Новый посткризисный период мировой геополитики обещает пробуждение интереса к развивающимся экономикам и регионам. Ведь крупнейшие державы мира потерпели фиаско по поводу преимуществ англо-американской либерально-экономической модели развития, якобы лучше приспособленной к процессам глобализации и кризисам. Одним из таких новых развивающихся регионов является Центральная Азия (ЦА) - Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан, - пока не исчерпавшая запасы своих природных ресурсов.

В недрах региона Центральной Азии и прилегающего бассейна Каспийского моря хранятся запасы природного газа и нефти, превосходящие месторождения Кувейта, Мексиканского залива и Северного моря. Через евразийское постсоветское пространство проходят важнейшие транспортные сети, которые способны соединить промышленные районы Запада с весьма удаленными восточными регионами Евразии, «прорубить окно» на юге в зону Индийского океана, направив центральноазиатские сырьевые потоки по Малаккскому проливу в Японию, Южную Корею и США, а также уплотнить сухопутные маршруты на юго-востоке в направлении Китая.

Едва очнувшись от шоковой консолидации с глобальной периферией во время мирового финансового кризиса, Запад во главе с США ужесточил условия международной конкуренции в борьбе за геополитическое пространство. По-прежнему в поле зрения мировой геополитики остаются глобальные ресурсы, стратегические коммуникации и ключевые регионы мира. Судя по последним событиям (американская истерия в Совете Безопасности ООН при блокировании Россией и Китаем проекта резолюции по преодолению вооруженного конфликта в Сирии, выдвинутого ЛАГ с ведома США, эмбарго иранской нефти со стороны европейских стран), Запад принялся разыгрывать новые конфронтационные сценарии, в которых ЦА наряду с другими отводится своя роль: ей остается ждать своего часа, когда западной международной коалиции потребуется оказать политическое давление на регион, поскольку здесь американцы продолжают «столбить» и «замораживать» участки до лучших времен, нагнетать нестабильную ситуацию в сопредельных и близлежащих странах, неугодных США.

Остроту стратегической ситуации в ЦА придают не только пересечение зон международной экономической экспансии, но и столкновение узкокланового эгоизма правящих элит с общенациональными интересами масс внутри отдельных центральноазиатских государств. Тем более что постсоветское пространство ЦА после распада СССР все еще отличается внутренней нестабильностью. Процессы самоидентификации отдельных центральноазиатских государств и этого региона в целом протекают болезненно и противоречиво. Так, новый глава Киргизии А.Атамбаев, пользующийся репутацией самого пророссийского политика, отворачивается от России.

Россия может лишиться ключевого военного объекта в Центральной Азии. Нынешнее правительство Киргизии пытается отказаться от выполнения своих долговых обязательств перед РФ по поводу сохранения российской авиабазы в киргизском Канте, а также международных обязательств в рамках ОДКБ, ставя под сомнение боеспособность Коллективных сил оперативного реагирования (КСОР), созданных в феврале 2009 года, что может привести к возможному в перспективе пересмотру Киргизией ряда совместных крупномасштабных экономических проектов с Россией в пользу более щедрых игроков (Китая, США или Турции). Однако, вступая в сложнейшую геополитическую игру с сильнейшими мировыми державами, киргизская элита быстро забывает о взаимной уязвимости региональных стран, которые находятся в одной лодке, о чем напоминает, помимо глобального кризиса, революция 2010 года, предшествовавшая приходу к власти Президента КР А.Атамбаева.

С точки зрения новых международно-политических реалий практическое исследование проблемы самоидентификации Центральной Азии как ключевого евразийского геополитического центра характеризуется двумя основными тенденциями. Первая - это изучение факторов влияния политических, экономических, военно-политических и других процессов в странах ЦА на межгосударственные отношения. Политическая обстановка в ЦА вышла из-под контроля России и стала открытой для влияния соседнего Китая, целого ряда других государств и мировых центров силы. Что представляет собой в таком случае Центральная Азия - зону постсоветской геополитики или открытого экспансионизма со стороны мировых держав?

Вторая тенденция - это влияние не только мирового кризиса, но и глобальной геополитики на внешнеполитические подходы современных элит центральноазиатских государств к новым тенденциям в условиях глобализации и регионализации. В ситуации, когда США расточают щедрые обещания экономической помощи, а отдельные страны региона заинтересованы в немедленном получении дивидендов от военного или иного сотрудничества, весьма вероятно и предсказуемо применение различных тактических подходов к формированию внешней политики в ЦА. Однако даст ли обновленная внешняя политика отдельных центральноазиатских государств своим народам новые реальные возможности или же породит очередные иллюзии? Что привнесет ЦА в глобальную геополитическую трансформацию современного мира? Каков будет реальный результат международного взаимодействия: сотрудничество или конфронтация?

Геополитическое значение понятия «регион Центральной Азии»

Термин «Центральная Азия» был запущен в мировой политический оборот с легкой руки Президента Казахстана Нурсултана Назарбаева. В 1992 году на саммите государств Средней Азии он предложил отказаться от определения «Средняя Азия и Казахстан» в пользу понятия «Центральная Азия»1, которая охватывает все постсоветские государства этого региона. Этот термин, по соображениям Н.Назарбаева, символизировал образование постсоветского, или нового после эпохи холодной войны, региона в составе пяти вышеназванных республик, раннее существовавших в мировом сообществе в статусе суверенных государств.

