2011 год стал одним из самых противоречивых в современной истории Европы. Несмотря на многие апокалипсические прогнозы, Европейскому союзу удалось избежать немедленного краха, а колебания курса единой европейской валюты не приобрели разрушительной амплитуды. Однако главные трудности для европейцев впереди, и носят они не сезонный или спекулятивный, а, без всяких преувеличений, системный характер.

Сомнительные итоги декабрьского саммита ЕС ознаменовали переход данной организации в новое состояние, при котором управление осуществляется в «ручном», а не автоматическом режиме. Создание Европейского фонда финансовой стабильности, начало разработки соглашения о новых принципах действий ЕС в бюджетно-финансовой области и множащиеся расколы в рядах Евросоюза по экономическим, внешнеполитическим и другим вопросам наглядно продемонстрировали неработоспособность введенных в 1990-х годах механизмов евроинтеграции. Говоря словами министра по европейским делам в правительстве Франции Жана Леонетти, «евро может взорваться, а Евросоюз - развалиться», что способно стать «катастрофой не только для Европы и Франции, но и для всего мира».

Когда речь идет о потрясениях, чреватых глобальной катастрофой, в голову сразу же приходят конспирологические версии. Однако в кризисе Евросоюза рука внешнего заговора если и прослеживается, то весьма слабо. Во всяком случае, той державе, с которой принято связывать подобные происки, - США, - кризис ЕС и евро в его нынешнем виде явно не выгоден. Это, собственно, дал понять европейцам американский министр финансов США Тимоти Гайтнер, призвавший лидирующие страны - члены ЕС «абсорбировать» затраты на урегулирование кризиса, а всех граждан «единой Европы» - создать «огненную завесу» на пути дальнейшего распространения кризиса. Учитывая бюджетные проблемы администрации Барака Обамы и тесные торговые взаимосвязи двух берегов Атлантики, не приходится сомневаться, что Евросоюз Вашингтону нужен, скорее, живым, а не мертвым. Есть, конечно, и другие мировые факторы - вроде Китая и исламского экстремизма. Однако считать, что они стоят за британо-французским расколом или падением кредитных рейтингов стран Южной Европы, - это примерно то же самое, что обвинять в распаде СССР лично Рональда Рейгана, Дэн Сяопина или Усаму бен Ладена.

Так что как бы ни были милы некоторым европейским лидерам, которых «по совокупности» все чаще именуют «Меркози» Меркель+Саркози), ссылки на внешние обстоятельства, несговорчивость англосаксов или эпикурейство греков, главный враг евроинтеграции все-таки находится в самом ее сердце - в Брюсселе. А точнее, в тех самых институтах «единой Европы», из-за штаб-квартир которых целый квартал Брюсселя приобрел футуристический и безликий вид. Речь идет о том, что евробюрократы принялись возводить здание «единой Европы», не очень-то задумываясь о том, кто в нем, собственно, будет жить. Почему-то у творцов маастрихтских, лиссабонских и прочих соглашений существовало стойкое убеждение, что в «новой Европе» будут жить «новые люди» - свободные от расовых и национальных предрассудков, позабывшие многовековые взаимные обиды и традиционные жизненные уклады.

Однако с первыми дуновениями финансового кризиса стало очевидно, что граждане ЕС, пускай они и не разделены визовыми и валютными барьерами, разобщены еще больше, чем это было в 1970-1980-х годах. Как справедливо подчеркивает итальянская газета «Репубблика», Европа сейчас переживает не кризис евро, а кризис собственной идентичности. Ведь для того чтобы здание единого европейского государства обрело прочность, его архитекторы нуждаются в наличии единой нации. Однако это оказалось непосильной задачей. Как справедливо напоминает «Репубблика», «никогда в истории литовец и киприот, мальтиец и словак, итальянец и эстонец, англичанин и австриец, не говоря уже о французах и немцах, не жили под одной крышей, не делили хлеб насущный, мысли и глубокие чувства». В истории Европы были две красноречивые попытки построить континентальную империю с собственной нацией в центре - наполеоновская и гитлеровская. И нынешний ренессанс национализма во многих странах Восточной Европы напоминает о живучести тех настроений.

