротив, многие аспекты последнего принципа были включены в первый и адаптированы к новым условиям. Это, в частности, подтверждают некоторые положения Федерального закона "О ратификации Договора СНВ-2" от 14 апреля 2000 года. В самом деле, в качестве "исключительных обстоятельств", предоставляющих Российской Федерации право выхода из Договора, наряду с прочим, называются действия третьих стран по наращиванию стратегических наступательных вооружений "таким образом, что это будет создавать угрозу национальной безопасности Российской Федерации".
В качестве еще одного условия выдвинуто "принятие и реализация Соединенными Штатами Америки, другими государствами или союзами государств, включая Организацию Североатлантического договора, таких решений в области военного строительства, которые создадут угрозу национальной безопасности Российской Федерации". В число подобных "исключительных обстоятельств" было включено "размещение на территориях государств, вступивших в Организацию Североатлантического договора после подписания Договора СНВ-2, ядерного оружия"2. Следует обратить внимание и на тот факт, что при обсуждении данного законопроекта предлагалось также ввести пункт о неразмещении высокоточного оружия на территории новых членов НАТО* (* Этот пункт присутствовал в первоначальном тексте законопроекта.). Нетрудно увидеть, что названные положения закона увязывают следование России положениям Договора СНВ-2 с соблюдением целого ряда условий не только Соединенными Штатами, но и другими государствами, не участвующими в данном соглашении. Таким образом, положения закона гораздо больше "вписываются" в принцип "одинаковой безопасности", нежели "стратегической стабильности".
В целом можно говорить о том, что Россия, приняв "на вооружение" принцип "стратегической стабильности", трактует его в расширительном плане, дополнив традиционное понимание рядом элементов, характерных для принципа "одинаковой безопасности". Как представляется, данный вывод может быть важным для более глубокого понимания того смысла, который руководство России вкладывало и продолжает вкладывать в принцип "стратегической стабильности".
Что касается США, то с приходом в Белый дом администрации Дж.Буша-младшего принцип "стратегической стабильности" перестал отвечать американским интересам. Особенно ярко отход от принципа проявился после террористических актов 11 сентября 2001 года. Одним из следствий развернувшейся борьбы с терроризмом стал перенос центра тяжести американской политики безопасности на защиту и оборону собственной территории. В результате США приняли решение о том, что бессрочный Договор об ограничении систем противоракетной обороны перестал соответствовать их высшим интересам. В июне 2002 года Соединенные Штаты вышли из него, официально уведомив российскую сторону о своем решении за шесть месяцев, как и предусматривало данное соглашение, то есть в декабре 2001 года.
Президент США Дж.Буш-младший, комментируя свое решение о выходе из Договора по ПРО, заявил, что Россия и США вырабатывают "общую основу для новых стратегических отношений", в связи с чем переходят от отношений взаимного гарантированного уничтожения к "взаимному сотрудничеству". Как показало дальнейшее развитие событий, США в большинстве случаев трактовали принцип "взаимного сотрудничества" как полную свободу действий в сфере обеспечения собственной безопасности. Сам Дж.Буш этого и не скрывал, заявив о том, что США нужна "свобода и гибкость", чтобы защитить себя. И несмотря на то что США признали право на такую же свободу действий для России, подобный подход к вопросам безопасности, естественно, не мог ее устроить. Не устраивает он и многие другие страны, например, Китай, которые видели в СССР, а затем и в России силу, сдерживающую и уравновешивающую американскую военную мощь.
Тот факт, что "новый" американский подход не может быть принят Россией, стал ясен из ответного заявления Президента В.Путина в связи с объявленным США односторонним выходом из Договора по ПРО. Оценив американское решение как "ошибочное", он заявил о том, что "нельзя допустить правового вакуума в сфере стратегической стабильности". В частности, было сказано, что Россия продолжает настаивать на сокращении стратегических наступательных вооружений до уровня 1500-2200 ядерных боезарядов у каждой из сторон. Несмотря на то что первоначально Соединенные Штаты предполагали сократить свои стратегические силы в одностороннем порядке, России удалось удержать США в "правовом поле" контроля над вооружениями. В мае 2002 года стороны заключили Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов (Договор о СНП, вступил в силу 1 июня 2003 г.), предусматривающий сокращения развернутых стратегических ядерных боезарядов сторон до уровня 1700-2200 единиц до конца 2012 года.
В новом российско-американском договоре термин "стратегическая стабильность" отсутствует: ему на смену пришла "международная стабильность", а в качестве принципов стратегических взаимоотношений сторон названы "обоюдная безопасность, сотрудничество, доверие, открытость и предсказуемость". Не стоит, видимо, лишний раз констатировать, что почти все названные принципы отношений России и США можно, скорее, отнести к числу благих пожеланий. Что же касается "обоюдной безопасности", то, по твердому убеждению российского руководства, ее может гарантировать только укрепление стратегической стабильности. И недаром в своих комментариях по поводу российско-американских стратегических взаимоотношений высокопоставленные представители России, включая Президента РФ, особый акцент делали не на новых формах сотрудничества с США, а на возможности стратегических сил России преодолевать перспективную американскую систему ПРО.
