ENGLISHВ ушедшем году исполнились три круглые даты, имеющие особое значение почти в столетней истории отношений между Советской Россией, потом Советским Союзом, а сегодня Российской Федерацией и Афганистаном. Прошлой весной как-то не особо замеченным остался 95-летний рубеж признания Москвой независимости и суверенитета этой страны. В феврале состоялись широкие мероприятия в рамках ветеранских организаций по случаю 25-летия вывода из Афганистана советских войск. А в конце декабря не могло не вспомниться и принятое десятью годами раньше решение Политбюро ЦК КПСС об их вводе. Первая дата органически вписывается в комплекс важнейших событий пролога нового этапа международных отношений после Первой мировой войны и Октябрьской революции в России. Две другие заполняют важнейшие страницы эпилога международного развития после окончания Второй мировой войны и в канун распада Советского Союза.
С первых же дней после Октябрьской революции Москва уделяла самое пристальное внимание Афганистану, и отношения с ним на протяжении всей истории СССР занимали важнейшее место на азиатском направлении его внешней политики. Еще в середине 1920-х годов в рамках ЦК ВКП(б) была создана специальная комиссия по Афганистану, аналогичный орган функционировал и в 1980-х годах. В день обретения страной национальной независимости, 19 августа, в газетах «Правда» или «Известия» публиковалась дежурная статья о советско-афганских отношениях. Неизменно отмечалось огромное влияние Октябрьской революции в России на освобождение Афганистана от британской полуколониальной зависимости, напоминалось, что у истоков дружественных отношений между двумя странами стояли В.И.Ленин и эмир-реформатор Аманулла-хан, что СССР оказывает своему южному соседу значительную экономическую и военную помощь. И все это было правдой. Хотя правдой было и то, что безоблачными советско-афганские отношения не были никогда…
В истории взаимодействия двух государств, отражавшего специфические черты национальных интересов каждого из них в турбулентном ХХ веке, ярко проявлялась и специфика политико-идеологического, а то и военного противоборства между новыми мировыми игроками по линии Восток - Запад. И в этом смысле выражение британского капитана А.Конолли, которое с легкой руки его знаменитого соотечественника и писателя Р.Киплинга в свое время было широко растиражировано в мире, остается вполне живучим и сегодня. Февральская, а затем Октябрьская революции 1917 года не только не завершили «Большой игры» с ключевым положением в ней Афганистана, но и внесли в нее свою специфику и значительные дополнительные коррективы.
При этом, если в дооктябрьский период речь шла об имперских амбициях двух сверхдержав того времени, то теперь - и о начале противоборства двух мировых политических систем. Глубинная же суть борьбы продолжала оставаться неизменной - стремление вовлеченных сторон обеспечить свои стратегические интересы и сферы влияния в регионе. У Москвы это была та же Средняя Азия, а у Лондона - все та же соседняя с ней Индия. Афганистан, как и раньше, находился между ними. Но теперь на Туманном Альбионе опасались не царского «русского медведя», а влияния на «жемчужину» британской короны идей и лозунгов мировой революции, за что рьяно взялись большевики и Коминтерн. К очередному дипломатическому поединку двух старых соперников позднее присоединились и другие игроки.
Используя свое преимущественное влияние на Кабул, в 1920-х годах прошлого столетия Лондон намеревался превратить бывшего сателлита в стратегическую базу для враждебных акций против Советской России. Москва же стремилась не только активно противодействовать этой линии, но и напористо действовать через Афганистан в интересах стимулирования освободительного движения в Британской Индии и перенесения всемирной пролетарской революции на Восток в целом. Аннулирование внешнеполитических договоров царской России, в том числе и в части англо-русского разграничения на Памире, а также признание Москвой провозглашенной в 1919 году независимости Афганистана - все это развязывало Советской России руки в противоборстве с Лондоном.
Со своей стороны и Кабул отнюдь не был лишь пешкой в советско-британском противоборстве, а, наоборот, активно использовал его в собственных интересах. Стремление окончательно приобрести независимость от Лондона стало важным стимулом для того, чтобы обратиться за моральной и материальной помощью к Советской России. Совпадение интересов обеих стран на антибританских позициях и лежало в основе их взаимного признания в 1919 году. С другой стороны, глубинные идеологические противоречия (всемирная пролетарская революция у Москвы и принцип исламского халифата у Кабула) существенно ограничивали свободу маневра в отношениях и активно подпитывали взаимную настороженность.
После распада Османской империи - как одного из итогов Первой мировой - афганский эмир Аманулла-хан примеривался к титулу покровителя всех мусульман, в том числе к северу от Амударьи. На этом же фоне некоторое время вынашивалась и идея контроля Афганистана над Закаспийской областью, а также Хивой, Бухарой и Ферганой, и Кабул стремился всемерно укрепить свои связи с ними. Одновременно афганский правитель весьма болезненно реагировал на активность большевиков в регионе, жестко пресекал коммунистическую пропаганду и добивался возвращения Афганистану некоторых районов, которые по русско-британским соглашениям (1872-1873, 1895, 1907 гг.) отошли к императорской России. Вобрав в себя новые элементы, «Большая игра» продолжалась. Позднее, перед Второй мировой войной, она была уже в четырехугольнике - Афганистан - Великобритания - Россия - Германия.
