ENGLISHТекущие события в арабских странах и вокруг них особенно поучительны для наблюдателей и игроков на шахматной доске геополитики энергии.
Поскольку нам не хватает критической (ведь события все еще происходят на наших глазах) и достаточной (регион находится в движении, далек от спокойствия и урегулирования своих проблем) информации, то написанные автором строки являются сочетанием некой описательности с претензией на интеллектуальность - что, безусловно, представляет риск неточности. Сделав эту оговорку, прежде всего рассмотрим группы стран Персидского залива.
США имеет прочный геоэкономический интерес в Персидском заливе, который неизбежно связан с интересами американской безопасности в ее обширной повестке дня. Как всем хорошо известно, нефть наиболее востребованный товар в мире, занимающий примерно 12% от общего объема мировой торговли. С Персидским заливом связана наибольшая часть международной торговли сырой нефтью. Таким образом, задачи США в регионе Персидского залива очень серьезны: поддержка дружественных местных режимов (с их нынешними социально-политическими и идеологическими установками); стремление, в свою очередь, постоянно получать одобрение дружественных государств Персидского залива на массированное военное присутствие США в регионе, а также поддержку позиции США при голосованиях на международных форумах; обеспечение беспрепятственного потока поставок нефти из региона; стремление продолжать играть роль главного гаранта безопасности и спокойствия, предотвращая любые недружественные поглощения какого-либо экспортера сырой нефти региона другим государством либо в результате внутренних, внутриполитических или племенных/клановых разборок; контроль денежных потоков в Заливе и огромных доходов от нефтедолларов, как правило, за счет прибыльных продаж оружия либо других сделок, связанных с вопросами безопасности государств, входящих в Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива; не поощрять, но, возможно, разрешать (либо призывать к) постепенные социально-экономические и политико-идеологические изменения в некоторых государствах Персидского залива в тех границах, пока это не ставит под угрозу американские цели в регионе.
Гегемония США в Персидском заливе в сочетании с денежно-кредитным регулированием (сырая нефть торгуется исключительно в долларах США) и физическим контролем (ВМС США контролирует все трансокеанские потоки нефти) является существенным элементом и решающим источником существующего положения США в мире. В обмен на обеспечение безопасных путей поступления энергии, США с размахом обустраивают свои военно-морские базы по всему миру. Пока цены на нефть устанавливаются в долларах США, функциональные связи между обменными курсами основных валют и стоимостью энергии ископаемого топлива не могут быть разорваны и эта взаимосвязь не может исчезнуть. Наконец, речь идет не только об эксклюзивности цены на нефть, но и о всей политике мирового ценообразования.
На протяжении большей части недолгой истории нефти цена на «черное золото» была достаточной для получения высокой прибыли (благодаря «Семи сестрам» - главным мировым нефтедобывающим компаниям, именно Уолл-стрит, помимо американских военных, был важнейшей опорой американского могущества). Однако «черное золото» по-прежнему оценивается столь высоко, чтобы, в свою очередь, способствовать устойчивым инвестициям в альтернативные источники энергии. В принципе, основная проблема с зеленой, или возобновляемой (не углеводородной), энергией - не сложность ее производства, не расходы или длительность ожиданий основных технологических прорывов. Основным вопросом является геополитический прорыв. Нефть и газ удобно монополизировать (по способам добычи и перевозки, ценообразованию и потреблению) - это реальный товар конкретной местности. Любая зеленая технология (не обязательно присущая данной местности или валюте) рано или поздно будет демонополизирована и доступна для большинства, если не для всех. Таким образом, общий геополитический императив для США остается - неизменное сохранение статус-кво для углеводородов. Следовательно, упорное сопротивление протоколу Рамочной конвенции ООН об изменении климата (РКИК) (Киотскому протоколу), заключенное в американской позиции, вполне логично, если не оправдано.
