ENGLISHФедор Иванович ТЮТЧЕВ, поэт, мыслитель и дипломат, оставил нам глубокое историософское наследство. Не привлекавшее общественного внимания до сих пор, в отличие от его поэзии, оно, безусловно, востребовано в наши дни, когда на очередном витке истории остро встает и не менее остро дискутируется в российском обществе вопрос идейно-политического и духовно-нравственного самоопределения России. На первый план, в том числе в силу требований практической политики, выходит тема Россия и Запад, то есть все тот же многовековой спор за общее христианское наследие и душу Европы, исход которого определит будущее европейской цивилизации в глобализирующемся мире.
Обращение к философскому и политическому наследию Ф.И.Тютчева представляется тем более назревшим, что в мировой истории и в истории международных отношений, похоже, завершается более длительный, чем эпоха холодной войны, период. Подошло к концу доминирование европейской цивилизации в глобальной политике, которое осуществлялось и в форме идеологической конфронтации, поскольку оба лагеря - Западный альянс и Восточный блок - выступали под знаменами различных продуктов европейской либеральной мысли. Из биполярной скорлупы мир явился во всем своем культурно-цивилизационном многообразии. Фундаментальный характер произошедших перемен ставит экзистенциальные вопросы для всех международных игроков, в том числе для России, США и Евросоюза/Западной Европы. Как показывают не только материалы ведущихся дискуссий, но и ход международных событий, к их решению не подступиться без анализа мировоззренческих корней национального самосознания и внешнеполитической философии. Ценный опыт такого подхода к проблеме дает Ф.И.Тютчев.
Соответствующие воззрения Ф.И.Тютчева основаны на понимании исторического процесса как неразрывно связанного с религиозным вопросом. При этом за критерий (объясняющий в том числе гениальные пророчества Ф.И.Тютчева) взято воплощение/невоплощение христианских ценностей. Точкой отсчета, разумеется, было христианство, каким его восприняла Россия, то есть православие. Эти взгляды сформулированы в его незаконченном трактате "Россия и Запад" (в разное время, в том числе при жизни автора, публиковались его разрозненные главы - "Россия и Германия", "Россия и Революция", "Римский вопрос", "Россия и Запад"), отдельных статьях, поэзии и письмах1.
Отличительной особенностью позиции Ф.И.Тютчева стала ее самобытность, хотя она и роднит его с идеями славянофилов, и то, что она сформировалась под влиянием опыта дипломата, проведшего первые 23 года своей службы за границей, преимущественно в Мюнхене, и вполне вписавшегося в общество страны пребывания. Многие идеи и мысли Ф.И.Тютчева были впоследствии заимствованы и развиты Ф.М.Достоевским. Философскую глубину Ф.И.Тютчева-поэта высоко ценил Л.Н.Толстой.
Понимание необходимости именно такого взгляда на вещи, несмотря на свою неполиткорректность в западном понимании (основанном на абсолютизации принципа отделения церкви - именно церкви! - от государства), начинает пробивать себе дорогу в США и Западной Европе. Толчком послужил глубокий внешнеполитический кризис администрации Дж.Буша, заставляющий задумываться прежде всего самих американцев. Заметно растет число публикаций на эту тему в американской прессе2. Крайне важным свидетельством служит книга бывшего госсекретаря М.Олбрайт "Могущие и Всемогущий"3, где впервые делается хоть и робкая - насколько это позволяет американская традиция политического конформизма/официального патриотизма - но все же честная попытка взглянуть на проблему под углом значения религиозного фактора в историческом процессе. Тем более что к этому побуждает императив поиска идейного ответа на вызов исламского экстремизма в той его части, в которой он служит идеологией терроризма. Сходный отзвук на проблему, вскрывая ее значение прежде всего для англосаксов, как шедших на острие глобального доминирования европейской цивилизации, наблюдается и в Великобритании, на что, в частности, указывает спецприложение к журналу "Экономист" за 3 ноября 2007 года.
"Какой час дня мы переживаем в христианстве"
Ф.И.ТЮТЧЕВ ОКАЗАЛСЯ ЗА ГРАНИЦЕЙ в тот период, когда реакция на резко возросшую (возможно, гипертрофированную, но вынужденную - вследствие нашего решающего вклада в разгром наполеоновской Франции и создание первой в истории системы коллективной безопасности на континенте) роль России в европейских делах начала обретать черты сначала идейной подготовки, а затем и воплощаться в практической политике в форме стратегии сдерживания России под лозунгом так называемого Восточного вопроса4. Эта политика была призвана предотвратить очевидное - Россия естественным образом становилась выигравшей стороной от сокращения Оттоманской империи, терявшей свои владения на Балканах вследствие освободительной борьбы православных народов этого региона. То есть Россия, "поднятая на дыбы" реформами Петра I, с тех пор впервые оказалась доминирующей европейской державой, сыгравшей решающую роль в срыве первой после Карла Великого попытки насильственного объединения Европы. Именно провал политики европейских кабинетов перед лицом наполеоновской угрозы привел российскую армию в Германию и затем в Париж. Ситуация в корне отличалась от Семилетней войны, не имевшей столь решающего значения для судеб европейской политики. История повторится во Вторую мировую войну, но, как и тогда, виновной в глазах европейских политических элит окажется Россия. Причина, по мнению Ф.И.Тютчева, в том, что Россия "самим фактом своего существования отрицает будущее Запада"5.
Да, действительно, этот "чудесный переворот" был вызван "появлением на поле битвы Западной Европы третьей силы, являвшей собой целый особый мир". Современная Ф.И.Тютчеву "мысль - дитя Запада - видела в России если не враждебную, то совсем чуждую и не зависимую от нее стихию… В течение веков европейский Запад совершенно простодушно верил, что, кроме него, нет и не может быть другой Европы… Но чтобы за этими пределами жила другая, Восточная Европа, вполне законная сестра христианского Запада… - вот что было невозможно допустить"6. Вывод: "С началом вмешательства сформировавшегося Востока в дела Запада все изменилось в Европе"7. При этом Россия "хотела раз и навсегда утвердить торжество права, исторической законности над революционным способом действия… Потому что право, историческая законность - ее собственное основание, ее особое призвание"8.
Для Ф.И.Тютчева Крымская война была еще одним 1812 годом9. Он предвидел, что вызванный ею общеевропейский кризис будет иметь далекоидущие последствия: "Остатка этого века едва хватит для его успокоения. Россия выйдет из него торжествующей, но многое в теперешней России погибнет… Это целый мир, который образуется, и для этого он должен прежде всего вновь обрести свою потерянную совесть"10. Еще ранее в Революции он предвидел "цивилизацию, убивающую себя собственными руками"11.
Запад и Россия
ИТАК, Западная Европа не хотела быть обязанной своим спасением "враждебной" России: "Я знаю, что при необходимости найдутся безумцы, готовые с самым серьезным видом заявить: "Мы обязаны вас ненавидеть; ваши устои, само начало вашей цивилизации противны нам, немцам, людям Запада; у вас не было ни Феодализма, ни Папской Иерархии; вы не пережили войн Священства и Империи, Религиозных войн и даже Инквизиции…" Однако помешало ли нам все это помогать вам мужественно и честно, когда необходимо было отстоять и отвоевать вашу политическую независимость и национальное бытие?"12
В чем же было различие, скажем, с победой Петра I над Швецией веком ранее? Россия, получив прививку модернизации, вышла за рамки прежнего европейского уравнения. Она заявила о себе, по выражению А.С.Хомякова, как о вполне самостоятельной силе, "которая потребовала и взяла все права равенства в обществе европейских народов"13.
Именно в этом Ф.И.Тютчев видел значение и масштаб "российского вызова" Европе. Исходным пунктом прояснения отношений с Европой он видел самоопределение страны: "В области нравственной общество, цивилизация, заключающие в себе самих первооснову своего существования и развития, могут быть поняты другими лишь в той степени, в какой понимают себя сами: Россия - это мир, только начинающий осознавать основополагающее начало собственного бытия. А осознание этого начала и определяет историческую законность страны"14.
