Иран – Китай: стратегический союз?

27 марта 2021 г. министр иностранных дел Ирана Мохаммад Джавад Зариф и его китайский коллега Ван И подписали в Тегеране ирано-китайский стратегический договор, официально именуемый «Всеобъемлющая программа сотрудничества между Исламской Республикой Иран и Китайской Народной Республикой». Этот документ часто называют «Ирано-китайский стратегический пакт».

Детали ирано-китайского договора пока не разглашается. Но эксперты говорят, что он в значительной степени не изменился по сравнению с 18-страничным черновиком, полученным в прошлом году изданием The New York Times.[1] По данным иранского англоязычного издания Tehran Times, официальные лица ИРИ ещё в прошлом году подтвердили, что черновой вариант документа, полученный The New York Times, датирован июнем 2020 г. и помечен как «окончательная версия».[2]

Главное в нём – китайское инвестирование $400 млрд. в экономику Ирана в течение 25 лет в обмен на непрерывные поставки иранской нефти.

В частности, Китай будет инвестировать $280 млрд. в развитие нефтегазовой и нефтехимической отраслей промышленности Ирана. Эта сумма будет включена в первый 5-летний период 25-летней сделки, но дополнительные суммы будут доступны в каждом последующем 5- летнем периоде, если обе стороны об этом договорятся. Будут вложены $120 млрд. в модернизацию транспортной, производственной и социальной инфраструктуры Ирана. То есть в иранские порты, железные дороги, а также в банковское дело, информационные технологии, телекоммуникации, здравоохранение. В обмен, согласно двум неназванным иранским источникам - официальному лицу и нефтетрейдеру, - Иран будет поставлять нефть Китаю со значительной скидкой.

Как сообщают источники, в документе также содержится призыв к китайско-иранскому военному сотрудничеству в области разработки оружия, совместных учений, исследований и обмена разведданными. Всё это для ведения «борьбы с терроризмом, торговлей наркотиками и людьми, а также трансграничными преступлениями».[3]

В связи с тем, что многие источники подтверждают идентичность чернового варианта ирано-китайского пакта 2020 г. подписанному документу, нелишне напомнить примечательные моменты военного сотрудничества двух стран.

В соответствие со сделкой, предполагается сотрудничество ВВС и ВМС Китая и Ирана. Это касается закупок Ираном китайского вооружения для этих видов вооруженных сил. Срок действия запрета на экспорт в ИРИ вооружения и боевой техники, введенного в соответствие с Резолюцией 2231 Совета Безопасности ООН, истек в октябре 2020 г. (кроме поставок ракетной техники, запрет на которые завершится в 2023 г.). Это открывает возможности для будущих крупномасштабных продаж оружия. При этом ныне новое современное и достаточно совершенное оружие, ракеты и самолеты Китая делают китайский экспорт оружия гораздо более привлекательным, чем в прошлом. Хотя и в прошлом ВТС ИРИ - КНР развивалось неплохо. После отмены санкций против ИРИ в 2016 г. (в соответствие с СВПД) Тегеран закупил у Китая 150 истребителей модели Chengdu J-10 на сумму в $1 млрд.

Ирано-китайское соглашение даст зеленый свет на размещение 5 тыс. военнослужащих Народно-освободительной армии Китая (НОАК) на иранской территории с возможностью увеличения численности персонала для охраны и обеспечения безопасности транзита нефти, газа и продукции нефтехимии в Китай. Некоторые из этих формирований будут размещены в районе Персидского залива. Это может стать одним из первых серьезных развертываний китайских сил за рубежом.

Пекин сможет использовать порт Джаск не только в экономических целях, но и в геополитических. Аренда порта открывает Китаю широкие возможности для проецирования своей военно-морской мощи в Персидском заливе.

Не исключены и ирано-китайские договоренности об использовании ВВС и ВМС Китая военно-воздушных и военно-морских баз Ирана.[4]

При этом надо признать, что хотя, статья 146 Конституции ИРИ гласит: «Запрещено размещение каких-либо иностранных военных баз на территории страны, даже в мирных целях»,[5] авторы ирано-китайского документа, по данным из различных источников, не уточняли юридический аспект гипотетического пребывания контингента военнослужащих НОАК в Иране. О китайских военных базах там не было сказано ни слова.

Диалоги по этой теме ведутся с 2016 года, когда председатель КНР Си Цзиньпин предложил стратегическое соглашение во время визита в Тегеран. Переговоры поначалу продвигались медленно. Иран только что достиг согласия с Группой 5+1 по Совместному всеобъемлющему плану действий (СВПД) о снятии и ослаблении экономических санкций в обмен на жесткие ограничения его деятельности в области ядерных исследований. Бизнесмены со всего мира начали стекаться в Иран с инвестициями и предложениями о совместном партнерстве, в том числе и для разработки газовых и нефтяных месторождений. Тогда стратегический пакт ИРИ – КНР для Тегерана был не особенно актуальным.

Однако после того, как президент США Трамп вновь ввел экономические санкции против Ирана в 2018 году, ситуация изменилась. Вопрос встал серьезный: как нейтрализовать разрушительные для иранской экономики американские санкции. Верховный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи ускорил переговоры с Китаем. В августе 2019 г. министр иностранных дел ИРИ Мохаммад Джавад Зариф посетил Пекин, где вместе с китайским коллегой Ван И утвердил «дорожную карту» для всеобъемлющего стратегического партнерства между странами, обговоренного в 2016 году. Именно тогда в документ были добавлены некие секретные положения, которые включают в себя целый ряд привилегий для Китая. Вероятно, именно поэтому стороны избегают давать какие-либо подробные комментарии насчет содержательной части этих договоренностей.

Но суть заключается в том, что Пекин предложил Тегерану сделку - спасательный круг, который, как и полагается всем спасательным кругам, был связан с гигантским китайским кораблем канатом, втягивающим ИРИ в фарватер китайской политики.

Но почему подписание этого ирано-китайского стратегического пакта свершилось именно сейчас, в марте 2021 г.?

Дело в том, что и для Ирана, и для Китая этот пакт чрезвычайно важен, не только с экономической точки зрения для каждой из сторон, но и с политической (и даже военной), поскольку они используют его сегодня, как козырную карту в своем глобальном и региональном противостоянии с США. И не только.

Иран. В настоящее время Тегеран находится в сложнейшем процессе диалога по вопросу реанимации СВПД, где главный его оппонент – США с их санкционным «максимальным давлением». Пописывая ирано-китайский документ, Тегеран демонстрирует всем, но, прежде всего Вашингтону, что Пекин не даст разбомбить санкциями иранскую экономику. Поэтому на переговорах по СВПД ИРИ, имея на руках этот, безусловно, козырной пакт, будет придерживаться в данной игре жесткой линии. Спикер иранского меджлиса Мохаммад Багер Галибаф заявил: «Подписание всеобъемлющего соглашения о сотрудничестве между Ираном и Китаем является важным предупреждением Соединенным Штатам о том, что международные отношения стремительно развиваются в ущерб Америке, и эта страна больше не в состоянии в одностороннем порядке навязывать свои модели, планы или соглашения независимым странам».[6]

Ирано-китайский пакт несёт в себе не только чисто политическую антиамериканскую нагрузку, но и сугубо практическую, обеспечивая многомиллиардные инвестиции в экономику и гарантии продажи иранской нефти вне рамок санкций или различных конъюнктурных эксцессов.

Так, ещё до подписания пакта, в условиях американских санкций, по данным Refinitiv Oil Research, за последние 14 месяцев (с января 2020 по март 2021 г.) Иран поставил в Китай около 17,8 млн. тонн (306 тыс. баррелей в день) нефти, причём в январе и феврале 2021 г. объёмы достигли рекордных уровней. Из них около 75% были «непрямым» импортом. Оставшиеся 25% импорта были зарегистрированы как официальные поставки из Ирана, сообщает Refinitiv, поскольку Пекин всё же сохраняет небольшой объём официальных закупок энергоносителя из этой страны, несмотря на санкции США.[7] При этом предполагается, что уже в марте 2021 г. ИРИ экспортировала в КНР 918 тыс. баррелей нефти в день - это самый высокий объем с тех пор, как США ввели полные санкции в отношении иранской нефти два года назад.[8]

