ENGLISHАвтор выражает признательность профессору Дипломатической академии МИД России, послу О.Н.Хлестову, в спорах с которым сформировались некоторые из высказываемых в этой статье идей. Отдельные выводы были опубликованы нами ранее: см., например, Тузмухамедов Б.Р. Упреждающее применение силы: возможные критерии допустимости.//Российский ежегодник международного права 2005. СПб., 2006, с. 36-55.
РАЗВЯЗАННЫЙ нынешним грузинским руководством в августе 2008 года вооруженный конфликт на Кавказе - хрестоматийный пример противоправного применения вооруженной силы одной стороной и законного с точки зрения международного права - другой.
В 1974 году Генеральная Ассамблея ООН утвердила Определение агрессии - этот документ хотя и не имеет обязательной юридической силы, но обладает высоким политическим авторитетом. В соответствии с ним "нападение вооруженными силами государства на сухопутные, морские или воздушные силы или морские и воздушные флоты другого государства" может квалифицироваться в качестве акта агрессии1. Лишь Совет Безопасности вправе окончательно давать такую квалификацию, однако уже сам факт применения силы первым порождает право применить силу в ответ. Действительно, одним из объектов преднамеренного нападения грузинских войск было российское подразделение в составе Смешанных сил по поддержанию мира. Российский батальон в Южной Осетии подчинялся российскому командованию, в отличие от коалиционных международных сил, формируемых по решению Совета Безопасности ООН для проведения операций по поддержанию мира в составе национальных контингентов, переходящих под оперативное управление ООН. По сути дела, было совершено нападение на орган государственной власти России, на законных основаниях находившийся за пределами территории Российской Федерации, что вызвало правомерное противодействие со стороны последней.
События на Кавказе обострили проблему установления пределов правомерного применения силы в международных отношениях, которые слишком часто подвергаются испытаниям на прочность, что ставит под сомнение их реалистичность и практическую применимость.
Что гласит буква
УСТАВ ООН к числу основных принципов относит запрет применения силы или угрозы ее применения, который в статье 2 (п. 4) сформулирован следующим образом: "Все Члены Организации Объединенных Наций воздерживаются в их международных отношениях от угрозы силой или ее применения как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с Целями Объединенных Наций".
Буква Устава ООН прямо определяет две ситуации правомерного применение вооруженной силы: это коллективные действия для поддержания или восстановления международного мира и безопасности (ст. 42) и осуществление права на индивидуальную или коллективную самооборону в ответ на вооруженное нападение (ст. 51).
В первой ситуации необходима санкция Совета Безопасности ООН, действующего на основании Главы VII Устава, во второй - государству или государствам, осуществляющим право на самооборону, надлежит незамедлительно известить Совет Безопасности о предпринимаемых ими мерах. Для принудительных действий Совет Безопасности может также использовать региональные органы при условии, что такие действия предпринимаются по уполномочию Совета и под его руководством.
Отдельным случаем правомерного применения силы может быть вооруженная борьба, которую ведут национально-освободительные движения, представляющие нации и народы, стремящиеся к самостоятельности, то есть к реализации права на самоопределение в форме создания собственного государства. На такой позиции на протяжении долгого времени твердо стояла отечественная международно-правовая доктрина. Более того, она полагала такое применение силы способом реализации национально-освободительным движением права на самооборону. "Колониальный захват, вне зависимости от того, когда он был совершен, является агрессией против того государства или народа, чья территория была захвачена. Поэтому пострадавшие государства и народы имеют право в любое время применить любые средства, вплоть до вооруженной силы, для сопротивления агрессору. Такие действия являются законным актом национальной самообороны"2. Теперь же не всякий учебник международного права упоминает такую форму правомерного применения силы.
Разновидностью применения силы национально-освободительным движением, которую также признавала отечественная доктрина, может быть вооруженная борьба движения, преобразовавшегося в законное и полноценное правительство, за восстановление юрисдикции над территориями, контролируемыми силами, противостоящими центральному правительству и претендующими на полную независимость. В конкретных исторических и политических условиях становления Китайской Народной Республики официальная советская доктрина международного права отстаивала право КНР на восстановление своей юрисдикции над Тайванем с применением силы, при этом именуя действия внешних сил в поддержку укрывшихся на острове гоминьдановцев "актами агрессии"3 .