В марте 1919 года Народный комиссариат иностранных дел (НКИД) Туркестанской Советской Республики в составе РСФСР сообщил Кабулу о признании Москвой независимости соседних с Россией малых государств и установлении с ними добрососедских отношений. А в апреле, после декларации Амануллы-хана о полной независимости страны, в Термезе уже афганские представители передали его послания В.И.Ленину, М.И.Калинину, а также письмо министра иностранных дел М.Тарзи наркому иностранных дел Г.В.Чичерину. В мае в Кабул поступило ответное письмо, а осенью в Москву прибыло афганское чрезвычайное посольство во главе с доверенным лицом эмира генералом Мухаммедом Вали-ханом. Затем оно последовало в Европу, а также в США.
Почти в то же время из Ташкента в Кабул был направлен бывший царский дипломат в Персии и представитель НКИД в Туркестанской Советской Республике Н.З.Бравин. Однако «козни врагов, - писал Ленин Аманулле-хану, - задержали его, и ныне он ожидает Вашего приглашения в Кагане в пределах Бухары… для личного представления эмиру для обсуждения возможных совместных действий». В своей инструкции НКИД поставил перед полпредом задачу «установить тесные отношения с правительством» на основе «активной борьбы с англичанами в Центральной Азии и к облегчению доступа нашей пропаганды в Индию»1.
О том, что, по существу, Н.З.Бравина, а не Я.З.Сурица (который буквально вслед за ним был назначен в Кабул с широкими полномочиями) можно считать первым полпредом в Афганистане, представлявшим интересы революционной Москвы и только потом - Туркестанской Республики, свидетельствовали его преимущественно прямая переписка с НКИД, и лишь в копии - с Туркоминдел, а также официальные бланки «Полномочное Представительство РСФСР в Афганистане» и т. д. Встреча миссии (преодолев многочисленные препоны и искусственные задержки в пути, она прибыла в Кабул только с третьего захода, 21 августа), хотя и была торжественна, однако «не носила характера радушия», сетовал первый полпред2. Причину этого он объяснял «отчасти суровостью афганцев и их неопытностью в сношениях с европейцами» и в этом явно лукавил: в соответствии с восточными традициями афганские власти оказывали пышные приемы иностранным посольствам и обычно затягивали остановки в пути всякого рода длительными привалами, долгими застольями, протокольными встречами и т. п. Да и сама дорога из России через Герат до Кабула на пассажирских повозках (тахтараванах) отнимала почти месяц.
Более рациональным было второе объяснение - закулисные подстрекательства англичан, помноженные на осторожность эмира иметь дело с Советами после только что подписанного с британцами прелиминарного мирного договора (полное признание со стороны Лондона состоялось лишь в 1922 г.). Последние же, сообщал Н.З.Бравин в Москву уже через месяц после своего прибытия в Кабул, «ведут линию на то, чтобы Аманулла порвал отношения с новой Россией, изгнал наше посольство из Кабула, чтобы получить свободный доступ к нашей границе»3.
Вторили Лондону и находившиеся в то время в Кабуле представители «Сибирского правительства» А.Колчака, которые легко подыгрывали настороженности эмира как к Москве, так и ее представителям в Кабуле. На чрезмерную напористость сотрудников первой советской миссии (а позднее - и руководителей советских консульств, которым было чуть больше 20 лет от роду), не имевших ни соответствующих знаний, ни опыта, указывали Москве и преемники Н.З.Бравина.
О почти панических страхах в Кабуле перед политической пропагандой большевиков как в Афганистане, так и в Британской Индии свидетельствовало следующее: через несколько дней после прибытия в Кабул советской миссии афганский министр иностранных дел М.Тарзи лично посетил полпредство с целью получить соответствующие заверения персонально от каждого сотрудника4. Однако такая ситуация не совсем устраивала Москву и Коминтерн, поскольку препятствовала проведению линии на поддержку индийских революционеров. Впрочем, в руководстве НКИД скоро начали уставать от чрезмерных амбиций, политических и финансовых требований многих «революционеров Востока» в Коминтерне. О мировой революции, в том числе в Индии, уже почти ничего не упоминали в депешах из Кабула ни полпред Ф.Ф.Раскольников (1921-1923 гг.), ни сменивший его Л.Н.Старк (1924-1936 гг.), хотя представители ОГПУ все еще продолжали активно работать на этом поприще.