То же самое относится и к единой валюте евро, зависшей в буквальном смысле между прошлым и будущим. Страны ЕС под мощным давлением из Брюсселя одна за другой отказывались от национальных валют, но сохраняли в неприкосновенности собственные финансовые институты в виде центробанков и госбюджетов. Это не могло не привести к перекосам, когда бюджетные дыры одних стран латались за счет более успевающих членов зоны евро. «Этой валюте-сироте, принятой семнадцатью бывшими родителями, которые злобно посматривают друг на друга, трудно вызвать к себе доверие, а тем более политический энтузиазм», - справедливо указывает «Репубблика»1.

Валюта-то в европейских государствах одна, а налогоплательщики - разные. А свои налогоплательщики - они же и избиратели. Вот и потянули на себя одеяло менее успешные страны - от Испании и Португалии до Прибалтийских государств, памятующие о своей идентичности, а не спешащие менять ее на навязываемую извне «общеевропейскую». Подобные настроения в европейских странах существовали всегда, но сейчас они значительно усилились как ответная реакция на принудительное навязывание обезличенных моделей. Жителям конкретных стран со своей уникальной национальной историей, со своей культурой предложено становиться «общеевропейцами», подчиняющимися решениям и циркулярам брюссельской бюрократии. В различных государствах ЕС это наталкивается на различные по форме, но схожие по сути протесты - от акций антиглобалистов в Западной Европе до демонстраций в защиту национального и религиозного самосознания в той же Греции. И можно не сомневаться, что подобные протесты будут нарастать.

В 1990-х годах европейцы действительно выглядели более сплоченными. Но это происходило до тех пор, пока ЕС не замахнулся на решение глобальной задачи - интегрировать в «единую Европу» страны, которые не только никогда не жили под одной крышей, но и исторически относились к враждовавшим лагерям. Форсированное включение в состав ЕС государств Центральной и Восточной Европы принесло Евросоюзу не новые финансовые и торговые рынки, а ренессанс местечковых обид и иждивенческих настроений. И нынешние требования британских консерваторов о выходе Великобритании из ЕС - это не «блестящая изоляция» в духе XIX века, а трезвое понимание того, что с такой Европой старейшей европейской демократии не по пути. Американское издание «Нэшнл ревью» высказалось на этот счет так: «Остров Великобритания является и одновременно не является частью Европы, осторожно отходя подальше, когда ситуация начинает накаляться, в ужасе от того, что Лондон могут притянуть обратно, когда накал страстей достигнет последней капли и перельется через край. Британский премьер-министр Дэвид Кэмерон очень хорошо знает старый сценарий, и он категорически и публично настаивает на том, что Великобритания по-прежнему является частью трещащего по швам Европейского союза, но одновременно частным образом допускает, что это уже не так». Да и общий диагноз, выставляемый американскими журналистами Европе, не внушает оптимизма. «Шизофрения - это именно то, что мы должны ожидать от десятков культур и исторических общностей, втиснутых в рамки сравнительно маленького континента, полного массы ярких и весьма гордых людей»2.

Есть и еще одна опасная для единства Европейского союза тенденция, явно усилившаяся в 2011 году, - стратификация организации, ее расслоение на несколько уровней. Эти уровни не только слабо связаны друг с другом, но и представляют прямых конкурентов в борьбе за финансовые, сырьевые и прочие ресурсы. В качестве основных таких центров можно выделить франко-германский союз во главе с вышеупомянутым «Меркози», Скандинавию с привязкой Прибалтийских государств, Средиземноморье, а также Центральную и Восточную Европу.

Кроме того, ЕС продолжает обрастать различными внешними структурами, делающими его еще более рыхлым и неуправляемым. Один из таких блоков продолжает активно формировать Польша на базе Восточного партнерства. При этом само руководство Евросоюза все менее склонно обнадеживать своих восточных партнеров будущим членством в ЕС, подменяя политические обязательства обещаниями финансовой помощи. В итоговом документе сентябрьского форума Восточного партнерства говорится, что «Европейский союз разместил значительные финансовые ресурсы в размере до 1,9 млрд. евро на 2010-2013 годы в целях продвижения реализации Восточного партнерства в рамках двусторонних и региональных программ». Однако никаких реальных политических обязательств в отношении Украины и других республик бывшего СССР Брюссель на себя не берет3. Как откровенно признают в Евросоюзе, посредством данной программы «ЕС и НАТО держат восточноевропейские страны в бухте», не давая им отправиться в «свободное плавание», прежде всего к российским берегам4. Как справедливо замечает в данной связи немецкий исследователь К.Мюллер, речь, по сути, идет о попытке «европеизации» восточноевропейских обществ посредством глубокого вторжения в их государственный суверенитет - внедрения программы «трансферта европейской институциональной системы в восточноевропейские страны»5.

Второй - балканский - блок стал ареной геополитического возвышения Германии. Что же касается Южной Европы, то она является одним из ключевых полигонов для патронируемого Францией и лично Президентом Николя Саркози Средиземноморского союза. Здесь мы являемся свидетелями разрастающегося геополитического соперничества Берлина и Парижа, проявившегося, в частности, в Ливии, а также по вопросу приема в ЕС Сербии. Это соперничество способно уже в 2012 году стать ключевой проблемой для всей Европы. Как иронично замечает германский еженедельник «Шпигель», Берлину уже пора задать себе непростой вопрос: каким образом он может «осваивать новые рынки в России и Азии, но при этом держать в голове традиционных союзников» - США и ведущие западноевропейские страны6. Характерно, что «Шпигель» называет подобную ситуацию «раздвоением личности». А ведь это - один из симптомов все той же шизофрении.

Подобное «брожение умов» в рядах Евросоюза закономерно вносит сумятицу и в настроения в тех странах, которые еще только надеются вступить в сей привилегированный клуб. Состоявшиеся в середине января в хорватской столице городе Загребе демонстрации протеста против вступления страны в ЕС наглядно продемонстрировали, что даже в этой внешне благополучной балканской стране общество расколото. Лидер Хорватской чистой партии права Йосип Миляк задал весьма справедливый вопрос: в какой именно Евросоюз Хорватия вступит в 2013 году? В организацию, стоящую на грани распада и использующую любую возможность для «латания дыр». Как обоснованно отметил Миляк, институты ЕС вполне способны использовать Хорватию как «свежую кровь» для решения собственных проблем7.

Стоит ли удивляться, что в этой стране, считающейся европейской «витриной» Балкан, в поддержку евроинтеграции высказываются чуть больше половины опрошенных. А в соседней Сербии ситуация еще драматичнее. Массированное давление Запада на власти страны с целью заставить их отказаться от Косова принесли свои закономерные плоды: число сторонников вступления страны в ЕС впервые стало уступать числу противников этого шага. Говоря словами профессора берлинского Университета Гумбольдта Хайнриха Аугуста Винклера, «Евросоюз спотыкается об отсутствие проекта, по которому он может сориентироваться»…8

Стремительное нарастание противоречий в рядах ЕС, внутреннее расслоение этой организации, всплеск популярности радикальных националистических сил во многих странах-членах вкупе с множащимся числом евроскептиков по его внешним границам - с таким нерадостным багажом Европейский союз вступил в 2012 год.