В рамках группы государств Организации экономического сотрудничества и развития/Международного энергетического агентства (ОЭСР/МЭА) или государств «Большой восьмерки» (обладающих ресурсами, инфраструктурой, традициями и ноу-хау для достижения фундаментальных технологических прорывов) только в Японии могут серьезно рассмотреть технологический разворот на 180 градусов к зеленой/возобновляемой энергии. Японская внешняя зависимость от энергоносителей абсолютная и исторически длительная. Японии после недавней ядерной катастрофы потребуется несколько лет, чтобы (психологически и экономически) самортизировать удар - но урок останется. Для такой огромной экономики и значительного населения, расположенного на небольшом участке суши, который неоднократно подвергался разрушительным природным катастрофам (а так же ощущал нарушения в поставках арабской нефти при внешней зависимости от нее), может быть, решающим станет поворот к зеленой энергии, этот единственный способ возродиться, выжить и в конце концов многое изменить.
Для Ирана физическое присутствие США в Персидском заливе представляет собой двойную угрозу - геополитическую и геоэкономическую. Почти все американские правительства со времени неожиданного конца правления шаха Ирана в 1979 году официально выступают за смену режима в Тегеране. Администрация Президента Дж.Буша была наиболее активна в этом вопросе. На международном рынке нефти Иран не имеет пространства для маневра ни по ценам, ни по квотам. В ОПЕК позицию Ирана часто заглушает единогласное голосование государств - членов Совета сотрудничества Персидского залива.
Иран имеет великолепное географическое положение, внушительные вооруженные силы (самые большие после турецких в регионе) и прочную народную память о своей древней истории. Вместе с тем Иран является населенным шиитами-персами островом в море преимущественно арабов-суннитов (а также пуштунов-фарси, суннитов-хазарейцев или тюрко-говорящих суннитов Кавказа и Центральной Азии). В Бахрейне и Ираке - также шиитское большинство населения страны, но важно помнить, что их шииты (как и ливанские, сирийские и йеменские) являются арабскими, а не персидскими шиитами. Далее, Иран не имеет каких-либо серьезных территориальных претензий по отношению к своим соседям (но имеет значительное азербайджанское меньшинство и в Иране проживает около 30 тыс. евреев) и не противодействует англо-американскому присутствию у своих границ ни в Ираке, ни в Афганистане. У Ирана две трети населения моложе 30 лет, и связывать национальную самоидентификацию с революцией 1979 года становится все труднее. Очевидно, что режим в Тегеране просто пытается выжить и это пока получается. Следовательно, ядерные программы вооружения (если таковые имеются) будут нацелены в первую очередь на сдерживание: защищая (в отсутствие проектируемой «мягкой силы») и стабилизируя режим, повышая его шансы на долговременное выживание. Это не обязательно приведет к использованию Ираном значимой «жесткой силы».
Иранским императивом является желание повысить экономические и социально-политические издержки военного присутствия США в регионе, избегая любой прямой военной конфронтации с Америкой. Военная модернизация, шумная ядерная программа и ракетные испытания, а также антиизраильская риторика (отрицание холокоста) внутри страны используются в качестве морального «ускорителя», в то время как внешне - это только затраты, направленные на демонстрацию, а не открытое военное столкновение с США, Израилем или каким-либо государством Персидского залива.
Ядерная Северная Корея заплатила огромную политическую цену за свою уверенность в собственной безопасности. Северная Корея отдалила от себя соседние страны, изолировала себя на международном уровне и создала идеальный предлог для поддержания значительного американского военного контингента и американских ядерных сил на своей периферии - все эти элементы присутствуют и в иранском случае. Как ни парадоксально звучит, дальнейшее давление со стороны Ирана (а также последнее охлаждение израильско-турецких отношений) и американское перенапряжение в регионе (ввиду неопределенности ситуаций в Афганистане и Ираке) побуждают арабов и Израильское государство решать вопросы за столом переговоров, что, в свою очередь, уменьшает иранские возможности на всем Ближнем Востоке использовать недовольство арабских стран ради своих идеологических и геополитических целей. Наконец, если однажды удастся реализовать идею существования двух государств - Израильского и Палестинского, то останется только угроза со стороны возросшей иранской военной мощи, которая косвенно содействует росту продаж американского оружия странам Персидского залива.