Если на выход США из Договора по ПРО официальная реакция России была более чем умеренной, то намерение Соединенных Штатов развернуть элементы системы ПРО в Европе вызвало весьма резкий протест с российской стороны. На официальном уровне был сделан целый ряд заявлений, которые трудно соотнести с провозглашенными принципами "сотрудничества, доверия и предсказуемости". Так, Президент России В.Путин отметил появление в Европе части "американской системы ядерных вооружений" и системы "стратегического ядерного комплекса" США3. Он сравнил размещение американской ПРО в Европе с размещением "Першингов", а всю ситуацию - "с той, которая привела к Карибскому кризису"4. Министр иностранных дел России С.Лавров прямо заявил, что главная опасность "американского проекта" заключается в том, что "он подвергает эрозии стратегическую стабильность"5.
Таким образом, совершенно очевидно, что какие бы принципы стратегического взаимодействия ни были провозглашены в действующих или будущих договоренностях по контролю над вооружениями, Россия прежде всего будет исходить из собственного понимания стратегической стабильности как залога надежной безопасности страны. Такой подход вполне понятен и объясним. Однако в сложившихся условиях он предопределяет и тупик в плане возможностей достичь новых договоренностей с Соединенными Штатами по дальнейшему сокращению ядерных вооружений.
Действительно, достаточно сложно себе представить, чтобы Россия, следуя принципу "стратегической стабильности", согласилась на еще более глубокие сокращения стратегических наступательных вооружений без одновременного решения проблемы ПРО США. В свою очередь, Соединенные Штаты, совершенно очевидно, не собираются вводить даже минимальные ограничения международно-правового характера на создание и развертывание систем противоракетной обороны. Тем более не собираются, так как они совсем недавно "освободились" от ограничений, налагаемых на эти системы Договором по ПРО.
Столь глубокое расхождение сторон в принципах стратегических взаимоотношений стало главным тормозом на пути решения многих проблем, включая собственно проблему безопасности. Довольно радикальными выглядят и предложения сторон о возможном выходе из сложившейся ситуации. Так, Россия выносит на обсуждение создание совместной системы ПРО, которой страны и управляли бы совместно. Принять российскую позицию Соединенные Штаты явно не готовы. Взамен они предлагают России "открытость" программ создания и развертывания систем ПРО, что проблему доверия тоже не решает. Стоит хотя бы вспомнить тот факт, что перед нападением на СССР Германия также проявляла большую открытость в военных делах, приглашая советских специалистов на свои оборонные предприятия и даже продавая образцы новейших вооружений.
В очередной раз расхождения нашли отражение в Декларации о стратегических рамках российско-американских отношений, принятой в Сочи 6 апреля 2008 года по итогам российско-американских переговоров. В декларации в очередной раз были провозглашены основополагающие принципы дружбы, сотрудничества, открытости и предсказуемости. В ней содержалось заявление, что Россия и США "отвергают мышление по принципу "игры с нулевой суммой" времен холодной войны и что две страны "должны перешагнуть барьеры стратегических принципов прошлого, сфокусированных вокруг перспектив взаимного уничтожения, и сосредоточиться на реальных угрозах, которым наши страны противодействуют". Иными словами, в данном документе если не прямо, то косвенно обозначено, что принцип "стратегической стабильности" не может оставаться в качестве основы, определяющей российско-американские стратегические отношения. Тем не менее делать такой вывод было бы, по меньшей мере, преждевременно. Так, в указанной декларации четко зафиксировано несогласие российской стороны с решением США развернуть объекты ПРО в Польше и Чешской Республике, а начатая в России кампания против данных планов четко устанавливает тот факт, что принцип "стратегической стабильности" пока еще рано списывать в утиль.
Совершенно очевидно, что "перешагнуть барьеры стратегических принципов прошлого" невозможно без их самого серьезного переосмысления и выработки новых принципов, которые бы отвечали современному уровню стратегических отношений России и США. Главное условие состоит в том, чтобы новые принципы имели реальное наполнение, а не оставались бы политическими декларациями. Не менее важно, чтобы каждая сторона осознала те преимущества, которые дает ей отказ от принятых ранее принципов и переход на новые основы стратегических отношений с бывшим потенциальным противником.
По всей видимости, принцип "стратегической стабильности" Россию на сегодняшний день вполне устраивает. Придерживаться этого принципа, помимо прочего, заставляют его неоспоримые достоинства, к числу которых можно отнести наличие гарантий безопасности (потенциала ответного удара), предсказуемость программ в сфере стратегических вооружений, возможность обоснования планируемых сокращений СНВ, достижение взаимопонимания с оппонентом, а также определенное снижение стимулов к продолжению гонки вооружений.