По Ф.И.Тютчеву, прогрессирующее отпадение Запада от Христа, начиная с раскола Вселенской церкви в XI веке, лежит в основе российско-европейских противоречий. Его схема такого отпадения: папство (через притязания на светскую власть) спровоцировало Реформацию, которая с водой выплеснула и "ребенка" - само христианское учение; от протестантства лежал прямой путь к Революции (Просвещение, материализм, социализм и т.д.). В Революции, которая, когда "берется созидать, всякий раз неизбежно впадает в утопию"15, он видел новый культ, целое новое революционное вероисповедание.
Фундаментальным моментом в этом процессе стало стремление Рима "устроить Царство Христово как царство мира сего"16. "Рим довольствовался конфискацией (христианского предания) ради собственной выгоды. Однако присвоение себе божественного не является ли его отрицанием?". Ф.И.Тютчев видел в основе исторической жизни Запада "глубокое искажение подлинного христианского начала в навязанном ему Римом устройстве", "человеческое я, заменяющее собой Бога"17 (по Ф.М.Достоевскому, "человекобожество").
Своего единомышленника Ф.И.Тютчев нашел в лице Н.Макиавелли, который в своих "Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия" писал: "Если бы подобное благочестие сохранилось в государях христианского сообщества в соответствии с замыслом его основателя, то христианские государства и республики были бы более сплоченными и счастливыми, чем теперь. О причинах упадка богопочитания можно судить с еще большим вероятием по тому, что наименьшим благочестием отличаются те народы, которые ближе других к Римской церкви, возглавляющей нашу религию"18. Весьма примечательно название главы XII, посвященной этому вопросу: "Сколь важно заботиться о благочестии и как подрыв его Римской церковью в Италии погубил страну".
"Вожди Реформации вместо того, чтобы нести свои жалобы на суд законной и сведущей власти, предпочли взывать к суду личной совести, то есть сделали себя судьями в своем собственном деле. Вот тот подводный камень, о который разбилась реформа XVI века… Через эту брешь, проделанную Протестантизмом, и вторглось позднее в западное общество антихристианское начало"19. Ф.И.Тютчев предвидел, что "европейский Запад является лишь половиной великого органического целого и что по видимости неразрешимые затруднения, терзающие его, найдут свое разрешение только в другой половине"20.
Россия сохранила верность христианскому идеалу, хотя модернизация петровских реформ, безусловно, объясняла всю последующую неорганичность российского существования, что в конечном счете сделало страну полигоном для постановки эксперимента с радикальными идеями европейской либеральной мысли. То, что Ф.И.Тютчев считал "величайшим злом - прививание Западом революционного начала славянским народам"21, произошло в конечном счете с самой Россией.
Существующая в определенных кругах на Западе чуть ли не абсолютная ненависть к РПЦ, которая якобы никогда не знала реформ и является "бастионом против либерализма и модернизации"22, не должна мешать видеть сходство путей развития Западного и Восточного христианства. РПЦ пережила аналогичные, хотя и не столь глубокие процессы: были и реформы, и свое Возрождение. Так, И.Е.Дискин считает: "Как только жесткость религиозного напряжения была снята в результате никоновских реформ, декларативность нормативных ценностей усиливается"23.
Россия: правительство и общество
Эту неорганичность остро сознавал Ф.И.Тютчев, особенно когда оправдалось его пророчество и случилась катастрофа Крымской войны. Первая половина XIX века была отмечена идеологическим натиском Запада на Россию, имевшим целью лишить ее самостоятельного места в истории (не повторилась ли история в 90-х годах XX века?). Это вызвало "умственное движение", которое Ф.И.Тютчев охарактеризовал как "попытку присвоить себе современную культуру, но без ее основы, без свободы мысли"24.
Примечательно, что лечить эту российскую "болезнь" он предлагал через развитие того, что сейчас мы бы назвали гражданским обществом, а именно через свободу слова/прессы, призванную создать общественное мнение, с которым было бы вынуждено считаться правительство. Ф.М.Достоевский писал, что "русское общество может быть излечено, если присоединится к правде народной"25.
Ф.И.Тютчев был убежден, что свобода мысли - важнейшее условие становления национального самосознания. Именно "подавление мысли было в течение многих лет руководящим принципом правительства"26. Он писал, что "власть в России на деле безбожна", поскольку олицетворяет "полный разрыв со страной и ее историческим прошлым"27. Полагая, что основу христианства составляет дух смирения и самоотвержения,
Ф.И.Тютчев в этом видел самостоятельное народное начало: "Русский народ является христианским не только вследствие православия своих верований, но и благодаря чему-то еще более задушевному. Он является таковым благодаря той способности к самоотречению и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы"28. Не это ли предвидел Н.В.Гоголь, когда писал: "…и увидят, как глубоко заронилось в славянскую природу то, что скользнуло только по природе других народов" ("Мертвые души").
В своем "Письме о цензуре в России" 1857 года Ф.И.Тютчев писал: "Нам было строго доказано, что нельзя чересчур долго и безусловно стеснять и угнетать умы без значительного ущерба для всего общественного организма"29. Преодоление "огромной умственной пустоты", образующейся вокруг власти, возможно, только если Власть "возьмет на себя серьезное и честно понимаемое управление общественным сознанием и будет отстаивать свое право руководить умами", поскольку "в наши дни везде, где свободы прений нет в достаточной мере, нельзя, совсем невозможно достичь чего-либо ни в нравственном, ни в умственном отношении"30.
Эти взгляды убедительно свидетельствуют в пользу того, что в понимании соборности всегда присутствовало совещательное, дискуссионное начало. И даже если согласиться с тем, что этот подход был "западным импортом"31, то это говорит только о взаимовлиянии - не более того. В любом случае заслуживает особого внимания соответствующая общественная деятельность Ф.И.Тютчева, нашедшая отражение в его многочисленных письмах, которая, к сожалению, так и не смогла перебороть охранительную тенденцию в правящих кругах. Эти усилия, в которых были задействованы общественные и служебные связи (включая его начальника князя А.М.Горчакова), характеризуют его как вполне современного человека, не только болевшего за судьбы страны, но и видевшего пути преодоления трагического раскола в российском обществе32.
Для сравнения уместно сослаться на опыт США последних лет, когда никакая свобода прессы и хорошо финансируемое и интегрированное в политическую элиту экспертное сообщество не смогли предотвратить нынешний иррациональный вираж в американской внутренней и внешней политике. Значит, причина более основательна, чем та, что находится в области разума. Что-то провиденциальное, что американцам, верующим в Бога, было бы легко признать, если, разумеется, абстрагироваться от особенностей их религиозности. В той же Великобритании премьер-министр в течение долгих четырех лет, несмотря на всю очевидность происходящего в Ираке и преобладающее мнение не только политологов, но и истеблишмента, с успехом делал вид, что верит в правильность принятых решений "стоять плечом к плечу" с США в этом вопросе.
Сокращение роли "американского фактора" в мире (не только в политике, но и финансово-экономических делах, а также в сфере военно-политической, если иметь в виду объективное падение значения военной мощи в современных условиях) бьет ставку, которую Лондон сделал по окончании Второй мировой войны на "особые отношения" с США в расчете сохранить свой международный статус в условиях "потери империи". Ради этого, в числе прочего, была развязана холодная война - как средство обеспечить Великобритании особое место при США в разделенном на два лагеря мире. Поэтому не совсем прав Р.Лайн, который ссылается на британский опыт "потери империи" как заслуживающий учета Россией33. Окончательно Великобритания теряет свою "соимперию" именно сейчас - когда умирает надежда на создание при опоре на США так называемой "англо-сферы" как доминирующего течения международной жизни. Соответственно, не терпит отлагательства самоопределение Великобритании как части Европы. Только этим можно объяснить системный сбой в российско-британских отношениях, когда Лондон, выступая отнюдь не только от своего имени, встал на путь откровенных антироссийских провокаций.