Стратегический пакт, несомненно, интенсифицирует экспорт иранской нефти в Китай. Тем более что китайцам Тегеран предоставил большие привилегии. Поднебесная по подписанному договору сможет закупать любую нефтегазовую продукцию (нефть, природный газ и нефтепродукты) с минимальной гарантированной скидкой в 12% от средней цены за 6 месяцев для сопоставимых эталонных продуктов, плюс еще до 8% от этого показателя для компенсации рисков. При этом Пекин сможет оплачивать продукцию в «мягких» валютах, полученных от ведения бизнеса в Африке и странах бывшего СССР, что при умелой конвертации может дать дисконт еще до 12%. Общий дисконт на нефть и нефтехимию может составить до 32%. Помимо этого, как сообщается, Китаю будет предоставлено право задерживать платежи на срок до 2 лет.

Конечно, это в определённой степени, явный диспаритет. Но $400 млрд. и сама возможность продавать свою нефть и получать хоть какие-либо деньги, причём назло «большому сатане», выводят Иран из изоляции.

Но в Иране нашлись и критики ирано-китайского альянса. Они жаловались, что переговорам не хватало прозрачности, и называли сделку распродажей ресурсов Ирана. Статья 153 Конституции ИРИ однозначно констатирует: «Запрещается заключать любой договор, который привел бы к установлению иностранного господства над природными и экономическими ресурсами, культурой, армией и другими сферами жизни государства».[9]

Ещё в прошлом 2020 г., когда появилась первая информация о готовящемся ирано-китайском стратегическом документе, его содержание вызвало недовольство у многих - как у представителей реформистского лагеря, так и у радикалов – консерваторов. Так, союз Тегерана и Пекина не нравится таким противоположным по своим взглядам и положению фигурам, как экс-президенту Ирана Махмуду Ахмадинежаду, так и сыну свергнутого иранского шаха принцу Резе Пехлеви, проживающему сейчас в США. Оба они говорят почти одними и теми же словами о том, что суверенитет Ирана в результате такого договора, якобы, может быть поставлен под угрозу.

Критики сделки назвали её новым Туркменчайским договором после известного соглашения 1828 года, согласно которому ослабленная Персия уступила большую часть Южного Кавказа Российской империи.

Подобные взгляды отражают мнения определенных групп иранцев. Уже после подписания документа, в Тегеране, Исфагане, Алборзе, Реште и других городах прошли демонстрации с лозунгами «Иран не продается», и даже «Смерть тем, кто продал родину!».

В иранских СМИ реакция на заключение пакта была сдержанная, но и там некоторые обозреватели напоминали, что в отношениях с китайцами следует проявлять осторожность.

В меджлисе ИРИ также некоторые депутаты не выражали восторга по поводу ирано-китайского документа о стратегическом альянсе. Председатель комитета по национальной безопасности и внешней политике иранского парламента Моджтаба Зовальнур очень дипломатично отметил: «Парламент должен пересмотреть стратегический документ между Ираном и Китаем, потому что согласно Конституции, если есть обязательства перед нашей страной в международных договорах и соглашениях с другими странами, он должен быть одобрен парламентом».

Далее он пояснил: «Такие документы, по сути, являются дорожными картами, и для реализации этих документов обычно заключаются несколько контрактов между исполнительными органами, впоследствии парламент должен иметь надзорную роль по этим контрактам. Он должен проявлять осторожность, чтобы гарантировать, что никакие интересы нашей нации не будут оставлены без внимания ».[10]

Сторонники сделки заявляли, что Иран должен проявить прагматичность и признать растущее экономическое положение Китая. Они настаивали на безопасности документа для национальных интересов ИРИ.

Министр иностранных дел Мохаммад Джавад Зариф под давлением критики был вынужден ввязаться в дискуссию. Он представил подробности подписанного ирано-китайского стратегического пакта на своей странице в Instagram 31 апреля, а 1 апреля, информационное агентство Mehr, привело полный текст размещённого министром сообщения. В нём глава МИД объяснил (общими словами, без цифр, дат или какой-либо конкретики) цели, принципы, функции, политико-экономические и культурные аспекты документа. Но главное содержалось в последнем разделе его сообщения под заголовком «Нереалистичные заблуждения о 25-летнем стратегическом плане», где г-н Зариф явно вступил в полемику с критиками и отвечал на их замечания.

Министр писал: «Этот документ не является контрактом. Этот документ не накладывает никаких обязательств ни на одну из сторон, но излагает перспективу их взаимоотношений. Согласно юридической интерпретации правительства, Высшего совета национальной безопасности (Ирана) и на основе Конституции (ИРИ), этот документ не требует одобрения парламента, поскольку он не налагает никаких обязательств, но копия документа была отправлена в парламент.

Публикация полного текста этого документа, как и аналогичных документов, требует согласия обеих сторон, и публичное опубликование таких стратегических документов не является обычным явлением.

Этот документ не содержит никаких цифр относительно двустороннего сотрудничества, будь то экономического, политического, культурного, стратегического или инвестиционного.

Этот документ не уступает какой-либо регион или даже (географическую) точку и не создаёт никаких исключительных прав в какой-либо области. Управление, администрирование или эксплуатация какой-либо области или района (Ирана) не было передано (Китаю).

В этом документе не предусмотрено развёртывание каких-либо вооружённых сил, не предусмотрено создание военных баз.

Этот документ не направлен против каких-либо третьих лиц и не является вмешательством в дела какой-либо страны».

В завершение своего подробного комментария министр Зариф выразил надежду, что всестороннее сотрудничество между Тегераном и Пекином будет гарантировать национальные интересы и устойчивое развитие Ирана, а также «гордость и процветание его храброго и благородного народа».[11]

В свою очередь, Китай, который в отличие от Ирана, был готов к подписанию стратегического документа с ИРИ, сегодня находится в сложно запутанных отношениях с администрацией президента США Джо Байдена. Так, встреча в Анкоридже (Аляска, США) 18 и 19 марта высокопоставленных официальных лиц США и КНР продемонстрировала отсутствие компромисса в деле перезагрузки напряженных американо-китайских отношений. Вместе с тем стороны договорились сотрудничать в областях, где их интересы совпадают. Однако в эти области никак не вписывается Иран. Для США он политико-идеологический противник, для КНР – партнёр, играющий значительную роль в продвижении китайских интересов на Ближнем и Среднем Востоке в геополитических, экономических и военных сферах. Новый китайско-иранский договор юридически обрамляет этот интерес.

Но антиамериканизм в китайской интерпретации подписанной сделки занимает совсем незначительное место. Пожалуй, это такой пропагандистский щелчок – напоминание Вашингтону о реальных возможностях Пекина.

Сюэ Вон (Xiye Wang), доктор философии в Принстонском университете, этнический китаец и американский гражданин, бывший заключённый в иранской тюрьме с августа 2016-го и освобождённый в декабре 2019 г. отметил: «Несмотря на все отчёты о китайско-иранской сделке, Пекин никогда не поставит под угрозу возможности хороших отношений с Вашингтоном».[12]

Ещё летом 2020 г., когда представителя китайского правительства спросили в Пекине о китайско-иранском пакте, он, скорее, уклонился, чем раскритиковал Вашингтон, вежливо настаивая на том, что Иран является лишь одной из многих стран, с которыми Китай «развивает нормальные дружеские отношения».[13]

Действительно, нельзя забывать, что министр иностранных дел КНР г-н Ван И во время своего недельного турне по Ближнему Востоку посетил не только Иран, но и Саудовскую Аравию, ОАЭ, Турцию, Бахрейн и Оман. Примечательно, что все эти страны имеют тот или иной уровень отношений с Израилем, который вместе с Саудовской Аравией является главным противником ИРИ в регионе. Кстати, КНР также имеет хорошие деловые отношения с еврейским государством.

В своем портфеле Ван И привез на Ближний Восток инициативу из пяти пунктов по достижению безопасности и стабильности в регионе.[14] Исходя из текста этого документа, можно прийти к выводу, что КНР намерена быть гарантом стабильности в регионе и посредником практически во всех ближневосточных конфликтах, вплоть до предоставления площадок в Пекине для прямых переговоров израильтян и палестинцев. Особое внимание обращает на себя инициатива о СВПД, где Китай предлагает Ирану – «возобновление взаимного соблюдения своих ядерных обязательств в целях скорейшего получения урожая». То есть, как, по всей видимости, считают в Пекине, реанимация СВПД, а главное - снятие американцами санкций с Ирана, даст возможность наиболее полно и эффективно «собрать урожай» - осуществить экономические проекты, предусмотренные китайско-иранским пактом.

И это действительно так. Обзор годового товарооборота ИРИ и КНР в период 2017 – 2020 гг. даёт подтверждение этому: в 2017 году (до введения санкций) объём торговли между Ираном и Китаем оставил $37,18 млрд.; в 2018 - $35,13 млрд.; в 2019-м — $23,3 млрд.; в 2020-м — $14,91 млрд.[15] Это цифры лишь по падающему от санкций товарообороту, а сколько китайских компаний и фирм прекратили или сократили своё сотрудничество с Ираном в различных сферах экономики? Понятно, что если СВПД развалится окончательно, китайский бизнес в ИРИ непременно столкнётся со вторичными американскими санкциями, что в прошлом приводило Пекин в справедливую ярость. Вспомним, - судебное преследование китайского телекоммуникационного гиганта Huawei со стороны США включает обвинения в том, что компания тайно торговала с Ираном в нарушение этих санкций.

Вполне естественно, что Пекин настаивает на скорейшем решении проблемы СВПД, причем не исключая и дипломатические уступки Тегерана. Об этом недвусмысленно заявил глава китайского МИД Ван И: «Иран должен взять на себя ответственность для возвращения к сделке».

В целом поездка китайского министра на Ближний Восток была направлена на то, чтобы подчеркнуть растущее значение региона во внешней политике Китая и укрепить местную привлекательность Пекина. Причем без приоритетов для той или иной страны. Не случайно, это происходит в то время, когда США стремятся отвернуться от Ближнего Востока и сосредоточиться на стратегической конкуренции в Индо-Тихоокеанском регионе. Недаром Tehran Times утверждает, что «ирано-китайское военное сотрудничество может дать Китаю плацдарм в регионе, который на протяжении десятилетий был зоной стратегических интересов США».[16]

Однако, по всей вероятности, военная составляющая пакта, хотя и достаточно важна для КНР, играет лишь вспомогательную роль, обеспечивая экономические планы Китая в зоне Персидского залива и на всём Ближнем Востоке. КНР нужна дешевая иранская нефть, необходимы гарантированные на многие годы, причем надежные и безопасные поставки иранских углеводородов (надо понимать – под охраной НОАК), что, по замыслу Пекина, обеспечит энергетическую безопасность страны и откроет широкие перспективы, в том числе, для победы в глобальной гонке с США.

Стратегическая цель Пекина – осуществление крупнейшего проекта Евразии «Один пояс, один путь», призванного объединить сухопутный и морской «шёлковые пути». Это и объясняет стратегическое наступление Китая на Ближний Восток, в том числе, с использованием возможностей Ирана. По мнению известного американского политолога Энтони Кордесмана, «пояс и путь» предоставит Китаю, по крайней мере, столько же стратегических преимуществ, сколько не в состоянии дать открытые военные действия, новые военные базы или новые продажи оружия.[17]

Э. Кордесман в своей работе «Китай и Иран: крупный выигрыш Китая в «войне в белых зонах» в Персидском заливе», пожалуй, дал исчерпывающую характеристику китайско-иранского пакта: «Как минимум, этот пакт дает Китаю новые огромные стратегические рычаги воздействия в регионе Персидского залива, через который проходит 20% мировых поставок нефти, что является наиболее важным для импорта нефти в Азию.