В то же время нельзя не отметить и ряд серьезных недостатков, которые сопровождают данный принцип в условиях ликвидации центрального противостояния и провозглашения курса на сотрудничество и большее доверие между Россией и США. В первую очередь - это сохранение конфронтационного подхода к вопросу о стратегических взаимоотношениях двух стран, когда оппоненты во главу угла ставят прежде всего возможности, а не намерения противоположной стороны. Данный принцип также предопределяет чрезмерную чувствительность к действиям "партнера" в сфере наступательных и оборонительных вооружений и во многих случаях диктует необходимость принять ответные меры. Принцип "стратегической стабильности" также задает и "нижний предел" сокращений СНВ, за которым стратегическая стабильность может быть нарушена. Кроме того, на основе принципа "стратегической стабильности" практически невозможно вовлечь в процесс ядерного разоружения третьи страны. В результате следование принципу "стратегической стабильности" тормозит развитие политических отношений между Россией и США, вызывает рост взаимной подозрительности, что не может не сказаться на общем климате их отношений, а также международной ситуации в целом.
В свете вышеизложенного весьма актуальным становится ответ на вопрос о том, совместим ли принцип "стратегической стабильности" с принципами партнерства, сотрудничества и доверия. При всех положительных качествах не исчерпал ли себя этот принцип в свете кардинальных изменений в сфере мировой политики, появления новых вызовов и угроз безопасности? С другой стороны, возможен ли отказ от принципа "стратегической стабильности" в стратегических взаимоотношениях с США без ущерба для безопасности каждой из сторон? От ответа на эти вопросы, которые пока остаются открытыми, зависит не только характер стратегических отношений России и США на обозримую перспективу, но и общий климат политических отношений сторон, уровень их сотрудничества и взаимопонимания. В указанной связи достаточно наглядным может быть следующий исторический пример.
К весне 1971 года руководству СССР стало абсолютно ясно, что переговоры ОСВ-1 с США находятся в полном тупике и что для достижения положительного результата требуются серьезные подвижки в советской позиции. Дело все в том, что военные категорически отказывались включать в уровни предполагаемых ограничений подводные лодки с баллистическими ракетами. На этом настаивал Главком ВМФ СССР С.Горшков, которого полностью поддерживал министр обороны А.Гречко. Желая избежать серьезного внутреннего конфликта, Л.Брежнев назначил специальную Комиссию Политбюро. В ее состав были включены министр обороны СССР (А.Гречко), министр иностранных дел СССР (А.Громыко), председатель КГБ СССР (Ю.Андропов), председатель ВПК (Л.Смирнов), а также секретари ЦК КПСС, отвечающие за международные дела (Б.Пономарев) и оборонную промышленность (Д.Устинов). Перед Комиссией было поставлено несколько "простых" вопросов, на которые нужно было дать однозначные ответы. Главным из них был следующий: нужны ли Советскому Союзу нормальные, предсказуемые отношения с США? Если да, то какую роль в этих отношениях может играть будущий Договор ОСВ-1? Если большую, то какие действия должен предпринять СССР, чтобы заключить это соглашение? В результате "ястребы" были вынуждены согласиться на включение в параметры ОСВ-1 морского элемента стратегической триады, и Договор был подписан в мае 1972 года6. После этого, как известно, наступил период разрядки международной напряженности.
Что касается сегодняшнего дня, то, конечно, можно все оставить так, как есть, и продолжать проповедовать или принцип "свободы рук", игнорируя озабоченности противоположной стороны, или подсчитывать, "сколько боеголовок прилетело, и сколько - улетело", моделируя варианты обмена ядерными ударами между Россией и США. Столь серьезное расхождение сторон в исповедуемых принципах стратегических взаимоотношений не может быть продуктивным ни с точки зрения безопасности, ни общего уровня и перспектив отношений между двумя великими державами.
Возможно, нынешнему поколению российских и американских руководителей стоило бы воспользоваться опытом прошлого и поискать ответы на базовые вопросы как стратегических, так и общеполитических отношений двух стран, а также вероятные пути выхода из непростой ситуации, сложившейся в этих отношениях в последние годы.
1 Правда, 19 мая 1987.
2 Федеральный закон "О ратификации Договора между Российской Федерацией и Соединенными Штатами Америки о дальнейшем сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений" от 14 апреля 2000 г. http://www.iss.niiit.ru/dogov/dog-07.htm
3 Заявления для прессы и ответы на вопросы по итогам российско-чешских переговоров, 27 апреля 2007 г.
4 Заявление на итоговой пресс-конференции саммита Россия - НАТО 26 октября 2007 г.
5 Ханделсблад, 28 марта 2007 г.
6 Savel'yev A., Detinov N. The Big Five. Arms Control Decision-Making in the Soviet Union, Praeger Publishers, USA, 1995, p. 24.