"Законная Империя Востока"
НАИБОЛЕЕ ПОЛНО взгляд ф.и.тютчева на запад изложен в его "Записке" (Николаю I)34. Что крайне важно, так это то, что он видел в Римско-католической церкви форму узурпации прав Вселенской церкви. При этом (в отличие от Ф.М.Достоевского - в его "Легенде о Великом инквизиторе") он не ставил крест на католицизме, полагая, что католическое начало "всегда будет привлекать таких протестантов, которые, устав от шатаний Реформации, хотят обрести надежное пристанище под сенью авторитета католического закона"35. На его взгляд, "постоянные вопросы, вечные отношения может разрешить только история".
Ф.И.Тютчев не мыслил себе некий особый путь развития России. Для него смысл христианского призвания России состоял в том, чтобы Россия способствовала восстановлению единства Вселенской церкви и на этой основе - единства европейской цивилизации. В 40-х годах XIX века этот процесс представлялся ему в двух этапах: образование "великой Православной Империи, законной Империи Востока, осуществляемое поглощением Австрии и возвращением Константинополя", и объединение Восточной и Западной церквей36.
Первый пункт не актуален (насколько он составлял цель правительственной политики - это другой вопрос). Возобладала иная логика развития событий, зеркально отражавшая замысел Ф.И.Тютчева. Западноевропейские державы перешли к общей политике сдерживания России. Свое законченное выражение она нашла в Крымской войне. На это Запад пошел даже ценой слома европейского равновесия и окончательного разрушения "европейского концерта", обеспечивавшего мир в Европе на протяжении 40 лет. Цена сдерживания России вполне оправдала "закон нежелаемых последствий", что гениально предсказал и сам Ф.И.Тютчев.
Длительное устранение России от европейских дел обернулось для Франции катастрофой под Седаном и реализацией худшего кошмара Наполеона III - объединением Германии под властью милитаристской Пруссии с фактической ликвидацией дуализма в германской нации. Для Англии речь шла о появлении "под боком", в Европе, смертельного соперника и конкурента, что во многом обесценило все стратегическое значение обладания империей. Восстановление Россией своих прав на Черном море уже не могло изменить ход событий, которые неуклонно вели к катастрофе Первой мировой войны, а затем - Второй мировой и холодной войны.
История не терпит сослагательного наклонения. Ее приходится принимать такой, как она состоялась, и, соответственно, анализировать проделанный исторический путь под углом познания того замысла, который и руководил историческим процессом. Но обращает на себя внимание закономерность, что из каждой катастрофы Россия выходила сильнее прежнего: "…именно самые заклятые враги России с наибольшим успехом способствовали развитию ее величия"37.
Именно эти последствия побудили западных историков назвать Крымскую войну "ненужной". Действительно, сложился противоестественный франко-английский альянс, ведомый Парижем (где правил бал наиболее авантюристичный режим в истории Франции), которому удалось вывести Лондон из его состояния "блестящей изоляции". Кстати, заметим, что во второй раз события развивались точно по такой же схеме век спустя, в период Суэцкого кризиса, который также закончился катастрофой для обеих столиц.
Такие случайности, не имеющие рационального объяснения, приходится относить на счет иррационального, в частности инстинктов и предрассудков. Вот почему может сохранять свое значение анализ Ф.И.Тютчева, который писал о "прозелитизме Запада, убежденного, что всякое общество, не устроенное в точности по западному образцу, не достойно существования". На его взгляд, Запад "рассматривает населяющие Турцию народности лишь как добычу для раздела"38.
Ту же позицию в Европе заняли по отношению к освобождению Болгарии от османского ига в 1877-1878 годах. В европейских столицах были глухи к тому, что речь шла об обретении свободы родственным России народом. Этот взгляд на процесс национального освобождения христианских народов Балкан как на вызов "европейскому равновесию" превратил регион в спусковой крючок развязывания Первой мировой войны.
Как тут не усмотреть параллель с политикой "демократизаторства" на постсоветском пространстве и "общих ценностей" - в глобальном масштабе. Другой момент - американские стратеги не скрывают, что рассматривают как угрозу саму возможность (а таким потенциалом - стратегическим и энергетическим - уже обладает современная Россия) появления любой страны, способной бросить Америке военно-политический и финансово-экономический вызов. Получается, что проблема заключается в самом существовании России как самобытного и самостоятельного государства.
Интересна трактовка российской географии, которая наряду с духом народа сыграла решающую роль в борьбе с Наполеоном и нацистской Германией, равно как и в Первую мировую войну и в период холодной войны. Судьбу Византии решило то, что она "занимала кромку мира, уготованного ей Провидением". Поэтому Империя оставалась "в состоянии эскиза": "Для устойчивости ее территориального положения всегда не хватало основательности и глубины"39. Именно этот недостаток исправила Россия, которая к 1453 году вполне обрела православное национальное самосознание и внешнеполитическую самостоятельность (создание централизованного государства при Иване III).
В современных условиях на первый план выходят другие факторы российской географии: богатые природные ресурсы, включая энергетические, лесные и водные, а также сельскохозяйственные угодья, которые послужат материальной основой весомого вклада России в решение целого ряда глобальных проблем - от энергетической безопасности и преодоления глобальной бедности до изменения климата.
Германский вопрос
ГЕРМАНСКИЙ ВОПРОС в силу той особой роли, которую сыграла Германия в судьбах Европы, заслуживает отдельного рассмотрения. В Германии, выигравшей от победы антинаполеоновской коалиции, под воздействием революционных настроений "искажалось общественное сознание в одном из важнейших для каждого народа вопросов, вопросе о его союзах"40. В этой связи Ф.И.Тютчев предупреждал, что "если вдруг случится потрясение в Европе и вековое противоборство, разрешенное тридцать лет назад в вашу пользу, вновь разгорится… вероятно придется пожинать плоды посеянного ныне, которые могут быть горькими для Германии"41.
Нельзя не согласиться с анализом Г.Киссинджера, который усмотрел в объединении Германии "железом и кровью" создание инструмента разрушения Европы. Эту логику он относил на счет отсутствия у прусской элиты политической культуры умеренности: стремление к абсолютной безопасности, возможной только за счет безопасности всех остальных государств, и заставило Германию дважды желать войны в Европе42. Любопытна другая мысль Г.Киссинджера: "Рейх Бисмарка был искусственным образованием, поскольку представлял из себя преимущественно Большую Пруссию, главной целью которой было увеличение ее собственной мощи"43.
Она, по сути, подтверждает анализ Ф.И.Тютчева, который мог только априорно судить о плодах германского единства по-прусски. В частности, он писал, что "идея объединения не исходит от масс, не вытекает из истории". Далее: "Германское единство = европейское господство, но где для него условия… То, что составляло собственно германский элемент (древней германской Империи), не содержало, так сказать, необходимого материала для Империи. Между Францией и Восточной Европой есть место для независимости, но не для главенства. Подобное же политическое условие требует федерации и не отвергает единства. Ибо единство, единое устройство предполагает Призвание, которого Германия уже не имеет… Германия не может стать Пруссией, потому что Пруссия не может стать Империей. Империя предполагает законность. Пруссия незаконна… Весь вопрос единства Германии сводится теперь к тому, чтобы знать, захочет ли она смириться и пребывать Пруссией… Пруссия есть не что иное, как отрицание германской Империи"44.
Он считал, что "на избранном Германией пути разрешения этой проблемы ее ожидает в итоге не единство, а страшный распад, какая-нибудь окончательная и безысходная катастрофа"45. И тут более глубокое наблюдение: "К наиболее безумным заблуждениям нашего времени относится представление, будто страстное и пламенное желание большого числа людей в достижении какой-либо цели достаточно для ее осуществления".
Если следовать этой методологии, то состояние, которое Германия наконец обрела благодаря в том числе воздействию извне, наиболее отвечает ее национальным интересам, поскольку согласуется с нравственными императивами христианства - смирением и самопожертвованием (под которыми можно понимать денационализацию оборонной и отчасти внешней политики ФРГ и ее финансово-экономическое участие в Евросоюзе).
