Обреченная политика

Вот уже год как в международную жизнь вторгся кризис на Украине. За это время отчетливо проявились многие обстоятельства, касающиеся как происхождения кризиса (включая и его спонсоров), так и значение развернувшихся событий. Стало очевидным, что Украине выпала судьба стать полем геополитической схватки, итоги которой могут заметно повлиять на дальнейшее развитие глобальной ситуации.

Украинские события имеют и серьезное диагностическое значение. Они покажут, какая из борющихся ныне тенденций - гегемонистская или многополярная - берет верх в наше время. Вашингтон и его политика ныне переживают не лучшие дни, сталкиваясь с серьезными препятствиями и противодействием. Ход событий ставит под вопрос положение Соединенных Штатов как супердержавного гегемона. С немалыми трудностями и ограничениями творцы американской политики сталкиваются и у себя дома.

Развязывая и подпитывая украинский кризис, руководство Соединенных Штатов, думается, преследовало несколько целей - превратить Украину в свой военно-политический плацдарм на пороге России, укрепить сюзеренитет над Западной Европой, поссорив Европейский союз с Россией, расстроив германо-российское политическое и экономическое сотрудничество, нанеся удар по лидерским амбициям немецкого канцлера Ангелы Меркель, которые тоже чреваты неприемлемым для Вашингтона укреплением европейского единства и суверенитета.

Главным же, на мой взгляд, было и остается подтвердить - вопреки все более распространяющемуся представлению об увядании американской гегемонии - свое положение господствующей мировой силы. Актуальность, даже необходимость подобной геополитической акции определялись, с точки зрения американского руководства, неблагоприятным для Соединенных Штатов развитием международных событий в последнее время. Украина же и назревавшая в ней ситуация представлялись удобным полем, своего рода рингом, подходящим для демонстрации своих геополитических «мускулов».

Если украинская и европейская целевые установки задуманной операции в определенной мере реализуются, хотя поединок продолжается и «занавес» еще не опустился, то в отношении основного геополитического замысла Соединенных Штатов уже обозначились признаки неудачи.

Как известно, Соединенные Штаты оказались в положении гегемона в последнем десятилетии XX века, получив его в дар от тогдашнего советского руководства. Развал Советского Союза - едва ли не единственного государства в истории США, с которым они имели равноправные отношения, - превратил их в супердержаву*, (*Тогдашний министр иностранных дел Франции Ю.Ведрин даже выдвинул термин «гипердержава», очевидно имея в виду, что «супердержава» слишком скромная характеристика мощи Соединенных Штатов. )  обладающую неоспоримым экономическим, политическим, информационным и особенно военным превосходством над всеми другими участниками международной жизни.

С коллапсом Советского Союза в международных отношениях произошел фундаментальный сдвиг. Последнее десятилетие прошлого столетия - время гегемонистского раздолья Вашингтона. На этот период приходится апофеоз их влияния и престижа. В ту пору они выглядели не только чуть ли не всесильным победителем в глобальном геополитическом и мировоззренческом поединке, но и воплощением наиболее прогрессивного жизнеустройства. Билл Клинтон в послании Конгрессу в 1997 году «О положении страны» провозгласил «американский век».

Реализация гегемонистских притязаний, укрепление своего положения единственной супердержавы, утверждение однополярного мира как варианта Pax Americana - таким был стержень внешней политики и демократических, и республиканских администраций в 1990-х годах. Пьянящая и одновременно дезориентирующая вера в свое всемогущество и вседозволенность стимулировала жажду глобального господства.

Уже тогда, как, впрочем, и сегодня, речи американских лидеров, их выступления как дома, так и на международных форумах были напичканы - без малейшего стеснения - наставлениями о руководстве со стороны Соединенных Штатов (leadership)¹. Трудно или даже невозможно найти важное заявление американского лидера, где бы оно не фигурировало - и не раз². Эту же идею вдалбливают в сознание американцев.

Стали заметнее некоторые не лучшие черты американской внешней политики - склонность к насилию, претензии на национальное превосходство и национальную исключительность, этическая глухота и готовность идти на любые сделки, если они выгодны, наконец мессианская поза. И именно тогда Президентом Клинтоном была произнесена получившая широкую известность фраза о Соединенных Штатах как о «незаменимой нации», равносильная утверждению о «заменимости» всех других.

Соединенные Штаты стали претендовать на неограниченную свободу рук. Уже тогда, еще до Буша и бушизма*. (*Имеются в виду специфические особенности американской политики в период президентства Буша-младшего.)  Было громогласно декларировано особое право Соединенных Штатов, вопреки международной законности, вмешиваться, когда им заблагорассудится, во внутренние дела других государств, применяя и силовые приемы. Однополярный мир был истолкован как карт-бланш для такого рода действий³. Взятую на вооружение доктрину ограниченного суверенитета - задолго до того как на Западе ее стали связывать с именем Брежнева - Соединенные Штаты фактически распространили на весь мир.