Предметом серьезного беспокойства афганских властей было и «безбожие» Советов. Умело играя на религиозных чувствах и традиционных исламских семейных ценностях, местное духовенство всячески запугивало правоверных. Заметным раздражителем в двусторонних отношениях практически вплоть до Второй мировой войны была и многочисленная антисоветская басмаческая эмиграция в Афганистане во главе с экс-эмиром Алим-ханом. При этом за многие годы пребывания в этой стране, и не без содействия извне, она была активно вовлечена во внутреннюю политику, иногда становясь в том числе угрозой и для самóй правящей династии.
q
Первый этап взаимной политической «притирки» завершился подписанием в феврале 1921 года Советско-афганского договора о дружбе - базового документа, который заложил основы взаимных отношений на будущее. Его выработка потребовала огромных усилий, сопровождалась значительными проволочками, взаимной настороженностью и т. д. Хотя документ имел принципиально важное значение для постепенного налаживания двусторонних связей в различных областях, его ратификация Кабулом сдерживалась нежеланием давать разрешение на открытие советских консульств, в том числе в восточных, приграничных с Британской Индией районах Афганистана. Со своей стороны англичане, воспользовавшись затягивавшимися «калькуляциями» афганских властей, ужесточили свои требования к Кабулу, в том числе связывая окончательное признание ими независимости страны с разрывом ее отношений с Москвой. Эмир пойти на это не мог и не хотел, однако умело использовал ситуацию для того, чтобы вынудить большевиков принять его условия. Речь шла в том числе об отказе от их пропагандистской деятельности, о предоставлении обещанной ранее финансово-экономической и военной помощи и т. д.
В начале августа документ наконец был одобрен, что, безусловно, заставило и британцев стать более сговорчивыми. В ноябре того же года они подписали-таки с афганцами окончательный договор, подтвердивший признание полной независимости их страны. А Москва и Кабул, развивая успех на своем треке, уже через пять лет выработали новый документ - так называемый Пагманский пакт о нейтралитете и взаимном ненападении. Он, в частности, сыграл существенную роль в срывах планов Берлина по привлечению Афганистана на свою сторону во время Второй мировой войны, обеспечил Советскому Союзу международно-правовую основу, чтобы (совместно с Лондоном) после нападения Гитлера на СССР потребовать от Кабула прекращения деятельности германской агентуры.
Начавшие было стабилизироваться двусторонние отношения вновь прошли проверку на прочность в предвоенное десятилетие. Падение режима Амануллы-хана, не совсем уклюжие попытки Москвы восстановить его на престоле, последующий приход к власти новой, пробритански настроенной династии с жесткими внутриполитическими установками, сохранение некоторых неразрешенных приграничных вопросов - все это вновь привело к определенному охлаждению отношений.
Москва внимательно следила за возрастающей активностью Германии в Афганистане и за ростом прогерманских настроений в высших эшелонах власти как перед Второй мировой войной, так и сразу после ее начала. При всем этом на определенных этапах активными тактическими союзниками СССР против Великобритании были Германия и Турция. В канун Второй мировой, вплоть до нападения Германии на Советский Союз, Берлин так же, как в начале столетия, всячески стремился к укреплению «взаимопонимания» с Москвой на афганском направлении, в том числе для отвлечения ее внимания от основного направления своей деятельности - подготовки к реализации плана «Барбаросса». Как знать, может быть, именно из-за активности германского Генерального штаба Сталину подбрасывались дополнительные аргументы для того, чтобы не доверять предостерегающим донесениям советской разведки.
Взаимная настороженность между Москвой и Кабулом лежала в основе отношений вплоть до середины 1950-х годов, когда уже в новых, послевоенных условиях начало набирать обороты противостояние между Востоком и Западом. В силу своих геополитических особенностей Афганистан не мог не быть вовлеченным в него, заняв поначалу прозападные позиции как логическое продолжение своей внешнеполитической линии 1930-1940-х годов.
Однако Вашингтон, сменивший Лондон в качестве лидера западного мира, поначалу неохотно реагировал на авансы Кабула об экономическом и военном сотрудничестве, в том числе с упором на противодействие Советскому Союзу. И тогда взоры Арка*(*Арк - королевский дворец в Кабуле.) обратились в сторону Москвы. Она активно поддержала такой настрой. Тем более что тот органически вписывался и в общую линию СССР на всемерное расширение связей с развивающимися странами Азии и Африки в поисках поддержки в его глобальном противостоянии с Западом. Укрепление связей Москвы с «третьим миром» шло и в рамках набиравшего обороты Движения неприсоединения, которое объединило многие, в том числе освободившиеся от колониализма государства на этих континентах.
Закреплению такого курса по отношению к Афганистану способствовало урегулирование некоторых пограничных вопросов, а также поездка в Кабул в конце 1955 года Н.С.Хрущева и Н.А.Булганина. Цели были вполне прагматичные - формирование дружественного режима в интересах безопасности южных границ Советского Союза. Практическая актуальность этого для СССР предопределялась созданием в то же время враждебного ему Багдадского пакта, желанием обеспечить стране дружественное окружение. По итогам визита Москва добилась закрепления нейтрального статуса Кабула. Провозглашенный в 1964 году в Конституции Афганистана принцип «неприсоединения и позитивного нейтралитета» позволил ему вплоть до конца 1970-х годов оставаться одним из активных членов Движения, и СССР всемерно поддерживал такую политику. Взамен Кабул получил первый долгосрочный кредит в 100 млн. долларов на реализацию первого пятилетнего плана экономического развития - ту самую сумму, в получении которой афганцы вначале рассчитывали на США.
