ГЛЫБА. ГИГАНТ. Человек без нервов. Невозмутим до невозможного. Слоновья память. И т.д., и т.п., Многие люди находили свои эпитеты к характеристике крупнейшего дипломата нашей страны ХХ века. Каждый пытался обозначить личное восприятие этого выдающегося политика, ученого, человека и, конечно же, прежде всего дипломата, прожившего поистине замечательную жизнь и оставившего не след, а, можно сказать, борозду в истории страны и дипломатии.
Сказать все о А.А. коротко, на нескольких страницах - задачка из нерешаемых. Даже для человека, которому повезло быть рядом с министром 16 лет - сначала десять лет в его секретариате, а затем шесть лет на посту генерального секретаря МИД.
Поэтому - лишь несколько эпизодов, отражающих личный опыт в общении с А.А.Громыко и, будем надеяться, дополняющих те воспоминания, которыми о нем делились многие его коллеги, сотрудники, знакомые и друзья как в нашей стране, так и за рубежом.
КАК ИЗВЕСТНО, был несколько странный период в истории советско-новозеландских отношений, начало которому положило, как я считаю, недоразумение. Посол В.Н.Софинский был объявлен персоной нон грата, и, соответственно, отправился домой посол Новой Зеландии в Москве. Этот период продолжался ни мало ни много три года, и наши отношения поддерживались на уровне поверенных в делах.
Мне пришлось вписаться в эту ситуацию, когда А.А. вызвал меня и предложил "завтра или послезавтра" отправиться в Веллингтон и договориться с новозеландцами о возвращении отношений на нормальный уровень. Поскольку я только что вернулся из трехнедельной поездки по шести странам Латинской и Центральной Америки, я, наверное, проявил некорректность, сказав А.А., что у меня после этого вояжа "мозги еще не на месте". На самом деле поездка и по продолжительности, и по "начинке" оказалась трудной. Не говоря уже о продолжительных консультациях в каждой стране по делам предстоявшей очередной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, возникали неожиданно дополнительные поручения по ходу поездки.
Тут были и отдельные беседы по тогда еще актуальной ядерной программе Аргентины, и начало бесед с панамцами об установлении дипломатических отношений, и беседы в Каракасе, в венесуэльской комиссии по делам ЮНЕСКО. Все это сопровождалось, как обычно, объемистой шифроперепиской. Хотя, как инструктировал нас А.А., не все можно доверять и шифру. Поэтому наиболее деликатные вещи мы лично докладывали министру.
А.А., внимательно посмотрев на меня, поинтересовался, сколько времени надо добираться до Новой Зеландии. Я высказал предположение, что, по-видимому, не меньше 25 часов, если повезет со стыковками самолетов. "Ну что же, - сказал А.А., - за 25 часов ваши мозги встанут на место".
У И.Н.Земскова, курировавшего Второй Европейский отдел МИД, я поинтересовался, почему выбор пал на меня, а не на заведующего отделом В.П.Суслова, который определенно лучше других знал специфику наших отношений с Новой Зеландией и подоплеку возникшей на пустом месте ссоры. И.Н. сказал, что при обсуждении этой темы министр учел и то, кому следует поручить эту миссию. Он сказал присутствующему на обсуждении В.П.Суслову: "Хватит нам с новозеландцами друг на друга дуться. Вы три года с ними "на ножах", и нужен более нейтральный человек для решения этого вопроса".
Через три дня мы отправились через Японию и Фиджи в Окленд и далее в Веллингтон, имея на всякий случай прикрытие в виде поручения провести в МИД страны консультации по ооновским делам.
Министр У.Купер принял нас немедленно, и в разговоре с ним один на один вопрос был отрегулирован за 15 минут. Забегая вперед, скажу, что через три месяца в той и другой столице сидели, соответственно, советский посол В.Быков и посол Новой Зеландии в Москве Э.Стоукс.
После консультаций в МИД и еще 25 часов в самолетах до Москвы мы доложили А.А. о результатах. Разумеется, предварительно была направлена соответствующая шифровка. У меня не хватило такта, чтобы не заметить в беседе, что из-за 15-минутного разговора с новозеландским министром и бокала шампанского по этому поводу пришлось потратить 50 часов в самолетах. А.А., отвернув голову в сторону, сказал с усмешкой: "Ну что же, теперь вы лучше представляете смысл теории относительности".