Если проводить параллели с историческим опытом Японии, где модернизация и традиционный национальный дух образовали "гремучую смесь" (последствия также пришлось устранять внешним силам), то трудно не прийти к заключению, что выход Японии из ее нынешнего состояния в равной мере был бы опасен и антиисторичен. Понимание этого явно присутствует в национальном сознании, поскольку общественное мнение отнюдь не настроено в пользу резкого переформатирования международной роли страны, включая придание ей силового компонента. Попытки США в отсутствие достаточного числа союзников буквально "натянуть" Японию на свою глобальную политику могут не только привести Токио к внешнеполитической катастрофе, но и окончательно "открыть" страну внешнему миру, что вряд ли совместимо с сохранением национального начала. Разрушение же последнего было бы подлинной национальной катастрофой.
Нравственная сила - "мягкая сила"
ОБВИНЯЯ ЗАПАД в "стремлении к господству", Ф.И.Тютчев замечал, что сутью "западной пропаганды" всегда был отказ России в нравственной силе. Признавая за ней только "материальную силу", Запад - осознанно или инстинктивно - исходил из того, что "человек так создан, что смиряется перед физической мощью лишь тогда, когда видит в ней нравственное величие"46. Впервые с этой проблемой Запад столкнулся в 1812 году. Л.Н.Толстой писал: "Победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородином" ("Война и мир"). Весь последующий ход истории доказал, что этот вывод Л.Н.Толстого был не только историко-философским, но и имеет вполне прикладное значение для анализа международного положения современной России.
Точно такую же победу - по своей нравственной силе и внешнеполитическим последствиям - одержали народы Советского Союза в Великой Отечественной войне. Причем Великая победа была одержана вопреки разрушительной политике Сталина, его репрессиям и его катастрофической личной дипломатии в канун войны, вопреки расчетам западных держав на то, что Советский Союз измотает себя в войне с Германией. Не менее важно и то, что Победа была одержана в условиях, когда Россия после революций 1917 года стала жертвой революционного начала, то есть вполне вошла в антропоцентристское пространство европейской цивилизации. Как и в 1812 году, хотя это было неимоверно труднее, в основе победы лежало торжество именно народного духа, народной жизни, формировавшихся под воздействием православия.
Отсюда, надо полагать, упорные попытки посредством фальсификации истории отнять у нас это величайшее духовное наследие. Соответственно, надо исходить из того, что историческая агрессия против России будет продолжаться до тех пор, пока не решатся главные вопросы европейской и глобальной политики.
В русле этой нравственной традиции лежит линия России на укрепление коллективных и правовых начал в мировой политике, на отказ от милитаризации внешнеполитического мышления и упор на инструменты так называемой "мягкой силы" как главного средства продвижения своих национальных интересов на международной арене. Важной составной частью такого "мягкого" воздействия России на международные процессы является то, что успех эволюционного пути внутреннего развития обретает силу примера на пространстве СНГ.
Уже тогда, сознавая силу печати, Ф.И.Тютчев высказывается в пользу проведения активной публичной дипломатии, которой он, собственно, и занимался всю жизнь. Он призывал "прийти на помощь очевидности", имея в виду наличие в лице России и православного мира второй Европы, "другой половины великого целого". В его "Письме о цензуре в России" речь шла не только о том, чтобы не отдавать Западу информационную "поляну", но и дать своего рода "знамя", под которым собирались бы все сочувствующие России. Но главное - обрести веру в самих себя, "скоординировать эти усилия и выстроить их к определенной цели, чтобы поставить различные взгляды и направления на службу постоянным интересам России, сохраняя за их языком всплеск откровенности, без которой невозможно произвести впечатления на умы"47.
Предлагая создать за границей российский печатный орган, Ф.И.Тютчев отводил ему задачу более открытого и откровенного изложения российских позиций, чем это возможно на официальном уровне. В этом русле действует и современная российская дипломатия, будь то Мюнхенская речь Президента В.В.Путина или в целом наша внешнеполитическая открытость, поскольку сегодня стоит та же задача - борьба за умы и сердца.
Куда идет Россия?
СТАВ ЖЕРТВОЙ антихристианского революционного начала, Россия разделила судьбу остальной Европы. Но при этом она сохранила свой народный дух, а с ним и историческое призвание, о котором говорил Ф.И.Тютчев. В пользу того, что оно живо, наиболее убедительно говорит решающий вклад народов Советского Союза в победу над фашизмом и отказ от советской системы. Мы сохраняли внутреннюю свободу. Нас спасала глубоко христианская русская литература и наша культура в целом XIX века. Сегодня идет духовное возрождение страны, отбросившей чуждую идеологию и возвращающейся к своим национальным корням.
Определенную завершенность идеям Ф.И.Тютчева придал Ф.М.Достоевский, в особенности в своей Пушкинской речи 1880 года48. Отталкиваясь от анализа творчества А.С.Пушкина, он пришел к мысли о "всемирной отзывчивости России", ее "всечеловеческом" призвании. В этом он усмотрел надежду на восстановление единства европейской цивилизации, отнюдь не противопоставляя Россию Европе. Он писал: "Будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и воссоединяющей". Цитируя строки Ф.И.Тютчева о России, он утверждал: "Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей… Пусть наша земля нищая, но эту нищую землю "в рабском виде исходил благословляя" Христос. Почему же нам не вместить последнего слова Его?" Ф.М.Достоевский был далек от того, чтобы претендовать на раскрытие истины. Он считал, что А.С.Пушкин унес с собой некоторую великую тайну, тайну об историческом призвании России, которую еще только предстоит раскрыть вполне. Хотя мы можем судить на основании исторического опыта последних 120 лет, смирение не будет лишним и для нас.
Поэтому представляются ограниченными, неконструктивными и опасными попытки рассматривать исторический путь и будущее России в отрыве от общих судеб европейской цивилизации. Можно вспомнить слова А.П.Версилова из "Подростка" о том, чем является Европа для России. В пользу такого подхода говорит не только авторитет таких мыслителей, как Ф.И.Тютчев и Ф.М.Достоевский. Мыслить категориями особого пути России значит отказываться от нашей собственной истории, которая представляла собой сложный процесс взаимовлияния между Россией и западом Европы. Встает целый ряд фундаментальных вопросов, на которые невозможно дать ответ в рамках такого узкого подхода.
Хотим мы того или нет, но следует признать, что модернизация, а иначе, заимствование продуктов западного развития, была необходимым условием сохранения внешнеполитической самостоятельности России на рубеже XVII и XVIII веков. Как справедливо замечает И.Г.Яковенко, "никто никогда не меняется от хорошей жизни"49. В противном случае ей грозила участь превратиться в материал для территориально-политического переустройства восточной части Европы. Запад задавал определенные стандарты развития, что являло собой процесс европеизации как этапа глобализации. Заимствование обеспечивало также сохранение единства европейской цивилизации - политического и во многом культурного, но отнюдь не духовного. На том этапе именно наша культура с ее вечными вопросами стала главным вкладом России в развитие европейской цивилизации по предопределенному ей пути. Об этой глубинной взаимосвязи говорят слова Л.Н.Толстого о том, что русская литература XIX века стала ответом России на вызов петровских реформ. Этот вклад имел вполне определенное духовное измерение.
По мнению Н.А.Бердяева, "Достоевский и есть та величайшая ценность, которой оправдывает русский народ свое бытие в мире, то, на что может указать он на Страшном суде народов"50. Видный деятель российской эмиграции Г.Адамович приводит слова англо-американского поэта У.Х.Одена: "Построить человеческое общество на всем том, о чем рассказал Достоевский, невозможно. Но общество, которое забудет то, о чем он рассказал, недостойно называться человеческим"51.