В ряду реципиентов советской экономической помощи Афганистан (наряду с Индией, Египтом, Индонезией и другими странами) и в дальнейшем занимал одно из наиболее видных мест. За период с 1954 по 1978 год Советский Союз предоставлял Афганистану почти половину всей внешней экономической помощи. При содействии СССР началось активное создание экономической инфраструктуры, которая была призвана заложить основы государственного сектора хозяйства. Весомая роль построенных в последующие годы объектов, по-существу, сохраняется и сегодня.
Со стороны Москвы особое внимание уделялось северным, приграничным с советской Средней Азией районам. В различные годы были построены завод азотных удобрений, электростанции, элеваторы, хлебозаводы и мельницы, пограничный железнодорожный и автомобильный мост с терминалом на Амударье, был протянут газопровод, проработаны проекты освоения целинных земель и т. д. Не менее масштабным было и дорожное строительство, в том числе по прокладке автотрассы через высокогорный перевал Саланг, соединившей северные и центральные регионы Афганистана. Советские геологи сыграли решающую роль в выявлении в стране широкого спектра полезных ископаемых и их запасов. Ряд значимых сельскохозяйственных и ирригационных проектов были осуществлены и в центральных, и юго-западных районах.
Для скорейшего решения проблемы подготовки национальных кадров, прежде всего инженерно-технических, СССР в течение многих лет предоставлял Афганистану большое количество бесплатных стипендий. Несколько тысяч местных специалистов, которые в 1970-х годах работали на различных хозяйственных объектах страны, получили в свое время высшее и среднее специальное образование в Советском Союзе. Их подготовка велась и в самой стране.
q
Драматичный период пребывания советских войск в Афганистане в 1979-1989 годах нельзя рассматривать вне контекста развития обстановки конкретно данного периода как в этой стране, так и на международной арене. Тем более вряд ли было бы справедливо судить о вынужденном решении Политбюро ЦК КПСС с позиций сегодняшнего дня и на фоне нынешних условий международных отношений. Хотя технически некоторые ключевые моменты в действиях Москвы в Афганистане в конце ХХ века и Вашингтона в начале ХХI века явно налицо.
Первое: как советское, так и американское решения о вводе войск в эту страну были вынужденными и обуславливались конкретными обстоятельствами. Руководство СССР пыталось спасти дружественный режим, в том числе и путем избавления от дискредитировавшего его лидера. После известных событий в сентябре 2001 года у администрации США не было иного выбора, кроме как объявить войну терроризму и ликвидировать получившие убежище на территории Афганистана ячейки «Аль-Каиды» во главе с обласканным ими же ранее У. бен Ладеном. Ликвидация режима талибов было побочной задачей. Принципиальная же разница заключалась в том, что в силу конкретных обстоятельств действия Москвы получили международное осуждение, а Вашингтона - одобрение.
Второе: поначалу ни СССР, ни США не имели намерения глубоко втягиваться в конфликт, тем не менее все же были втянуты. Принципиальная же разница была в том, что дружественный Советскому Союзу режим в Кабуле не получал поддержки со стороны мирового сообщества, а афганские постталибские власти получили. Произошло это опять-таки в силу конкретных международных условий, существовавших в тот период.
Третье: рецепты государственно-хозяйственного строительства, ранее предлагавшиеся Кабулу Советским Союзом, а позже Западом, не работали. Покидая пребывающий в нестабильном состоянии Афганистан, они оставляли его и со всем набором нерешенных проблем, основными из которых были и остаются национальное примирение и нахождение общенационального консенсуса по всем принципиальным вопросам внутреннего развития. Перечень можно продолжать…
Середина 1960-х годов стала периодом дальнейшего, начавшегося в послевоенное время обострения внутренней обстановки в королевском Афганистане, взлета активности политических сил различной окраски и степени амбиций. Но весной 1966 года, когда я впервые попал в эту страну, даже очень внимательные наблюдатели не могли предположить, что радикальные перемены в Кабуле будут столь стремительными, а накал страстей - столь жарким и бескомпромиссным.
Тем не менее уже тогда выделялась левая двухфракционная Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА) во главе с Н.М.Тараки, Б.Кармалем и Х.Амином. Немного позже организационно оформилась правоклерикальная «Мусульманская молодежь» - аналог египетских «Братьев-мусульман». У ее истоков стояли университетские преподаватели и студенты, наиболее заметными из которых были Б.Раббани, Г.Хекматияр, А.Сайяф и ряд других. Пройдет немного времени, и эти афганские «шестидесятники» будут в преимущественной степени определять ход истории своей страны на рубеже ХХ-ХХI веков, и из тогдашних малоизвестных деятелей превратятся в фигуры, чьи имена долгие годы будут на слуху не только в регионе, но и далеко за его пределами.
Турбулентность в Афганистане, который в тот период многим внешним наблюдателям ошибочно казался неким островком стабильности в океане бушующих страстей международных отношений, происходила на фоне резкого обострения обстановки в регионе и в непосредственной близости от этой страны. Китайско-индийская напряженность и индийско-пакистанский конфликт, деградировавшая обстановка на Ближнем Востоке - на региональных уровнях, и противостояние по линии Запад - Восток, в том числе в связи с дальнейшим укреплением НАТО и т. д., - в глобальном масштабе.