Ни одно арабское государство Персидского залива не может игнорировать тот факт, что пакт расширяет влияние Китая способами, которые дают этой стране гораздо больший военный рычаг воздействия на Персидский залив, а также возможность расширить свою роль в Ираке [важный источник нефти для КНР, В.С.] и углубить связи с Россией и Сирией.

Ни одно государство Персидского залива - или внешняя держава - теперь не может игнорировать растущую роль Китая в Персидском заливе, и ни одно арабское государство не может иметь дело с Китаем, не учитывая риски того, что КНР может расширить свои военные связи с Ираном.

Ни одно государство Персидского залива не может игнорировать тот факт, что соглашение было подписано после того, как глава МИД КНР Ван И посетил Турцию и Саудовскую Аравию [две влиятельных держав - лидеров региона, с которыми, по всей вероятности, обсуждал предстоящее подписание китайско-иранского пакта, В.С.], но до того, как Ван И посетил Бахрейн, ОАЭ и Оман; или тот факт, что в соглашении говорится о роли Китая в изменении СВПД и о повышении роли Китая в переговорах по соглашению между Израилем и палестинцами».[18]

Характеризуя ситуацию вокруг Ближнего Востока и противостояния там КНР и США в связи с ирано-китайским пактом, Э.Кордесман остроумно отметил, «Китай, изменив стратегическую шахматную доску, как на глобальном, так и на региональном уровне, демонстрирует готовность играть в трехмерные шахматы, в то время как США пытаются выиграть в шашки».[19]

Однако, не всё так просто. Как полагают многие политологи, «Всеобъемлющая программа сотрудничества между ИРИ и КНР» совсем не однозначна. Здесь возникает много вопросов.

Почему не обнародован весь документ?

Почему важнейший, судьбоносный для двух стран стратегический пакт, действие которого предусмотрено на четверть века, не подписывали главы государств, а лишь министры иностранных дел?

Предположительно, сокращенный вариант ирано-китайского договора, который продемонстрировал миру г-н Зариф в своей Instagram-версии 31 марта, является лишь установочной, описательной частью всего засекреченного документа. По всей вероятности, и Тегеран, и Пекин были крайне заинтересованы именно сейчас, исходя из своих политических интересов и складывающейся ситуации вокруг СВПД, вокруг отношений ИРИ – США, КНР - США, вбросить в информационное пространство идею стратегического союза Ирана и Китая без особой конкретики. Это своего рода пробный шар, но который, по замыслу авторов и исполнителей, мог бы интенсифицировать процесс выработки решений по СВПД (в чем заинтересованы и ИРИ, и КНР), а также предупредить новую администрацию в Вашингтоне, что тоже необходимо ныне Тегерану и Пекину.

В то же время установка дымовой завесы вокруг основной, содержательной части пакта, с одной стороны, в некоторой степени предохраняет от нападок на договор, от консолидации его противников по всему миру и подготовки ими практических мер по противодействию, поскольку нет официальных данных, нет реального объекта, против которого надо бороться и использовать различные средства.

С другой стороны, случайная или умышленная утечка информации (скорей – последнее) о секретной части пакта даёт возможность его авторам анализировать реакцию противников на неё и готовить ответные меры для их задействования после вступления в силу полного официального текста «Всеобъемлющей программы сотрудничества между ИРИ и КНР», который, возможно, под давлением критики будет откорректирован.

В этой связи становится понятно, что подобный промежуточный документ не могли подписывать главы двух государств. Это не их уровень.

На сегодняшний день ирано-китайский стратегический документ несёт в основном политическую нагрузку. Но нынешний договор в перспективе может оказаться лишь начальной фазой освоения Китаем ближневосточного региона. После возможной реанимации СВПД, снятия американских санкций с Ирана, усилий китайской дипломатии и по мере продвижения проекта «Пояса и пути» Пекин может представить миру новый чертёж проекта Ближнего Востока.

Мнение автора может не совпадать с позицией Редакции

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs