Отношения России и Бразилии насчитывают более 180 лет. Однако большую часть своей истории они пребывали в зачаточном состоянии, не в последнюю очередь из-за того, что Бразилия после обретения независимости входила в сферу влияния США. Действительно, периоды низкой интенсивности в отношениях с Москвой были одновременно периодами острой враждебности между североамериканским соседом и Советским Союзом, как свидетельствует разрыв Бразилией дипломатических отношений с СССР в начале холодной войны*.  (*В 1947 году в период холодной войны между СССР и США правительство Бразилии запретило деятельность Коммунистической партии и разорвало дипломатические отношения с СССР. - Прим. переводчика.)

Дипломатические отношения были восстановлены в 1961 году, когда Бразилия взяла курс на независимую внешнюю политику, и вступили в активную фазу в 1970-х годах благодаря отказу Бразилии от автоматического союза с США после военного переворота 1964 года, а также нараставшему экономическому прагматизму внешней политики военных. Однако даже в те времена российско-бразильские отношения развивались вяло. В конце 1980-х годов с окончанием холодной войны и ослаблением напряженности между США и СССР можно было бы ожидать некоторого оживления отношений между Бразилией и Россией, правопреемницей СССР. Двусторонние отношения действительно стали развиваться, однако только после 2000 года механизмы, созданные во второй половине 1990-х годов, заработали в полной мере, и отношения наших стран достигли апогея по сравнению с предыдущими годами.

Период 1991-2011 годов можно разделить на две фазы: если в первое десятилетие двусторонние отношения были довольно умеренными, то во второе они достигли высокой интенсивности. Представляется, что эта тенденция может быть объяснена тем, что обе страны переосмысливали свои идентичности и сблизились как партнеры на основе защиты курса на общее развитие (в случае Бразилии) и многополярного миропорядка (в случае России), чтобы укрепить свои совпадающие интересы на международной арене. Новые идентичности государств порождают сближение их интересов.

Идентичность и интересы

Теоретическая дискуссия о значимости идентичности государства при выявлении его интересов обострилась по завершении холодной войны. «Традиционалисты» (представители неореализма и неолиберализма в теории международных отношений. - Прим. переводчика.) считали интересы государства экзогенными, поскольку полагали, что интересы государства формируются анархичной структурой международной системы, а не в результате взаимодействия между элементами системы. Интересы государства они считали материально детерминированными, поскольку структуру системы они рассматривали только через призму распределения военных потенциалов между государствами (неолиберал Р.Кеохейн)1. На этих двух посылах зиждилось представление, что государства, взаимодействуя в анархической среде,  имеют заданный набор предпочтений, выбор которых зависит от оценки военного потенциала для их реализации, а оценка военного потенциала, в свою очередь, основана на формуле «издержки-выгоды» (неореалист К.Уолтц)2. Поэтому в системе времен холодной войны при стратегическом паритете сверхдержав и игре с нулевой суммой (в силу разнонаправленности интересов) практически не остается возможностей для перемен. Однако холодная война закончилась, а с ней ушло и представление о том, что интересы государств детерминированы лишь материальной структурой. В конце концов, как объяснить тот факт, что интересы двух сверхдержав стали сближаться, если распределение потенциалов оставалось неизменным?

Конструктивисты в ответ неореалистам отрицали непосредственную причинную связь между структурой международной системы и интересами государств (конструктивист А.Вендт)3. Введя в научный оборот концепт идентичности (представление о себе, или самоопределение, и представление о своем месте в мире через соотнесение с другими. - Прим. переводчика.), они критиковали постулат традиционалистов о том, что неопределенность, присущая анархической среде, вынуждает государства преследовать узкоэгоистичные интересы, увековечивая опору на собственные силы. Так, конструктивисты полагают, что идентичности государств детерминируют характер отношений между государствами - сотрудничество или конфронтацию. По поводу  окончания холодной войны конструктивисты подчеркивают, что смена идентичности СССР вызвала трансформацию его интересов и, соответственно, структуры международной системы, хотя они расходятся в оценке причин изменений. Так, оставался неясным источник новой идентичности:  была ли она внутреннего происхождения (порождена в дискуссиях между соперничающими политическими группами), внешнего характера (порождена отношениями США - СССР) или в единое русло влились оба таких разных потока?4

Подробности конструктивисткой интерпретации окончания холодной войны не входят в задачи данной статьи. Скорее, мы хотим показать, как размышления о формировании идентичностей стали составной частью теоретических дискуссий. В 1990-х годах доминировали представления  в духе умеренного конструктивиста А.Вендта5. Согласно его точке зрения идентичности заданы структурой, понимаемой как «структура ролей», определяемых процессами взаимодействия (социальными практиками) между акторами. В этом смысле социальные идентичности формируются в ходе взаимодействия акторов, а не навязываются экзогенной (внешней) материальной структурой. Более того, социальные практики позволяют существовать стольким структурам, сколько может возникнуть в результате взаимодействия. Отсюда знаменитое утверждение А.Вендта: «Анархия есть то, что государства из нее делают» («anarchy is what states make of it»)6. Между тем формирование социальной идентичности государства вытекает из его «корпоративной идентичности». В основном ее формирует нарратив, который устанавливает связь группы людей с данной территорией и существует независимо от корпоративной идентичности других государств. Данный подход признает онтологическую первичность государства по отношению к международной системе и, следовательно, наделяет корпоративную идентичность пресоциальным характером. Отсюда корпоративная идентичность - материальная субстанция, которая, служа фундаментом для конструирования социальных идентичностей, создает возможность взаимодействия между государствами. Таким образом, государства вступают во взаимодействие, сознавая себя, имея представление о самих себе, а в процессе взаимодействия государства определяют свой тип, или социальную идентичность: друзья, соперники, враги. Только заранее определив социальную идентичность государства, возможно выявить его интересы: желаемое государством зависит от конкретного типа государств, от их представлений о самих себе.

Несмотря на то что данное течение конструктивизма ставит акцент на значимости социальных процессов при формировании идентичности государства, структуралистский подход Вендта жестко критиковали за то, что он исходил из наличия пресоциального государства, и за признание причинной связи между идентичностью государства и его интересами. Что касается первого аспекта, то критики утверждают, что концепт корпоративной идентичности ограничивает возможности конструктивистского подхода: происхождение государства и возникающие нормативные проблемы игнорируются7. К тому же, если принять концепцию материально существующего пресоциального государства, то идентичность нельзя рассматривать в качестве результата дискурсов - ведь тогда возможно вывести существование различающихся нарративов об идентичности данного государства. Это  поставит под вопрос подход Вендта. Причинную связь между идентичностями и интересами подвергают критике, в свою очередь, за то, что на практике она не позволяет четко отличать изменение идентичности от изменения интересов акторов, как и за то, что она считает причинную связь между идентичностями и интересами однонаправленной (при которой идентичности детерминируют интересы). Проблема заключается в том, что возможна и противоположная направленность - когда при объяснении формирования идентичностей отдают предпочтение отношениям соконституирования интересов и идентичностей.

Мы придерживаемся альтернативной концепции, которую предложил Х.Маппиди. С его точки зрения, реальность формируется социально, что предполагает существование нескольких реальностей, поскольку различные акторы (будь то государства или группы индивидов), живут в отличных друг от друга социальных реальностях. Отсюда понятие «интерес» следует заменить выражением «социальные притязания», а концепт «структура» должен уступить понятию «социальное воображаемое». Термин «социальные притязания» призван подчеркнуть нормативный и релационный характер предпочтений в том смысле, что ожидания акторов предполагают предшествующее толкование желаемой идентичности, которая вытекает из оценки ими собственной истории социального взаимодействия с другими. Данный подход позволяет различным нарративам об идентичности сосуществовать в одном и том же государстве. Ключ к пониманию его происхождения - взаимодействие между нарративами и способ их самоидентификации на основе толкования ими международного контекста. В свою очередь, различные толкования международного контекста включены в различные социальные воображаемые, которые служат основой социальных притязаний. Понятие «социальное воображаемое» «относится к структурирующим принципам, которые лежат в основе набора смыслов и социальных отношений, конституируя их конкретные социальные идентичности»8. Социальное воображаемое конституируется способом артикуляции объектов, субъектов и конкретных толкований и зависит от ответа - «запроса», который акторы направляют этим артикуляциям.