А.А. УМЕЛ ВЫРАЖАТЬ свое одобрение или неодобрение теми или иными действиями, не говоря ни слова, молча, взглядом. Одной из многочисленных функций Генерального секретариата было курирование работы министерств иностранных дел союзных республик. И либо генеральный секретарь, либо мой заместитель Ю.М.Соколов посещали столицы республик для бесед по интересовавшим Центр и МИД республик вопросам. Определенные решением 1946 года полномочия республиканских МИД были, прямо говоря, не просто ограниченными, а ущербными. И мы пытались в наших контактах, а главное в работе центрального аппарата МИД, без особой рекламы наших действий, шаг за шагом как бы наращивать объем их функций. Каждый раз при докладе министру мы старались оттенять нашу общую заинтересованность (во всяком случае, так мы это видели) в том, чтобы расширять сферы деятельности союзных МИД. При этом мы опирались на свои наблюдения за тем, как внимательно А.А. относился к республиканским министрам. Среди последних было немало выдающихся дипломатов. Достаточно вспомнить Т.Таирову, А.К.Грена, В.М.Зенкявичуса, а также ряд будущих послов, которые доблестно служили в нашей дипломатической системе.
В составе делегаций нашей страны на сессиях ГА ООН непременно участвовали республиканские министры иностранных дел, которым А.А. уделял подчеркнутое внимание, как и мининдел Украины и Белоруссии, которые, разумеется, имели собственные представительства при ООН. Проблема состояла в том, что в Политбюро и руководстве отделов ЦК КПСС были люди, которые считали "возню с республиками" излишней. Понятна в этой связи осторожность А.А. в отношении наших инициатив, однако его молчаливое согласие было для нас достаточным, чтобы продолжать двигаться в этом направлении. Хочу отметить, что работу с республиканскими дипломатами можно оценивать как элемент его линии на выпестовывание кадров как для загранучреждений, так и для центрального аппарата.
ТЕПЕРЬ о "вечнозеленых спорах" относительно чувства юмора у А.А.Громыко. Его помощники не раз убеждались в том, что министр терпеть не мог скабрезные анекдоты. Он ценил тонкий юмор и сам был способен давать оценки, окрашенные в хорошее чувство юмора. Мне запомнилась ситуация, касавшаяся взаимоотношений между А.А. и тогдашним долговременным министром иностранных дел Филиппин Ромуло. Эти отношения как-то не налаживались, хотя филиппинский министр неизменно из одной сессии ГА ООН в другую обращался с просьбами о встречах. А.А. явно не нравилось то, что делегация Филиппин уж очень смотрела в рот американцам и, как правило, голосовала вместе с ними.
Помог случай. Филиппинец подошел к А.А. в зале ГА ООН в сопровождении члена делегации - начальника Генерального штаба филиппинской армии, который был двухметрового роста и весом килограммов на 150. Филиппинский министр был, можно сказать, коротышка, довольно щуплый - в явном контрасте со своим военным коллегой. А.А. сухо поприветствовал министра, но тот не отпустил руку и сказал Андрею Андреевичу: "Господин министр, взгляните на этого великана. Мой президент каждый раз спрашивает меня, зачем я беру его с собой на Генассамблеи? И я отвечаю президенту: "Дело в том, что он цель лучше, чем я (he is a better aim)". (Фоном для этого была напряженная обстановка на Филиппинах.) А.А. усмехнулся, и, в общем, лед был сломан. Впоследствии А.А. не раз возвращался к этой теме и с явным удовольствием пересказывал разговор.
Наши работники, протоколисты, помнят отдельные ремарки А.А. в беседах с Г.Киссинджером. Г.Киссинджер стоит в кабинете А.А. на седьмом этаже МИД и, глядя на Бородинский мост, спрашивает: "Куда ведет эта улица?" А.А.: "На Запад, откуда к нам приходят все проблемы (troubles)".
Вместе с тем у А.А. присутствовала определенная едкость, когда у его коллег проявлялась какая-то претенциозность. У своего заместителя, который выступал подчас как знаток истории, А.А. как бы ненароком спросил, при каких обстоятельствах Василий Темный стал "Темным". И профессору истории пришлось заглянуть в справочники, чтобы ответить на вопрос. В этом свете у А.А. проявлялось качество, которое нам, его помощникам, весьма импонировало. Когда в сложных протокольных ситуациях - они часто возникали в Нью-Йорке, поскольку он встречался с людьми разных положений и разных калибров, - Громыко спокойно отсылал за решением к другим источникам, задавая, например, вопрос: "А как это у Сатоу?"