ENGLISHХорошо известно, какие государства входят в Европейский союз, однако определение «Большая Европа» до сих пор остается весьма неустойчивым. Де Голль рассматривал эту проблему с географической и исторической точек зрения, полагая, что Европа раскинулась от Атлантики до Урала. Но десятилетия спустя некоторые умы все еще задаются вопросом о принадлежности России к Европе. Так, один французский журналист в интервью с Дмитрием Рогозиным до его назначения заместителем главы российского правительства получил такой ответ: «Когда я нахожусь во Владивостоке, у меня нет никаких сомнений, но когда я в Марселе, у меня возникает вопрос».
Этот каламбур четко обозначает историческую и культурную реальность: европеец на Дальний Восток, на берег Тихого океана, на границу с Китаем принес христианство корни, греко-латинскую культуру, так же как и французскую литературу. На постсоветском пространстве Виктор Гюго и Александр Дюма лучше известны, чем во многих французских лицеях.
Можно с уверенностью утверждать, Большая Европа - это преемственность историко-культурных ценностей европейского континента от Бреста до Владивостока. Преемственность, объединяющая на восток от Урала сотни народов, которые принадлежали русскому, или советскому миру. Народов, которые благодаря языку общения разделяют общее культурное наследие, образующее их идентичность. В этом и состоит отличие казахского уйгура от уйгура китайского. Большая Европа - это также общее морское пространство. Возможно, из-за потепления климата скоро из Гавра можно будет попасть в Тихий океан, минуя Ближний Восток.
Наземные и морские пути, проходящие через Россию, превратятся в великие транспортные коридоры, соединяющие Европу и Азию, - самые быстрые, самые экономичные, самые надежные.
Эта Большая Европа, которая естественным образом включает Россию, Казахстан, Кавказ, является третьим по величине партнером Европейского союза после США и Китая. Европейский союз уже сейчас - главный рынок для России, потребляет 50% ее экспорта в целом и 80% нефти и газа.
Такое положение дел является как проблемой, которую необходимо решать, так и преимуществом, которое стоит использовать.
Общий исторический вызов для Европы и России
Россия пережила жестокие испытания, когда рухнул Советский Союз. Внезапно она утратила статус мировой сверхдержавы, распалась на множество независимых государств. Ни одна страна в современных мирных условиях не знала такой глубочайшей экономической, демографической и социальной регрессии.
Американский политик Збигнев Бжезинский заявил в интервью газете «Фигаро» в 1990 году, что в холодной войне есть два победителя - Америка и Германия и два проигравших - Россия и Франция. Что касается Франции, то ее экономический и дипломатический вес с распадом Советского Союза и возрождением Германии начал ослабевать, а идентичность и особая роль на мировой арене стали растворяться в процессе европейской интеграции, ускоренной Маастрихтским договором.
Соединенные Штаты успешно воспользовались этой новой ситуацией. Их стратегическая цель теперь не Западная Европа. Европа сама по себе превратилась в проблему. Вопросы будущего решаются в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В 2030 году США рассчитывают обрести энергетическую независимость. Прекрасная возможность уйти с Ближнего Востока, который порождает лишь ненависть и хаос. Как недавно заявил Бен Родес, советник Б.Обамы: «Мы хотели бы, уйдя из власти, оставить преемникам такую внешнюю политику США, при которой американским войскам не нужно было бы разбазаривать средства на контроль за участками пустыни». Саммит США - Китай в июне 2013 года в Калифорнии - Тихоокеанское побережье выбрано неслучайно! - ясно обозначает предпосылки китайско-американского кондоминиума в вопросах мировой экономики. «G2» более эффективна, чем «G7», «G8» или «G20». Обе первые мировые экономики не упомянули ни ООН, ни МВФ.
Кондоминиум не исключает соперничества, но оно носит в основном экономический характер в отличие от идеологического противостояния времен холодной войны.
60% военно-морских сил США сосредотачивается в акватории Тихого океана не для того, чтобы «принести свободу угнетенным народам», а просто потому, что, согласно американским воззрениям, именно здесь будет вершиться мировая политика.