Г.Адамович также полагал, что "все можно допустить, во всем можно ошибиться, только не в этом, наверно: это, то есть гнет, казарма, насилие, находилось и находится в жесточайшем разладе с самой сущностью России, с "русской душой", какой она отразилась в лучшем, что мы вспоминаем из прошлого"52. Отсюда вывод: "То, что нехотя, хмуро, угрюмо Запад постепенно выпускает из рук, Россия должна бы когда-нибудь вернуть в преображенном виде, умудренная всем своим опытом, научившаяся многому такому, чего он и вообще никогда не знал"53.
Особенность русской литературы еще в том, что она служила камертоном состояния европейской души. Если, к примеру, А.Блок предчувствовал пришествие Революции в Россию, то А.П.Чехов ощущал приближение общеевропейской катастрофы. Его герои говорили о "громадном пустом месте" (А.И.Вершинин в "Трех сестрах"), которое и заполнила катастрофа Первой мировой войны. Другой момент, заслуживающий внимания, - это понимание конечности буржуазного мироощущения. Возможно, поэтому А.П.Чехов, особенно его пьесы, столь популярны у думающей части западного общества. Эта конечность бытия, а другими словами, вера в "конец истории", возможность устройства вне Бога, объединяет буржуазность и социализм, капитализм и коммунизм. В этом, надо полагать, состоит причина того, что нас постоянно преследует смутное ощущение déjа vu. Этим же может объясняться и зеркальность в поведении Советского Союза и США в период холодной войны, и высвечиваемая в настоящее время готовность Америки повторять худшие черты советского опыта уже в отсутствие партнера по холодной войне. Та же М.Олбрайт пишет о "склонности американцев верить собственной риторике"54.
На деле Россия не только обеспечивала стабильность политического развития Европы, которая, будучи предоставлена сама себе, потеряла бы равновесие, в том числе в период холодной войны. Более того, Россия фактически платила по счетам несостоятельности политики европейских держав. Эта внешнеполитическая несостоятельность не могла не быть прямым следствием попыток "устроиться вне Бога". Иначе не объяснить иррациональные плоды стремления к рациональному. Ни Реформация, ни Революция, ни Просвещение, ни материализм, ни социализм не уберегли Европу от ее катастроф, прежде всего трагедий ХХ века, которые Россия была обречена разделить с Западом.
Много говорится о том, что вступление в Первую мировую войну было для Российской империи самоубийством. Однако невозможно представить, как Россия могла остаться в стороне от этой общей для всей европейской цивилизации беды. История XIX и ХХ веков доказывает, что в случае невмешательства России в европейские дела Западная Европа стала бы добычей агрессивных сил, стремившихся к ее насильственному объединению. Так было в 1812 году, так было и в период Второй мировой войны. В чисто военно-политическом плане, а известно, что Германия хотела войны и была к ней готова, самоустранение России означало бы 1940 год в 1914 году с последующим 1941-м. То есть столкновение с Германией, агрессивные инстинкты которой просто некому было усмирить, было в любом случае неизбежным. Своим вступлением в войну и действиями русской армии в августе 1914 года Россия оттянула на 20 лет сценарий Великой Отечественной войны. В том состоянии, в котором находилась Россия к 1914 году, как представляется, она все равно не смогла бы рассчитывать на длительное успешное противостояние Германии и всей Европе за ее спиной без серьезных последствий для своего внутриполитического и социально-экономического развития. То есть потрясения, против которых предупреждал П.А.Столыпин, были, скорее всего, неизбежными.
С другой стороны, трудно себе представить порабощение одной европейской державы другой в начале ХХ века - для этого еще не было бесчеловечной идеологии нацизма. Но рациональное обоснование существовало и значительно раньше - в период франко-прусской войны, когда у немцев были распространены идеи о техническом превосходстве Германии, ее способности более рационально использовать ресурсы Европы, включая сельскохозяйственные. Логичным было фазированное возвращение Америки в Старый Свет. С устранением России от европейских дел никто другой не мог обеспечить политическое равновесие в Западной Европе.
М.Олбрайт: взгляд с Запада
В КНИГЕ М.ОЛБРАЙТ примечательна не столько тщательная вивисекция иракской политики администрации Дж.Буша, сколько пронизывающий ее тезис о том, что Западу необходимо "обратиться к столь же глубоким вопросам", имея в виду такие "трансцендентные вопросы", как "история, самобытность и вера". При том, что "каждая религия указывает путь к покаянию и общей позиции"55. Уход от этих вопросов, по существу, означает капитуляцию перед другими культурами и религиями. Примечательно, что М.Олбрайт, воспитанная в католичестве, осторожно подводит к мысли о том, что в корне нынешних внешнеполитических проблем администрации лежат религиозные, а именно пуританские корни мировоззрения правящей элиты Америки, которая определяется как "белая, англосаксонская и протестантская". Это те люди, которые убеждены в том, что они "владеют Америкой". Интересен выбор слов М.Олбрайт: она определяет ваххабизм как пуританское движение суннитов. По сути, она критикует абсолютную убежденность этой элиты в собственной правоте, которая восходит к пуританским представлениям о себе как строителях "города на холме", то есть Царства Божьего на Земле.
Экстремизм во внешней политике неизбежно проявляется в опоре на силу. Поэтому далеко не случайно обращение Зб.Бжезинского к мысли А.Тойнби о том, что милитаризм является способом саморазрушения империй56. Будучи частным лицом, М.Олбрайт может признать, что "вторжение в Ирак мыслилось как демонстрация американской мощи, но вместо этого оно продемонстрировало пределы этой мощи"57. По ее оценке, Ирак "в конечном счете может стать одной из крупнейших внешнеполитических катастроф в американской истории"58. Поскольку ни одна из крупных держав не противостоит США в Ираке, исход этой войны по выбору можно было бы определить как самопоражение, своего рода бунт против Истории.
Тема смирения достаточно разработана в книге М.Олбрайт. Такой подход распространяется и на политику продвижения демократии во всем мире. На ее взгляд, это - "система правления, которую каждая страна может развивать своими темпами и по-своему"59. Хотя пессимистично звучит мысль о том, что распространение свободы и демократии - подлинное и единственное призвание Америки60. Может быть, сфокусироваться на том, что у Америки действительно хорошо получается: те же технические инновации? Раз США тяготятся своей зависимостью от импорта нефти, то не предпринять ли - по образцу создания ядерного оружия и высадки человека на Луне - масштабный проект в области возобновляемых и альтернативных источников энергии, от чего выиграет все человечество?
M.Олбрайт, как и многие другие до нее, включая К.Паттена, призывает к открытым дебатам и открытости в целом, но только Мюнхенская речь Президента В.В.Путина сделала эту тему центральным пунктом европейской повестки дня. Без этого невозможно выяснение отношений в Евро-Атлантическом регионе, то есть отношений по своей сути внутрицивилизационных.
США не потеряны для европейской цивилизации. Об этом говорят проблески смирения. На это указывает и нынешний расклад в ходе избирательной кампании в США, свидетельствующий о поляризации настроений - между традиционной элитой и теми новыми силами, которые могли бы изменить лицо Америки, переборов ее агрессивные мировоззренческие начала. Такой расклад не может быть случайным, как не был случайным приход к власти нынешней администрации. Выбор - либо продолжать идти по пути саморазрушения, либо двигаться в направлении общеевропейского мироощущения, в сторону от страны, которая потребляет 25% всей добываемой в мире нефти и обеспечивает 25% выбросов в атмосферу парниковых газов, на 8% ВВП живет за счет остального мира.
Англосаксонская политика стала высшим проявлением "попытки устроиться вне Бога". Если присмотреться, то получается, что все современные наиболее опасные международные кризисные ситуации, включая арабо-израильский конфликт и индо-пакистанские противоречия, являются издержками колониальной политики Великобритании. Если сравнить США с Канадой, где возобладали начала умеренной политики, лежавшие в русле урегулирования в самой метрополии по итогам Английской революции, то Война за независимость вполне может рассматриваться как третий акт этой революции, своего рода реванш тех непримиримых религиозных фанатиков, которые не приняли компромисс Славной революции. Именно эти силы наиболее громко заявляют о себе в религиозной жизни Америки сейчас, причем они черпают вдохновение преимущественно в Ветхом Завете. Отсюда такие уродливые явления, как "христианский сионизм", в котором трудно сказать чего больше - религии или политики61.