Достоинство критического конструктивизма Маппиди заключается в том, что он позволяет проводить более гибкий анализ взаимодействия между различными социальными акторами, не «подписываясь» под каузальным детерминизмом между идентичностями и интересами, не сковывая определение идентичности материальным, и избежать тем самым «государство-центричной» ограниченности концепции Вендта. К тому же речь идет о социальных притязаниях, а не интересах, поэтому политико-нормативный аспект, содержащийся в определении идентичности и интересов, всегда явно присутствует. Подобная политизация позволяет преодолеть мнение о том, что структура международной системы не только материальна, но и представляет собой структуру социальных ролей. Таким образом, само распределение ролей можно рассматривать как результат проекции различных социальных воображаемых на международную сферу.

Смена идентичностей в России и Бразилии

Проследим, применяя концепцию критического конструктивизма Х.Маппиди, как менялись идентичности и интересы России и Бразилии на примере речей их руководителей на ГА ООН.

После краха СССР Россия предприняла все усилия, чтобы представить себя мировому сообществу в качестве демократической страны, внутренние задачи которой будут лежать в русле либеральных экономических реформ, а внешние цели заключаться в добрых отношениях с региональными соседями, Европой и США. Министр иностранных дел России А.Козырев обозначил контуры российской дипломатии начала 1990-х годов. В речи на ГА ООН в 1992 году он заявил, что Россия отвергла коммунизм и на собственном опыте поняла, что альтернативы демократии не существует и только открытое общество и политика открытости позволят России обрести и играть уникальную роль в истории. Козырев обозначил цель российской внешней политики как партнерство и союзы во имя демократии и рыночной экономики со странами, разделяющими эти ценности.

Термин «многополярность» возник в контексте поддержки действий СБ ООН в случаях грубых и массовых нарушений прав человека, национальных меньшинств (имелись в виду русские, проживающие на территориях бывших республик СССР), поддержки ДНЯО и контроля над вооружениями и разоружения, защиты общего развития на основе либерального экономического порядка, когда Козырев дал определение посткоммунистическому и постконфронтационному миру после холодной войны как «многополярному единству в многообразии», символом которого была призвана стать ООН. Под многополярностью подразумевалось существование других держав в мире, объединенном идеалами победившей сверхдержавы, а не многополярность в классическом смысле - как несколько полюсов, оспаривающих власть на международной арене.

Россия начала пересматривать толкование «единства в многообразии» с 1995 года. Оценивая полвека деятельности ООН, Козырев заявил, что термин наполнился содержанием благодаря историческому опыту ООН, а именно: равенство между государствами и уважение к многообразию культур, религий и национальных традиций может служить основой безопасности и процветания в современном мире. Замена А.Козырева Е.Примаковым подтверждала новое толкование концепции многополярности в российской дипломатии. В 1996 году, выступая в ООН, Е.Примаков обозначил проблемы, стоящие перед Организацией, как проблемы переходного периода между блоковой конфронтацией и многополярностью, экономической взаимозависимостью  и демократизацией международных отношений. В контексте перехода дипломат выдвинул три условия сохранения мира. Первое - старое мышление в понятиях блоковой конфронтации не должно быть заменено мышлением в понятиях новых разграничительных линий между государствами. Второе - США должны отказаться от представления, согласно которому в мировой политике есть ведущие и ведомые, представления, согласно которому в холодной войне были победители и побежденные. Третье - поддержание мира зависит от совместных (скоординированных) действий международного сообщества.

Отрицание однополярности и утверждение нескольких полюсов, пребывающих в поиске координации, - ключевые положения концепции многополярности для российской дипломатии XXI века.