Но тем не менее ни в Москве, ни в Вашингтоне не могли серьезно предположить, что уже совсем скоро именно Афганистан выдвинется на передний край международной политики и станет камнем преткновения в отношениях между двумя супердержавами. Не говоря уже о том, что только в самом пылком воображении могла появиться мысль, что всего через каких-то полтора десятка лет в эту страну будут введены советские войска, которые пробудут там без малого десять лет, а еще через десятилетие - контингенты США и НАТО. Потом уйдут и они, а афганские проблемы все также останутся нерешенными…
Именно рубеж 1960-1970-х годов стал «предгрозовым» в конфликтном развитии всего послевоенного Афганистана. Подходил к завершению последний эволюционно-монархический этап истории страны. Принятие Конституции 1964 года не оправдало ожиданий новых политических реформ и экстренных экономических преобразований. Несмотря на усилия часто менявшихся правительств (пять премьеров за десятилетие), исполнительная власть потерпела фиаско и не смогла предложить социально-политическую и экономическую программу, способную получить широкую поддержку со стороны большинства населения.
Усугубляющийся раскол в обществе раскручивал спираль не-стабильности, дополнительно стимулировал активизацию новых политических партий различной, прежде всего националистической, а также право- и леворадикальной направленности. Страну сотрясали демонстрации, деятельность парламента месяцами блокировалась отсутствием кворума и нежеланием различных фракций достичь взаимных компромиссов. Страна все больше скатывалась в пучину нестабильности. Неудача «демократического эксперимента» короля Мухаммеда Захир-Шаха, безусловно, стала предтечей последующих драматических событий - свержения монархии летом 1973-го, а еще через пять лет - военного переворота под руководством НДПА.
Парадокс заключался в том, что на фоне всей этой турбулентности, советско-афганские отношения продолжали активно развиваться, и период 1960-1970-х годов был одним из самых плодотворных в их истории. Вводились в эксплуатацию новые важные объекты экономического развития страны. Сконцентрированные главным образом в северных, а также центральных регионах, они превращались и в своего рода мирный буфер, который обеспечивал безопасность вдоль нескольких тысяч километров южного подбрюшья СССР*. (*В тот период такую же роль играла только Монголия, тогда как все остальные его участки оставались весьма проблематичными (соседство с натовской Турций, проамериканским Ираном и враждебно настроенным Китаем).) Расширялось военно-техническое сотрудничество, а также подготовка афганских гражданских и военных кадров. Советское руководство вполне устраивала внешняя политика королевского Кабула, учитывавшего его озабоченность в вопросе недопущения западного присутствия у южных границ СССР и т. д.
Влияние Советского Союза, который всемерно поддерживал политику неприсоединения Кабула, росло, отношения с королевским режимом были устойчивыми - в мае 1973 года состоялся официальный визит в страну Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н.В.Подгорного. В этих условиях трудно предполагать, что у СССР были какие-либо основания проявлять заинтересованность в смещении афганского монарха, о чем пытаются рассуждать некоторые исследователи. Причины афганских переворотов 1973, а затем 1978 годов были прежде всего внутренними, связанными с затяжным уже в то время кризисным состоянием афганского общества5.
q
Июль 1973 года выдался в Кабуле солнечным, сухим и безветренным. Несмотря на высокогорье, отсутствие высокой влажности всегда помогало вполне комфортно и легко переносить там летнюю жару. Особенно приятно бывало по вечерам, когда спадал зной и оживлялась жизнь на базарах, в парках и европейских кварталах центральной части города. В целом, казалось, ничто не предвещало предстоящих уже в середине месяца драматических событий. Король, как обычно, находился с ближайшим окружением на ежегодном отдыхе и лечении в Италии, а за страной «приглядывал» недавно назначенный премьер-министром молодой и энергичный М.Шафик - выпускник мусульманского университета «Аль-Азхар» в Египте и Колумбийского - в США. Переезд в новое для себя рабочее здание - когда-то бывшую резиденцию принца Амануллы - особых хлопот у франтоватого, часто меняющего костюмы и галстуки, нового главы кабинета не вызвал. Оба здания располагались на одной улице, практически напротив друг друга. Но рокировка оказалась запоздалой: родственник короля уже запускал маховик государственного переворота, чтобы предложить стране свои рецепты преодоления кризиса.
Знали ли заранее о приближающемся перевороте в Москве и советском посольстве? Может быть. А если и не знали, то могли предполагать. Не говоря уже о том, что любому стороннему наблюдателю было совершенно очевидно, что образовавшаяся в стране тупиковая ситуация не может продолжаться вечно. Однако ответ на вопрос, хотели ли в СССР кардинальной смены власти в Кабуле, мог бы быть в лучшем случае нейтральным.
Ведь в свою бытность премьер-министром (1953-1963 гг.) именно генерал М.Дауд активно способствовал развитию отношений с Советским Союзом как противовес давлению со стороны Запада, за что и был наделен прозвищем «красный принц». Хотя по большому счету это эффектное словосочетание отражало лишь малую часть характеристики многоликой фигуры принца, главной чертой которого всегда оставался пуштунский национализм. При этом он любил поговаривать, что предпочитает прикуривать американскую сигарету русской зажигалкой, или наоборот.
Ради торжества своих принципов, воплощением которых должен был стать сильный и независимый Кабул, М.Дауд проявлял готовность к временным компромиссам с любыми внешними силами. В предвоенные годы он был ревностным германофилом и сторонником сближения с гитлеровской Германией и вместе с некоторыми другими влиятельными членами королевской семьи и местного бизнеса возглавлял достаточно мощное прогерманское лобби, не особо «жалуя» ни Лондон, ни Москву. Поворот расчетливого политика в сторону СССР в 1950-1960-х годах также имел под собой исключительно прагматичную основу. Игра на противоречиях между Востоком и Западом сулила его стране значительные как политические, так и экономические дивиденды, и Москва была готова выплачивать их. Отставка М.Дауда через десять лет не внесла изменений в это направление афганской внешней политики.
Кабульские события 17 июля 1973 года в Кремле восприняли без энтузиазма, но как свершившийся факт, первыми признали генерала новым главой Афганистана, дав понять, что рассчитывают на полную преемственность курса в отношении СССР. Участие в заговоре некоторых близких к НДПА левых офицеров, да и назначение заместителем главы правительства симпатизировавшего им М.Х.Шарка - давнего соратника генерала, возможно, могло посеять некоторые иллюзии в отношении того, что новый режим не нарушит сложившихся балансов в афгано-российских отношениях. Однако у расчетливого политика были другие планы. Углублять особые отношения с Москвой М.Дауд не собирался, хотя продолжал активно использовать ее экономическое содействие и был активно заинтересован в нем. Левых же офицеров использовал исключительно как временных попутчиков. Но в конце концов переиграл самого себя.
Через пять лет, к весне 1978 года, в президентской республике складывалась не менее сложная обстановка, чем к закату афганской монархии. Авторитарные методы правления генерала-президента резко сузили базу его поддержки. Негативный фон складывался и вокруг реализации декларированных реформ, как политических, так и экономических. М.Дауд достаточно бесцеремонно избавился в правительстве от представителей левого офицерства, с помощью которого совершил переворот, и офицеры вряд ли забыли вероломства.
Потом был нанесен чувствительный удар по правым религиозно-политическим группировкам. Многие из их лидеров укрылись в Пакистане, получили там военную подготовку и время от времени пытались прощупать на прочность республиканский Кабул. В 1978 году именно с территории Пакистана они начали и первые боевые операции против уже новой, «коммунистической» власти в стране.
Основной внутренней проблемой Президента М.Дауда была неспособность обеспечить режиму реальную опору в лице консервативно-националистических кругов страны и даже своего собственного ближайшего окружения. Пропагандистский аппарат президента окончательно запутался в формулировках обоснования постулатов сначала «прогрессивного исламского социализма» с его особой афганской спецификой, а потом - «национального национализма», а то и вообще некоего «даудизма».
На этом фоне единственной крупной, организованной, но весьма настороженной к политике режима силой оставалась НДПА. Покушение в апреле 1978 года на М.А.Хайбара - одного из лидеров фракции «Парчам», вызвавшее резкие протесты ее сторонников* (*По некоторой информации, за этой акцией стоял руководитель военного крыла фракции «Хальк» в НДПА Х.Амин, действия которого стали предметом безрезультатного разбирательства в партийном руководстве.) (некоторые из них даже открыто призывали на баррикады), вновь подтвердило это. Вся предыдущая логика поведения диктатора подвела его к тому, что он предпочел арестовать верхушку партии, намереваясь предать ее суду и разогнать левое движение. (Существует версия, что к этому М.Дауда подталкивал и тогдашний посол США в Кабуле Элиот-младший, с которым М.Дауд встречался накануне принятия своего рокового решения, а через некоторое время планировал нанести визит в Вашингтон.) Тем самым президент фактически подписал себе смертный приговор. Чтобы сохранить свои ряды, у НДПА, по существу, не оставалось иного выбора, как попытаться захватить власть силой. При этом, как утверждают некоторые афганские авторы, превентивный переворот рассматривался и в ближнем кругу президента.
Что касалось Москвы, то, ритуально поддерживая НДПА (как и многие другие просоветски ориентированные силы в мире), она никак не ставила перед ней задачу свержения режима. Это признают и многие афганские свидетели событий того времени. К этому же, возможно, неохотно, но склоняются и зарубежные авторы6. Решение о вооруженном выступлении было принято афганскими партийцами самостоятельно, а советские представители, скорее всего, узнали об этом уже после того, как все соответствующие команды были переданы в войска.
В этом же контексте следует остановиться на одном примечательном эпизоде советско-афганских отношений, который, на мой взгляд, не всегда корректно интерпретируется некоторыми исследователями. Речь идет о визите афганского президента в Москву в начале апреля 1977 года, за год до переворота НДПА. Он отразил растущее взаимное недопонимание на фоне возрастающего озабоченного внимания советского руководства к внешнеполитическим маневрам Кабула: курс на обострение отношений с Пакистаном, новый раунд политических контактов с США и его сателлитами - Ираном, Саудовской Аравией, другими консервативными монархиями Персидского залива и т. д. (хотя по многим коренным проблемам международной и региональной политики того времени у обеих сторон не было разногласий7).
Вместе с тем по итогам визита обе стороны не только не намеревались сворачивать сотрудничество, но, наоборот, подтвердили намерение и дальше двигаться вперед. Проявлением этого стало подписание очередного, политически значимого для Кабула Договора о развитии экономического сотрудничества с СССР на 12 лет с его возможным продлением. Этот документ определял или дополнительно конкретизировал ряд ключевых направлений взаимодействия, стал продолжением подписанного двумя годами ранее нового крупного соглашения о хозяйственном сотрудничестве. Как свидетель переговоров, я не разделяю мнения некоторых афганских представителей (к сожалению, растиражированное не только западными, но и некоторыми российскими исследователями) о том, что между Л.И.Брежневым и М.Даудом якобы произошел некий открытый конфликт8.
Как можно судить, аналогичной моей точки зрения придерживаются и некоторые другие афганские очевидцы встречи9. Действительно, оторвавшись от заранее заготовленных тезисов беседы, советский лидер выразил обеспокоенность деятельностью западных спецслужб на афганском севере, расценив ее как нацеленную на причинение ущерба нашим двусторонним отношениям. Однако эти слова не могли стать неожиданностью для М.Дауда, поскольку посольство СССР ранее уже обращало внимание Кабула на это обстоятельство. Генерал отреагировал в свойственной ему спокойной и сдержанной манере, и если внимательно проанализировать его слова, то в них вряд ли были какие-либо обвинения именно в адрес Москвы10. Предвзятая же интерпретация существа встречи, предпринятая в период распада Советского Союза, явно могла быть и конъюнктурно преднамеренной - лишний раз бросить камень в сторону бывшего СССР, в том числе и для того, чтобы убедить якобы в прямом провоцировании Москвой свержения режима М.Дауда.
q
О предыстории ввода советских войск в Афганистан и об их почти десятилетнем пребывании в этой стране написано немало книг, мемуаров, воспоминаний очевидцев, проведены научные исследования. Многие из них сделаны на основе рассекреченных в начале 1990-х годов конфиденциальных документов Политбюро ЦК КПСС, Генштаба ВС СССР и других источников. Принципиально нового добавить, по существу, нечего. Однако, чтобы напомнить логику принятия рокового решения Политбюро, целесообразно вновь восстановить реальную канву обстоятельств начиная с весны 1978 года.
Легко взяв власть, НДПА была совершенно не готова ею воспользоваться. Проблемой для партии, как и для многих других аналогичных, поддерживавшихся Москвой левых движений в развивающихся странах, было полное игнорирование конкретных условий и особенностей собственной страны. Начались силовой слом столетних традиций и образа жизни, открытая борьба с инакомыслящими, вновь вспыхнула внутрипартийная фракционная борьба. Рекомендации советского руководства властям Кабула проводить более осторожную и взвешенную линию игнорировались. Тем самым дискредитировалась не только новая власть, но и поддержавшая ее Москва.
В стране активно нарастало протестное движение, во главе которого встали давние соперники НДПА - сторонники традиционализма и клерикалы, ранее обосновавшиеся в Пакистане. Их общим лозунгом стала борьба против режима «неверных», которая наращивалась при полной моральной и материальной поддержке со стороны соседнего Пакистана, Саудовской Аравии, США, а также тогдашнего руководства Китая. Начиналась раскрутка первого этапа гражданской войны. Такой поворот застал новую власть врасплох. Опасаясь потерять контроль над страной, она еще более «закручивала гайки», одновременно настоятельно призывая Москву на непродолжительный период ввести в страну контингент войск. Их присутствие, по замыслу афганских «коммунистов», должно было заставить дрогнуть вооруженную оппозицию и рассеять ее (Москва понимала бесперспективность такого шага и неизменно отказывала).
Основным вдохновителем и проводником такой линии стал Х.Амин, который к концу 1979 года обеспечил себе диктаторские полномочия, превращая страну в некое подобие концлагеря. Афганистан стоял на грани катастрофы. В СССР с возрастающей тревогой следили за событиями, настоятельно рекомендуя Х.Амину изменить и откорректировать курс. Но этого не произошло. Режим был на грани распада, большая часть провинций страны находилась под контролем вооруженных моджахедов. В Москве опасались, что, произойди это, возможный вакуум будет заполнен вдохновляемыми Западом враждебными ей внешними силами. А это, в свою очередь, приведет к резкому дисбалансу на южных границах страны.
Заговорила логика биполярного противостояния. Надо было спасать НДПА, в том числе избавившись от ее одиозного, все менее предсказуемого лидера. Роковое решение было принято, и ранним утром 27 декабря 1979 года советские войска вступили на афганскую территорию.