Особо следует сказать о том месте, которое ЕС отводит России. Споры о том, где проходит восточная граница Европы, стары как сама география. Античные - прежде всего греческие - мыслители предпочитали проводить ее по восточным рубежам своего государства. В средние века основным критерием закономерно стал конфессиональный, и Европа ассоциировалась с ареалом распространения христианства, понимаемого как католичество. В новое время инициативу вернули себе географы. В поисках естественных рубежей Европы они озаботились описанием обширных пространств восточных регионов России и дошли в своих поисках до реки Енисей. Однако грянули новые геополитические потрясения. В эпоху холодной войны, как напомнил на днях со страниц газеты «The New York Times» британский писатель Фрэнк Джэкобс, «весь Советский Союз, Вильнюс, Рига и прочие города, входящие сегодня в состав Евросоюза, были полностью исключены из Европы». «Порой из Европы вычеркивали даже страны - сателлиты Советского Союза, входившие в состав Варшавского договора. Поэтому слово «Европа» стало синонимом слова «Запад» с его политическими ценностями», - подчеркивает Джэкобс9.

Сегодня нет ни СССР, ни стран-сателлитов, но дискуссии о том, что делать с необъятными российскими просторами, продолжаются. Конечно, и в Европе, и за ее пределами есть немало сторонников расширительного, деидеологизированного подхода к проблеме в духе концепций «Европа от Атлантики до Урала» или даже единой системы безопасности от Ванкувера до Владивостока. Однако попытки воздвигнуть на восточных границах Евросоюза новые стены по-прежнему востребованы европейскими элитами. Это проявляется, в частности, в разнообразных региональных программах ЕС - начиная от «Восточного партнерства» со странами бывшего СССР до «Средиземноморского партнерства» с Северной Африкой. Выходит, что Украина, Азербайджан или даже Ливия с Тунисом - партнеры Европы, а Россия - кто? Простой поставщик энергоресурсов, столь же удаленный от европейских ценностей, как, скажем, Ангола?

Упоминание об энергоресурсах возникло отнюдь не случайно. Как совершенно справедливо указывает в гонконгской газете «The Asia Times» известный бразильский политолог Пепе Эскобар, «практически все современные геополитические события связаны с энергетикой»10. И вот если подходить к географическим изысканиям Евросоюза с этих позиций, тогда многое станет ясно. Для ЕС - во всяком случае, для его руководства - Россия выступает прежде всего как некое энергетическое «неизбежное зло», снабжающее «Европу» нефтью и газом. А «Европа» тогда - это потребители, призванные, с одной стороны, следить, чтобы российские трубопроводы не пустели, а с другой - чтобы Москва не претендовала на самостоятельность.

Примечательно, что и в самом Евросоюзе нарастают противоречия относительно того, что именно следует считать Европой. Во многих государствах, более других пострадавших от экономического кризиса или, наоборот, вынужденных помогать «проблемным странам» за собственный счет, «Европа» отождествляется с брюссельской бюрократией. Но как только речь заходит о внешних факторах, таких как приток нелегальных иммигрантов, прием в ЕС балканских стран или либерализация визового режима с Россией, Европа вновь надевает маску превосходства и оплота цивилизации.

В отличие от ЕС США в вопросах «истории с географией» поступают гораздо проще. Как без обиняков указывает Збигнев Бжезинский, американские «военные легионы надежно закрепились на западных и восточных окраинах Евразии». Более того, «американские вассалы и зависимые государства, отдельные из которых стремятся к установлению еще более прочных официальных связей с Вашингтоном, распространились по всему евразийскому континенту»11. Точнее, как говорится, не скажешь…

 

 1La Repubblica. 22.12.2011.

 2The National Review. 29.12.2011.

 3http://www.consilium.europa.eu/uedocs/cms_data/docs/pressdata/en/ec/124843.pdf

 4http://www.euractiv.com/east-mediterranean/eu-nato-keep-eastern-countries-bay/article-177760

 5Müller K. «Countries in Transition»: Entwicklungsfade der osteuropäischen Transformation // Osteuropa, 2001. H.10. S.1163.

 6Der Spiegel. 29.08.2011.

 7РИА Новости. 14/01/12 23:16.

 8Winkler H.A. Politics Without a Project // IP Global Edition. Vol. 12, 2011. Sept-Oct.

 9The New York Times. 09.01.2012.

10The Asia Times. 22.12.2011.

11Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 2009. С. 37.