В 2006 году Россия дала определение архитектуре международной системы как многополярной, не оставляя иных альтернатив для решения мировых проблем, кроме многосторонней дипломатии. Новый министр иностранных дел С.Лавров резко критиковал препятствия, которые НАТО возвела на пути новых переговоров по ДОВСЕ. В 2007 году российская дипломатия впервые определила многополярность как «новую геополитическую ситуацию», и Россия заявляла, что подъем новых центров глобального роста, мировое управление должны проходить под коллективным руководством крупных держав, чтобы в нем были представлены различные регионы и цивилизации. В 2008 году в связи с  «кавказским кризисом» C.Лавров заявил, что за нападением на Южную Осетию стояли «иллюзии» или «миражи» однополярности. Его слова отчетливо указывали на то, что односторонние действия США в отношении Ирака, ПРО, милитаризации космоса среди прочего подталкивали Грузию к поспешным необдуманным действиям, вызвав соответствующую реакцию Москвы. В свете возрождения реальной многополярности, вопреки иллюзиям однополярности и на фоне мирового финансово-экономического кризиса 2008 года были высоко оценены попытки реформировать международный экономический порядок с участием некоторых развивающихся стран, равно как и другие многосторонние инициативы России, подобные БРИК. Заявления Президента Д.Медведева на ГА ООН в 2009 и С.Лаврова в 2010 годах знаменовали укрепление тенденции к утверждению концепции многополярного мира.

Бразилия

Идентичность Бразилии в 1990-х годах вычленим из речей Президента Бразилии Колоре ди Мелу перед ГА ООН. Он упомянул привилегию жить в период всеобщего утверждения прав и свобод человека, плюрализма, уважения прав большинства, защиты меньшинств и свободного предпринимательства. Бразилия представляла себя международному сообществу как ответственного партнера, который выступает за разоружение в регионе, сознает, что радикальные изменения мирового экономического порядка - не более чем «благие пожелания», а посему считает, что настоящие реформы начинаются на внутринациональном уровне.

Внутриполитический кризис, вызвавший импичмент Президента Ф.Колора, вскоре привел к смене внешнеполитического курса Бразилии. С.Аморим, министр иностранных дел при Президенте Итамаре Франку, заложил фундамент идентичности Бразилии как страны, выступающей за общее развитие, которая в полной мере проявилась десятилетие спустя. Однако в 1995 году с приходом к власти Президента Фернанду Энрике Кардозу Бразилия отступила от идентификации себя с концепцией общего развития. На юбилейной сессии ГА ООН в 1995 году Ф.Э.Кардозу охарактеризовал мир после холодной войны как мир, в котором нарастает конвергенция ценностей демократии, свободного рынка и социальной справедливости. Согласно министру иностранных дел Луису Филипе Лампрейа эти три ценности необходимы для свободы и процветания всех стран в международной среде, где мощь государства уже не будут увязывать лишь с военной силой. В этом свете дипломат подчеркнул усилия страны по приватизации и структурным реформам, чтобы обеспечить экономическую стабильность и устойчивое развитие. Цели общего развития должны быть отмечены не разделением на Север и Юг, а совершенствованием механизмов экономического сотрудничества во имя благосостояния всех людей - отсюда следовала необходимость создать региональные блоки.

В отличие от внешнеполитического курса Бразилии в первый срок правления Президента Кардозу страна стала выказывать признаки неприятия «прагматизма» либерального международного порядка уже в начале второго срока его правления. Так, при вступлении в должность после переизбрания в 1998 году Кардозу недвусмысленно выступил против унилатерализма и применения силы в международных отношениях. В следующем году внешнеполитический курс Бразилии вновь вошел в русло концепции общего развития. Лампрейа обозначил 1990-е годы как период, в котором международному сообществу не удалось поставить свои ресурсы на благо прогресса для всех. Перефразируя лозунг Французской революции, министр выразил опасение, что продвижение свободы в мире произойдет в ущерб равенству и братству. Развитые страны он обвинил в либеральной риторике, прикрывающей протекционистскую практику - нетерпимую и непозволительную дискриминацию, поскольку она била именно по тем странам, которые более остальных нуждались в доступе на рынки.

В 2003 году в своей первой речи на ГА ООН Президент Лула да Силва обратился к риторике своего предшественника, подчеркивая важность общего развития, и заложил основные направления внешней политики Бразилии на два срока своего правления, которую проводил С.Аморим, вновь министр иностранных дел Бразилии. Президент подтвердил, что либерализация торговли не должна возводить барьеры перед самостоятельной промышленной, технологической, социальной политикой и политикой в области экологии. С его точки зрения, торговля должна быть средством общего развития и борьбы с бедностью, а не конечной целью самой по себе. Говоря о реформе ООН, президент предложил возродить первоначальную роль ЭКОСОС и настаивал на кандидатуре Бразилии в качестве постоянного члена СБ ООН как представителя развивающихся стран. Более того, страна позиционировала себя в мире в качестве актора глобального масштаба, который наряду с участием в региональных партнерствах будет стремиться к альтернативному сотрудничеству с Россией, Китаем, Индией, Южной Африкой и арабскими странами.