В это время я находился в отпуске в Москве и узнал о решении из телевизионных новостей. Потом выступил с комментарием известный политический обозреватель А.Е.Бовин. СССР оказался во внешнеполитической изоляции, понеся огромные материальные и моральные потери. Но могли ли советские руководители поступить иначе и не ввести войска? Увы, думаю, что в тот конкретный период времени - нет. В истории, к сожалению, бывают такого рода роковые моменты, хотя лучше бы их избегать или не допускать…
Однако и вывод советских войск к февралю 1989 года не только не решил афганских проблем, но, приведя к дальнейшей активизации моджахедов и их союзников, косвенно способствовал свержению Президента Наджибуллы - последнего руководителя НДПА у власти. Хотя и партия, и ее режим, пройдя большой и тернистый путь реальной политики, были уже совсем не те, что десять лет назад. Сами же моджахеды, перессорившись из-за прерогатив так долго грезившейся им власти, удержать ее не смогли. Им на смену пришли радикальные исламисты - талибы.
Через несколько лет «Северный альянс» бывших моджахедов при участии США и поддержке мирового сообщества сверг их диктатуру. На международной конференции в Бонне была создана Временная администрация, которая, опираясь преимущественно на Запад и штыки США и НАТО, начала выстраивать новые схемы государственного строительства. Однако гражданская война не утихла, внешнее военное присутствие только усугубило ее, а коренные проблемы страны так и оставались нерешенными.
На этом фоне, расписавшись в своем бессилии построить Афганистан по западным лекалам, к концу 2014 года США и НАТО бесславно покинули Афганистан. А проблемы остались - разрушенное хозяйство, пустая казна, поляризованное общество, подспудное противостояние между севером и югом страны, зашкаливающее производство наркотиков, которое убивает любые зародыши построения нормальной экономики. Что уже говорить о терроризме и воинствующем фундаментализме, которые угрожают региону, затрагивая коренные интересы не только непосредственных соседей Афганистана. Дальше можно не продолжать.
q
Последний раз я побывал в Кабуле весной прошлого года в составе делегации Центризбиркома России по наблюдению за президентскими и провинциальными выборами в Афганистане, которые должны были ознаменовать новый этап политической жизни страны. Многое изменилось в городе за последние трагические десятилетия. Он заметно разросся вширь, но сумбурный облик - от все таких же узких, грязных проулков его старой части до стихийно и бессистемно вырастающих многоэтажных зданий в центре - отражал резкие и драматичные перепады в судьбах страны всех последних десятилетий.
Вновь можно было убедиться в хрупкости и уязвимости общей обстановки в государстве. Кабул казался прифронтовым городом, старожилы которого стремительно растворялись в потоках внутренних мигрантов и переселенцев. Если в начале прошлого века его население составляло не более 60 тыс. человек, то к концу столетия перевалило уже за миллион, а в 2014 году стало еще в четыре-пять раз больше. Угрюмые и озабоченные прохожие на переполненных улицах с недоверием поглядывали на любого чужака, особенно иностранца европейского вида. Повсюду вооруженные люди, и поначалу трудно разобрать, кто это - полицейские, военные или представители многочисленных частных охранных структур.
Вдоль основных центральных улиц и по периметру правительственных учреждений, посольств, больших, на стандартный западный манер, торговых центров и частных резиденций - высокие бетонные стены, обнесенные колючей проволокой. Все это делало почти неузнаваемыми когда-то так хорошо знакомые центральные кварталы. Теперь лавочники предлагали свой товар без былого блеска в глазах и веселого стремления всучить его во что бы то ни стало. Везде ощущалась внутренняя усталость, хотя непростые выборы нового главы страны, которые вновь отразили глубокий раскол в афганском обществе, и были восприняты как проблеск очередной надежды. Что ждет Афганистан впереди - покажет время. Однако совершенно очевидно, что продолжение «горячей фазы» внутреннего конфликта не отвечает ни интересам страны, ни ее соседей. Но тем не менее опасаюсь, что здесь еще будет много сюрпризов…
1НКИД. Несекретный политархив. Отдел Востока. Референтура по Афганистану. Оп. 1. Д. 4. П. 101. 1919-1920.
2АВП РФ. Секретный политархив НКИД. Фонд: Референтура по Афганистану. Оп. 1. Д. 4. П. 101. 28.02.1919 - 23.08.1920. С. 63.
3Там же.
4Там же.
5Васильев А. Россия на Ближнем и Среднем Востоке: от мессианства к прагматизму. М., 1993. С. 260-261; Теплинский Л.Б. СССР и Афганистан. 1919-1981. М.: Наука, 1982. С. 171-172.
6 Сиасанг С. Апрель 1978: начало трагедии Афганистана. М., 2009. С. 251.
7Теплинский Л.Б. Указ. соч. С. 196-197.
8Коргун В. Указ. соч. С. 232-235.
9Сиасанг С. Указ. соч. С. 286.
10Там же. С. 283, 285.