Все участники международной жизни оказались перед дилеммой - либо признать как норму новый, навязываемый мировой порядок и гегемонию США, либо стать изгоем. «Великая стратегия Соединенных Штатов, - говорится в американском журнале «Национальный интерес» - сформировавшаяся после окончания холодной войны и принятая большей частью элит обеих партий, основывалась на развившейся идеологии постнационалистического глобализма… В основании нового постнационалистического глобализма лежала идея о том, что американские национальные интересы и интересы всего человечества - это одно и то же»⁴.

Вне этого процесса наращивания зависимости от США не осталась и Европа. Вашингтон добивался усиления осуществляемого через НАТО контроля над внешней и внутренней политикой европейцев. Несмотря на то что с «уходом» СССР официальные причины необходимости в американском «зонтике» отпали, этот контроль лишь окреп. Именно в ту пору начался инициируемый Вашингтоном процесс глобализации альянса - его выхода за пределы определенной уставом зоны ответственности и превращения в инструмент глобальной политики Соединенных Штатов, включая - что было знаменательным нововведением - их отношения с развивающимся миром. Ряд стран в Азии, Африке и Латинской Америке стал объектом и жертвой этой политики.

Многие страны - те, что приняли зависимое положение, и те, которым оно было навязано, - как правило, заметно пострадали, уплатив большую политическую, человеческую, а нередко и экономическую цену. Это относится и к России, где пришедшие к власти при американской поддержке реформаторы рука об руку с консультантами и советниками из Вашингтона успешно разрушали российскую экономику и послушно следовали за своим патроном и во внешнеполитических вопросах. Следы этого «патронажа» до сих пор явственно видны в жизни России.

Особо надо сказать о нестандартной особенности американской политики, которая выделяет ее среди близнецов по атлантическому цеху. Она подается одетая в специфическую - миссионерскую - идеологическую одежду. Навязывание своей гегемонии, своего образа жизни, следования за Соединенными Штатами на международной сцене - все это изображается как исполнение повелений Всевышнего, даровавшего американцам знание пути к праведной и счастливой жизни и ожидающего, что они станут передавать это знание другим народам, «учить» их. В результате такой операции проповедь своей исключительности - идеология, которая является орудием подчинения и угнетения других народов, превращается в идеологию их осчастливливания.

Гегемонистские притязания Вашингтона не имели бы, разумеется, особого значения, не были бы столь важной проблемой для международных отношений, если бы их в какой-то мере не подпирал такой впечатляющий объективный аргумент, как мощь Соединенных Штатов, превосходство над другими государствами во многих ее категориях, которое в технологической, научной и военной областях порой превращается в отрыв. Эта сторона, естественно, всемерно акцентируемая мощной информационной машиной Соединенных Штатов, имела большой психологический эффект, который не исчез полностью и сегодня.

Глобальная гегемония Соединенных Штатов, реализующие ее акции и инициативы как бы заполняли все международное пространство, монополизируя всеобщее внимание, определяя, казалось, не только его настоящее, но и будущее, затмевая других участников глобальной политики, равно как значение всех «телодвижений», не исходящих от Вашингтона.

Между тем одновременно с поражавшим воображение усилением Соединенных Штатов, можно сказать, параллельно ширился другой поток событий, другой процесс, не менее важный уже сегодня, но имеющий бóльшие исторические перспективы. Сотни миллионов людей, политически пробужденных, движимых растущим национальным и религиозным самосознанием, берутся за преобразование своих стран и своих жизней, втягиваясь в историческое творчество.

Речь идет о развивающихся, или, иначе говоря, освободившихся странах, вступающих или уже вступивших в следующую, вторую постколониальную фазу великой геополитической революции. Ее основное содержание - выход на путь экономического подъема, обретение реального суверенитета и преодоление остаточной зависимости от бывших метрополий.

Принципиально изменяется положение развивающихся стран и на мировой арене. Государства, выпавшие, по выражению братьев Стругацких, из истории, возвращаются в нее. Их выход из исторического гетто радикально меняет глобальные геополитический и геоэкономический ландшафты. Развивающийся мир - это «встающие» субъекты истории нашего столетия, и их «вставание» - одна из основных его характеристик. Именно масштабы и последствия трансформации в развивающемся мире и государственное возмужание освободившихся стран означают крутую, можно сказать, революционную перемену в нашей исторической парадигме и дают основания говорить о том, что мы вступили в новую эпоху.

Мы все еще вряд ли в состоянии в полной мере оценить и прочувствовать переломные сдвиги, с которыми она сопряжена. В международной жизни изменяется почти все - расстановка сил, место разных государств, характер отношений между ними, место и влияние общественных структур, роль экономических и военных факторов и т. д. И самое важное - наступает конец многовековому порядку, когда центром и мотором развития человечества был Запад. Дописываются последние страницы его доминирования.