Что касается Европы и России, они рискуют оказаться совсем одни перед лицом регрессии арабо-мусульманского мира, усиления радикального ислама и демографического взрыва в Африке южнее Сахары. Уход войск союзников из Афганистана выводит Россию и страны Центральной Азии на форпост исламистско-террористического очага.
Европе и России предстоит в то же время решать проблемы динамики демографии и самоопределения своего мусульманского населения, которое, по оценкам, составляет в России - 15 миллионов, а в Европе - 50 млн. человек.
Чьим интересам отвечает Большая Европа?
Россия, кроме ядерной энергетики, не является лидером ни в промышленной, ни в технологической сферах. АЭС, построенные по российской технологии, составляют 16% мирового парка и в ближайшие 20 лет должны составить 25%. Россия обеспечивает 40% мировых потребностей обогащенного урана. И вместе с Францией они являются единственными странами, обладающими полным циклом переработки сырья в обогащенный уран. В остальном большинство технологий устарели из-за недофинансирования на протяжении четверти века. Уровень исследовательско-конструкторских разработок столь низок, что России принадлежит лишь 2% изобретений в мире.
Ослабление военного потенциала, кажется, удалось приостановить, налицо развитие военного производства, однако военный бюджет России составляет лишь десятую часть военного бюджета США.
Как это ни парадоксально, единственные сравнительные преимущества России находятся на противоположных концах шкалы ценностей: природные ресурсы и человеческий капитал, так как уровень образования остается высоким, несмотря на эмиграцию и снижение качества обучения. Проблема России и в том, что регионы, соседствующие с зонами самого динамичного экономического развития в мире, экономически слабо развиты (в Сибири и на Дальнем Востоке проживают только 30 млн. жителей).
Для того чтобы Россия могла в будущем существовать как крупная индустриальная и научная страна, необходимо интегрировать ее в пространство сотрудничества развитых стран. Россиянин никогда не будет работать, как китаец, но, возможно, будет, как европеец, при росте производительности труда. Естественно, речь не идет о пространстве нынешнего ЕС. Оно должно создаваться на базе потребностей и желаний других государств, заинтересованных в новой европейской архитектуре.
Франция, задыхающаяся под грузом наднациональной Европы и свободных обменов, доведенных до абсурда, заинтересована в этом сотрудничестве прежде всего. Общеевропейский интерес не существует в настоящее время. Сильный евро обострил противоречия и вместе с тем препятствует их разрешению. Евро ускоряет деиндустриализацию, начавшуюся в 1980-х годах. Огромный разрыв между странами становится нетерпимым: гнаться за Германией, выдыхаясь ради продолжения игры среди крупных держав, или присоединиться к курортным странам и обречь себя на безвозвратную утрату позиций - эта дилемма устрашает.
Что касается европейских институтов, то они переживают глубокий кризис - экономический, политический и моральный. В условиях турбулентности у народов складывается впечатление, что самолет не управляется пилотом. Неприятие брюссельских институтов распространяется все шире, становясь едва ли не главным общим знаменателем общественного мнения в странах Европейского союза.
Европейская комиссия пытается регламентировать стандарты бутылок оливкового масла на столах в ресторанах, тогда как четверть молодежи в странах ЕС страдает от безработицы. ЕС превратился в больного человека планеты, он плохо управляем, но Брюссель забегает вперед, следуя модели свободного рынка в ущерб здравому смыслу и собственной консолидации: недавний прием Хорватии в ЕС, переговоры с Турцией или переговоры о соглашении относительно свободы торговли с США. Наиболее проевропейские из французских политиков дошли до того, что предлагают пересмотреть догмы, внедрению которых они способствовали. Так, Валери Жискар д´Эстен недавно заявил, что следует отказаться от всеобщих выборов в Европарламент и направлять туда парламентариев, избранных в своих странах, так как «легитимность не устанавливается декретом».
Поможет ли создание Большой Европы преодолению трудностей как для России, так и для ЕС? Хотя на этот случай необходимо, чтобы ЕС оказался «совместим с Россией».
Сможет ли ЕС стать «совместимым с Россией»?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться к истокам Европейского союза и мифам, на которых он основан. Позвольте мне привести длинную цитату независимого мыслителя Юбера Ведрина, бывшего генерального секретаря аппарата Президента Франции и бывшего министра иностранных дел Франции: «Я не рассматриваю европейское строительство как великую, прекрасную и коллективную федералистскую амбицию, которая, увы! увязла в песках. Геополитика главенствует. Считаю отцами-основателями сначала Сталина и Трумэна, а затем Моннэ и Шумана. Если бы не существовала после войны советская угроза, если бы США не создали Североатлантический альянс и не предложили план Маршалла, ничего бы не произошло. Не Европа обеспечила мир, а мир создал условия для существования Европы. Наконец, некоторые европейские руководители, умевшие смотреть вперед, решили воспользоваться этой ситуацией, чтобы создать нечто новое. Их подход был конкретен: создание Европейского объединения угля и стали, Общего рынка и т. д. Шаг за шагом строилась утопия Соединенных Штатов Европы. То, что сегодня разрушается, это не Европа, а мифы европеистов. В самом деле Европа прежде всего детище геополитической ситуации, а не реализация исключительного историко-морального проекта».
Распад Советского Союза полностью изменил геополитические представления. Европейское сообщество, а позднее Европейский союз ответили на эти события безумным забеганием вперед (расширение НАТО), в то же время сохраняя рефлексы холодной войны, рассуждая и действуя в терминах победителей и побежденных.
Однако еще до распада Советского Союза Ф.Миттеран верно почувствовал, что расширение может оказаться западней для будущего самого Евросоюза. После роспуска Варшавского пакта и параллельно с созданием ЕС на основах Совета Европы, Миттеран поддержал концепцию «общего дома», предложенную Горбачевым, и выдвинул идею европейской конфедерации, объединяющей страны Восточной Европы и Россию, не уточняя, однако, какой характер отношений конфедерация будет поддерживать с ЕС. Эта идея была официально зафиксирована в договоре Франция - СССР в Рамбуйе в октябре 1990 года. Однако проект приказал долго жить, отвергнутый американцами и руководителями восточноевропейских стран, которые стремились получить все - вступить в ЕС и НАТО.
На следующем этапе Америка и ЕС ставят одни и те же цели: развитие России, а не развитие отношений с Россией. Европейский союз выработал программу TACIS, а США направили экономистов Чикагской школы провести испытания своих самых радикальных теорий в лаборатории величиной со страну. Со своей стороны Франция добавила патерналистский мазок. Подписав в 1992 году франко-российское соглашение, Париж предложил помощь в налаживании отношений с ЕС и международными финансовыми институтами, помогая России приобщиться к ценностям демократии и прав человека по брюссельской модели. В 1992 году в Мюнхене Миттеран даже должен был выступить против ужесточения условий МВФ, опасаясь, что лекарство убьет больного. В 1994 году он был единственный из европейцев, кто проявил некоторое понимание в отношении российской позиции, назвав расширение НАТО на Восток «бесполезным и опасным».
Придя к власти в 1995 году, Ж.Ширак на первом этапе сделал немало для укрепления связей между двумя странами и ЕС - поддержал вступление России в ВТО и Парижский клуб, а также создание в 1996 году двусторонней комиссии по экономическому сотрудничеству и межправительственной комиссии, возглавляемой премьер-министрами. К этим шагам следует добавить предложенный Францией План действий в поддержку России. Однако Франция не смогла или не захотела противостоять процессу интеграции стран Восточной Европы в ЕС, который шел одновременно с их курсом на разрыв экономических, политических и дипломатических отношений с Москвой.
В 1997 году Ельцин отказался от участия в саммите в Мадриде в знак протеста против расширения НАТО. Отсрочка во время этой встречи возвращения Франции в военную организацию НАТО вскоре была нивелирована ее участием в интервенции НАТО в Югославии. Это стало шоком для россиян и концом утверждения: «Европа - это мир». Позиции Франции, которая спряталась за спиной Брюсселя, избегая столкновения со всеми острыми проблемами, беспокоящими мировое сообщество, были серьезно ослаблены. Этот период совпал с резким ухудшением отношений между ЕС и Россией (газовая война, ПРО), в то время как новая команда, пришедшая к власти в Москве, начала восстанавливать основы государства, которому угрожала разруха после десятилетия ельцинского хаоса.
Кризис 2008 года обозначил расставание с иллюзиями, бытовавшими в России относительно западной модели в целом и модели ЕС в частности. В умах ее руководителей и общественном мнении этот экономический кризис свидетельствует о конце западного превосходства или, во всяком случае, превосходства Европы («слабых бьют», как выразился Путин). Кризис продемонстрировал, что западная демократия не является синонимом эффективного управления.
Россияне пришли к выводу, что ЕС, «этакий дурак в мировой деревне», перехватил у них эстафету 1990-х годов. Они увидели в догмах ЕС (евро и интеграция) отзвуки их собственной истории, когда механическим официальным ответом на любые экономические трудности СССР было требование дальнейшего углубления социализма. Наконец, россияне окончательно поняли, что великие принципы, которые им пытались внушить любой ценой, могут применяться весьма избирательно: управление кипрским кризисом и грабеж банковских счетов довершили картину.
В настоящее время отношения ЕС - Россия похожи на отношения престарелой пары, которая, не заключив брака, слишком долго жила вместе, не имея детей. Раздражение так велико, что малейшее противоречие вызывает резкую полемику. Но, учитывая значимость общих вызовов, есть необходимость перестать драматизировать наши разногласия и сгладить их. Брюссельская комиссия, однако, являет нам обратный пример в отношении вопросов, находящихся в ее исключительной компетенции.
В области визовой политики сдвиги небольшие. ЕС выдвигает претензии о слишком большом количестве российских служебных паспортов, но ничуть не озабочен проблемой иммигрантов, которые пользуются несовершенством законодательства о праве на убежище, - статус, которым обладают, в частности, большинство из 20 тыс. чеченцев, обосновавшихся во Франции.
Что касается энергетической политики, единственный проект, рассматриваемый Комиссией целиком, - проект газопровода «Набукко» (Каспийское море - Европа). Задуманный или рассматриваемый скорее как «идеологический», а не экономический проект, он закончился громким провалом.
В отношении торговой политики Брюссель пытается пойти дальше, чем соглашения с ВТО, и параллельно заблокировать попытки создания Таможенного союза вокруг России.
Комиссия дает понять всем потенциально заинтересованным, например Украине, что Брюссель рассматривает Таможенный союз в качестве препятствия заключения соглашений с ЕС. Эта линия фактически оспаривает право России продвигать собственную политику (общее экономическое пространство, региональная интеграция).
На самом деле отношения ЕС - Россия ограничиваются техническими вопросами, взаимными претензиями и полным отсутствием перспективного видения. «Восточное партнерство» (Армения, Азербайджан, Грузия, Украина и Молдавия) было воспринято Москвой как стремление еще больше отдалить эти страны от России. В любом случае этот проект явно провалился в свете объявленных целей. Почти все эти страны сталкиваются с ухудшением экономической ситуации и отступлением демократии.
Какой же итог можно подвести 20-летию бурных отношений и недоразумений? Прежде всего следует констатировать: ЕС больше не вдохновляет и еще меньше привлекает большинство россиян. А европейцы со своей стороны все меньше понимают Россию.
Расхождения носят не только конъюнктурный характер, существуют не только в сфере экономики и политики, они затрагивают сами основы отношений: они касаются ценностей. ЕС хотел бы, чтобы Россия скопировала либеральную модель как высший этап демократии. Российский народ явно гораздо ближе к европейским ценностям 1960-х годов (разве мы жили тогда при диктатуре?), и россиянину трудно объяснить, что однополый брак - «это хорошо, потому что это современно». Из всех опросов следует один парадоксальный вывод: образ ухудшился с обеих сторон, тогда как взаимные обмены за 20 лет возросли многократно. Причины тут разные. С концом коммунистической идеологии Россия утратила свою «мягкую силу». Принятие демократии западного образца не избавило от страха, вызванного резким экономическим и социальным развалом. Пример Франции, в меньшей степени Германии, свидетельствует о глубоком упадке интереса к реальностям России, прежде всего ее политическому классу.
Так, оба наших последних президента никогда не бывали в Москве до своего избрания. Что касается образования, никогда не было так мало учеников в наших школах, изучающих русский язык.
И все же, разрушает ли процесс дистанцирования, идущий в направлении противоположном нашим объективным интересам, любой жизнеспособный проект Большой Европы?
Прежде всего, в этой конструкции ЕС скорее обуза, чем препятствие. Именно исторические государства-члены поймут необходимость Большой Европы по мере брюссельского распада. Со своей стороны Россия многое потеряет в результате упадка европейской экономики, на которую приходится 50% ее торгового оборота. Судьба евро серьезно зависит от России. Не столько потому что на евро приходится 40% российских валютных резервов (или более 200 миллиардов), сколько из-за фатального кризиса доверия в случае резкого сокращения этого объема. Но Россия полностью осознает: отказ от евро вызвал бы резкий распад Европы с прямыми последствиями как для самой России, так и для мировой экономики.
Ключевой вопрос сегодняшнего дня - выйти за рамки ЕС, который в любом случае долго не протянет в своем нынешнем формате. Россия никогда не вступит в наднациональную и федералистскую организацию. Как и Франция, она сможет существовать только в рамках Государства-Нации в отличие от Германии, которая покоится на двух опорах: общий язык и право крови.
Единственная возможная модель - это модель конфедерации, формы которой предстоит, разумеется, определить. Конфедерация предполагает, конечно, политический, даже цивилизационный взгляд в будущее. Она должна строиться на основе подлинного добровольного сотрудничества, адаптируемого для разных государств к «изменяемой геометрии». В наших интересах отдать предпочтение программам промышленного сотрудничества, крупным инфраструктурным проектам, а не догматическим рассуждениям о едином большом рынке, пространстве свободной торговли или социальной и фискальной конкуренции.
Вступление России в ВТО достаточно, чтобы в течение будущих 20 лет выстроить партнерские отношения и необходимые обмены.
Россия нуждается в улучшении своего образа и своей привлекательности. Тут много работы, поскольку имидж страны весьма негативен: олигархия, коррупция, отсутствие правового государства… Вместо того чтобы нагнетать систематическое недоверие, те, кто формирует общественное мнение, должны бы понять ситуацию, в частности серьезность вызовов в мире, который утратил стабилизирующие факторы мирного сосуществования. В этих условиях Путин рассчитывает сбалансировать в экономическом плане образ России, делая ставку на крупные западные компании, а не на европейские политические институты. Россия поставила перед собой цель перейти в течение десяти лет со 120-го на 20-е место по классификации Doing Business.
За год она поднялась на восемь мест, в основном благодаря крупным соглашениям между «ExxonMobil», BP и «Роснефтью». Перефразируя Клаузевитца, в таком случае экономика есть реализация политики другими средствами.
В конечном счете проект «Большая Европа» должен появиться как серьезная альтернатива тем препятствиям, с которыми сталкивается Европа в своей нынешней форме. Этот проект позволил бы преодолеть самые серьезные угрозы непредсказуемого и, следовательно, опасного мира. Проект был бы средством возвращения к французской мечте Европы-державы, которую брюссельские институты окончательно похоронили. Проект и его воплощение предполагают концепцию, взгляд в будущее, цель, волю и решительный разрыв с доминирующей идеей последних десятилетий. Найдутся ли на сей раз подлинные отцы-основатели для проекта, как амбициозного, так и необходимого?