Наконец, порядком подзабыто то, что Устав ООН допускает применение силы еще и против "вражеских государств", то есть тех, кто нес ответственность за развязывание Второй мировой войны. Такие меры могут предприниматься от имени ООН (ст. 106) или региональными организациями, причем без уполномочения со стороны Совета Безопасности (ст. 53, п.1), и, наконец, государствами, которые были союзниками в противостоянии агрессорам (ст. 107). Спору нет, государства, которые в период разработки Устава именовали "вражескими", уже давно заняли достойное и уважаемое место в международном сообществе. Однако все формальности, необходимые для полного устранения самого понятия "вражеское государство" из международного права, до сих пор не выполнены.
Читая между строк
ДАЕТ ЛИ БУКВА международного права ответы на все вопросы?
Например, закрепляют ли положения Устава ООН, допускающие применение силы, неотъемлемое право государства или же они оговаривают исключение из запрета применения силы (предусмотренного тем же Уставом в качестве основополагающего принципа международного права)? Среди отечественных экспертов найдутся энтузиасты как той, так и другой точек зрения. О том, что применение вооруженной силы в двух упомянутых в Уставе ООН случаях является строго ограниченным исключением из запрета применения силы, писали видные российские юристы-международники В.К.Собакин, Н.А.Ушаков, В.Н.Федоров4. Им оппонировали не менее авторитетные коллеги - Д.Б. Левин, Э.И.Скакунов, Г.И.Тункин5.
Более того, в современной международно-правовой литературе высказывалась сколь экстравагантная, столь и необоснованная точка зрения о полном отсутствии в международном праве формального запрета на применение силы как такового6. Базируясь главным образом на том, что Устав ООН буквально требует "воздержания" от применения силы, она не выдерживает критики, поскольку основана на ложном представлении о практике понимания и применения данного положения Устава (в том числе в общепризнанных актах международного права и решениях Международного суда ООН).
Та часть Устава, которая говорит о "воздержании от применения силы", устанавливает запреты и их пределы, а положения, определяющие параметры самообороны, имеют характер разрешения. Право на самооборону сформировалось задолго до Устава ООН. Он это право в чем-то кодифицировал и тем самым ограничил, а отчасти оно продолжилось в своей обычно-правовой форме, куда Устав не вторгался. Так, в статье 51 заявлено, что Устав "ни в коей мере не затрагивает неотъемлемого права на индивидуальную или коллективную самооборону". Можно вспомнить классика международного права Эмера де Ваттеля, который еще в 1758 году писал, что "надежнее всего предупредить зло, когда это возможно. Нация вправе сопротивляться злу, которое ей хотят причинить, вправе применить силу и использовать все местные средства против силы, которая действует в тот момент против нее, и даже опередить ее козни, остерегаясь, однако, напасть самой на основании неясных и непроверенных подозрений, чтобы не выставить себя в качестве агрессора"7.
Что же касается запрета угрозы силой или ее применения, то, напомним, статьей 2 (п. 4) Устава он установлен в отношении действия, направленного против трех элементов: во-первых, территориальной неприкосновенности государств, во-вторых, политической независимости государств, в-третьих, целей Объединенных Наций.
Любопытно, что термину "территориальная неприкосновенность" в русском тексте Устава соответствует "territorial integrity" в английском и однокоренные термины во французском и испанском вариантах, чему, скорее, соответствовало бы выражение "территориальная целостность". И это неспроста. Инициативу дополнить проект Устава ООН ссылкой на "территориальную целостность" выдвинула в ходе конференции Объединенных Наций в Сан-Франциско в 1945 году делегация Австралии. Глава советской делегации А.А.Громыко доложил в Центр о поддержке "пятеркой" - будущими постоянными членами Совета Безопасности - австралийского предложения дополнить проект специальным обязательством о неприменении силы против "территориальной целостности (курсив мой - Б.Т.) и политической независимости" государств - членов Организации8. Это уже позднее, при окончательном согласовании текстов, термин "целостность" в русскоязычном аутентичном тексте Устава был заменен на "неприкосновенность".