q
Странам Персидского залива, ведомым США, до сих пор удавалось сдерживать йеменские беспорядки и межплеменные клановые столкновения от распространения в глубь полуострова. Одновременно волнения в Бахрейне (где у власти абсолютистская монархия правящего арабского суннитского меньшинства при арабском шиитском большинстве населения) были эффективно подавлены, и новые восстания в странах Персидского залива сейчас даже не просматриваются на горизонте.
Безусловно, существовала идеологическая близость между советским коммунизмом и антиколониальным, левым, эгалитарным и республиканским панарабизмом. По-прежнему постсоветская и посткоммунистическая Россия остается на тех же позициях, следуя своему геополитическому началу. Панарабизм же является единственным ближневосточным противовесом, альтернативой ваххабитскому исламизму. Мусульманство, возможно, рассчитывает на отклик среди суннитов в Центральной Азии, на Кавказе и в России, но панарабизм не так привлекателен (что, помимо всего, закрывает доступ в Турцию и также защищает стратегически важный для России ее тюркоязычный «задний двор»). С другой стороны, республиканский панарабизм воспринимается как прямая угроза поддерживаемым США монархиям Персидского залива. Скорее всего, из-за бесконтрольности группировке «Аль-Каида» удалось самостоятельно получить исключительную монополию на исламизм (самопровозглашая мнимую борьбу за восстановление суннитской Уммы, «Аль-Каида» фактически исказила и заглушила все важные споры в арабском мире и эффективно отвлекла внимание арабского мира от реальных проблем). В сущности, концепция «Аль-Каиды» - это лишь радикализированная и вооруженная идеология ваххабизма, идеология секты, которая берет свое начало в ХIХ веке в Саудовской Аравии, когда шла борьба за освобождение от османского владычества и что в конце концов разрушило многовековую Умму Османского халифата. С религией как таковой она имеет очень мало общего.
Если солнечный день «арабской весны» в Тунисе испорчен облаками неспособности внутренних сил превратить народное восстание в жизнеспособные и крайне необходимые социально-политические реформы и если такая «весна» в Египте омрачена военной формой и старыми лицами с новой риторикой, которые эффективно управляют страной (совместно с Агентством США по международному развитию и Международным валютным фондом), то «весна» в небе над Ливией омрачена дождем племенных столкновений. Неспособность НАТО добиться быстрого и решительного результата в ливийском эпизоде ставит Россию и Китай в очень удобное положение - вернуть инициативу и возглавить моральное осуждение на международной арене. Тем не менее с практической точки зрения не было никакой реальной разницы между голосованием Франции, Великобритании и США «за» по резолюции 1973 Совета Безопасности ООН и неблокирующим «воздержались при голосовании» России и Китая - оба варианта были необходимы для принятия решения по резолюции и последовавшей за этим быстрой интервенции. Завершая эту головоломку, Бразилия и Индия, оставив в стороне свою звучную антизападную морализацию, также совместно воздержались, а не голосовали против резолюции.
Не совсем ясно, были ли народные восстания, вызванные мерами жесткой экономии и тяжелой социально-политической обстановкой в Тунисе и Египте, упреждены или направлены по другим каналам. Ясно одно: оба общества были не в состоянии понять требования улиц и начать глубокое политическое реформирование. За исключением смены конкретных людей в президентских дворцах, дополнительных потерь иностранных кредиторов (и внутреннего взрыва в соседней Ливии), все в значительной степени остается похожим в обеих странах - они погружаются глубже в социально-экономическую трясину кризиса.
Молодые поколения европейцев обучают в школах особенностям единого организма, именуемого ЕС. Однако, как только возникает серьезный вызов безопасности, реальные части исторической Европы вновь показываются на поверхности. Раньше это касалось Ирака (исключением была Франция), и в настоящее время это касается Ливии. Центральная Европа колеблется действовать, атлантическая Европа хочет действовать, скандинавская Европа отсутствует, Восточная Европа празднует победу, и русскоговорящая Европа выступает против. В 1986 году англо-американская бомбардировка Ливии под руководством Рейгана была одноразовой карательной акцией. 19 марта 2011 года Ливия была наказана по-другому. Значительное присутствие Китая в Африке, успешная сделка по обходному трубопроводу между Россией и Германией (которая лишит Восточную Европу любых оговоренных транзитом прибылей и будет автоматически подвергать страны Прибалтики, Польшу и Украину эффективному совместному российско-германскому давлению) и, наконец, свержение дружественных ЕС тунисского и египетского режимов - все это в комбинации должно вызвать тревогу у всей Евроатлантики.
Ливия экономически процветала (одна из наиболее развитых африканских стран, поставщик надежных рабочих мест для многих в регионе, включая египтян и тунисцев - в общей сложности более миллиона приезжих рабочих) и одновременно являлась социально и политически выдохшимся режимом кланового кумовства, общительный лидер которого отстаивал панафриканское единство. Это государство стало легкой и подходящей мишенью для коалиции, ведомой англичанами и французами, с тем чтобы:
- вновь заявить о своем присутствии в арабском мире (чтобы из Ливии контролировать нежелательный ход событий и результаты революций в франкоязычных и англоязычных странах Магриба);
- возродить свое присутствие в Африке и замедлить экспансию Китая;
- чтобы отправить смелое послание самоуважения и силы (слава колониального прошлого) всему остальному миру, в частности Центральной и русскоговорящей Европе, существенно не соглашаясь с тем, что русская нефть геополитически и социально-экономически является наиболее доступной для всех стран ЕС.
q
Если все выше сказанное представляется более или менее известным (старый геополитический сюжет из истории Ближнего Востока), то есть одна новинка в текущих событиях. Это Турция.
В современной литературе в значительной степени игнорируется или преуменьшается значение турецкого секуляризма (которому почти век), причем в гораздо большей степени, чем традиции секуляризма некоторых стран ЕС. Турция - страна молодого населения (вторая по численности населения европейская страна после России), с динамичной торговлей и технологиями экономического роста (16-я по величине экономика мира и член «G-20»). Турция представляет собой хорошо работающую демократию в исключительно жесткой, нестабильной окружающей среде. Армия (мощные вооруженные силы численностью в полмиллиона, самая крупная армия в НАТО после США), которая традиционно пользовалась особой конституционной позицией и социальной ролью в качестве назначенного опекуна кемалистской идеологии, была поставлена под строгий гражданский/государственный контроль в августе 2011 года - впервые со времен создания Ататюрком республики. Турция является основателем или координационным членом Совета Европы, ОЭСР, НАТО и ОБСЕ. Тем не менее этого не было достаточно для приема Турции в семью европейских народов.
Растущая экономически и демографически, с мощной энергетикой, решающим географическим положением и всемогущей светской армией, Турция в последнее время вновь обрела уверенность в себе благодаря сдвигу в своей внешней политике, обычно именуемому неоосманизмом. Подбадривая себя гармоничным межэтническим прошлым Османской империи, Турция организует смелое и привлекательное наступление «мягкой силы» на всем европейском Средиземноморском театре, которое парализовало растущий национализм. Вступление Турции в ЕС больше не является для Анкары травмой от рабского ожидания в приемной, а стала наносной проблемой восприятия ЕС. Фактически Брюссель не смог понять предыдущие турецкие послания, а также проанализировать нынешние действия Анкары. Одновременно неправильно и опасно упрощать стратегический выбор Турции до дилеммы: либо исламизация, либо вестернизация (и вступление в ЕС). Справедливо это или нет, но официальная Анкара пришла к выводу, что процесс вступления в ЕС был больше упражнением в создании унизительных помех для Турции, а не искренним признанием разумной перспективы.
Традиционно очень теплые отношения Турции с Израилем тоже ухудшились за последнее время. Это такой же знак, как тот, что Турция подала ЕС, - нет более эксклюзивных отношений, мы теперь открыты для всех. Таким образом, Турция в ответ приобрела, благодаря интенсивным и умелым дипломатическим маневрам, эквидистантный плацдарм в глубине Ближнего Востока, ведя переговоры с арабами, иранцами и русскими (а также со своими партнерами по НАТО, с ЕС и Израилем). Эта многовекторная внешняя политика (так называемая беспроблемная политика соседства, противопоставленная селективной европейской политике соседства ЕС) подняла Турцию с периферии конфронтации/сдерживания прямо в центр мировой политической арены. Это многократно увеличивает выбор Турцией средств достижения целей, а также количество турецких стратегических возможностей.
«Больной человек Европы» больше не на Босфоре: как единственная европейская страна, которая поддерживает прочный экономический и демографический рост, Турция, скорее всего, продолжит развивать самостоятельную и приносящую выгоды независимую внешнюю политику. Если это случится, то это может означать, что ЕС упустил свой исторический шанс (чтобы иметь решающее слово в стране, обладающей необходимым географическим положением для прокладывания энергетических коридоров и социально-культурных обменов), а Турция может добиваться важных соглашений либо с одним игроком (например, с Россией), или с сочетанием игроков в своем стремлении к (возрождению) региональной гегемонии.
Неоосманская Анкара в последнее время также «исламизировала» свою риторику, и это больше необходимо для внешнего имиджа, чем направлено на или допустимо для внутритурецкого потребления. Это не произошло только потому, что это происходило одновременно с нынешним подъемом эскапистской антиполитики (политики в уединении), одетой в одежды западноевропейских крайне правых партий. Эта заранее обдуманная и тонко калиброванная политика возрождения направляет Турцию не к националистическому, эмоционально заряженному и уходящему религиозному порядку, но прямо в центр великого торга между Россией и США. Этому новому созвездию «треугольника» Турция хочет назначить свой собственный ритм. После «арабской весны» ни Россия не станет эффективно поддерживать свое присутствие на Ближнем Востоке на основе строгой панарабской светской, республиканской и антиисламской идеи, ни Соединенные Штаты не смогут политически и морально оправдать свою поддержку абсолютистских монархий, питаемых замшелым, жестким и гнетущим ваххабизмом. Турция пытается сублимировать как достаточное количество светской республиканской современности, так и традиционного, толерантного и раскрепощенного ислама и распространить его в качестве привлекательной модели будущего по всему Ближнему Востоку. Просто Турция представляет себя в качестве эмпирического доказательства, что ислам и современность идут вместе.
Действительно, по большому счету на сегодняшний день Турция является самым успешным мусульманским государством в мире, которое никогда не полагается в своем развитии на нефть или другие сырьевые экспортные товары, но основывается на динамичном социально-экономическом секторе и прочных демократических институтах. Это тяжело оспаривать не только России, но это в первую очередь небезопасно для саудовского режима, который до недавнего прошлого управлял страной прямыми королевскими указами, который зависит от экспорта нефти и у которого неясное настоящее и непредсказуемое будущее. Неудивительно, что на идеологическом поле боя две противоборствующие стороны будут доминировать на Ближнем Востоке, который в самоанализе прошлого попал еще в один круг лишений. Результат будет значительным далеко за пределами арабского мира и будет ощущаться всеми мусульманами-суннитами. Анкара пытается объяснить, что продвигаемый Саудовской Аравией ислам является агрессивной, сепаратистской/сектантской идеологией ваххабизма, что ограничивает мусульман и препятствует их социально-экономическому и политическому развитию и сохраняет при этом постоянный курс на столкновения со всем остальным миром. В то же время представляемый Турцией ислам - не вооруженная идеология, а мodus vivendi, который делает возможным прогресс и приемлем для всех (в том числе не мусульман), и имеет вековую историю успеха.
Тем не менее текущий гамбит Анкары не обходится без риска. Имеются серьезные конституционные (и в плане секулярного равновесия) помехи. Если Турции не удастся успешно вписать свой проект в регион в ближайшее время, она может взорваться под огромным весом собственного государственного аппарата.
q
Разочаровывающий эпилог народного восстания - больше огнестрельного оружия и меньше уверенности у проживающего в регионе населения и более высокие цены (моральные, экономические и политические) на углеводородные энергоносители всюду и везде. Введенные в заблуждение триумфализмом*, (*Триумфализм - тактика пропагандистской и рекламной кампании, внедряющая в сознание избирателей идею о предрешенности победы кандидата и поражении его соперников (прим. переводчика).
который распространяли продавцы социальных медиа, международные информационные агентства определенно спутали восстание с революцией. Предшественником «весны» была та самая «зима» - мировой финансовый кризис (до сих пор не закончившийся) с его серьезным ощущаемым воздействием. Таким образом, арабские беспорядки начались как (социальное, а не политическое) народное восстание против высокой безработицы и высоких расходов на проживание (Тунис и Египет), против межплеменного неравенства (Ливия, Бахрейн) или по совокупности всех факторов (Йемен и Сирия). Кроме публичного «распятья» пары сбежавших злодеев, народное восстание не привело к структурным изменениям (революции/эволюции). Оно в итоге парадоксально завершилось увеличившимся количеством долгов, более высокими расходами на проживание и дальнейшим ростом безработицы по сравнению с тем, что было в странах до начала событий в результате реальных или выдуманных мер жесткой экономии, введенных в ответ на разрастание мирового финансового кризиса.
Арабское нефтяное эмбарго 1973 года (достаточно интересно, что к нему тогда присоединились не экспортирующие нефть и нефтепродукты государства - Египет, Сирия и Тунис) было попыткой политического освобождения. В период после энергетического кризиса оказалось, что нефтяное эмбарго явилось причиной и источником возросшей внешней финансовой и военно-политической зависимости арабских государств. Словно противоборствующая ностальгия, усугубленная острой конкуренцией за ограниченные ресурсы при отсутствии таковых, вновь возобладали далекоидущие последствия политики. Видимо, кроме Анкары, ни у кого нет поводов для праздника.
Каковы же в общем международные последствия событий в регионе? Региональные беспорядки не упростят идущих сегодня в ОЭСР/МЭА переговоров, но могут стимулировать и ускорить их, в первую очередь между ЕС, Японией и США (крупнейшим экономическим и потребительским блоком в мире). Обсуждаемые вопросы являются основополагающими: энергетическая безопасность и эффективность (в том числе диверсификация происхождения и состава ПЭР - первичных энергоресурсов); сокращение зависимостей, создание потенциала защиты и диверсификации транспортных маршрутов и мегапроекты, связанные с газом и нефтью (газопроводы или сжиженный газ), для/через ЕС, русскоговорящую Азию/Арктику и Восток - Дальний Восток; декарбонизация и программа по уменьшению зависимости от ядерной энергетики. Наконец, выход из тупика на переговорах Киото II, а также связанная с этим «Дорожная карта» для достижения всеобъемлющего и универсального консенсуса по глобальным изменениям климата. По крайней мере, две страны - Япония и Турция, каждая в своих целях явно бросают вызов существующему статус-кво.
Застигнутый врасплох между врожденной недееспособностью и глобальной слепой зависимостью от ископаемых углеводородов и, кроме того, получивший дополнительную травму, арабский мир, и, в более широком понимании, Ближневосточный театр, остается заложником геополитической и геоэкономической мегадрамы на мировой шахматной доске. История развития и история хождения по кругу отличаются друг от друга, как успех от поражения. Одно можно сказать наверняка: если что-нибудь рождается в арабских недрах, то это нефть. Все остальное пока подвешено в воздухе.