В 2008 году, ввиду мирового экономического кризиса, Президент Лула да Силва подтвердил приверженность общему развитию, назвав «скандальными» субсидии богатых стран некоторым секторам своей экономики, и выразил надежду, что Дохийский раунд (переговоры ВТО о дальнейшей либерализации торговли. - Прим. переводчика.) благотворно скажется на производстве продовольствия, содействуя правительствам в борьбе с голодом. Нацеленность на общее развитие сопровождалась объяснением новой геополитической ситуации: отказ от удобных союзов с традиционными центрами силы расценивался как проактивная, упреждающая позиция развивающихся стран, стремившихся сотрудничать без посредничества великих держав, как в случае с трехсторонним Форумом для диалога Индия - Бразилия - Южная Африка (IBSA), «Группой 20» и БРИК. Подчеркнув неконфронтационное отношение к «старым» центрам силы, он выразил ясное стремление этих стран содействовать установлению более справедливого многополярного мира. Избрание Дилмы Роуссефф президентом в 2010 году и назначение министром иностранных дел Антонио Патриоты, по всей видимости, не привели к изменению социальной роли Бразилии на международной арене как поборницы концепции общего развития.

Сотрудничество России и Бразилии в свете
их идентичностей

В переосмыслении Бразилией и Россией своих идентичностей наблюдается сходство: обе страны отступили от приверженности международному порядку, основанному на либеральном консенсусе, и от признания однополярного мира (при лидерстве США) после холодной войны. Россия начала с обоснования многополярности мира, а Бразилия опиралась на концепцию общего развития. Примечательно, что, пока Бразилия и Россия придерживались либеральной идентичности, их сотрудничество было незначительным. В той мере, в какой менялись их идентичности, развивалось и их сотрудничество, пусть и беспорядочно (поскольку не совпадали стадии перемен в обеих странах). Наконец, когда Бразилия и Россия начали выступать в новой роли, приняв новые идентичности (первая - в качестве проводницы концепции общего развития, а вторая - борясь за признание в качестве великой державы, как проводница концепции многополярного мира), их отношения достигли зенита.

Воздействие смены идентичностей на двусторонние отношения очевидно. По мнению декана факультета МО Федерального университета Рио-де-Жанейро доктора политических наук профессора А.Жебита, в начале 1990-х годов Россия отстранилась от Латинской Америки, опасаясь бросить вызов США в традиционной сфере их интересов. Автор подчеркивает, что внешняя торговля России со странами региона практически прекратилась, что демонстрировали отношения России с традиционным партнером - Кубой, которая осталась в одиночестве в меняющемся мире9. Безусловно, при таком курсе в отношении Латинской Америки сотрудничеству с Бразилией места не оставалось. Что касается Бразилии, то Колор ди Мелу в речи на ГА ООН в 1991 году приветствовал Прибалтийские страны как пример «свободы, отвоеванной у тирании». Тем самым бразильская дипломатия демонстрировала, сколь мало она считалась с Россией, для которой одним из основных вопросов внешней политики того периода была дискриминация русского меньшинства в Латвии и Эстонии.

Поворот в отношении Бразилии к России стал заметным в 1993 году, когда тогдашний министр иностранных дел С.Аморим в речи на ГА ООН в качестве первоочередных тем назвал солидарность с усилиями России в трудном процессе демократизации. В октябре 1994 года состоялся первый визит министра иностранных дел Бразилии в Россию, в ходе которого был подписан ряд договоров*. (*О мирном использовании атомной энергии, о защите окружающей среды, противодействии наркотрафику, о межмидовских консультациях, проект договора о партнерстве (Ministério das Relações Exteriores, 1994). В Москве Аморим отметил взаимное согласие относительно необходимости усилить роль Объединенных Наций в решении глобальных проблем, равно как и демократизации принятия решений в этой и других многосторонних организациях. Сближение позиций двух стран совпадает с началом пересмотра Россией своей внешней политики (1994-1995 гг.) и первым периодом курса на общее развитие во внешней политике Бразилии в 1990-х годах (1993-1994 гг.).

Однако когда Россия начинает свои «поиски многосторонности», Бразилия откладывает в сторону акцент на общем развитии, поставив во главу угла выгоды нового глобального либерального порядка, в котором противостояние Север - Юг уже становится бессмысленным. Именно в этом контексте Е.Примаков нанес визит в Бразилию в ноябре 1997 года, чтобы подписать еще несколько двусторонних соглашений**.  (**О принципах взаимодействия в XXI веке, о создании КВУ, о сотрудничестве в области культуры и науки, о научно-техническом сотрудничестве, сотрудничестве в космосе  (Ministério das Relações Exteriores, 1997). Среди итогов визита следует выделить создание Комиссии высокого уровня по сотрудничеству (КВУ), что свидетельствовало о сильной заинтересованности России в укреплении отношений с Бразилией. Между тем речь Лампрейи на церемонии подписания документов указывала на некоторую пассивность бразильской стороны, поскольку, по его словам, визит Е.Примакова в Бразилию там рассматривали как «часть крупного проекта российской дипломатии»10.

Прошло почти три года, прежде чем КВУ (во главе с вице-президентом Бразилии и премьер-министром России) начала работать. Первое заседание прошло лишь в июне 2000 года*, (*Россия тогда переживала трудный период, а Бразилия не проявляла заинтересованность в контактах на президентском и министерском уровнях, хотя проводились заседания Политического комитета и Межправительственной комиссии - подразделений КВУ.) когда были подписаны несколько правовых документов. Решимость Бразилии активизировать работу КВУ совпала с поворотом к курсу на общее развитие, характерным для второго срока правления Президента Кардозу. В Москве вице-президент Бразилии Марку Масиэл заявил, что глобализацию и взаимозависимость следует оценивать критически: в интересах Бразилии и России действовать сообща, чтобы на международных форумах, посвященных политической и технологической тематике, влиять на принятие решений11.

В декабре 2001 года М.Масиэл принимал в Бразилии премьер-министра России М.Касьянова на втором заседании КВУ (были подписаны соглашения экономического характера), а месяц спустя впервые в истории двусторонних отношений Президент Бразилии Кардозу нанес визит в Россию. При подписании Договора о выдаче преступников и Программы обменов в области культуры, образования и спорта бразильский президент заявил, что обе страны выступают за многополярный мир. Общие позиции были закреплены в Совместном заявлении, в котором Россия выразила стремление установить стратегическое долгосрочное партнерство с Бразилией, как и поддержала включение Бразилии в состав постоянных членов СБ ООН12.

Бразильско-российские двусторонние отношения стали активно развиваться в период 2003-2010 годов, когда Бразилия избрала идентичность страны, взявшей курс на общее развитие, а Россия наращивала критику унилатерализма США. К февралю 2003 года С.Аморим провел консультации с министром иностранных дел России. В апреле бразильский дипломат вновь посетил Москву в сопровождении коллег из Перу и Коста-Рики, составлявших «тройку» «Группы Рио»**,  (**Постоянно действующий механизм политических консультаций для согласования единых латиноамериканских позиций по ключевым региональным и международным проблемам. - Прим. переводчика.)   чтобы вновь встретиться с министром иностранных дел России И.Ивановым. Сближение «Группы Рио» с Россией при посредничестве Бразилии стало воплощением одного из пунктов стратегического партнерства двух стран, а именно: содействовать участию страны-партнера в региональных организациях, в которых состоит другая страна-партнер. В 2004 году состоялось третье заседание КВУ, а в ноябре того же года Владимир Путин стал первым президентом России, нанесшим визит в Бразилию. На встрече с Лулой да Силва оба президента подписали еще несколько соглашений по двустороннему сотрудничеству, а в октябре 2005 года Лула посетил Россию, где с Президентом В.Путиным подписал три соглашения по космосу. В 2006 году сотрудничество в области освоения космоса принесло первый результат: первый бразилец полетел в космос. В апреле на четвертом заседании КВУ в Бразилии был подписан пакет документов*. (*В области метрологии и стандартизации, между Советом экономической безопасности при Министерстве юстиции Бразилии и Федеральной антимонопольной службой России. )  В декабре того же года министр иностранных дел России С.Лавров и С.Аморим обсуждали в Бразилии возможности сотрудничества стран БРИК - инициативу России, выдвинутую на ГА ООН в сентябре 2006 года. 

С 2007 года повестки дня двух стран практически совпадают при нарастающем участии двух стран в группе БРИК. В сентябре в миссии Бразилии при ООН состоялась встреча министров иностранных дел Бразилии, России, Индии и Китая. В марте 2008 года в Рио-де-Жанейро состоялась встреча замминистров стран БРИК, чтобы подготовить встречу министров иностранных дел стран БРИК в Екатеринбурге в мае. В коммюнике о встрече зафиксированы положения, сходные с положениями совместных коммюнике Бразилии и России. В ноябре того же года Президент Д.Медведев впервые посетил Бразилию. В Рио-де-Жанейро он и Лула да Силва подписали Соглашение о военно-техническом сотрудничестве и установили безвизовый режим для туристов (до 90 дней в году). В заявлении для прессы Президент Лула напомнил, что Бразилия и Россия выступают за справедливый и многополярный миропорядок, указав, что обе страны, наряду с Китаем и Индией, должны воспользоваться возможностями, которые открылись в связи с мировым экономическим кризисом, для развития их стран13.

В июне 2009 года Президент Лула снова приехал в Россию, на этот раз на первый саммит стран БРИК в Екатеринбурге. В дополнение к совместному заявлению, подтверждающему положения документа, подписанного министрами иностранных дел в мае 2008 года, главы государств БРИК выпустили отдельное совместное заявление по продовольственной безопасности, которое ввело страны БРИК в рамки диалога Юг - Юг. В апреле 2010 года второй саммит стран БРИК прошел в Бразилии. План действий стратегического партнерства и План межмидовских консультаций носят подробный характер, включая вопросы военного сотрудничества между двумя странами. Безусловно, стоит отметить акцент, сделанный на единстве действий двух стран по продвижению реформ глобальных структур управления.

Очевидно, рост влияния стран БРИК после мирового экономического кризиса 2008 года, как и проблемы со здоровьем вице-президента Бразилии сказались на работе КВУ. В мае 2011 года, через пять лет после четвертого заседания, новый вице-президент Бразилии М.Темер встретился с премьер-министром В.Путиным, чтобы восстановить работу КВУ. В коммюнике было отмечено, что сотрудничество двух стран поднялось на новую, более высокую ступень, учитывая специфику областей сотрудничества и близость позиций по спорным вопросам.

Стремление углубить сотрудничество в военной области, ясная позиция, требующая прекратить «кровопролитие» в Ливии, готовность развивать бразильскую ракету-носитель SLV-1, вступить в партнерство по ГЛОНАСС, разрабатывать конкретные проекты по разведке запасов урана - лишь некоторые темы, упомянутые в документе. Свидетельствует ли готовность к широкому сотрудничеству о формировании новой, общей для двух стран идентичности, покажет время.

Новые идентичности - в теории и на практике

Мы пытались показать, что существует явная связь между сменой идентичностей Бразилии и России после холодной войны и сближением их интересов, что вылилось в активизацию сотрудничества между двумя странами в первое десятилетие XXI века. Действительно, по сравнению с предыдущими, нынешний период отношений характеризуется гиперинтенсивностью двусторонних отношений и переливом билатерализма в различные многосторонние форматы, включая создание новых объединений в международной сфере, подобно БРИКС, что, в свою очередь, дальше укрепляет гиперинтенсивность. Осмысливая будущее двусторонних отношений в новом контексте, необходимо вновь обратиться к теоретическим постулатам.

Мы не вплетали теоретические выкладки в раздел о двусторонних отношениях Бразилии и России, хотя подспудно опирались на критический конструктивизм Маппиди. Как указано выше, одно из преимуществ данного методологического подхода заключается в придании гибкости взаимосвязи идентичностей и интересов, а понимание связи между социальными притязаниями и различными социальными воображаемыми позволяет перевести эту теоретическую альтернативу в практическую плоскость. Мы не случайно выбрали речи бразильских и российских руководителей в ООН: излагая свою оценку международного положения с трибуны ООН, они тем самым представляли свое социальное воображаемое на тот момент. Воображаемое строится на конкретном опыте и находится в постоянном напряжении с самооценкой государств и оценкой ими своего места в мире или того места, которое они должны занимать в нем. Вектор напряжения - социальные притязания. В самом деле, представляя международный порядок как полярный (в случае России) или как столкновение по линии Север - Юг (в случае Бразилии), две страны определяли свои идентичности соответственно: либо в качестве «либералов», принимающих «однополярность» и отсутствие столкновений, как делали Россия и Бразилия в 1990-х годах; либо как в 2000-х годах великая держава в многополярном мире (Россия) и развивающаяся страна в мире, отмеченном ассиметрией Север - Юг (Бразилия).

Более того, направление, в котором социальные притязания изменились в этот период, демонстрирует, что конкретный опыт каждой страны указывает на нечто большее, нежели дозволяет постулат о государствах как «одиноких» акторах. Смена социальных притязаний подвержена воздействию ряда факторов, однако в целом она выражается в политических дискуссиях по поводу нормативного описания мира. В таком контексте идентичности и интересы усиливают и формируют друг друга в той мере, в какой государственные и негосударственные акторы формируют реальность.

Отсюда следует, что гиперинтенсивностью своих двусторонних отношений Бразилия и Россия обязаны в том числе новым идентичностям, обретенным в последние годы, как и трансформациям социального воображаемого, которое их социальные притязания привнесли в международный порядок. В этом свете становится понятным, что в мире есть пространство для формирования такого феномена, как БРИКС. Даже при том, что материальные факторы - экономический кризис 2008 года, экономический рост в Китае и Индии  - считают условиями существования БРИКС, нам представляется, что акторами, которые больше остальных стремились консолидировать блок, были Бразилия и Россия.  В какой мере это пространство было бы занято, если бы двусторонние отношения между Бразилией и Россией не стали столь интенсивными в «нулевых» годах, или в какой степени их интенсивность обязана трансформации международного порядка перед лицом других социальных притязаний - задача дальнейшего исследования.

 

 1Keohane R.O. International Institutions: Two Approaches // International Studies Quarterly.

V. 32. №4. 1988. Р. 379-396.

 2Waltz K. Theory of International Politics. Illinois: Waveland Press, 2010.

 3Wendt A. The Agent-Structure Problem in International Relations Theory // International Organization. V. 41. №3, 1987. Р. 335-370.

 4Kubalkova V. Soviet «New Thinking» and the End of the Cold War: Five Explanations // Foreign policy in a constructed world. New York. 2001. Р. 99-145.

 5Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge: Cambridge University Press. 1999.

 6Wendt A. Anarchy is what States Make of it: The Social Construction of Power Politics // International Organization. V. 46. №2. 1992. P. 391-425.

 7Campbell D. Writing security: United States foreign policy and the politics of identity. 2nd Ed. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1998.

 8Muppidi H. The politics of the global. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2004. Р. 25.

 9Zhebit A. «Um olhar sobre a cooperação inter-regional: América Latina - Estados pós-soviéticos» // Análise de Conjuntura OPSA, Rio de Janeiro. №10. 2006. Р. 18, 31.

10Ministério das Relações Exteriores. Cerimônia de Assinatura de Atos com a Federação da Rússia. Resenha de Política Exterior do Brasil. V. 24. №81. 1997. Р. 61-64, jun-dez. Р. 61.

11Ministério das Relações Exteriores. Jantar Oferecido em Homenagem ao Vice-Presidente Marco Maciel pelo Primeiro-Ministro da Federação da Rússia. Resenha de Política Exterior do Brasil. V. 27. №86. 2000. Р. 169.

12Ministério das Relações Exteriores. Declaração Conjunta Brasil-Rússia. Notas à Imprensa, n. 21, 14 de janeiro de 2002. // URL: http://www.itamaraty.gov.br/sala-de-imprensa/notas-a-imprensa/2002/01/14/declaracao-conjunta-brasil-russia (последнее обращение 5 июня 2011 г.).

13Ministério das Relações Exteriores. Cerimônia de Assinatura de Atos com o Presidente da Federação Russa, Dmitri Medvedev. Resenha de Política Exterior do Brasil. V. 29. №103. 2008. Р. 127-129.