Последующая после принятия Устава практика применения русских эквивалентов английского термина "territorial integrity" в документах ООН и международной договорной практике не вполне последовательна. Так, этому английскому термину соответствует русский термин "территориальная целостность" в Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам 1960 года (резолюция ГА ООН 1514 (XV)), Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН 1970 года (резолюция ГА ООН 2625 (XXV)), Декларации тысячелетия, принятой ООН в 2000 году (резолюция ГА ООН 55/2). А термин "территориальная неприкосновенность" применяется в качестве эквивалента "territorial integrity" в Декларации об укреплении международной безопасности 1970 года (резолюция ГА ООН 2734 (XXV)), Определении агрессии 1974 года (резолюция ГА ООН 3314 (XXIX)), Декларации об усилении эффективности принципа отказа от угрозы силой или ее применения в международных отношениях 1987 года (резолюция ГА ООН 42/22). "Территориальная целостность" упомянута в обоих Дополнительных протоколах 1977 года к Женевским конвенциям о защите жертв международных вооруженных конфликтов, а "территориальная неприкосновенность" - в Конвенции о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия 1980 года. В Договоре о нераспространении ядерного оружия 1968 года мы сталкиваемся с употреблением термина "территориальная неприкосновенность", а в Меморандуме о гарантиях безопасности в связи с присоединением Украины к Договору о нераспространении ядерного оружия 1994 года - "территориальная целостность". Наконец, в Римском статуте Международного уголовного суда 1998 года термину "territorial integrity" в преамбуле соответствует "территориальная неприкосновенность", а в п. 3 статьи 8 - "территориальная целостность".
Понятия "целостность" и "неприкосновенность" не равнозначны, они отражают суть описываемых ими различных явлений. Запрет посягательства на первую предполагает недопустимость захвата, отторжения или расчленения территории, на вторую - категорическую неприкасаемость чужой земли. И первоначально творцы Устава ООН были согласны запретить покушение именно на целостность территории.
И еще одно соображение, связанное с пределами запрета в статье 2 (п. 4) Устава. Некоторые авторитетные ученые отмечают, что данное положение, вне зависимости от разрешений статьи 51, вовсе не содержит абсолютного запрета на применение силы: сила или угроза силой запрещены в отношении указанных выше трех элементов, а, значит, вне этого запрета "признается возможность применения силы, совместимого с Уставом"9. Более того, нельзя полностью исключать ситуаций, которые "потребовали бы своевременного применения силы для того, чтобы отстоять их [эти элементы] и предотвратить обращение к силе на более позднем этапе и с совершенно катастрофическими последствиями"10.
Так, в развитие наших рассуждений о сущностном различии между понятиями "целостность" и "неприкосновенность" можно предположить следующее. Некоторые формы применения силы (например, с целью нейтрализации лидеров крупного террористического объединения, нашедших убежище на территории государства, которое не в состоянии с ними совладать самостоятельно), конечно, нарушат территориальную неприкосновенность государства. Однако применение силы, осуществленное аккуратно, "хирургически", не составит покушение на территориальную целостность и политическую независимость государства.
Правда жизни
Академические знания нуждаются в адаптации к условиям реальной жизни, а применение теории на практике нередко порождает вопросы и сомнения.
Как отмечалось, вооруженное нападение на Южную Осетию - хрестоматийный пример противоправного применения силы. Однако международная действительность изобилует примерами обращения к силе не только для противоправного вооруженного нападения или правомерной самообороны, но и в других целях. Причем все чаще прибегают к силе или угрозе силой не самые могущественные державы.
В июне 2008 года Президент Афганистана Хамид Карзай пригрозил применить вооруженные силы против боевиков "Талибана" (укрывающихся в приграничных районах Пакистана и оттуда совершающих вылазки в соседнюю страну). Слова Х.Карзая вызвали моментальную гневную реакцию пакистанского премьера Юсуфа Гилани. Он заявил, что никому не будет позволено вторгаться на территорию и вмешиваться во внутренние дела его страны. Впрочем, в пределах самого Пакистана США, как по согласованию с местными властями, так и без их уведомления, проводят воздушные и наземные операции против предполагаемых объектов "Талибана" и "Аль-Каиды", иной раз совершая вылазки с территории сопредельного Афганистана. У нынешнего пакистанского руководства не достает воли и возможностей решающим образом влиять на действия старшего партнера в районах, особенно в "зоне племен", на которые власть Карачи и раньше-то не особенно распространялась.
Приведенные примеры - отнюдь не изолированные эпизоды применения или угрозы применения государствами силы за пределами собственной территории в отсутствие вооруженного нападения на них со стороны другого государства. В течение 2008 года турецкие войска вторглись на территорию Ирака под предлогом нейтрализации угрозы со стороны курдских сепаратистов, колумбийские вооруженные силы провели операцию по ликвидации лидеров ФАРК, укрывавшихся в Эквадоре, США наносили ракетные удары по предполагаемым "террористическим" целям в Сомали, а Израиль продолжал многолетнюю практику "точечного" устранения боевиков противостоящих ему арабских группировок. Такие действия не вписываются в устоявшиеся параметры правомерного применения силы, если понимать их в соответствии с буквальным прочтением Устава ООН. Осуществляющие их государства порой склонны применять силу со ссылкой на самооборону, как это попыталась сделать Колумбия в оправдание своего вторжения на сопредельную территорию. Впрочем, в данном случае региональное объединение - Организация американских государств сочло, что Колумбия нарушила суверенитет и территориальную целостность Эквадора11.
Шаткость ссылок на самооборону побуждает искать иные основания для применения силы. Объектом силового воздействия называют не государство и его территориальную целостность, а террористическую или иную угрозу со стороны негосударственного субъекта. Подоплекой такого шага может быть неспособность или нежелание своими силами контролировать ситуацию со стороны властей страны, где враждебные негосударственные субъекты образовали плацдарм для нападений. Понятно, что Турция едва ли пошла в Ирак, когда там еще не был формально отменен режим военной оккупации, осуществлявшийся американо-британской коалицией, да и вряд ли только колумбийской разведке можно поставить в заслугу почти безупречную операцию в сопредельных джунглях.
При некотором усердии такому применению силы государствами против негосударственных субъектов на иностранной территории можно найти обоснование в резолюции Совета Безопасности 1368 (2001), принятой на следующий день после террористических нападений 11 сентября 2001 года. Напомним, в преамбуле документа признавалось неотъемлемое право на индивидуальную или коллективную самооборону в соответствии с Уставом. В резолютивной части документа содержался призыв ко всем государствам "срочно предпринять совместные усилия для того, чтобы предать правосудию исполнителей, организаторов и спонсоров" этих актов, и выражалась готовность "предпринять все необходимые шаги, с тем чтобы отреагировать на террористические нападения".
Рискнем предположить, что эта резолюция, которая содержала даже не санкцию на применение силы Соединенными Штатами, а не вполне внятно выраженное согласие, была воспринята как carte blanche на начало коалиционной операции в Афганистане с целью поиска и наказания (ликвидации) предполагаемых "организаторов и спонсоров". Такие формулировки позволили многим экспертам утверждать, что право на самооборону возникает у государства в ответ на действия преступных негосударственных субъектов вне какой-либо связи с государствами.
Так ли это? Решительно осуждавшая нападение резолюция изолированно упоминала неотъемлемое право на самооборону только в преамбуле, не утверждала прямо и недвусмысленно, что такое право возникает в ответ на действия террористов.
Целесообразно ли провозглашать субъектом вооруженного нападения и, соответственно, объектом применения права на самооборону негосударственное образование, например некую преступную организацию? Не повышается ли тем самым статус такого образования до уровня, равного государству, да и правомерно ли это? Проанализируем содержание контртеррористических резолюций Совета Безопасности в сочетании с юриспруденцией Международного суда ООН, прежде всего в постановлениях по делам "Никарагуа против США" (1986 г.), "Демократическая Республика Конго против Уганды" (2005 г.), "Босния и Герцеговина против Сербии и Черногории" (2007 г.).
Анализ позволяет утверждать, что право на самооборону в ответ на вооруженное нападение, совершенное негосударственным субъектом, возникает в том случае, если он действует, как минимум, с ведома и при попустительстве, как максимум - при поддержке и под контролем какого-либо государства. Если доказательства устойчивой связи негосударственного субъекта с иностранным государством отсутствуют, не лучше ли оставить отношения между государством и негосударственным субъектом (если единственная цель и смысл существования которого - террористическая и прочая противоправная деятельность) в сфере применения уголовного права и не связывать себе руки ограничениями, налагаемыми правом международным? Здесь же нелишне вспомнить, что в консультативном заключении о правомерности строительства Израилем стены на оккупированной палестинской территории (2004 г.) Международный суд ООН, не найдя законных оснований для возведения стены, попутно совершенно определенно заявил, что право на самооборону возникает и реализуется исключительно в отношениях между государствами.
Другое дело, если для борьбы с преступными группировками целевой, недвусмысленный, ограниченный во времени и пространстве мандат государствам дает Совет Безопасности ООН. Так произошло, когда орган, несущий главную ответственность за поддержание международного мира и безопасности, санкционировал применение вооруженной силы против пиратов, бесчинствующих в территориальном море и открытом море вблизи побережья Сомали, власти которой бессильны контролировать ситуацию12.
Эти и другие подобные факты заставляют задуматься о путях адаптации юридических принципов к реальной международной ситуации, избегая их коренной ломки. В каждом из них государства стремились опираться на те или иные правовые нормы, при этом Россия была причастна лишь к принятию решения о применении силы в сомалийских водах, и именно в нем правовая аргументация была наиболее убедительна.
Надо отметить, что применительно к самообороне у Российской Федерации сформировался достаточно гибкий подход, нашедший отражение, в частности, в документах, излагающих позицию на очередных сессиях Генеральной Ассамблеи ООН. Россия исходит из того, что параметры самообороны четко очерчены в статье 51 Устава ООН, которая адекватна современным условиям и не нуждается в ревизии. Право на самооборону возникает у государства тогда, когда на него уже совершено вооруженное нападение, при этом для осуществления этого права государство в принципе не обязано дожидаться наступления его негативных последствий. Ключевое значение имеет определение момента начала совершения нападения, с которого и возникает право на самооборону13.
В развитие этой позиции можно было бы предложить следующие варианты осуществления права на самооборону в рамках статьи 51: уставное применение силы в порядке осуществления индивидуального или коллективного права на самооборону в ответ на уже совершившееся и причинившее ущерб вооруженное нападение. Если же считать моментом начала нападения окончательное сформирование источника угрозы, то воздействие по нему может быть упреждающим, то есть предшествовать началу активной фазы нападения, воспрещающим - когда угроза стала очевидной и неминуемой, и перехватывающим - с целью минимизации последствий нападения. При осуществлении уставного, воспрещающего и перехватывающего применения силы в порядке самообороны получение санкции Совета Безопасности невозможно, да и не требуется.
Однако на государство, которое применяет это право, Устав возлагает обязанность немедленно сообщить Совету о принятых мерах. Упреждающей самообороне может предшествовать обращение государства, против которого направлено начинающееся вооруженное нападение, с требованием срочного созыва Совета Безопасности в целях принятия коллективных мер или получения индивидуальной санкции на применение силы. Промедление с созывом Совета или его неготовность санкционировать коллективные или индивидуальные меры не может препятствовать принятию мер самообороны, после чего государство в любом случае должно выполнить свою обязанность по уведомлению Совета о противодействии вооруженному нападению.
Что же касается ситуаций, охватываемых статьей 42 Устава ООН, то здесь можно было бы выделить следующие варианты правомерного применения силы:
- предупреждающее или превентивное - воздействие по потенциальным и прогнозируемым источникам угрозы международному миру и безопасности, не обязательно включающее вооруженное насилие, а ограниченное демонстрацией готовности его применения;
- предвосхищающее - воздействие по сформировавшимся источникам угрозы вооруженного нападения, которая, впрочем, не является очевидной и неминуемой. Эти меры допустимы только в качестве коллективной меры с санкции Совета Безопасности ООН.
Силовое предотвращение нападения
В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ весьма оживилась дискуссия о возможности применения силы в отсутствие вооруженного нападения с целью его предотвращения. Дискуссия эта не нова, достаточно вспомнить классика международного права голландца Гуго Гроция, который еще в 1646 году писал: "Первая причина справедливой войны есть еще не нанесенная, но угрожающая людям, их телу или имуществу обида". Однако он оговаривал применение силы условием "непосредственной и мгновенной опасности"14.
Этапом в развитии международно-правовых представлений о таком применении силы стал инцидент с судном "Каролина", произошедший в 1837 году. Судно под флагом США снабжало оружием и припасами инсургентов на британских североамериканских территориях (нынешняя Канада), боровшихся за отделение от метрополии. Британские войска уничтожили это судно, когда оно находилось на американской территории и готовилось к очередному рейсу на север. За инцидентом последовала дипломатическая переписка между государственным секретарем США Д.Уэбстером и британским посланником лордом Эшбертоном. Из нее международно-правовая доктрина извлекла в качестве условий, которые могут оправдать применение силы в отсутствие начавшегося вооруженного нападения, критерии неминуемости и масштабности угрозы, а также пропорциональности в выборе средств противодействия.
Официальная российская позиция не исключает полностью такого применения военного инструмента власти. В.В.Путин еще 3 ноября 2003 года в беседе с итальянскими СМИ прямо заявил, что "если в международной практике… будет утверждаться принцип превентивного применения силы, то Россия оставляет за собой право действовать аналогичным образом для защиты национальных интересов"15.
Все больше влиятельных государств претендуют на то, чтобы применять силу не только в ответ на случившееся вооруженное нападение, но и для предупреждения нападения, которое кажется им неизбежным, а то и для ликвидации условий, при которых такая угроза могла бы материализоваться. В результате могут возникнуть предпосылки для формирования в международном праве новой обычной (то есть не закрепленной в формальном документе) нормы поведения. К такой ситуации, пусть и крайне нежелательной, нашему государству надо быть готовым как материально (то есть иметь надежные и убедительные силовые средства), так и интеллектуально (то есть предложить внятные, подкрепленные правовыми аргументами условия применения таких средств).
Как мы уже отметили, в идеальном мире Устава ООН право на применение силы возникает либо с санкции Совета Безопасности, либо в порядке самообороны в ответ на вооруженное нападение. Устав не утверждает однозначно, что такое нападение совершает лишь государство, однако иного варианта авторы этого договора не предвидели. Практика же показывает, что внезапный удар, сопоставимый по тяжести последствий с масштабными действиями регулярных вооруженных сил, может быть нанесен террористическим объединением, которое не обязательно имеет определенного государственного спонсора и базируется на территории, неподконтрольной формально суверенному государству. Ожидание наступления этих последствий, то есть формальное следование критерию "вооруженного нападения", когда не остается никаких разумных сомнений в неминуемости удара, вступает в противоречие с конституционными обязанностями главы государства, правительства защищать жизнь и благополучие своих граждан, безопасность страны.
Однако лидеры государства столкнутся с многими проблемами. Одно дело - самим поверить в точность и достоверность сведений о нападении, совсем другое - предать их гласности (а заодно методы их добывания), убеждая собственных избирателей, международное сообщество и его институты в правильности избранного варианта действий (последним США не особенно утруждали себя перед нападением на Ирак в марте 2003 г.). Нужно иметь полную и обоснованную уверенность в том, что вооруженные силы и прочие инструменты власти подготовлены, мотивированы и оснащены для нанесения убедительного, но соразмерного удара. Соразмерность предполагает не только обоснованный расчет необходимых сил и средств, но и четкое представление о территориальных пределах, длительности операции, порядке вывода занятого в ней персонала на свою территорию.
Целью этого удара должны быть не мирные жители и хозяйство, а только лишь враждебная, изготовившаяся к нападению сила. Да и здесь не все просто: опыт новейших асимметричных конфликтов показывает нередкое стирание различия между мирным населением и боевиками, причем последние действуют с опорой на гражданскую инфраструктуру.
Ситуация с международным противодействием пиратству в прибрежных водах Сомали с правовой точки зрения близка к идеальной: государство признает свою неспособность бороться с угрозой, а потому обращается за помощью к внешним силам. Но вполне допустима и иная ситуация, когда государство пассивно попустительствует существованию на своей территории источника угрозы международному миру и безопасности, не имея возможности ему противостоять или как-либо контролировать, либо даже поощряет его. Ответственность в таком случае должно нести как государство-спонсор, так и государство-убежище.
Скоротечное, лавинообразное нарастание угрозы не может освобождать государство от обязанности незамедлительно сообщить о предпринимаемых мерах Совету Безопасности ООН, пусть даже орган, несущий главную ответственность за поддержание международного мира и безопасности, при прошлых обращениях в аналогичных ситуациях оказывался неспособным полностью осуществить свои уставные полномочия.
Вероятно, в реальной политике предложенные нами в качестве ориентира критерии и условия не следует детализировать, поскольку каждая конкретная ситуация потребует индивидуального подхода, да и незачем посвящать всех в свои планы и намерения. В любом случае применение силы вторично по отношению к дипломатическим и иным средствам предотвращения возникновения и созревания источника угрозы при условии, что эти средства используются целенаправленно и добросовестно. Но и пустые декларации о готовности пойти на крайние меры бесполезны и лишь подрывают доверие к выступающему с ними государству.