Это понятие оказалось весьма емким по своему геополитическому содержанию. Для новых независимых республик этот термин стал воплощением не только многообещающей эйфории от демократии и свободы, политических амбиций правящих элит, предвкушающих независимость в принятии собственных решений и стремящихся как можно быстрее дистанцироваться от России, но и опасений по поводу самостоятельного социально-экономического развития на обломках развалившейся, не без их участия, советской системы. В геополитическом же плане новый термин символизирует тройной результат: во-первых - фиксирует одновременный процесс переориентации традиционных политических и хозяйственных связей новых государств, во-вторых - закрепляет их статус в качестве международно-правовых субъектов мировой политики, в-третьих - обеспечивает их максимальное и длительное сосуществование, в том числе совместное развитие, хотя и не предотвращает от тех или иных негативных изменений геополитического и геоэкономического характера в общерегиональных рамках.

В международно-политическом плане термин «регион Центральной Азии» пришелся по вкусу Америке и западным державам, поскольку весьма по-новому обозначил долгожданную для США эпоху глобального передела сфер влияния, начавшуюся с дезинтеграции большого советского геополитического пространства. Новая дефиниция действительно послужила символом политического дистанцирования вновь образованных независимых республик от России как международно-правового продолжателя бывшего СССР. Доктриной М.Олбрайт - Зб.Бжезинского в новых геополитических условиях неслучайно выбран удар по системе российских транспортных коммуникаций в ЦА. Это одно из главных направлений в плане изоляции России с помощью геополитической переориентации стран ЦА на проекты современного аналога Великого шелкового пути.

Самое точное определение новой доктрины Олбрайт было дано госсекретарем США в администрации Клинтона 9 декабря 1998 года в интервью французской газете «Ле Монд». В этом интервью М.Олбрайт публично заявила: «Отныне НАТО не должна и не будет действовать на основе резолюций Совета Безопасности Организации Объединенных Наций. В противном случае НАТО вынуждена будет находиться в подчинении у ООН. Североатлантический альянс не может быть заложником права вето в Совете Безопасности. Главная сила НАТО должна заключаться в том, что НАТО будет действовать и принимать решения абсолютно самостоятельно. Неврастенический авторитет ООН должен самым решительным способом быть устранен»2.

Вышеназванная доктрина в интерпретации С.Хантингтона связывает возрождение Великого шелкового пути с культурно-цивилизационными противоречиями в формирующейся системе трансцивилизационного взаимодействия народов Евразии. Согласно логике «столкновения цивилизаций», решение проблем безопасности в будущем глобальном пространстве Великого шелкового пути направлено на защиту идентичности от других враждебных Центральной Азии цивилизаций.

В результате вопреки декларациям процессы самоидентификации региона, связанные с новым историческим ренессансом, искусственно подогреваются Западом, что усиливает не центростремительные, а, наоборот, центробежные механизмы в регионе. Так, директор Аналитического центра МГИМО (У) МИД России Андрей Казанцев, рассуждая с точки зрения внешнего вмешательства и преобладания центробежных тенденций в ЦА, считает, что «слабость центральноазиатских государств и важная геополитическая роль региона обусловливают высокую степень вовлеченности в региональные дела великих держав, что и составляет суть «Новой большой игры»3. Можно согласиться с его мнением, что сами государства Центральной Азии не проявляют особого стремления к консолидации и потому не могут успешно противостоять центробежным тенденциям.

Вряд ли сегодня кто-то станет отрицать тот факт, что основной тенденцией во внешней политике всех государств ЦА является рост значения националистической компоненты. Националистическая составляющая приобретает исторически окрашенные тона и находит свое противоречивое выражение в контексте отдельных двусторонних отношений стран региона и международных отношений в целом. Таким образом, сложившаяся система международных отношений приходит в движение. Не потому ли госсекретарь США Кондолиза Райс, увлекшись стратегией борьбы Дж.Буша с международным терроризмом, не смогла убедить иностранных инвесторов в безопасности и перспективности американских проектов новых глобальных коммуникаций в ЦА? Стали ли очевидной ошибкой для американцев политические амбиции К.Райс в Афганистане, не сумевшей в свое время обеспечить выход республик ЦА на мировые энергетические рынки в обход России? К пустующим инфраструктурным нишам в ЦА устремились другие региональные игроки.

В концепции Х.Клинтон термин «Центральная Азия» также становится востребованным, поскольку фокус глобальной стратегии Барака Обамы смещается в сторону будущего развития региона после ухода американских военных из Афганистана относительно периода 2014-2024 годов. Однако в американской интерпретации данная дефиниция претерпевает вполне предсказуемые, если не сказать закономерные, изменения в качестве геополитических метаморфоз. Как принято теперь в концепции американской геополитики, вместо термина «Центральная Азия» запускается в мировой научный оборот новый, идентичный старому термин «Большая Центральная Азия»4. С подачи достаточно известного политолога Фредерика Старра регион Центральной Азии следует рассматривать в более расширенном составе, включив в него помимо пяти вышеназванных государств Афганскую Республику.

Новый тон американской геополитики, сформулированный Старром, соответствует принципу «расширяй и властвуй», который прошел успешную, на взгляд американцев и европейцев, апробацию в политике расширения Евросоюза и НАТО на Восток. Иначе чем объяснить, что, несмотря на угрозу распада еврозоны, страны ЕС, только что подписав пакт о соблюдении бюджетной дисциплины, вновь заговорили о ее расширении посредством включения нового члена в лице Сербии, не беспокоясь о том, что ей будет уготована судьба Греции.

Доктрину Х.Клинтон, направленную на расширение сети партнерских отношений США с государствами ЦА посредством будущих шести транспортных коридоров, пересекающих ЦА, и трубопровода Туркменистан - Афганистан - Пакистан - Индия, достаточно подробно комментирует ассистент Бюро по делам Южной и Центральной Азии Роберт Блэйк (он является помощником Х.Клинтон). Судя по его высказываниям, интегрирование ослабленного войной Афганистана в ЦА пойдет якобы на пользу всем без исключения центральноазиатским партнерам США, поставит их на путь демократии, на который первым из них уже вступила Киргизия в 2011 году после революции. Поясняя эту мысль в своей речи на форуме по ЦА в Вашингтоне, он заявил, что «видение нового Шелкового пути Х.Клинтон было принято странами ЦА сразу же после обнародования»5.

Как подчеркнул Р.Блэйк, усилия США заключаются в поддержке всех стран региона посредством оказания помощи в строительстве сети дорог, мостов, нефте- и газопроводов, железнодорожных путей, что облегчит задачу более решительного внедрения Афганистана в соседние страны. По его мнению, если Афганистан решительно интегрируется в экономическую жизнь региона, то он станет более привлекательным для частных инвестиций, что позволит ему развиваться и извлекать выгоды из природных ресурсов, обеспечивать экономические возможности для своего народа.

Х.Клинтон полагает, что все страны ЦА предпринимают собственные шаги по усилению своей интеграции с Афганистаном. Узбекистан, Туркменистан и Таджикистан способствуют предоставлению скидок по электричеству. Узбекистан и Туркменистан расширяют железнодорожное сообщение в Афганистане. Казахстан содействует получению образования афганских студентов. В подтверждение этого мнения Р.Блэйк приводит тот факт, что все страны ЦА участвовали в последних конференциях в Стамбуле и Бонне по Афганистану. Достигнутый на обоих конференциях консенсус направит общие усилия на будущее развитие Афганистана. Согласно его мнению, нет препятствий для внедрения непосредственно разработанного Х.Клинтон видения нового Шелкового пути.

Американские проекты Х.Клинтон заблаговременно подготавливают страны ЦА к возложению на них бремени международной ответственности за войну США в Афганистане. Подобное смещение ответственности за свои долговые обязательства, бюджетный дефицит и кризисную эмиссию доллара Америка уже перенесла на плечи стран и регионов всего мира в период мирового финансового кризиса. Например, Казахстан, форсирующий вслед за Россией развитие рыночных институтов, больше других государств ЦА пострадал от финансовых потрясений на мировом рынке. Казахстанская банковская система, наиболее интегрированная в мировой рынок, в наибольшей степени испытала кризисный шок. Она использовала современные формы ипотечного кредитования, инвестиций в рынок ценных бумаг, развития фондового рынка.

Вот почему, несмотря на наличие мощного промышленного комплекса, обладающего значительными инвестиционными ресурсами, Казахстан сегодня сталкивается с серьезными проблемами. Эти проблемы связаны с неплатежеспособностью заемщиков по ипотечным кредитам, их массовым банкротством, снижением доходности банков, обесцениванием капитала, размещенного на рынке ценных бумаг.

Узбекистан же, напротив, избежал большинства проблем, связанных с мировым финансовым кризисом, поскольку его экономика менее интегрирована в мировые рынки. Реальный сектор узбекской экономики опирается на слабую банковскую систему. Регулируемость его национальной экономики снижает факторы уязвимости от спекулятивного капитала, хотя и не спасает от роста темпов инфляции, снижения темпов роста ВВП, сокращения платежеспособного потребительского спроса.

В свою очередь, Киргизия и Таджикистан подвержены системному кризису, что характеризуется глубоким спадом во всех отраслях экономики. Проблема спада темпов реального сектора экономики Киргизии и Таджикистана усугубляется высокой инфляцией.

Таким образом, посткризисный период несет этим республикам немало проблем. По всей видимости, согласно расчетам Х.Клинтон, странам Центральной Азии придется платить высокую цену за политическую лояльность США, а также за последствия афганской войны.

Очевидно, что американские правящие круги придерживаются долгосрочной стратегической линии в ЦА как зоны транзита военных грузов и местонахождения военных баз США. Начиная с внешнеполитической доктрины Буша 2001 года, американская стратегия в ЦА уже воплощается. Согласно разнообразным геополитическим концепциям, нынешний курс США будет продолжен вплоть до завершения процесса формирования новой системы международных отношений, обеспечивающей глобальное доминирование Америки.

Однако задумываются ли американские геостратеги, подпитывающие замыслы своей политической и военной элиты, насколько оправданы планы Х.Клинтон, рассчитанные на период с 2014 по 2024 год (и скроенные по идеальным американским меркам)? Насколько они подвержены политической конъюнктуре в условиях традиционной американской смены власти и последствий возможных ошибок этой власти? Измеряется ли цена концептуальных просчетов во внешнеполитической сфере потерями инициатив США в гонке за влияние в ЦА? И наконец, насколько американские планы соответствуют реалиям ЦА (в контексте запаздывания тех или иных американских инициатив)? Ведь стратегическая ситуация в ЦА уже сегодня меняется коренным образом. Как предусмотреть последствия возрастающего влияния Китая, если он более решительно начнет развивать свои западные провинции (развитие которых немыслимо без прорыва, своего рода стремительного скачка в так называемую геополитическую зону ЦА)?

Основные факторы геополитической уязвимости региона ЦА

На сегодняшний день остается открытым вопрос, насколько состоялся регион ЦА в политическом, экономическом, военно-политическом, цивилизационном отношениях. ЦА объединяет разноплановые в экономическом отношении государства, отличающиеся политическими, стратегическими и в меньшей степени этническими и конфессиональными доминантами.

К настоящему времени в ЦА сложились свои особенности, которые могут проявиться как в качестве позитивных, так и негативных факторов. Во-первых, это достаточно целостный в территориальном отношении регион, который вновь восстановил свои границы между внутрирегиональными государственно-территориальными единицами и соседними странами и в то же время он не вышел за границы постсоветского пространства.

Проблема территориального размежевания границ внутри ЦА не создала конфликтного потенциала, хотя и породила некоторые пограничные межгосударственные трения. Их причина кроется в историческом характере отношений между странами Средней Азии в составе СССР. Как констатирует российский ученый Г.Д.Агафонов, «пограничные трения носят межобщинный характер и касаются в первую очередь споров за сельскохозяйственные угодья, источники воды и свободу транспортных сообщений. Реагировать на них, естественно, приходится и властям соответствующих стран, но, несмотря на наличие внутри и вне их деструктивных сил, заинтересованных в нестабильности обстановки, возникновения серьезных межгосударственных противоречий, а тем более конфликтов на этой почве в регионе ожидать не следует. Здесь все государства, кроме Туркмении, входят в ЕврАзЭС, ШОС и ОДКБ, потенциал которых способен обеспечить урегулирование трений между их членами»6.

В свою очередь, американский специалист по ЦА Ф.Старр, отталкиваясь от концепции «Большой Центральной Азии», в противоположность Г.Агафонову считает, что страны ЦА были подвергнуты территориальной экспансии со стороны Советского Союза, а в настоящее время идет процесс энергетической экспансии региона со стороны России.

Однако, по существу, подобный взгляд парадоксальным образом отрицает сам факт исторического существования центральноазиатских республик в составе бывшего СССР. Более того, можно заметить, что отдельные советские республики конституировались после распада СССР в тех границах, которых не имели ранее. Об этом историческом факте до сих пор свидетельствуют названия теперь уже не российских, а казахских городов, таких как Петропавловск, Павлодар. Кроме этого, имеет место и другой аргумент в качестве экспертной оценки сторонних наблюдателей. Так, российские ученые, проводя обзор, в частности, индийских исследований по проблеме взаимоотношений центральноазиатских государств с Россией и Китаем, обращают внимание на их вывод о том, что «в отношениях между собой центральноазиатские республики пуповиной соединены с Россией, а не с Китаем»7.

Примером современных приграничных трений служит установление Узбекистаном в одностороннем порядке оградительных трехметровых сооружений вдоль границы с Киргизией в Андижанской области 10 июня 2009 года. Между этими двумя странами есть определенное количество спорных участков, которые каждая сторона считает своей территорией. Однако, согласно совместным договоренностям, стороны не имеют право проводить какие-либо односторонние действия до окончательного завершения демаркации границы.

Что касается территориальных вопросов центральноазиатских государств с Китаем, то существуют специальные договора и соглашения с приграничными Казахстаном, Киргизией и Таджикистаном. Например, Протокол о демаркации линии государственной границы между Республикой Казахстан и Китайской Народной Республикой от 10 мая 2002 года, завершивший юридическое оформление казахстанско-китайской границы протяженностью 1782 км, из них 1215 км приходится на сухопутную границу, 567 км - на водную.

В настоящее время политические аспекты процесса урегулирования государственных границ между странами ЦА и Китаем уже получают свое научное осмысление. В то же время в центрально-азиатской прессе высказываются разные мнения по поводу территориальной политики Китая в ЦА. Как полагает С.Багдасаров, «Китай после распада СССР проводит крайне активную политику в Центральной Азии, в первую очередь направленную на приобретение небольших, часто расположенных в труднодоступных районах территорий. Такие приобретения состоялись в результате переговоров по спорным территориям с Казахстаном, Киргизией и Таджикистаном, а также с Россией (небезызвестное приобретение в районе Амура). Китайцы всюду создают комиссии, делящие так называемые спорные территории, хотя до распада СССР они таковыми не считались. Например, Таджикистан отдал Китаю 1 тыс. квадратных километров в труднодоступном Мургабском районе. Неоднократно там побывав, могу утверждать, что в этом высокогорном районе (пять километров над уровнем моря) нет ничего ценного. Но это стратегическое место, которое в перспективе позволяет контролировать Горно-Бадахшанскую автономную область и особенно пути, ведущие в Ферганскую долину. В этом регионе у Китая есть претензии к Таджикистану в размере 28 тыс. квадратных километров, что сопоставимо с территорией нынешней Армении»8.

Кроме активной территориальной экспансии, Китай крайне деятелен в экономических вопросах. Как свидетельствуют очевидцы, Китай придает весьма серьезное внимание стратегическим точкам ЦА, которые впоследствии могут стать убедительным аргументом в будущей геополитической игре за влияние в регионе, находящемся в глубине континентальной Евразии.

Таким образом, опасения вызывает отнюдь не политика России, а, наоборот, те геополитические последствия, которые устранили роль России в решении территориальных проблем ЦА. Кроме того, согласно прогнозу российского китаеведа А.А.Маслова, «в странах Центральной Азии в ближайшие несколько лет будут проживать до 8 млн. китайцев, которые будут выходить именно из Синьцзян-Уйгурского автономного района»9. Причем из 8 млн. китайцев приблизительно 2/3 будет проживать в Казахстане. Как полагает А.Маслов, «здесь есть северо-западный вектор китайской политики. Связан он вот с чем. Китайское население в районе Синьцзян-Уйгурского автономного района, примыкающего к Казахстану, в последние годы резко растет. Сегодня оно составляет 30 млн. человек, что уже немало, скоро это население возрастет до 100 млн. человек. И, как следствие, оно должно «изливаться» за рубеж»10.

Активизация политики Китая в отношении строительства транспортных коммуникаций в ЦА в период глобального финансового кризиса обсуждается и в западной прессе. Великобританские аналитики пишут: «Пока богатые страны направляли миллиарды на спасение банков, Китай в сентябре без лишнего шума объявил о планах инвестирования 100 млрд. долларов в строительство автомобильных и железных дорог, призванных открыть труднодоступную Центральную Азию остальному миру. В ближайшие десятилетия будет построено более 20 тыс. км железнодорожных путей, чтобы доставлять китайские товары в Центральную Азию, а нефть и металлы - в Китай. Железные дороги, которые пойдут в направлении России, Европы, Ирана и Пакистана, создадут современный эквивалент древнего Шелкового пути. Ожидается, что проект, осуществляемый в то время, когда даже самые отсталые и изолированные страны ЦА начинают искать инвестиции извне, придаст импульс запоздалой интеграции региона с глобальными рынками»11. Похоже, что в ближайшие десятилетия развивающийся Китай, отталкиваясь от политических аспектов урегулирования государственных границ со странами ЦА, не замедлит объявить этот регион зоной своих жизненно важных геополитических интересов.

Во-вторых, следующая особенность ЦА обусловлена не границами региона, а его структурой, которая представляет особый интерес с точки зрения идентификации региона в качестве ключевого геополитического центра Восточной Евразии. ЦА - чрезвычайно сложная по своей структуре, этнически раздробленная зона противоречивых отношений народов и новых государственных образований. Структура ЦА дезадаптирована к внешнему воздействию из-за нарушения сложившихся исторических связей. Каждая ее отдельная часть, будучи в составе бывшего Советского Союза, представляла собой согласованную неотъемлемую единицу общего целого во всей системе жизнедеятельности прежде единого высокоцентрализованного государства. Деструктуризация единой политической системы во многом предопределила дискриминационную политику тотального выдавливания русских из ЦА и усугубила на территории бывшего СССР сложное противоречивое положение российских соотечественников.

Российский политик и ученый Н.А.Нарочницкая констатирует: «Случившееся с русскими не имеет ни юридических, ни исторических прецедентов в мире. Речь идет не о рассеянии в чужих странах, не о вхождении в состав давно сложившихся государств на условиях, признаваемых юридическими нормами своей эпохи (тогда превращение в национальные меньшинства естественно и правомерно), а о произвольном разделении единого русского народа на территории его собственной государственности»12.

Во внутриполитическом плане, как полагают российские политологи, протекающий в ЦА процесс идентификации, ориентированный только на этническую составляющую, все дальше и дальше разводит народы внутри многонациональных государств.

В международно-политическом плане ЦА - это, в свою очередь, и своеобразный структурный «разлом» на стыке разновекторных геополитических, геостратегических и геоэкономических интересов глобальных (США, ЕС, Япония) и макрорегиональных игроков (Китай, Россия, Иран, Турция, Индия, богатые ближневосточные страны - Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты, Кувейт, а также Ирак, Сирия, Ливан, Израиль). Несмотря на то, что отдельные национальные республики ЦА по-разному вписываются в региональные процессы, наличие общих системных проблем постсоциалистической эволюции структурирует процесс выстраивания этих государств вокруг России как формирующегося ядра по воссозданию экономической целостности постсоветского пространства в контексте реинтеграционного сближения. Исключение составляет Туркменистан, который не входит, кроме СНГ, ни в одну интеграционную группировку (ШОС, ОДКБ, ЕврАзЭС, СВМДА).

Позиция политического обособления Туркменистана с элементами изоляции и фрагментации как тенденции, противоречащей регионализации, не расширяет степень свободы внешнеполитического маневра туркменских лидеров, а, наоборот, удерживает страну на периферии региональных процессов. Может ли политика нейтралитета, при которой Туркменистан стремится избежать какого-либо иностранного влияния, повлиять на стабильность в ЦА?

По мнению российских ученых, «в принципе, если Ашхабад не будет создавать затруднения США в деле установления их контроля в ЦА и Прикаспийском регионах, а также продвижению НАТО на Восток, он имеет шансы на снисхождение американцев. Однако если Вашингтону понадобится разместить свои базы в Туркмении, например, в случае решения о проведении военной операции в Иране, туркменскому руководству вряд ли удастся сохранить нейтралитет. Поэтому, придерживаясь такого курса, Ашхабад даже вопреки своему желанию может сыграть деструктивную роль в деле сохранения стабильности в ЦА. И похоже, что это начинает понимать военное руководство страны»13. Создание США военной базы в городе Мары и транзит военных грузов через территорию этой страны повысят геополитическую уязвимость региона в целом. С ухудшением внутриполитической ситуации в Иране, связанной с очередными выборами главы государства, ядерной программой, а также влиянием соседних государств (Израиль), внешнее давление США будет усиливаться и на руководство Туркменистана. С приходом нового руководства меняются внешнеполитические приоритеты Туркменистана.

По мнению иностранных экспертов, «наиболее радикальная трансформация происходит в Туркменистане, где новый лидер Гурбангулы Бердымухаммедов объявил страну открытой для иностранных инвестиций, покончив с многолетней изоляцией, в которую погрузил страну его предшественник. Туркменистан стал объектом пристального внимания нефтяных компаний, а Россия, Европа и Китай борются за доступ к гигантским газовым резервам страны»14. Они полагают, что Бердымухаммедов умело сталкивает интересы инвесторов друг с другом, а его важнейший приоритет в настоящее время - направить иностранный капитал на реформы сельского хозяйства и социальной сферы страны, находящихся в упадке.

В посткризисный период российский фактор в ЦА более очевиден, поскольку западные страны исчерпали свои инвестиционные возможности, вкладывая деньги в спасение собственных экономик от мирового финансового кризиса. Долговой кризис ЕС не сводится только к отсутствию денег. Он выявил изъяны в самих моделях экономического развития. Поэтому простое вливание средств не даст желаемого результата. ВВП Греции составляет всего 0,3% совокупного объема мировой экономики, однако начиная с 2010 года охвативший страну долговой кризис стал причиной многих неприятностей во всем мире. Напротив, китайские инвестиционные возможности становятся практически неисчерпаемыми. Китай переступил максимальную черту накопления валютных резервов посредством гигантских «ценовых воронок» и теперь диверсифицирует трансформацию юаня из национальной в региональную, а затем и мировую валюту, судя по его устойчивости и внедрению в двусторонние сделки китайских партнеров в регионе, в частности в Японии, и странах БРИКС.

В-третьих, Центральная Азия наиболее подвержена влиянию современных мировых и региональных тенденций. Она приобретает все более выраженные черты ареала трансграничного и приграничного торгово-экономического сотрудничества. Новый импульс к более открытому международному взаимодействию задает стремление центральноазиатских государств как можно быстрее преодолеть последствия мирового финансового и экономического кризиса и выйти из него с минимальными потерями. Однако региональные процессы протекают на фоне болезненной рыночной трансформации национальных экономик и обострения стратегического соперничества в разных сферах - топливно-энергетической, ресурсно-сырьевой, связанной, например, с доступом к источникам пресной воды.

Рост геополитического влияния региона ЦАили угроза его распада?

С точки зрения влияния факторов геополитической уязвимости идентификация ЦА как ключевого евразийского геополитического центра имеет принципиальное значение для жизнедеятельности этих государств. Стратегическая ситуация в регионе противоречива и сложна. Она характеризуется ростом угроз международного терроризма, сепаратизма и экстремизма, политической нестабильностью внутри отдельных новых государств, разнонаправленными векторами их внешних политик, наличием серьезных кризисных явлений в банковской сфере, стагнацией промышленного сектора экономики, дефицитом государственных бюджетов, спадом темпов роста ВВП.

Геополитический центр может действовать как своего рода щит для государств и региона в целом на международной политической арене, а также последствий их потенциальной уязвимости. Такой щит нашел свое применение: в 2005 году Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) по просьбе узбекского правительства потребовала от США ликвидировать американские базы в Узбекистане и Киргизии. Однако, хотя и наметилась тенденция перехода в вопросах обеспечения национальной безопасности на уровень многосторонних структур, таких как Региональная антитеррористическая структура Шанхайской организации сотрудничества (РАТС ШОС), отдельные государства склонны занимать двойственную позицию.

Правящие круги порой идут не только на экономическое, но и на военно-политическое сотрудничество с внерегиональными державами. В ходе предвыборной кампании Атамбаев обещал закрыть американскую авиабазу в аэропорту Манас. Москва была намерена поддержать выдачу новому правительству Киргизии льготного кредита из антикризисного фонда ЕврАзЭС в 106 млн. долларов и 30 млн. долларов кредита РФ. Однако позиция Киргизии стала изменяться, а его лидер своего слова не сдержал. В подобном политическом торге участвовал и его предшественник К.Бакиев, который получил от России авансом грант в 150 млн. долларов и льготный кредит в 300 млн. долларов.

Россия стремится заключить соглашение об объединении всех своих военных объектов в Киргизии в единую базу, срок действия которого - 49 лет с автоматическим продлением на 25-летний период. На территории Казахстана Россия арендует четыре военно-испытательных полигона, а также космический комплекс «Байконур», срок аренды которого продлен до 2050 года, создается совместный ракетный комплекс «Байтерек».

Геополитический центр играет особую роль в плане либо контроля за доступом к важнейшим районам, либо отказа другим действующим лицам в получении ресурсов. Целая группа нерешенных вопросов ставит отдельные центральноазиатские государства перед весьма серьезной проблемой оттеснения на периферию региональных процессов. Поэтому для стран региона лучше держаться вместе. Однако в аспекте проявления интеграционных тенденций в ЦА следует отметить противоречивый характер общих системных проблем и ситуаций, складывающихся в экономической сфере. Именно множество нерешенных и вновь возникающих задач лишает государства ЦА возможности политического маневра в контроле за общим геополитическим пространством. Это необходимость ускоренной модернизации и нехватка, а точнее, дефицит нужных для полноценного ее осуществления ресурсов (финансовых, технологических, производственно-кооперационных, демографических и других), а также необходимость создания экспортно-ориентированных производств и при этом учета сложностей выхода на внешние рынки.

На региональных и глобальных рынках уже сложилась жесткая международная конкуренция, обозначились сильные и слабые участники. Например, восточноазиатские страны, опираясь на специфику своих моделей развития, включая и китайскую, демонстрируют свои преимущества, несмотря на негативные последствия посткризисной эпохи мировой экономики и финансовой системы. И, наконец, еще одна противоречивая проблема. Это необходимость формирования благоприятного инвестиционного климата в ЦА и одновременно опасность системного вымывания национальных стратегических ресурсов в отдельных странах региона.

Само существование геополитического центра ЦА на новом восточноевразийском пространстве имеет серьезные политические и цивилизационные последствия для более активных соседствующих государств. Способен ли регион сохранить свою территориальную, цивилизационную и иную целостность и оказывать влияние за пределами собственной территории? В ЦА наблюдается сложная ситуация, создающая угрозу целостности этого региона. Разбивка Центральной Азии на зоны влияния внешних региональных и мировых держав, а также мощных геоэкономических центров пока не определена. Но геостратегические схемы нового передела региона, по крайней мере в теоретическом плане, уже созданы и обновляются.

Свои геостратегические проекты привносит в ЦА целая группа стран, таких как антиамериканский Иран, прозападная Турция, США, страны Евросоюза, Китай и другие. Ситуация осложняется тем, что ЦА в цивилизационном плане, решая проблемы идентификации, проходит стадию своего исторического ренессанса. Сами представители центральноазиатской ментальности заявляют: «Сегодня, пожалуй, нет страны бывшего СССР, в которой не отмечался бы ренессанс религии»15.

Идея мусульманской империи живет и возрождается в политической культуре и сознании религиозных лидеров Ирана, который противостоит неоимперским амбициям Турции. Вслед за ними геополитические устремления пробуждаются у Ирака, Сирии, Ливана и Израиля, которые вместе с Туркменистаном, Узбекистаном, Таджикистаном, Афганистаном, Турцией входили в состав единого персидского государства Ахеменидов. Турецкие неонационалисты видят новое предназначение тюркских народов во главе с Турцией, с тем чтобы доминировать в бассейне Каспийского моря и во всей Средней Азии, которую не удалось подчинить Оттоманской империи в XVI веке.

В результате отдельные центральноазиатские республики пересматривают концептуальные основы своего будущего развития, все больше связанные с построением исламского государства. В частности, не исключается возможность превращения одного из слабых представителей региона - Таджикистана в исламское государство, в котором глава государства является одновременно и политическим, и религиозным лидером. Политические последствия при этом неизбежны. Специалисты прогнозируют: «Учитывая потенциальный экономический и иной вес мусульманских стран, ряд экспертов Таджикистана однозначно полагают, что сближение с братьями по вере не останется для их страны незамеченным. Первое, что можно ожидать, - духовно-политическое сближение с исламскими странами и отдаление от России. Например, недавнее возвращение национального варианта написания имени главы государства.

Примечательно, что фактически возвращение к национальной форме написания имен не означает ничего религиозного, но воспринимается как еще один шаг, отдаляющий Таджикистан от российского влияния. Это, казалось бы, незначительное событие, которое, однако, взволновало российских политиков. К этому следует добавить частые встречи Президента Э.Рахмона с Президентом Ирана Ахмадинежадом, четыре встречи в течение прошлого года, создание единого фарсиязычного телевидения Таджикистана, Ирана и Афганистана. В этом ряду также частые визиты главы Таджикистана в страны арабского мира. Удельный вес таких визитов возрастает. Все это в Таджикистане воспринимается как национальное возрождение жизни страны после более чем столетнего влияния России на нее, а внешними наблюдателями - как все большее дистанцирование от России»16.

В чем опасность исламского фактора? С одной стороны, ислам без радикальной составляющей, использующей экстремизм и терроризм как метод политической борьбы, имеет позитивный потенциал. Религиозный ресурс способствует консолидации в определении идентичности, а следовательно, ведет к стабильному развитию общества. С другой стороны, идея, преследующая цель создания крупных исламских халифатов в различных регионах Восточной Евразии, эксплуатируется различными террористическими организациями. При подобной постановке проблем регионализации мусульманские лидеры превращаются в механизм глобальной стратегии иностранных держав, стремящихся поставить под контроль перспективные районы добычи сырьевых ресурсов в регионе.

Способен ли «регион ЦА» оказывать влияние за пределами своей территории? Согласно рейтингу стран по индексу потенциала международного влияния, Россия входит в первую семерку лидеров после США, Китая, Японии, Германии, Франции и Великобритании. Что касается постсоветских стран ЦА, то в данном рейтинге за Россией следуют с огромным и вполне объяснимым отрывом Казахстан, Узбекистан, Туркменистан, Киргизия и Таджикистан. Под международным влиянием подразумевается способность государства вызывать изменения в поведении других государств, оказывать воздействие на международную среду в своих интересах.

Под потенциалом влияния понимается совокупность разно-образных средств и ресурсов, которыми государство располагает для оказания влияния. Особую роль в ЦА играет цивилизационный фактор влияния. В плане цивилизационного влияния ЦА причины кроются в историческом прошлом. Усиление националистических тенденций в идеологии Узбекистана связано с возрождением идеи будущего объединенного государства в ЦА. Концептуальное обоснование этой взрывоопасной идеи уходит корнями в империю Тамерлана, которая была в XIV-XV веках политическим центром Средней Азии от Волги и Кавказского хребта до Индии со столицей в Самарканде (дословно «Сияющая звезда Востока»). Субъективный настрой отдельных кругов узбекской политической и военной элиты по сплочению центральноазиатских народов (уйгуров, казахов, туркменов, таджиков, киргизов, монголов, пуштунов, хазаров и др.) вокруг узбекского народа настораживает соседние государства и особенно Китай.

Те или иные идеи консолидирования разных народов на исторической почве националистических тенденций - один из деструктивных факторов, способных не просто привести к изменению границ между отдельными странами ЦА, а запустить механизм непредсказуемой геополитической трансформации региона и мира в целом. Внешнее воздействие деструктивного характера, подпитываемое религиозным настроем народов ЦА в виде национальной идеи возрождения, может нарушить политическую стабильность внутри Китая.

Геополитические подвижки могут начаться с китайского Синьцзяна, поскольку Китаем не решена проблема уйгурского сепаратизма как проблема «разделенных народов», имеющих корни в ЦА. При этом важен и исламский фактор, который с уйгурским сепаратизмом может сыграть роль катализатора буддийских проблем китайского Тибета. Шлейф нестабильности затронет другие страны. Масштабы будущих угроз уже сегодня вызывают беспокойство. Специалисты констатируют: «У Китая есть так называемый Синьцзян-Уйгурский автономный район (Восточный Туркестан). Он граничит с афганским Бадахшаном, Ваханским коридором, Киргизией и Таджикистаном по району Мургаба. Основное население - уйгуры, народность тюркского происхождения, близкая к узбекам. На территории этого автономного района действуют экстремистские группировки радикального толка, совершившие в канун Олимпиады в Пекине несколько террористических акций. Они тесно сотрудничают с рядом экстремистских организаций Центральной Азии, Афганистана и Пакистана, с «Исламской партией Туркестана». Когда в 2002 году встал вопрос о переименовании «Исламского движения Узбекистана», первым вариантом было название «Исламское движение Центральной Азии», туда должны были войти уйгурские радикальные группы из Синьцзян-Уйгурского автономного района. Поэтому в борьбе с терроризмом Россия и Китай должны координировать свои действия»17.

Таким образом, рост геополитического влияния ЦА отмечен воздействием как позитивных, так и негативных факторов, тенденций и контртенденций. Может ли Америка помешать России и Китаю упрочить их взаимодействие с центральноазиатскими странами?

Для США геополитическим стремлением является создание единого контролируемого замкнутого кольца в составе стран Центральной Азии, Афганистана и Ближнего Востока. В случае превращения его в зону нестабильности необходимость и возможность глобального доминирования США станет убедительным аргументом, прежде всего для России и Китая.

Как полагают российские специалисты, в военно-политическом плане контроль США над ЦА «позволит осуществить глубокое рассечение азиатского континента и создаст некую разделительную полосу между Россией и Индией, Россией и Западным Китаем, а также отсечь от них Иран. Такая полоса может простираться от азиатского форпоста НАТО - Турции вплоть до Монголии и включать в себя «покоренный» Ирак, «усмиренный» Афганистан, «рвущуюся» в альянс Грузию, «вовлекаемые» в него Азербайджан и некоторые государства Средней Азии. В экономическом отношении это поставит под контроль Запада весь прикаспийский и центрально-азиатский нефтяные районы, в политической плоскости даст рычаги воздействия на ситуацию в Сибирско-Дальневосточном регионе России, в Западном Китае и Северной Индии. Поэтому экономические и военно-политические интересы в ЦА США и их союзников - с одной стороны, России, Китая, Индии и взаимодействующих с ними стран - с другой, вступают в серьезное противоречие и могут вылиться в прямое противоборство»18.

Обостряя иранскую проблему, США стремятся поставить под свой контроль нефтегазовое побережье Персидского залива и Прикаспийский регион, для того чтобы проникнуть в глубь Азии вплоть до Сибири и Дальнего Востока России. В плане стратегического присутствия США в ЦА большое внимание уделяется Монголии, с тем чтобы «осуществить глубокое вклинивание между Китаем и Россией, завершив тем самым разделительную полосу на континенте от Средиземного моря до Забайкалья и пустыни Гоби. При этом обладание в Монголии воздушными базами с самолетами системы «АВАКС» позволило бы американцам контролировать большую часть Сибири и Дальнего Востока России, а также восточные и значительную часть центральных областей Китая, что осуществляется сегодня только из космоса»19.

q

Подводя итоги, можно сказать, что процесс идентификации ЦА как евразийского геополитического центра не закончен. Центральная Азия как вновь образованный регион после эпохи холодной войны вносит свою лепту в геополитическую трансформацию мира. Региональные процессы достаточно противоречивы для любых прогнозов. Новые республики прошли через пароксизм отрицания своего советского прошлого, еще не раз им придется использовать открывшиеся перед ними возможности благодаря глобализации и регионализации, а также подвергнуться воздействию новых иллюзий в погоне за неоправданными надеждами при соприкосновении с серьезными игроками мировой геополитики.

Идет третий десяток их самостоятельного существования. Выросло новое поколение, у которого нет ностальгической связи с российским прошлым. Между тем вектор трудовой миграции стран ЦА направлен в Россию. В случае реальных угроз региональной стабильности центральноазиатские государства проявят большую политическую сплоченность и солидарность, в отличие от новых государств европейской части постсоветского пространства. Центральная Азия, несмотря на множество проблем, движется больше к интеграции с участием России и Китая, чем к обособленной регионализации либо к разнородной конфигурации отдельных изолированных государств. В то же время отдельные республики дистанцируются от России в сторону исламского мира.

 

 

 1Такое определение нередко используется ныне в СМИ, однако с точки зрения географической науки Центральная Азия - это гораздо более крупный регион, включающий помимо Средней Азии также Монголию и Западную часть Китая; такого же мнения придерживается и ЮНЕСКО // http://ru.wikipedia.org/wiki/Центральная_Азия.

 2Доктрина Олбрайт. Информационно-аналитический портал «Наследие» // http://old.nasledie.ru/politvne/18_18/article.php?art=29

 3Казанцев А. Центральная Азия: тенденции регионального развития. 10.07.2013 // http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=2091&from=aug13rus#top.

 4См.: Старр С. Фр. В защиту Большой Центральной Азии. Вашингтон, Округ Колумбия: Институт по изучению Центральной Азии и Кавказа и программа исследования Шелкового пути, 2008.

 5Блэйк Р.О. Политика США в ЦА // http://www.state.gov/p/sca/rls/rmks/2012/182643.htm

 6Агафонов Г.Д. Стратегическая ситуация и основные узлы противоречий в Восточной Евразии. М., 2007. С. 125.

 7Задерей Н.В. Обзор исследований по проблеме развития Шанхайской организации сотрудничества // Клименко А.Ф. Шанхайская организация сотрудничества: к новым рубежам развития. М., 2008. С. 396.

 8Багдасаров С. Центральная Азия - ключевой регион мировой политики // Русский журнал. 1997-2008 // http://www.russ.ru/layot/set/print//Mirovaya-povestka/Centr-azia.html

 9Маслов А.А. В Центральной Азии в ближайшие годы будут проживать 8 млн. китайцев // http://dknews.kz/v-centralnojj-azii-v-blizhajjshie-gody-budut-prozhivat-8-mln-kitajjcev.htm

10Маслов А.А. Синьцзян-Уйгурский район становится ближе... 5 миллионов китайцев переселятся в Казахстан // http://www.russianskz.info/politics/3126-a-my-k-vam-5-millionov-kitaycv-pereselyatsya-v-kazahstan.html

11Горст И. Богатый нефтью, далекий и сложный регион Центральной Азии не обошли стороной толчки, сотрясающие остальной мир // The Financial Times. 2008. 30 Oct. // http://www/centrasia.ru/newsA.php

12Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. М., 2003. С. 334.

13Агафонов Г.Д. Указ. соч. С. 81.

14Горст И. Указ. соч.

15Асадуллаев И. Есть ли почва для возникновения исламского государства в Таджикистане? 2009. 17 фев. http://www.easttime.ru/analitic/1/10/573.html.

16Там же.

17Багдасаров С. Указ. соч.

18Агафонов Г.Д. Указ. соч. С. 71-73.

19Там же. С. 81.