Как показал недавний скандал с выдворением из Афганистана лиц с британскими паспортами, работавшими в Миссии ООН и представительстве ЕС, старые привычки весьма живучи. Иначе британские спецслужбы не пытались бы создать свою клиентуру в Движении "Талибан", которая могла бы бросить вызов его нынешнему руководству. Мышление категориями прошлого рождает и такие гротескные проекты, как продвижение нынешнего постпреда США при ООН З.Халилзада на замену Президента Афганистана Х.Карзая.
Ф.И.Тютчев: о будущем?
ЧТО ПОЛУЧИТСЯ, если применить тютчевский анализ, вскрывающий причины имманентного нездоровья западной цивилизации, к современной ситуации в Европе и мире? Идея Ф.И.Тютчева о воссоединении Вселенской церкви представляется плодотворной. Процесс уже идет в его узком, межцерковном измерении (и начало восстановления канонического единства РПЦ - безусловно, шаг в этом направлении). Но вызов глобализации диктует необходимость восстановления политического единства европейской цивилизации, дабы обеспечить ее конкурентоспособность и в конечном счете выживаемость в современном мире.
Окончание холодной войны означало коренную смену парадигмы мирового развития. Речь идет о двух фундаментальных моментах. Первый - подрыв монополии европейской цивилизации на процессы глобализации. Второй - начало духовного возрождения России, освободившейся от того, что мешало ее развитию, и практически разорвавшей единое антропоцентристское пространство европейской цивилизации. Можно согласиться с теми, кто считает (как, например, это делает С.А.Караганов62), что это куда более фундаментальный вызов, чем тот, который бросал Западу Советский Союз, но лишь в том смысле, что теперь речь идет о вызове России Западу на всю историческую глубину, вплоть до XI века. Причем это происходит в условиях заката Запада, когда, похоже, исчерпан ресурс всего его прежнего исторического развития. Поэтому масштабный внешнеполитический кризис США означает нечто большее, чем проблемы одной Америки. Англосаксонские страны лидировали в развитии западной цивилизации, по крайней мере, последние 400 лет. Можно понять поэтому состояние растерянности не только в США, но и в Западной Европе, где прислушиваются к призывам к цивилизационной солидарности под тем предлогом, что в новых условиях якобы создается реальная угроза ценностям и образу жизни Запада. Отсюда, наверное, и историческая неизбежность противоречий между новой Россией и англосаксами.
По сути, можно говорить о завершении ветхозаветного этапа в развитии международных отношений, который был связан с западной политикой, основанной на силе/власти (power) и контроле. Соответственно, европейской цивилизации не вернуться к полноценному историческому творчеству без возвращения к христианству на уровне государственной политики. Поскольку душа по природе христианка, то и разговор об общих ценностях должен иметь нравственное измерение, то есть вестись с позиций христианства.
Политической формулой единства европейской цивилизации могло бы быть тройственное согласие - между Россией, Евросоюзом и США. Его нравственная основа послужила бы и общей позицией в диалоге с другими культурными и религиозными традициями. Поэтому не обойтись без обращения к нравственным императивам Нового Завета. Ветхий Завет может служить общим нравственным знаменателем с иудаизмом, но никак не для европейской цивилизации, определяющей себя как христианская.
Иначе европейским народам грозит "потеря своей духовной и культурной идентичности, а значит, и самостоятельного места в истории"63. Внушает оптимизм процесс сближения между католицизмом и православием. Несомненно позитивным представляются признание кардинала Й.Ратцингера, впоследствии ставшего папой Бенедиктом XVI, в его лекции в Католической академии Баварии в январе 2004 года о "фактической неуниверсальности обеих важных культур Запада - культуры христианской веры и культуры светского рационализма"64 и его мысль о том, что "сегодня концепция прав человека должна быть дополнена учением об обязанностях человека и его возможностях".
Труднее всего придется США - в силу прочности указанных мировоззренческих корней. Трудно предположить, что влиятельные религиозные круги Америки смогут проделать обратный путь от Ветхого Завета к Новому. Но в рамках европейской цивилизации США на политическом уровне должны будут взять обязательства перед партнерами в отношении внешней политики, которая соответствовала бы нравственным заветам христианства, к чему уже во многом пришла в своем историческом развитии Европа. Кстати, поэтому нет никаких оснований опасаться возникновения некой религиозной оси Вашингтон - Москва. Потребуется немногое: приверженность многосторонней дипломатии и коллективному образу действий, а также действующим нормам международного права. Будет необходимо переформулировать определение величия Америки, то есть отказаться от самовозвеличивания с опорой на военную силу, и выбирать между лидерством и самоизоляцией, к которой приводит одностороннее реагирование. Все эти издержки находят свое выражение в том, что мир "устал" от Америки, которой вдруг оказалось слишком много в мировой политике. Это, наверное, и составляет подлинную "американскую трагедию".
Это не было бы невозможным, если учесть, что в ходе своей истории Америка выработала традиции умеренной политики, что нашло отражение в деятельности, в частности, А.Линкольна, Ф.Д.Рузвельта, намеревавшегося сохранить единство Антигитлеровской коалиции в послевоенный период и осуществлять политику вовлечения в отношении Советского Союза, Д.Эйзенхауэра, выступившего против милитаризации внешнеполитического мышления, и Дж.Кеннеди, который обнаружил готовность мыслить более широкими категориями, чем капитализм - коммунизм, и в 1957 году говорил о том, что главным испытанием для внешней политики США является "тест на империализм"65. Другими словами, необходимо преодолеть неоконсервативные увлечения последних лет и вернуться к этому позитивному политическому наследию самой Америки, а также к позитивным элементам национального самосознания, таким как жить и давать жить другим.
В рамках достижения такого согласия американцы также должны будут понять, что в настоящее время "американский фактор" скорее фигурирует в разделе "дебит", чем "кредит" в балансовом счете европейской цивилизации, поскольку его рассматривают как ее "передовой отряд". Видимо, неизбежно и обсуждение вопроса о "культурной" продукции Америки (насилие и прочее), которая ослабляет конкурентные позиции христианского мира, попросту дискредитирует его в межцивилизационном плане. Америке также предстоит признать себя частью христианской цивилизации Европы, продуктом ее истории, включая и то, что уроки европейской истории имеют значение и для самих США (имея в виду, в частности, общую причастность к колониализму и работорговле, а также революционным разрывам правового пространства, общую ответственность за Вторую мировую войну и холодную войну66). То есть от разговора по истории не уйти, но во всей ее целостности и без политизации.
Советский опыт был частью общей секулярной тенденции развития Европы; Россия вышла из этого потока, но не Европа. Она продолжает сталкиваться с проблемой, которую трудно определить иначе как прогрессирующую дехристианизацию. На это указывают трудности, с которым сталкивалась Парламентская ассамблея Совета Европы при выработке проекта резолюции о толерантности в 2006 году, нынешние сложности с определением сферы деятельности "Альянса цивилизаций" и в работе над Белой книгой СЕ по межкультурному диалогу. "Луч света" - договоренность о проведении первой международной конференции СЕ по религиозному измерению межкультурного диалога.
Повсюду дает о себе знать нежелание европейских партнеров признать законность религиозного фактора в развитии международных отношений. А ведь речь идет о минимуме - согласии относительно необходимости сохранить нашедший отражение в послевоенных международных инструментах67 баланс между свободой слова и интересами сохранения межцивилизационного согласия. Такое понимание необходимо для предотвращения антиисламских провокаций, подобных "каррикатурному скандалу", которые призваны разжигать антиисламские настроения в странах Европы, уже ставших частично исламскими68. То, что религиозный фактор разыгрывается определенными силами в деструктивных целях, лишь подтверждает актуальность проблемы. На это указывает и заметно возросшее вмешательство в межправославные дела. В любом случае мы были бы готовы помочь в обеспечении цивилизационной совместимости Европы69.
Евросоюз отказался в своей Конституции, а затем и в Лиссабонском договоре (подписанном в декабре 2007 г.) закрепить положение о христианском наследии Европы. Это было сделано якобы из уважения к другим религиям, хотя никто не мешал бы признать многоконфессиональный характер современного европейского общества. К сожалению, атеизм куда труднее примирить с другими религиями, чем христианство. Проблема как раз и заключается в том, что довольно робко - в первом приближении - журнал "Экономист" определил как "светский перебор" Европы70. По сути, налицо уход из сферы нравственных ценностей в пользу ценностей исключительно политических - демократии и прав человека, лишенных, таким образом, нравственного основания. Это исключает возможность выхода на общий нравственный знаменатель с другими религиями как отправную точку межрелигиозного, межкультурного и межцивилизационного диалога. Именно наличие такой нравственной общности, а не только отсутствие нынешней глобальной тесноты, способствовало прагматическому сосуществованию цивилизаций и культурно-религиозных традиций во всю предшествующую эпоху.
Европе также надо будет переформулировать сверхзадачу европейского проекта. Он более не может быть ориентирован на постепенное "отщипывание" территорий, находившихся в бывшей сфере советского влияния, а должен стать инструментом обустройства всей Европы. Как отмечал Президент В.В.Путин, "не может быть полного единства нашего континента, пока органичной частью европейского процесса не станет Россия - крупнейшее европейское государство"71.
Если "моральные ценности не могут быть никакими другими кроме религиозных"72, то в согласовании принципов нравственной внешней политики должен присутствовать религиозный фактор. Суть христианства - смирение и самопожертвование - надо перевести на язык практической международной политики, что приведет нас к укреплению подлинно соборных, коллективных начал и утверждению верховенства права в международных отношениях, отказу от одностороннего применения силы и выбору в пользу исключительно политико-дипломатических средств урегулирования конфликтов и кризисных ситуаций. Именно это могло бы стать формулой умеренной политики в эпоху глобализации, когда на первый план выходят глобальные вызовы и угрозы, эффективно противодействовать которым можно только солидарными усилиями всего международного сообщества, и когда возникает насущная потребность, чтобы развитые страны всерьез делились с развивающимися. Без преодоления глобальной бедности не решить массы других проблем, включая международный терроризм, незаконную миграцию и изменение климата.
К такому выводу пришел Зб.Бжезинский, призывая к "общему видению современной исторической эпохи" и к "глобальной солидарности" на его основе73. Придется также отказаться от двойных стандартов, имея в виду, в частности, то, что ни одна из западных стран до сих пор не ратифицировала Конвенцию о правах трудящихся-мигрантов74. Можно предположить, что в этом ключе идет идея Президента Франции Н.Саркози о "цивилизационной политике" для Евросоюза с упором на такие сферы, как иммиграция, энергетика и защита окружающей среды, а также "нравственный капитализм". Добавим, что без обращения к христианству Европе не разрешить и такого исключительно нравственного вопроса, как зияющее противоречие между позицией против применения смертной казни и распространением эвтаназии.
США надо будет отказаться от антироссийских, а по сути, антиевропейских провокаций в форме односторонней независимости Косова и размещения в Европе баз своей системы ПРО. Реализация этих затей превращала бы Европу в стратегическую территорию США, лишала бы отношения в "треугольнике" Россия - ЕС - США основы подлинного равноправия. Реализация соответствующих контрпредложений российской стороны помогла бы не только заложить основу открытой системы коллективной безопасности в Европе, но и преодолеть все негативное блоковое наследие в евроатлантической политике.
Исторически Балканы играли особую роль в западной стратегии сдерживания России. История повторяется, и вся суть противоречий этого региона, названного У.Черчиллем "мягким подбрюшьем Европы", выражается в косовском вопросе. У ЕС есть выбор - легитимное решение или политическая целесообразность. Последнее отражало бы стремление сохранить трансатлантическое единство, раз, по признанию высокопоставленного официального представителя ЕС, "США уже обещали независимость косовским албанцам"75.
Трудно не согласиться с мнением президента Центра Никсона Д.Саймса, который считает, что было бы трусливым поддаться шантажу косовских албанцев, "поскольку насильственное расчленение суверенного государства под угрозой шантажа насилием толпы должно быть ниже достоинства НАТО"76. Независимость Косова вполне могла бы стать "опасным прецедентом для непризнанных государств". "Еще одна победа для Запада могла бы иметь разрушительные нежелаемые последствия". Д.Саймс предлагает разрядить ситуацию в том числе посредством ускоренного приема Сербии в Евросоюз. Той же точки зрения придерживается генеральный директор Французского института международных отношений Тьерри де Монбриаль, который считает, что односторонняя независимость Косова запустит "цепную реакцию - ход событий, не предусмотренный планом Ахтисаари. Хрупкое равновесие Республики Босния и Герцеговина тоже будет нарушено, не говоря уже о Македонии"77. Его рецепт: "Время может расставить все по своим местам, если мы не будем торопить события, у нас появится больше шансов на то, что европейское чудо случится вновь".
У России нет оснований менять свою позицию: прецедент будет создан, но не только в плане поощрения сепаратизма, но и навязывания урегулирования извне. В плане последнего первым на очереди будет ближневосточное урегулирование. Трудно не согласиться с Г.Зигманом, который возлагает на США, Евросоюз и Россию (в качестве члена "квартета"), то есть на европейскую цивилизацию, ответственность за сохраняющуюся неурегулированность арабо-израильского конфликта78. Именно это и могло бы стать первым цивилизационным проектом объединившихся составных частей исторической Европы.
И все же надо вновь обратиться к истории, чтобы понять всю опасность разрыва правового пространства, будь то во внутреннем развитии государств или в отношениях между ними. Законность сродни нравственному закону: ее нельзя потрогать, но оттого она не перестает быть реальной силой в историческом процессе, как показывает, в частности, Ирак. Если это произойдет, то будет приторможена динамика восстановления единства Европы, ей будет грозить фрагментация, под вопросом окажется весь европейский проект и западная часть континента, уже одной ногой стоящая в будущем, будет отброшена в прошлое.
Россия и "европейские противоречия"
ЧТО ЖЕ КАСАЕТСЯ РОССИИ, то ей не грозит геополитическое одиночество. Она впервые в своей истории активной вовлеченности в европейские дела может реально встать над "европейскими противоречиями"79 и сыграть подлинно самостоятельную инициативную роль (в отличие от вынужденной в 1812 и 1945 годах, а также в период холодной войны) в европейской и глобальной политике. В ее основе может быть историческое призвание России как "хранительницы заветов" христианства. Возможно, что Россия действительно могла себе позволить следовать идеалам христианства - в отличие от Западной Европы80. По крайней мере, трудно не согласиться с утверждением Ф.Разумовского о том, что "пространство Русской земли никогда не было и не может быть нравственно нейтральным и духовно пустым"81. Это выразилось, к примеру, в инициативах России о проведении Гаагских конференций мира 1899 и 1907 годов.
Кооптация новой России в западный альянс, на что рассчитывали на Западе, немыслима хотя бы потому, что это было бы отрицанием всей нашей истории, прежде всего истории ХХ века со всеми ее жертвами и страданиями. В отношении Запада к России должен быть преодолен высокомерный подход, который по-своему иллюстрирует стихотворение Р.Киплинга "Томми":82 Россия не может всегда спасать Европу от ее безумия - чтобы эти приступы не повторились, нужны подлинно коллективные, с полноценным участием России, решения в кругу членов европейской семьи. Европе научно-технический прогресс и прогресс в целом также дался огромной ценой - чего только стоит человеческая цена промышленной революции. Не пора ли объединить достижения различных частей европейской цивилизации? В таком единстве было бы оправдание всех этих общих и раздельных жертв, которые превратятся в общее духовное наследие Европы.
