Внешние игроки в Центральной Азии: от конфликта интересов к взаимодействию?

Геополитическое положение постсоветских центральноазиатских республик, их сырьевая база обеспечивают интерес к региону со стороны мировых игроков. Разнообразные форматы сотрудничества с Казахстаном, Киргизией, Туркменистаном, Узбекистаном и Таджикистаном есть уже у многих государств: это ОДКБ, американская платформа С5 + 1; индийская доктрина «Объединяя Центральную Азию»; диалог «Центральная Азия плюс Япония»; «Евразийская инициатива» Южной Кореи; Тюркский совет Турции, «Один пояс – один путь» («Новый Шелковый путь») Китая.

Наибольшую активность в Центральной Азии (ЦА) в последние годы проявляют Турция, США и особенно – Китай.

Среди главных целей, которые преследует Пекин, следует отметить купирование проникновения в Синьцзян-Уйгурский автономный район (СУАР) исламистского экстремизма, обеспечение доступа к сырью и энергоносителям, а также обеспечение безопасности «Нового Шелкового пути», ориентированного на рынки европейских и ближневосточных стран.

Основную ставку при этом Китай, как и в других регионах мира, делает на экономику - торговлю, инвестиции, инфраструктурные проекты, кредиты. Сегодня китайская доля во внешнеторговом балансе центральноазиатских стран составляет порядка 22% по экспорту, 37% по импорту и продолжает расти.

В последние 10 лет Китай лидирует по темпам прироста прямых инвестиций, наращивая долговую зависимость стран региона: Бишкек уже задолжал Пекину 30 % своего ВВП, Ашхабад - почти 30 %, Душанбе – 15 % (при том, что в 2011 году Китай получил более 1000 квадратных километров территории Таджикистана в обмен на списание части долга), Нур-Султан – более 10 %.

Такая ситуация порой вызывает в центральноазиатских странах беспокойство перед «китайской экспансией», время от времени даже перерастающее в социальные волнения. К тому же в этом регионе имидж Китая портит временами достаточно жесткая политика Пекина в СУАР, более половины населения которого составляют тюркоязычные уйгуры, казахи и киргизы, исповедующие ислам. Исправить положение Китай старается, используя свою «мягкую силу»: в регионе открыто уже почти четыре тысячи Институтов Конфуция и классов китаеведения, активно работающих над созданием привлекательного образа Срединного государства.

В последнее время все большее место в отношениях Пекина с центральноазиатскими государствами занимает сфера безопасности. С 2002 года Народно-освободительная армия Китая проводит здесь совместные учения с армиями стран ЦА как в рамках ШОС, так и на двусторонней основе. КНР сегодня — один из ведущих экспортеров вооружений и источников военно-технической помощи для стран региона. На китайские деньги возводятся различные военные объекты. В частности - пограничная застава в Мургабском районе Таджикистана неподалеку от неподконтрольного официальному Кабулу Ваханского коридора, по которому боевики-исламисты проникают из Афганистана в Китай. Это прагматичный шаг для обеспечения безопасности, но при этом ряд экспертов прямо называет ее китайской военной базой.

После долгой «спячки» активизировались Соединенные Штаты. В 2015 году в результате турне госсекретаря США Джона Керри по странам региона была образована переговорная площадка Центральная Азия + США (С5+1), которая с тех пор активно используется для продвижения американских интересов.

Февральский визит нынешнего главы американской дипломатии Майка Помпео в ведущие страны региона - Узбекистан в Казахстан – и последовавшее сразу вслед за ним принятие новой редакции «Стратегии в Средней Азии» ознаменовали новый подъем активности США в регионе.

Во многом визит был посвящен обсуждению «китайского вопроса». Помпео отговаривал партнеров от сотрудничества с китайскими компаниями (намекая даже, что в противном случае можно «нарваться» и на санкции) и призывал их жестче критиковать действия Пекина в СУАР.

Что касается упомянутого документа, несколько высокопарно названного «Стратегия Соединенных Штатов в Центральной Азии на 2019-2025 годы: укрепление суверенитета и экономического процветания», то приоритетом США в нем декларировано создание «стабильной и процветающей Центральной Азии», способной реализовывать свои интересы на международной арене, тесно связанной с мировыми рынками, имеющей сильные демократические институты, соблюдающей верховенство закона и уважающей права человека. Исходя из этого намечены основные цели внешней политики: это поддержка суверенитета и независимости здешних государств; борьба с террористическими угрозами; укрепление стабильности в Афганистане (причем, странам региона предложено «поддерживать международные усилия по стабилизации Афганистана»); содействие развитию связей между ЦА и Афганистаном; содействие совершенствованию системы верховенства закона и соблюдению прав человека; поощрение инвестиций в регион.[i] Так что весь стандартный набор «американского счастья» в документе обозначен.

Особенностью новой стратегии стало то, что Вашингтон впервые признал самодостаточность центральноазиатских стран. Между строк при этом читаем: для того, чтобы они не стали «сателлитами» Китая или России. Плюс США стараются «притянуть» эти государства к Афганистану – американцы готовятся значительно сократить там свое военное пристуствие, а потом (вероятно) и уйти, и стараются частично переложить ответственность за процессы в соседней стране на государства ЦА.

Что касается инвестиций, то в центре внимания США – создание трубопроводной системы в направлении Восток - Запад в обход России. И в этом американские интересы совпадают с турецкими - Анкара упорно (и небезуспешно) старается замкнуть на себя энергопотоки, идущие с востока и с юга (из Катара) в Европу. Без наращивания влияния в регионе эта задача невыполнима.

В свое время ажиотажное турецкое проникновение в ЦА с целью создания тесного союза тюркских народов началось сразу после обретения здешними странами независимости. Вскоре выяснилось, что турецкая экономика такого проекта не осилит, но, тем не менее, экспансия турецкого капитала продолжаетсяи и сейчас при всесторонней поддержке официальной Анкары. К 2026-2028 годам даже планируется формирование общетюркского рынка товаров, инвестиций, рабочей силы и услуг.

Однако главная роль в распространении эмоционально окрашенного трансграничного национализма (если не сказать пантюркизма) отводится «мягкой силе», опирающейся на этнокультурную и конфессиональную близость тюркских народов. Локомотивом в этом напрвлении является созданное в 1992 году «Турецкое (или Тюркское – в турецком языке разницы нет) агентство по сотрудничеству и развитию».

В политической сфере идет процесс создания наднациональных институтов по примеру Европейского союза. Старейшим из них являются международные тюркские курултаи, первый из которых состоялся в 1993 году. По сути это собрания представителей общественных организаций тюркских государств и тюркских общин других стран, включая Россию. Впоследствие эти съезды стали проводиться одновременно с саммитами лидеров тюркских государств.

В 2009 году был создан Совет сотрудничества тюркских государств («Тюркский совет»), членами которого сегодня являются Турция, Казахстан, Азербайджан, Узбекистан и Киргизия. Статус наблюдателя имеет Венгрия.

Кроме того, действуют Совет аксакалов, Парламентская ассамблея, Международная организация тюркской культуры и ряд других организаций.

Пусть не в такой степени, как с Азербайджаном, но расширяется военно-техническое и военно-политическое сотрудничество, отчасти - под эгидой Североатлантического альянса.

Москва демонстрирует вполне адекватное и прагматичное отношение к этим процессам. В 2018 году Сергей Лавров констатировал: «Мы не имеем ничего против того, чтобы наши центральноазиатские соседи имели максимально широкий спектр внешних партнеров. Исходим из того, что эти отношения будут в полной мере уважать те обязательства, которые между нами существуют».[ii]

Политическое влияние России в ЦА неоспоримо: именно к ней местные элиты обращаются за помощью и посредничеством во время внутренних и межгосударственных кризисов. По-прежнему тесными остаются экономические связи, особенно с членами ЕАЭС - Казахстаном и Киргизией; наконец, огромное значение для центральноазиатских государств имеют денежные переводы трудовых мигрантов из России. В целом, Москва остается ключевым игроком в ЦА, и это понимают и в Пекине, и в Вашингтоне, и в Анкаре.

Было бы большой ошибкой рассматривать регион только как арену соперничества между внешними акторами – он может стать и полем для международного сотрудничества.

США, например, объективно заинтересованы в координации работы с Россией в сфере антитеррористической деятельности и пресечении наркотрафика из Афганистана – своих сил для этого у американцев в регионе недостаточно. В этой связи примечательно отсутствие в «Стратегии» какой бы то ни было критики в адрес уже действующих в ЦА механизмов безопасности - ОДКБ и ШОС.

Перспективы взаимодействия с Турцией, принимая во внимание уровень российско-турецких отношений в последние годы, безусловно, есть, хотя акцентирование идеологии тюркизма в региональной политике Анкары объективно затрудняет сотрудничество между нашими странами на центральноазиатском направлении. Впрочем, и сама Турция вряд ли станет форсировать работу по «собиранию тюркских земель».

Объективно куда более широкие возможности для сотрудничества у Москвы с Пекином. Китай заинтересован в стабильности к западу от своих границ не меньше, чем Россия - к югу от своих. К тому же разноплановость экономик России и Китая позволяет избежать жесткой конкуренции на центральноазиатских рынках.

Нельзя забывать, что конструктивное взаимодействие возможно только при комплексном учете интересов России, Китая и государств региона. А основой для него может стать сопряжение трех международных проектов – ЕАЭС, ШОС и «Нового Шелкового пути».

Мнение автора может не совпадать с позицией Редакции

Читайте другие материалы журнала «Международная жизнь» на нашем канале Яндекс.Дзен.

Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs