Публикация сборника документов по актуальной конкретной, узкой проблеме или теме почти с неизбежностью влечет за собой упреки в ангажированности публикатора. Критика буквально расцветает в тех случаях, когда речь идет о документах, освещающих краткий хронологический период и только отдельные аспекты процессов и событий, происходивших на ограниченной территории. Впрочем, случается и так, что публикатор в погоне за невозможным - всесторонним показом событий - сам оказывается не готов к тем выводам, к которым способен прийти читатель.

Общая канва событий 1939-1941 годов в Литве, Латвии и Эстонии известна. Дискуссии вызывают прежде всего интерпретация, причинно-следственные связи имевших место процессов. Недостаточность аргументации в современной историографии государств Балтии часто компенсируется эмоциональностью оценок. В принципе, эмоциональность может являться критерием истины, но едва ли при трактовке тех сложных процессов, которые имели место в этот период на территории Прибалтики. Следует отдать должное составителю рецензируемого сборника документов*, (*Накануне Холокоста: Фронт литовских активистов и советские репрессии в Литве, 1940-1941 гг.: Сборник документов / Сост. А.Р.Дюков. М.: Фонд «Историческая память», 2012. 534 с.) он предельно четко сформулировал в предисловии ставившиеся им цели, а именно: «Справедливо ли утверждение, что «Июньское восстание» [1941 г.] стало ответом литовцев на массовое выселение соотечественников или, быть может, это выступление было подготовлено задолго до депортации и не имело к ней прямого отношения?» Знакомство с публикуемыми в сборнике документами наводит на мысль, что составителю вполне можно было удовлетвориться постановкой некоторых историографических проблем, а поиск ответа на сформулированный вопрос оставить читателю. Приведенный же во «Введении» краткий историографический обзор более чем уместен, если принять во внимание скромную осведомленность российского читателя об издаваемой в государствах Балтии исторической литературе и применяемых в исследованиях методах.

Вышеупомянутый вопрос диктовал составителю решение ряда проблем, связанных с поиском и отбором источников. Отсутствие привычных уже сетований на недоступность или отсутствие архивных документов не служит в данном случае свидетельством довольствования малым, отказа от поиска дополнительных материалов. Последние были извлечены из шести российских, двух литовских и одного украинского архивов. Хотя часть документов уже публиковали, в том числе в Литве, однако на русском языке они ранее не были представлены.

Выстроить в хронологическом порядке материалы, параллельно освещающие деятельность органов госбезопасности и внутренних дел ЛССР и деятельность литовского и польского подполья, вероятно, было бы просто, если бы не ставившаяся издателем цель: доказать, что июньская депортация не была причиной устроенных литовскими активистами в первые дни после начала войны Германией потрясающих по жестокости расправ, готовившихся задолго до этого.

Документы, освещающие деятельность органов НКВД/НКГБ Литовской ССР, заставляют согласиться с А.Дюковым, что не может идти речи о «высокоэффективной машине террора в соответствии с заранее разработанными планами репрессий против населения республики». Процесс создания структур органов госбезопасности после присоединения Литвы к СССР растянулся во времени, а достигнутый результат успешным назвать было затруднительно. Командированных из Москвы сотрудников было ничтожно мало, подготовка собственно литовских кадров сталкивалась с рядом объективных сложностей, не позволивших обеспечить стабильность внутриполитической ситуации. В начале процесса - в июле 1940 года - оперативные сотрудники Департамента государственной безопасности Литвы и полицейские даже не владели огнестрельным оружием и с ними нужно было проводить специальные занятия по два академических часа (док. 1, с. 32). Однако проблема не сводилась только к владению огнестрельным оружием. Вся система следственной и оперативной работы характеризовалась низким уровнем исполнительской дисциплины.

Республиканский нарком внутренних дел А.А.Гузявичюс в своей докладной записке в конце ноября 1940 года сообщал, что  новый состав 3-го спецотдела НКВД не имеет совершенно никакого опыта в разведывательной работе (док. 9, с. 60-62), а в своем спецсообщении от 6 февраля 1941 года, направленном Л.П.Берии, признавал, что «до начала регистрации беженцев последние, как объект разработки, из нашего поля зрения выпали, их разработкой не занимались» (док. 19, с. 99). Наружная разведка упомянутого 3-го спецотдела могла обеспечивать разработку всего четырех-пяти объектов (док. 7, с. 51). Этого явно было недостаточно, с учетом массы беженцев из Польши, в большинстве своем не связывавших свое будущее со строительством коммунистического общества, и с учетом набиравших силу негативных настроений в литовском обществе, вызванных осуществлявшейся социализацией и создававших благоприятные условия для деятельности подпольных организаций.

За месяц до начала войны НКГБ Литвы констатировал: «Уездные отделы НКГБ на важные оперативные задания НКГБ отвечают с большим опозданием или вовсе не отвечают...»; «До настоящего времени на оперативный учет не взято руководство важнейшей базы повстанчества - шаулисты, вольдемаристы, таутининки, полицейские, бывшие работники криминальной полиции, тюремщики, бывшие работники охранки…»; «Несмотря на серьезность агентурных данных осведомителя «Будрус», последние до сих пор не перепроверены и никаких оперативных мероприятий не предпринято» (док. 61, 339-341).

Фонтанирующая в документах Фронта литовских активистов юдофобия, объясняемая самими авторами инструкций, листовок, статей тотальной поддержкой евреями устанавливаемой в Литве советской власти, служила своего рода дымовой завесой, за которой исчезала проблема юдофобии в независимой Литве, настолько очевидная для советской дипломатии (впрочем, не только для нее), что со временем в Москве были вынуждены подбирать сотрудников полпредства в Каунасе с учетом их национальной принадлежности. Роль еврейской общины в становлении независимой Литвы предавалась забвению.

Кроме того, абсолютизация в документах Фронта единодушия евреев Литвы в поддержке коммунистической власти намеренно искажала ситуацию, наиболее активная часть того народа, который в документах Фронта именовался не иначе,  как «отвратительный израильский клещ», видела свое будущее вне пределов Советского Союза (см., например, док. 31 - Из спецсообщения наркома госбезопасности ЛССР П.А.Гладкова «О контрреволюционной деятельности еврейских националистических организаций», 29 марта 1941 г., с. 154-156).

И именно эта часть для органов госбезопасности являлась представительницей «еврейской национальной контрреволюции» (см. док. 51, с. 294). Откровенность опубликованной в сборнике статьи председателя комиссии по пропаганде Фронта литовских активистов Б.Райлы (10 мая 1941 г.; док. 50, с. 231-291) ставит ее в один ряд с творениями нацистских пропагандистов. Евреи были не только обвинены им в том, что являлись противниками независимой Литвы, из-за них не смогли «создать литовских городов, необходимого и важного фактора для существования национального государства», они, утверждал Райла, беспрепятственно сосали лучшие соки литовского народа, держали в теле Литвы «мощную своекорыстную шайку международных бродяг и пиявок».

Важнейшей задачей Фронта Райла считал «очищение литовского народа и литовской земли от евреев, паразитов и выродков». Листовки Фронта (см., например, док. 33, с. 159-164) «На века освободим Литву от жидовского гнета») создавали ту атмосферу, в которой садистские расправы над беззащитными людьми в первые дни войны становились для активистов не более чем некой санитарной процедурой.

Холокост готовился заранее, он был бы осуществлен литовскими активистами с тем же азартом вне зависимости от июньской депортации  полутора десятков тысяч литовцев и поляков. Временный кабинет министров Литвы на своем заседании
27 июня 1941 года высказал только пожелание, чтобы «партизаны и отдельные жители избегали публичных экзекуций евреев» (док. 99, с. 439-440). Только в Каунасе к 11 июля, как следует из публикуемого донесения полиции безопасности и СД, «прикончено 7800 евреев». Масштабы и методы «очищения» Литвы от евреев потрясают.

Особый интерес представляет комплекс документов, освещающих подготовку июньской депортации, проводившейся органами госбезопасности и внутренних дел (справки, докладные записки, инструкции, спецсообщения). Само решение о проведении этой масштабной операции, и в этом нельзя не согласиться с составителем сборника, стало свидетельством неспособности органов госбезопасности справиться с ситуацией. Общая социально-политическая атмосфера в Литве, созданная осуществлявшейся с лета 1940 года советизацией, являлась мощной подпиткой для литовского подполья.

Вполне понятен отказ А.Дюкова от каких-либо специальных комментариев к документам. Публикуемые материалы действительно говорят сами за себя. Однако в целом ряде случаев комментарии были бы желательны. Иногда эта желательность обусловлена имеющимися в текстах документов явными противоречиями или описками. Если на странице 48 упоминается об аресте в Вильно в ночь на 11 ноября десяти человек, почему-то при перечислении структур, которыми были произведены эти аресты, на счет только одного 3-го отдела отнесены аресты 21 человека.

В других случаях желательность комментария вытекает из недосказанности источника или явного недопонимания переводчиком стилистики текста. Например, почему размещение в Болгарии германских войск «показывает, что Советская Россия боится Рейха»? (с. 116); «Пассивные народы на мировом рынке покупают или продают, они становятся продуктом обмена…» (с. 252). Почему в статье председателя комиссии по пропаганде Фронта литовских активистов Б.Райлы утверждалось, что «русский курс в литовской политике появился в 1931 году»?

Уместным было бы пояснение к упоминаемым в документах бейтарским организациям (молодежная сионистская организация «Союз имени Иосифа Трумпельдора», созданная в Риге в 1923 г.); к термину «соуфкондуит» (saufconduit (фр.) - охранное свидетельство, пропуск), так как в противном случае для читателя возникает вопрос о статусе лиц, имеющих визы иностранных государств и располагающих только вышеупомянутыми «соуфкондуитами»; к часто упоминаемому в текстах «Маншафту» и т.д. Впрочем, краткие пояснения можно было бы предложить и к таким терминам, как «шаулисты», «вольдемаристы», «таутининки» и др.

Если некоторые встречающиеся в текстах документов опечатки («студенческие короны» вместо «студенческие колонны» (с. 44), «частичная торговля» (с. 61, и др.) и не вызовут у читателя недопонимания, то некоторых желательно было бы избежать (например, газета «Вапрас» - вместо «Вайрас», с. 344), также как и имеющихся в документах искажений имен (например, барон фон дер Ропн, вместо фон дер Ропп, и др.). Вызывает сожаление отсутствие аннотированного именного указателя.

В целом опубликованная подборка документов представляет большой интерес. Она вносит существенные дополнения в общую картину событий в Литве хотя и в краткий, но исключительно сложный период ее истории.