К такому выводу приходят и многие заокеанские профессионалы. Так, в документе Национального разведывательного совета США говорится: «Распыление мощи… будет иметь драматические последствия к 2030 году, большей частью обращая вспять исторический подъем Запада с 1750 года и восстанавливая вес Азии в глобальной экономике и мировой политике. В тектоническом сдвиге к 2030 году Азия превзойдет в совокупности Северную Америку и Европу в категориях глобальной мощи, опирающейся на ВВП, величину населения, военные расходы и технологические инвестиции»⁵. Развитому миру, да и обществу в самих развивающихся странах еще предстоит осознать роль и перспективы «встающих» государств, понять, что это мировая сила, которой во многом принадлежит будущее, что накладывает на них и серьезную ответственность.

Из мира развивающихся стран уже вышли два государства - Китай и Индия, вставшие на путь превращения в мировые державы, а целая группа государств движется к статусу великих держав. На фоне их потенциала происходит определенная инфляция и делегитимизация великодержавного положения вековых его обладателей, например Англии и Франции, включая их членство в Совете Безопасности. Все идет к тому, что традиционному составу «клуба» великих держав придется потесниться, чтобы впустить новообращенных.

Знаковым событием, значение которого будет, видимо, расти, явилось возникновение в международных отношениях территории независимости. Так, думается, уместно назвать группу-коалицию государств, которые проводят самостоятельную политику, отвергают гегемонию и выступают за многополярную структуру мира. В нее входят такие влиятельные государства, как Китай, Индия, Россия, Бразилия и ряд других. Если можно спорить о том, увядает или увяла уже гегемония Вашингтона, то существование территории независимости - очевидный факт, который подтверждается и практикой международных отношений. И само создание такой коалиции, и ее функционирование означают большую прореху в структуре американской гегемонии, которая, во всяком случае, перестает быть мировой.

Существование территории независимости, возможности, которые она открывает, ее политический смысл и эффект, ясно продемонстрировал украинский кризис. Задуманный как акция геополитического наступления, он продемонстрировал, напротив, пределы американского влияния, причем важную роль в таком развитии событий сыграли развивающиеся страны - члены БРИКС, отказавшиеся поддержать позицию Соединенных Штатов и примкнуть к инициированным ими санкциям Запада.

Трансформационный процесс в развивающихся странах объективно противостоял и противостоит гегемонии и однополярному порядку. И по мере его углубления, растущей зрелости «встающих» государств в их среде рождается целеустремленный вызов гегемонистской политике. Надо вместе с тем подчеркнуть, что корневым, определяющим моментом в противостоянии остается объективно заданная расстановка сил и соотношение положения развивающихся стран и носителей гегемонистских притязаний.

Все развивающиеся страны, как освободившиеся от колониального и полуколониального угнетения, рождены великой геополитической революцией, открывшей им путь к «вставанию» и запустившей трансформационный процесс. Они являются ее завоеванием, можно сказать, ее «продуктом». Но одновременно эти страны служат ныне движущей силой революции в ее нынешней фазе, нацеленной на укрепление политической самостоятельности и решение экономических задач.

Это важнейшая тенденция поступательного развития, которая формирует будущее этих стран и уже ведет к смене драйвера международного развития, изменению мировой конфигурации, трехконтинентальному прорыву на авансцену международной жизни. Произошло окончательное расставание с «третьим миром» - неизбежным форматом прежней конфигурации.

Особое значение этих сдвигов определяется и тем, что они фактически направлены против супердержавной политики и методов, которые она предполагает. Ход событий это убедительно подтверждает. Их противостояние Западу, прежде всего Соединенным Штатам, в рамках расстановки сил на глобальной сцене и «встречи» различных тенденций определяется как их трансформационными интересами, так и неоимпериалистическими устремлениями Вашингтона.

В центре противостояния - вопрос о характере взаимоотношений между «встающими» странами и их прежними властителями. Именно там, в пространстве развивающегося мира, на базе разворота трехконтинентальной геополитической революции, накапливаются силы, которые окончательно похоронят гегемонию.

Развивающиеся страны - это разные, иногда очень существенно, страны с неодинаковыми экономическими интересами и политическими предпочтениями. Верно и то, что это едва ли не самая конфликтная часть мира. И это естественно - только там складывается система государств с ее более или менее признанной иерархией, создается все более сложная сеть перекрещивающихся двусторонних и многосторонних связей, которые ведут к расширению сотрудничества и укреплению доверия, но нередко порождают противоречия и трения. К этому надо добавить территориальные споры, завещанные историей обиды, а также империалистические интриги, которые оказывают далеко не безобидное влияние.

Но действует и другой, притом мощный, фактор, часто перекрывающий разницу в позициях и интересах. Это прежде всего общий, объединяющий поток экономического динамизма, обуславливающий совпадение важных позиций во взаимоотношениях с Западом. Это экономическое взаимодействие и быстрорастущие торговые связи, развивающиеся транспортные коммуникации, трансграничные интересы бизнеса, расширяющиеся человеческие контакты и т. д.

Разумеется, имеет значение и то, что центральным вопросом противостояния остается отстаивание своей самостоятельности и наращивание внешнеполитического потенциала. Стремление отстоять и упрочить свою идентичность, приобрести и сохранить свою самостоятельность - едва ли не самые характерные свойства государственных и общественных структур в этом мире. На первый план, в центр противостояния, выдвигаются и экономические вопросы, и это тоже побуждает к сотрудничеству.

Объединяющий эффект имеют также пережитое колониальное прошлое и его непреодоленное наследие, общие цели и одинаковые или сходные сложности, связанные как с отношениями с Западом, так и со своим новым положением и ответственностью.

Развивающиеся страны стали площадкой энергичного экономического роста, и туда смещается центр тяжести мировой экономики. Уже сейчас на них приходится половина глобального ВВП. Согласно прогнозу МВФ, в 2018 году их доля в мировом ВВП возрастет до 55%. А в 2017 году развивающиеся страны составят большинство в десятке стран, которая вносит наибольший вклад в мировую экономику. Прогнозы отдают развивающимся странам большую часть экономического роста в этом столетии.

В глобальном раскладе развивающийся мир отличает и демографическое превосходство. Уже сейчас там живет более двух третей населения Земли. Азия, например, в 2050 году будет домом для 5 млрд. 200 млн. человек. К этой же дате в Африке, согласно докладу ЮНЕСКО, будет проживать почти миллиард только тех, кому меньше 18 лет⁶. Европе же, где сейчас проживает лишь 8% мирового населения, предстоит, видимо, дальнейший процесс его убывания. Описывая возникающую ситуацию без словесных прикрас, можно сказать, что человечество начинает приобретать азиатско-африканское лицо.

Развивающиеся страны своим участием фактически приняли и признали существующую систему международных политических, экономических и финансовых отношений и ее институты, хотя они выстроены и действуют в основном в соответствии с желаниями и интересами их архитекторов на Западе. Вместе с тем они начали исподволь создавать собственные организации и объединения, отвечающие их интересам, интегрированные структуры, стимулирующие тесное сотрудничество между ними. Примером могут служить АСЕАН, Азиатский банк инфраструктурных инвестиций и, конечно, БРИКС, возникновение которого стало подлинным прорывом, особенно с учетом его перспективных возможностей. В БРИКС входят весьма весомые государства, которые, отвергая гегемонию, решительно выступают за новые институты и даже могут послужить как рычагом построения, так и их компонентом.

Западная печать уделяет все больше внимания этому процессу и не без тревоги пишет о возникновении «мира без Запада». Американский журнал «Национальный интерес», например, заявляет: «Налицо последовательные усилия восходящих держав по созданию параллельной многосторонней архитектуры, которая обходит стороной либеральный порядок и, скорее всего, самым фундаментальным образом изменит международную политику и экономику… Будущее с миром без Запада наступает гораздо быстрее, чем ожидало большинство из нас»⁷.

Эту же тему педалирует английская «Файнэншл таймс». Комментируя заявление о том, что Китай совместно с Россией проведет военно-морские учения в Средиземном море, газета пишет: «Если мы увидим, как китайские морские силы патрулируют Средиземноморье, мы на самом деле почувствуем, что мир стал другим»⁸.

Происходящие переломные события не получили адекватного резонанса в американской внешней политике. Мешали, видимо, ее философия, накрепко приставшая идея гегемонии, а также, очевидно, силовые наклонности и стратегическая недалекость ее «дирижеров». Изменения шли в направлении, скорее противоположном актуальной исторической динамике, стремлениям огромного большинства в международном сообществе.

А начавшиеся годы бушизма показали не только самодовольное презрение к международной законности, но и оторванность от реальности, непонимание складывающейся обстановки. «Доктрина Буша» предусматривала «право» Соединенных Штатов на вмешательство во внутренние дела других государств, объявляла основной задачей политики США их «демократизацию» с применением, если нужно, насильственных средств*. (*Кстати, можно напомнить, что еще в 1995 г. Клинтон подписал директиву №39, которая предусматривала одностороннее применение военной силы.)  И так достаточно милитаризованная внешняя политика Соединенных Штатов еще больше сроднилась с «дубинкой». Бушизм по замыслу и исполнению фактически являлся планом американизации - в том числе силовой - мира.

То был очередной шаг в эволюции американской политики, подсказанный стремлением полнее реализовать гегемонистские цели. Но шаг, плохо просчитанный, интеллектуально бедный, откровенно воинственный и вызывающий. Шаг в сторону глобальных имперских притязаний, наконец, шаг авантюристический.

Особенность лет бушизма - легитимизация и даже банализация в работах американских аналитиков и журналистов определения Соединенных Штатов как империалистической державы, а ее политики как империалистической. Последовал и вал хвастливых сравнений и аналогий с могуществом Римской империи. Такая квалификация Соединенных Штатов в эти годы стала не зазорной, а обычной и респектабельной.

Соединенные Штаты действительно обзавелись империей. Но имеется в виду конечно, не традиционная, а постколониальная империя с гегемоном, окруженным поясом политически зависимых (особенно в международных делах), но не аннексированных стран с управляемой демократией в качестве предпочтительного внутреннего устройства. Имеются в виду режимы с демократическим фасадом, практикующие демократические процедуры, но фактически подвластные Вашингтону⁹.

Политику Буша постиг полный провал - в такой оценке едины и его сторонники, и его оппоненты. Плачевное развитие событий в Афганистане и Ираке, неспособность оккупационных войск подавить растущее сопротивление партизан, реакция в мире на американские «художества» продемонстрировали, что возможности Соединенных Штатов далеко не беспредельны. Поскольку так называемая «доктрина Буша» была в тот период главным проектом Соединенных Штатов, тем большее значение имело его фиаско. Оно, несомненно, явилось крупным политическим поражением. Ход событий подсказывал руководству США - выйти из состояния супердежавного транса, перейти к реалистической политике, которая соответствовала бы и нынешней международной обстановке, и отвечала американским интересам.

Однако, хотя крах бушизма и сопровождался в американской политике неизбежным отступлением, разумеется непризнанным, оно не затронуло ни ее принципиальных основ, ни направленности. Пришлось расстаться с практикой «state building» - переделки («демократизации») или даже формирования заново государственных структур в других странах, по выбору. Обязались - заявление об этом сделал Барак Обама - более сдержанно относиться к использованию военной силы против других государств. Он даже продекларировал нечто близкое к обязательству - воздерживаться от применения военного принуждения. В речи на объединенном заседании обеих палат Конгресса (февраль 2013 г.) Обама подтвердил принятое ранее решение о выводе американских войск из Афганистана к концу 2014 года, одновременно пообещав, что впредь не будет посылать американских военных за границу воевать «против терроризма».

Этот сдвиг был с удовлетворением встречен рядом известных американских аналитиков и публицистов, и их оценки стоит привести. Майкл Мандельбаум на страницах «Форин афферс» - ведущего, по определению специалистов, органа американского истеблишмента - выразил «удовлетворение в связи с окончанием недавней эры интервенционистской политики «state building», которая длилась с 1990 до 2010 года»¹⁰. А «Вашингтон пост», касаясь состоявшихся интервенций, даже назвала их «американскими военными авантюрами» и с одобрением информировала, что Барак Обама сделал запрос в Конгресс о внесении поправок в закон об «использовании военной силы против терроризма»¹¹. Конечно, этим обязательствам не следовали в полной мере. «Гуманитарные» интервенции, бомбовые атаки против Сирии, Ливии, Пакистана, Сомали продолжались, как продолжались операции в Афганистане и Ираке.

Изменения американского курса потребовали и военные. Широкую известность получило заявление бывшего министра обороны Соединенных Штатов Роберта Гейтса, который говорил о необходимости отправить к психиатру того, кто вздумает снова отправлять американских военных воевать в Азии. Зазвучали призывы шире использовать «мягкую силу», что получило словесную поддержку администрации. Однако такие веяния наталкиваются на приоритет силовой традиции, характерной для американской политики.

Частью внешнеполитического арсенала Соединенных Штатов стала и неоимпериалистическая новинка - коалиционный, то есть с участием европейских государств, но с сохранением руководящей роли Соединенных Штатов, подход к некоторым вопросам взаимоотношений с развивающимися странами, особенно к силовым акциям. Нечто вроде - как бы это ни звучало неестественно - коллективного империализма. Его адвокатами выступили Барак Обама и Франсуа Олланд. В совместной статье, опубликованной в газетах «Нью-Йорк таймс» и «Монд», они, в частности, заявили: «Большие страны должны выполнить свои обязательства по поддержанию глобальной безопасности и продвижению независимости и прав человека… Большие страны должны продолжить свою помощь и разделить бремя и издержки лидерства». «Вашингтон - отмечает тот же журнал «Национальный интерес» - рассчитывал, что примером для подражания послужит ливийский опыт»¹².

Новая линия позволяет Соединенным Штатам уйти с «линии огня», ухватившись за формулу так называемого «руководства сзади» («lead from behind»). Эта формула решала актуальную проблему разделения с союзниками материальной (расходы угрожают стать непосильными) и политической ответственности, оставляя тем не менее руководство в руках Соединенных Штатов. К тому же коалиция может быть использована и для усиления американского контроля над союзниками.

Коалиционный подход проложил путь к активному использованию НАТО, которая вопреки зафиксированной в ее уставе зоне ответственности, стала фигурировать в отношениях с развивающимися странами.

Обильные тактические изменения, появившиеся как реакция на ход событий в постиракской и постафганской политике Вашингтона, только подчеркивают их отсутствие в содержании и направленности американского курса. Более того, остались нетронутыми и некоторые стороны бушизма. Идеологическое и политическое значение подобного подхода видно и в том, что он остается «неприкасаемым», хотя его действенность, даже применительно к поставленным Белым домом задачам, казалось бы, должна была порождать серьезные раздумья.

Если объективно - не поддаваясь гипнозу американской мощи и громогласных деклараций - взглянуть на результаты внешней политики Соединенных Штатов за последнее десятилетие, то напрашивается вывод о стагнации или даже неудачах на ее основных направлениях.

Не удалось добиться «социализации» Китая - так американские политологи именуют искомые изменения социальной ориентации его экономического и политического развития, всестороннюю интеграцию в международную систему Запада. Стратегия «вовлечения» до сих пор не дала ожидаемого эффекта.

Чувствительным военно-политическим поражением завершился курс на «демократизацию» с использованием военной дубинки, путем бомбардировок. Вызванная как характером курса, так и его фиаско дискредитация привела к заметному росту антиамериканизма.

Нечем похвастаться и на Ближнем Востоке. Несмотря на его приоритетное место в международной активности Соединенных Штатов, многолетние усилия и готовность к беспринципным сделкам (с исламистскими экстремистами, диктаторами, средневековыми монархами), Вашингтон не сумел добиться стабильности даже в американской трактовке, то есть под контролем США.

Видное положение в планах Вашингтона занимала в этот период Центральная Азия, где ставилась задача продолжить военно-политическое освоение региона в связи с проектом Большого Ближнего Востока и стратегическими замыслами в отношении Афганистана. При этом имелось в виду потеснить, а в конечном счете, и вытеснить оттуда Россию, располагавшую там особым влиянием. Но добиться этого не удалось, события, скорее, пошли в противоположном направлении.

Еще одна проблема, за которую с большими надеждами взялась американская администрация и лично Барак Обама, - отношения с мусульманским миром. Ради этой цели Обама в своей каирской речи даже объявил США мусульманской страной. Представление о том, как обстоит дело с решением этой задачи, дает один факт - никогда еще антиамериканизм среди мусульман не был на таком подъеме.

К перечню «побед» можно было бы прибавить развитие событий в Латинской Америке. Оно приобрело такой характер, что Соединенные Штаты вынуждены были устами государственного секретаря Дж.Керри объявить об отказе от доктрины Монро.

И, разумеется, этот «триумфальный» послужной список увенчивают военно-политические поражения в Афганистане и Ираке, значение которых для Соединенных Штатов и их репутации трудно переоценить. Издатель журнала «Форин афферс» Гидеон Роуз и его заместитель Джонатан Теперман в статье под названием «Уроки Афганистана и Ирака» задают на его станицах вопрос, который задали бы и мы, относительно экспедиций в Афганистане и Ираке: «После 13 лет войны, потери многих тысяч жизней и триллионов долларов, какие уроки извлекли Соединенные Штаты? Наиболее важный вопрос сегодня состоит в том, какие уроки могут быть усвоены из этих неудач»¹³.

Так что можно говорить - и это не будет преувеличением - о кризисных явлениях во внешней политике Соединенных Штатов.

Соотношение сил на международной арене меняется, и не в пользу Вашингтона. Гегемонистская линия встречает все большее сопротивление, а тактическое маневрирование и усовершенствование методов не дает и не может дать достаточного эффекта.

Внешнеполитический потенциал Соединенных Штатов пострадал и от воздействия некоторых внутренних факторов. Речь идет о частичной дисфункции* (*Ф.Фукуяма назвал - и не без оснований - «бренд Америка» одной из главных статей зарубежной деятельности США.)  политической системы; гигантском государственном долге; мощных антивоенных настроениях; стагнации или даже снижении зарплат на фоне все более раздутых прибылей; расширении социального разрыва при распределении национального дохода; угрозе идентичности Америки в результате азиатизации и латиноамериканизации ее населения; обострении межрасовых отношений и т. д.

Все более сказывается ухудшение американского имиджа, который в прошлом, несомненно, наращивал внешнеполитические возможности Америки. Американские аналитики говорят об «имперской усталости», видимо имея в виду некую совокупность негативных факторов. Рейтинг США, как уже говорилось, снижали и широко распространившиеся представления об увядании их гегемонии.

Развитие ситуации привело к тому, что в экспертной среде - как утверждают и в политическом истеблишменте - зазвучали призывы сократить внешнеполитическую активность, учитывая нынешние возможности США, и сосредоточиться на решении накопившихся внутренних проблем. Среди призвавших к этому видные американские аналитики с международной репутацией.

Двое из них - Ричард Хаас, глава Совета по международным отношениям Соединенных Штатов, и Майкл Мандельбаум - опубликовали книги, названия которых говорят сами за себя - «Бережливая сверхдержава» (М.Мандельбаум), «Внешняя политика делается дома» (Р.Хаас)¹⁴. Они сразу подверглись резкой критике со стороны «проимперских» (по их собственной характеристике) авторов во главе с Джоном Айкенберри.

Если Мандельбаум делал акцент на экономических ограничениях американской политики, то Айкенберри в своей книге «Либеральный левиафан» высказывался в поддержку проводимой политики. Констатируя, что «установленный Соединенным Штатами мировой порядок весьма сходен с империей», он доказывал, что это «наиболее успешный порядок в мировой истории»¹⁵. Роберт Хаас выступил со статьей, где также рассматривает различные стороны американской внешней политики. Учитывая, что его высказывания достоверно свидетельствуют о настрое части политологического сообщества США, приведем из нее несколько выдержек.

Отметив, что «гегемония США убывает», Хаас подчеркивает: «Влияние Соединенных Штатов пострадало из-за того, что было в общем воспринято как серия неудач или ошибок, включая слабое, неточное регулирование, которое способствовало финансовому кризису, высокомерно агрессивную политику национальной безопасности, которая попирала международные нормы и домашнюю административную некомпетентность и политическую деструкцию. Уважительное отношение к американской экономической и политической модели уменьшилось. А специфические американские политические предпочтения, особенно на Ближнем Востоке, породили сомнения относительно суждений Соединенных Штатов, реальности их угроз и обещаний... Американское влияние ослабло». Представляет интерес и его замечание о том, что «большинство американцев стали скептически относиться к глобальной вовлеченности, не говоря уже о руководстве»¹⁶.

Далеки от официального оптимизма и некоторые документы Национального разведывательного совета Соединенных Штатов. Спецслужбам, видимо, по профессиональным соображениям труднее игнорировать воздействие происходящих перемен на Соединенные Штаты и их политику. Выводы, к которым он пришел, таковы: «Мир 2030 года будет радикально изменен по сравнению с нынешним. В 2030 году никакая страна - ни Соединенные Штаты, ни Китай или любая другая большая страна - не будет державой-гегемоном»¹⁷. Или: «Нынешнее доминирование, главным образом Запада, в глобальных структурах, таких как Совет Безопасности ООН, Всемирный банк, МВФ, очевидно, должно быть реформировано к 2030 году, чтобы больше соответствовать сменяющейся иерархии новых экономических игроков. Многие развивающиеся страны будут накладывать на эти институты свой отпечаток»¹⁸.

И еще одно суждение - о мире в 2025 году - после констатации «перелива богатства и мощи на Восток»: «Мир, в котором Соединенные Штаты играют видную роль в глобальных событиях, но рассматриваются как один из многих акторов»¹⁹.

О том, что мысли и соображения разного рода относительно американской политики не миновали и истеблишмент, говорит обстоятельная статья Чака Хейгела, только что покинувшего кресло министра обороны Соединенных Штатов. Он, с одной стороны, заявляет, что «успех нашей политики будет зависеть не только от того, насколько велики будут наши силы, но и от того, насколько хорошо мы будем осознавать их пределы», что «история учит нас, что к внешней политике не следует подходить под влиянием миссионерских идей», и предостерегает против высокомерия.

С другой же - спустя пару страниц - не без гордости пишет о «сохраняющейся 200 лет вере американцев в свое предназначение» и подчеркивает роль Соединенных Штатов, как «ключевого фактора, способствующего свободе, процветанию и миру во всем мире»²⁰. А Генри Киссинджер в своей новой книге «Мировой порядок» ставит Америке диагноз биполярного психического расстройства в вопросах внешней политики, отмечая, что оно является «постоянным, ибо врожденная уверенность в том, что американские принципы универсальны, вводят в международную систему элемент вызова»²¹.

Однако, судя по всему, подобные размышления не посещают лидеров Соединенных Штатов. Вот как, например, реагирует Барак Обама на настроения, о которых мы упомянули: «От коалиции, которую мы построили, чтобы обеспечить безопасность ядерных материалов, до миссии, которую мы возглавляли против голода и болезней, - говорил он в речи в Военной академии в Вест-Пойнте, - от ударов, которые мы нанесли своим врагам, до немеркнущей мощи и нашего примера, Америка вернулась, возвращается. Всякий, кто вам говорит иначе, всякий, кто говорит, что Америка в упадке или что наше влияние слабеет, не знает, о чем он вообще говорит». Президент и его соратники в своих выступлениях дома и за рубежом, включая международные форумы, как и прежде, талдычат о руководящей роли Соединенных Штатов*. (*Невольно задаешься вопросом: почему эти припадки безбрежного высокомерия не встречают протеста тех, кого они обрекают на роль руководимых и принижают?)

Не прекращаются разглагольствования о Соединенных Штатах как уникальном воплощении демократии и ее радетеле, их высоких этических принципах. И все это провозглашается с поразительной беззастенчивостью в дни, когда вновь всплыли подробности пыточной практики, возродившей в XXI веке худшие времена средневековья, громогласно заявила о себе расовая дискриминация, а журналисты вновь обратились к вопросу о бесстыдной слежке за теми, кого одновременно, не жалея слов, уверяют в своей нежной дружбе, и когда, наконец, продолжаются внезаконные смертоносные бомбардировки других стран.

Не исключено, что, продемонстрированное в речи в Вест-Пойнте настроение, так же как привычный гегемонистский образ мышления, тоже сыграло роль в американском решении ввязаться в события на Украине, взяв курс на разжигание кризиса. Тем более что ситуация, на первый взгляд, благоприятствовала тому, чтобы показать свою неприкосновенную мощь, похозяйничав «под носом» у России.

Соединенные Штаты столкнулись, однако, с «путинским неповиновением», по выражению американской «Проджект синдикат»²², которое было встречено с пониманием группой влиятельных государств, отказавших Вашингтону в поддержке. Это нельзя расценить иначе, как политическое поражение Соединенных Штатов, которое вряд ли останется без международных последствий. На таком фоне неоднократные хвастливые заявления американского президента о мощи Соединенных Штатов, сумевших «изолировать» Россию, производят яркое, но комическое впечатление.

Констатация сомнительных деяний и нелучших особенностей американской внешней политики отнюдь не означает - такая оговорка необходима - отрицания демократического потенциала Соединенных Штатов, их роли в поддержании стабильности - разумеется на свой лад - в некоторых районах мира, наличия в их политике в определенных случаях и гуманистического начала. Но ее характерной чертой является соединение, казалось бы, несовместимых целей и задач - демократических лозунгов и установок с экспансионистскими, имперскими геополитическими устремлениями. На память приходит знаменитая фраза де Голля о том, что у США два лица: одно - Джонсона, другое - Кеннеди. Как и знаменитая ремарка Сартра о том, что у Америки слишком большие «челюсти».

В нынешних условиях особую актуальность приобретает вопрос о том, можно ли рассчитывать на адекватную коррекцию внешнеполитического курса Соединенных Штатов? Придет ли американская политическая элита к трезвому взгляду на положение в мире? К пониманию того, что остановить идущую фундаментальную реструктуризацию международных отношений и ее часть - свертывание американской гегемонии - невозможно? Примирится ли американский истеблишмент, где, по словам Зб.Бжезинского очень сильна так называемая гегемонистская страта, со статусом Соединенных Штатов как «primus inter pares» (первого среди равных)?

К коррекции побуждает, более того, подталкивает весь ход событий, опыт последних десятилетий, судьба однополярного порядка и его короткая, почти мимолетная жизнь, иными словами - само время. История, ускорив свой бег, теперь быстрее настигает империи, и она оставила далеко позади себя политику Вашингтона. Господствовать над современным миром невозможно, тем более это не под силу одной державе, какой бы «супердержавой», «гипердержавой» она ни была. Время гегемоний прошло.

Коррекция направленности внешней политики США, процесс ухода от американской гегемонии не означал бы умаления роли Соединенных Штатов в международной жизни. Напротив, он открывал бы США путь к их небывалому позитивному влиянию, к регалиям и положению «primus inter pares»*. (*Идея, которую высказывал С.Хантингтон.)

Коррекция, которая имеется в виду, несомненно, отвечала бы самым важным интересам мирового сообщества, как и самой Америке. Да, мир нуждается в сильной и энергичной Америке, в ее весомой, а порой и ведущей роли в международных делах. Соединенные Штаты - это страна впечатляющей мощи и больших возможностей в разных сферах, способная оказать реальное позитивное воздействие на ход международных событий.

К голосу истории стоило бы прислушаться, он ведь может стать и гневным. Времена меняются, и помешать этому никому не дано.

 ¹Смысл этого тезиса в толковании американских официальных кругов как синонима слов «правительство», «руководство» и «управление» разъясняет и комментирует известный политолог. См.: Mandelbaum Michael. The Frugal Superpower: America´s Global Leadership in a Cash-Strapped Era. N. Y., 2010. P. 61.

 ²В предвыборной статье Обамы в журнале «Форин афферс» это положение повторяется 21 раз. См.: Foreign Affairs. 2007. August.

 ³С исчезновением сдерживающего фактора советской мощи была получена свобода действий практически в любых точках мира, что привело к размножившимся заокеанским интервенциям. См.: Kagan Robert. Of Paradise and Power. N. Y., 2004.

 ⁴The National Interest. 2014. May 1.

 ⁵Global Trends 2030: Alternative Worlds. Р. 15.

 ⁶The Economist. 2014. August 23.

 ⁷The National Interest. 2014. November 3.

 ⁸The Financial Times. 2014. November 20.

 ⁹Чалмерс Джонсон использует термин «steals» (невидимое), говоря об «американской неформальной империи». Johnson Chalmers. Blowback. N. Y., 2008. Р. 7.

¹⁰Foreign Affairs. 2014. May-june.

¹¹The Washington Post. 2014. November 13.

¹²The National Interest. 2014. January 27.

¹³Foreign Affairs. 2014. November-december.

¹⁴Haas Richard. Foreign Policy Begins at Home. N. Y., 2013; Mandelbaum Michael. Op. cit.

¹⁵Ikenberry John. Liberal Leviathan. Princeton University Press, 2011. 392 p.

¹⁶Foreign Affairs. 2014. November-december.

¹⁷Global Trends 2030: Alternative Worlds. Р. 213.

¹⁸Ibid.

¹⁹Ibid.

²⁰Foreign Affairs. 2014. November-december.

²¹The Washington Post. 2014. November 13.

²²Project Syndicate. 2014. December 10. Китайская же «Гуанчжоу жибао» выразилась так: «Политическая смелость Путина превзошла ожидания всех мировых экспертов по стратегии и политике и глубоко потрясла Америку и Европу».