По большому счету историческое существование России определяли принципы "жизнь свою за други своя" (А.Ахматова) и "не хлебом единым". Смирение, а также осознание темных сторон своего национального духа будут гарантией того, что в реализации своего Призвания Россия никогда не опустится до культа собственной исключительности и "крестовых походов" по американскому образцу.
Видимо, неслучайно Ф.И.Тютчев только после Крыма, в 1866 году, написал знаменитую строчку - "в Россию можно только верить". Он стал свидетелем начального этапа крестного пути России, предчувствия грядущей где-то впереди катастрофы еще не могли быть конкретизированы. Поэтому оставалось только верить. Зная, что в конечном счете произошло, нам значительно легче нести бремя этой веры. Кто мог предвидеть, что возникнет потребность спасения европейской цивилизации, которое в современных условиях может быть только коллективным?
Судьбой России была уготована миссия ставить пределы имперским поползновениям в масштабах всей европейской цивилизации. Эта миссия во многом выполнена - ее берет на себя История, и слава Богу.
Хотелось бы, чтобы Европа и США сделали верный выбор, подсказанный историей и правильно понимаемыми национальными интересами. Тогда мы вместе "узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем" и сможем вместе "определить, какой час дня мы переживаем в христианстве", и "если еще не наступила ночь, то мы узрим прекрасные и великие вещи"83.
Ф.И.Тютчев делает обобщения, которые выходят далеко за рамки категорий идеологической конфронтации времен холодной войны. А их как раз и не хватает для осмысления нынешнего переходного этапа мирового развития. Поэтому, как представляется, анализ Ф.И.Тютчева и сохраняет свое значение в наши дни. Как любая научная гипотеза, он много объясняет, что иначе не понять, и тем имеет право на существование.
1 Тютчев Ф.И. Россия и Запад. Москва, 2007 (далее - Тютчев Ф.И.).
2 См., в частности, статью Роджера Коэна в газете International Herald Tribune за 13 декабря 2007.
3 Albright Madeleine. The Mighty and the Almighty. New York, 2006 (далее - Albright M.)
4 На известный традиционализм такого подхода к России указывает, в частности, то, что отношениями с Россией в Форин оффисе ведает Восточный департамент.
5 Цит. по: Тютчев Ф.И., с. 17.
6 Там же, с. 32-33.
7 Там же, с. 34.
8 Там же, с. 35.
9 Там же, с. 221.
10 Там же, с. 221.
11 Там же, с. 62.
12 Там же, с. 39.
13 Там же, с. 465.
14 Там же, с. 42.
15 Там же, с. 73.
16 Там же, с. 66.
17 Там же, с. 54.
18 Макиавелли Н. Государь. М., ЭКСМО, 2006, с. 47.
19 Тютчев Ф.И., с. 67.
20 Там же, с. 84.
21 Там же, с. 217.
22 Достаточно обратиться к Докладу "Engaging with Russia. The next phase", представленному Трехсторонней комиссии в июле 2006 г. (авторы: Р.Лайн, С.Тэлбот и К.Ватанабэ).
23 Никитский клуб, Цикл публичных дискуссий "Россия в глобальном контексте", Выпуск №32. М., 2007, с. 34. См. также: Силаева Н. Другое Возрождение.//Эксперт, 2008, № 1.
24 Тютчев Ф.И., с. 202.
25 Достоевский Ф.М. Политическое завещание, Сборник статей за 1861-1881 гг. М., 2006, с. 371.
26 Тютчев Ф.И., с. 248.
27 Там же, с. 260.
28 Там же, с. 53.
29 Тютчев Ф.И., с. 97.
30 Там же, с. 100, 103.
31 В своем "Письме" Ф.И.Тютчев апеллирует к опыту Германии, где правительства после революционных событий 1848 г. сумели сделать печать инструментом своей политики (с. 99-100).
32 В этом своем убеждении Ф.И.Тютчев зашел достаточно далеко, чтобы рекомендовать своим единомышленникам, в частности М.П.Погодину, издавать свои работы - якобы без их согласия - за границей.
33 Россия в глобальной политике (далее - РГП), ноябрь-декабрь 2007, с. 8-20.
34 Тютчев Ф.И., с. 42-52.
35 Следует добавить, что сейчас исследователи все чаще обращаются к феномену протестантского фанатизма, усматривая в нем истоки проявления экстремистских настроений, в том числе в политике.
36 Тютчев Ф.И., с. 96.
37 Там же, с. 60.
38 Там же, с. 46.
39 Там же, с. 47.
40 Там же, с. 41.
41 Там же, с. 41.
42 Kissinger H. Diplomacy. New York, 1994.
43 Ibid, р. 169.
44 Тютчев Ф.И., с. 87-88.
45 Там же, с. 56.
46 Там же, с. 49.
47 Там же, с. 51.
48 Достоевский Ф.М. Указ. соч., с. 381-399.
49 Никитский клуб, Цикл публичных дискуссий "Россия в глобальном контексте", Выпуск №32. М., 2007, с. 50.
50 Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства, т. 2. М., "Искусство", 1994, с. 150.
51 Адамович Г.В. Одиночество и свобода. М., 1996, с. 209.
52 Там же, с. 324.
53 Там же, с. 325.
54 Albright М., p. 31.
55 Ibid., p. 281.
56 The American Interest, Autumn 2005.
57 Albright M., p. 178.
58 Ibid, p. 172.
59 Ibid, p. 230.
60 См. ее "Записку следующему президенту" в International Herald Tribune, January 14, 2008.
61 См.: Clark Victoria. Allies for Armageddon: the Rise of Christian Zionism, Yale University Press, 2007.
62 Караганов С.А., статьи о "новой эпохе" в "Российской газете" 6 июля и
12 сентября 2007.
63 Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в выступлении в Страсбурге в Парламентской ассамблее Совета Европы в октябре 2007 г.
64 РГП, сентябрь-октябрь 2006, с. 20-29.
65 Albright M., p. 217.
66 Что касается Второй мировой войны, то речь идет об изоляционизме Америки в межвоенный период, представлявшем собой устранение от европейских дел. Все указывает на то, что холодная война была сознательно развязана Вашингтоном и Лондоном в расчете на сохранение ядерной монополии США (просуществовала 4 года!). По крайней мере, об этом говорит неготовность обеих стран открыть свои архивы того периода. Значительный интерес в этом плане представляет книга В.О.Печатнова "Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 40-х гг.: Документальные очерки" (ТЕРРА - Книжный клуб, 2006).
67 Пакт о гражданских и политических правах, Европейская конвенция о правах человека и последующие решения Европейского суда по правам человека по вопросам разжигания религиозной розни.
68 Такой подход разделяет и М.Олбрайт. Она также приводит оценки, согласно которым к 2020 г. мусульмане будут составлять до 10% населения стран ЕС (Albright M., pp. 223-243).
69 Президент В.В.Путин в выступлении на приеме в честь глав дипмиссий в Кремле 28 ноября 2007 г.
70 The Economist, November 3, 2007.
71 Статья "Полвека европейской интеграции и Россия" от 25 марта 2007.//www.president.kremlin.ru
72 Президент В.В.Путин в интервью журналу "Тайм" 12 декабря 2007.
73 The American Interest, Autumn 2005.
74 Верховный комиссар ООН по правам человека Л.Арбур в интервью газете "Файнэншл таймс" 9 января 2008.
75 International Herald Tribune, January 11, 2008.
76 International Herald Tribune, December 28, 2007.
77 РГП, ноябрь-декабрь 2007, с. 47.
78 Там же, с. 172-180.
79 Лавров С.В. Внешняя политика России: новый этап (статья в Дипломатическом ежегоднике 2007).
80 См. статьи журнала "Эксперт" №1 за 2008 год, посвященного российской истории.
81 Эксперт, 2008, №1, с. 28.
82 Kipling Rudyard. "If - " and other poems. London, 2002.
83 Тютчев Ф.И., с. 234.
