ENGLISHНа мои сетования по поводу того, что в Новый год трудно выбрать тему, знакомый историк с некоторой важностью сказал: «Напиши про Новый год «наоборот». Предупреждая мое недоумение, он ответил, что уже давно пользуется своего рода тренингом: выбирает дату нового времени и, читая ее наоборот, старается восстановить, что же происходило на пространстве всемирной истории в те далекие времена.
Предложение показалось мне интересным: почему бы не представить себе, что происходило в Новый год "наоборот", иными словами, в 1102 году от Рождества Христова.
В этот год в Англии король Генрих I начал ожесточенную войну с баронами. Генрих не имел никаких шансов на трон. Его отец, умирая, не завещал ему ни пяди земли, ни в Нормандии , ни в Англии, а только круглую сумму в 5 тыс. фунтов. Все земли достались братьям. Генрих тем не менее выгодно использовал унаследованные средства, выкупив у братьев полуостров Котантен и область Авранша. Так он стал владетельным герцогом, и его шансы в политической борьбе сразу возросли.
Генриху пришлось много воевать, но, подражая словам Сципиона Африканского, он любил говорить: «Моя мать родила меня правителем, не солдатом». Особенности «менталитета» будущего короля убедительно проявились во время гибели его коронованного брата. За два года до конфликта с баронами Генрих участвовал в охоте, на которой якобы случайная стрела убила короля Вильгельма. Оставив еще теплое тело брата на земле, он помчался в Винчестер, чтобы овладеть королевской казной. Уже на следующий день он был избран королем, несмотря на протесты сторонников оставшегося в живых старшего брата Роберта.
Генрих понимал всю нелегитимность своих действий, и впервые (о, ирония истории!) им была подписана Хартия вольностей, которая заложила основы британской конституционности, проложив путь к появлению Великой хартии вольностей.
Фискальная жилка Генриха, его постоянный контроль за сбором податей и действиями чиновников в итоге проявила себя в еще одной европейской новации. Им была создана первая Счетная палата под названием Палата шахматной доски. Методика подсчета и контроля опиралась на использование сукна, размеченного квадратными знаками, напоминавшими шахматную доску. Из Англии этот опыт мгновенно перекочевал на континент.
И все же, возвращаясь к избранию Генриха I и последовавшей в 1102 году вспышке гнева короля против баронов его брата Роберта, надо отметить, что многие события начала ХII века были окрашены идеей и последствиями Первого крестового похода. Генриху явно помог тот факт, что брат его не успел вернуться из похода ко времени избрания короля. Овеянный легендами и славой «освободителя» Святой земли, Роберт, несомненно, мог переломить ход английской истории в свою пользу…
Что же, 1102 год дает нам лишний повод заглянуть в далекую и близкую для Европы того времени Палестину. В этот самый год, 13 июля, в воскресенье, англосакс Зевульф отправился в паломничество на Святую землю от берегов Италии. Много треволнений и опасностей пришлось ему пережить на море и на суше. Гибель спутников, противный ветер, шторм и даже крушение корабля - все эти смертельные опасности были наконец преодолены. Но какой ценой?!
«В тот самый день, в который мы причалили, некто сказал, думаю, по повелению Божию: Господин, сойди на берег, чтобы не случилась буря… и тебе нельзя было высадиться». Зевульф последовал совету, и вот чему он стал очевидцем на следующий день, находясь в безопасности на пристани: «Придя туда, увидели волны, которые были выше гор; заметили множество тел утонувших людей обоего пола, лежавших в жалком виде на берегу… Ничего не было слышно, кроме рева моря и треска кораблей… Из тридцати очень больших кораблей, которые все были нагружены паломниками или товарами, осталось в целости не более семи…»
Однако злоключения паломников обычно не завершались морскими «приключениями». Летом 1102 года дорога к Иерусалиму была усеяна «бесчисленным количеством человеческих тел, совершенно растерзанных дикими зверями, лежащих на дороге и возле дороги». Зевульф поначалу был удивлен тем, что тела христиан были брошены без погребения, но вскоре перестал удивляться: «Там совсем нет земли, а раскопать скалу нелегко; но даже если бы там была земля, кто был бы так глуп, что покинул бы своих спутников. Ибо сарацины устраивают засады христианам, прячутся в горных ущельях и в скалистых пещерах, бодрствуя днем и ночью».
Зевульф путешествовал по Палестине в самый разгар крестоносного движения, одной из целей которого, провозглашенных Папой Урбаном II на соборе в Клермоне (1095 г.), как раз было обеспечить безопасность паломников. Речь Папы прерывалась возгласами: «Так хочет Бог!» и, по мнению многих, была «наиболее эффективной во всей европейской истории». Она не только заразила своим порывом огромное количество людей: от Италии до Скандинавии, от нищего до знатного рыцаря, не исключая женщин и детей (печально известный детский поход 1212 г.), но и определила главную идеологическую концепцию Европы на целых четыре века.
Что касается Первого крестового похода, то, как пишет русский историк А.Васильев, в течение этих 50 лет «экономические, религиозные и все культурные аспекты европейской жизни изменились радикально. Новый мир был открыт для Западной Европы».
Речь Урбана можно назвать манифестом, нашедшим отклик в самой глубине сердца западной цивилизации. И манифест этот был, конечно, намного шире уже приевшегося лозунга «борьбы с неверными». Поэтому он заслуживает особого внимания.
«Земля эта, которую вы населяете, - говорил Урбан, - сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, она стеснена вашей многочисленностью, обилием же богатств не преизбыточествует и едва прокармливает тех, кто ее обрабатывает. Отсюда происходит то, что вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите друг другу множество смертельных ран. Пусть же прекратится ваша ненависть, пусть смолкнет вражда, утихнут войны и заснут всяческие распри и раздоры. Становитесь на стезю Святого Гроба, исторгните землю эту у нечестивого народа, покорите ее себе. Земля эта, как гласит Писание, течет медом и млеком. Иерусалим - это пуп Земли, край плодоноснейший по сравнению с другими землями, он словно второй рай. Он жаждет освобождения и не прекращает молить о том, чтобы вы пришли ему на выручку». Благословляя Крестовый поход, он воскликнул: «Кто тут обездоленный и бедный, там будет радостный и богатый!» По свидетельству современников, люди слушали, затаив дыхание.
Самое поразительное в папской речи было решительное, роковое для римско-католического мира сплетение мистического с материальным, экзальтированного с приземленным, внешне «христианского», но не соответствующего не только духу, но и букве евангельской проповеди. «Не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать», - обличает своих учеников Христос, пожелавших в какой-то момент низвести огонь на «неверных» самаритян, уничиживших и изгнавших Христа.
Уже на закате крестоносного движения, унесшего сотни тысяч жизней, обездолившего многие земли Европы и не принесшего ни «меда», ни «млека», некий юродивый встретит в походе Карла VII и скажет ему, что лучше бы королю заняться устроением вверенной ему земли и лечить ее болезни, чем защищать то, что Господь может защитить и без него. Но это будет намного позже 1102 года...
Нередко тех, кто знакомится с русскими летописями, приводит в недоумение тот факт, что столь грандиозное событие в Европе не нашло практически никакого отражения у летописцев. И ведь это при том, что Русь была неплохо осведомлена о европейских событиях. А новгородские люди даже сопровождали крестоносцев в их походах. В 1102 году умер от ран известный крестоносец Гуго Великий - сын короля Франции Генриха I и Анны Ярославны. Владимир Мономах был женат на английской принцессе Гите, дочери короля Геральда.
«Игнорирование» летописцами столь знаменательных событий станет тем более непонятным, если согласиться с оценкой В.Ключевского: «Почти двухвековая борьба Руси с половцами имеет свое значение в европейской истории. В то время как Западная Европа Крестовыми походами предприняла наступательную борьбу на азиатский Восток… Русь своей степной борьбой прикрывала левый фланг европейского наступления, но эта историческая заслуга Руси стоила ей очень дорого: борьба сдвинула ее с насиженных днепровских мест и круто изменила направление ее дальнейшей жизни».
Так почему же русские летописи молчат о Крестовых походах, потрясших христианский и исламский миры, внесших столько перемен в жизнь Европы, Востока и самой Руси?
29 января 1102 года стала на Руси «пажарна заря» со всех четырех сторон, и было всю ночь светло, «аки от луны полной светящейся». 7 февраля «бысть знаменье в солнци: огородилося бяше солнце в три дугы…» Как свидетельствует летопись, люди с воздыханиями и слезами молились Богу, чтобы знамения эти были «на добро». И правда, вскоре Русь одержала победу над степными кочевниками. В поход на «поганых» Русь выходила с хоругвями и крестами, совсем как западные крестоносцы того времени. Это дало повод для некоторых историков, включая Ключевского, рассматривать борьбу Киевской Руси с половцами как часть общеевропейского движения против Востока. Б.Лейб писал: «Если бы русские подумали принять крест, им можно было бы сказать, что их первая обязанность служить христианству заключается в защите своей собственной страны, как писал Папа испанцам».
Почему же тогда на Руси не ощущается никакого духовного подъема в связи с крестоносным движением, почему никто, подобно испанцам, не пишет посланий Папе Римскому с просьбой определить их место и роль в Великом крестовом походе? Наконец, почему русские летописи, кратко упомянув о взятии крестоносцами Иерусалима, во всем остальном обошли молчанием это событие мирового значения?
Летописи, как известно, писались в монастырях людьми монашеского чина, обладающими особым религиозным чувством. 16 июля 1054 года в Константинополе в соборе Святой Софии послы Папы положили на престол буллу, анафематствующую Константинопольского патриарха, который считался главой Вселенской Церкви. Ответная анафема не заставила себя ждать. Причем принята она была всеми поместными церквями, кроме, разумеется, самого Рима. В глазах древнерусского летописца Папский престол был инициатором Великого раскола и своими действиями поставил себя вне Вселенской Христианской Церкви.
Современный взгляд на католиков и протестантов как на ветви единого христианского древа родился в профессорских кабинетах историков религии и, конечно, не имеет ничего общего с представлениями русского средневекового монаха-летописца Киевской Руси. Самовольное отпадение через нарушение принципа соборности и обнаружившиеся претензии Папы стать «наместником Бога на Земле» были в его представлении безусловной ересью, а латинство, как учение, - не больной, а отломившейся от древа христианства веткой. Даже тот факт, что формально призыв Урбана II к крестовому походу был ответом на просьбу византийского императора о помощи против неверных, для русского летописца был недостаточным аргументом в пользу сочувственных комментариев.
Полемизируя с В.Ключевским, позднейший историк напишет: «Между походами западноевропейских рыцарей на Ближний Восток, направленными далеко не только на освобождение Святой земли от рук неверных, и борьбой Руси с половцами, никаких святынь христианства не захватывавших, нет и не может быть ничего общего даже по формальным моментам. Эти два очень разных исторических явления сближает только одно - борьба христиан с неверными».
В Европе люди, готовясь к этой борьбе, нашившие крест на свои одежды, пришли в небывалое возбуждение. «Самые простые миряне, впервые надев мантии, поверили в свое право на убийство во имя Евангелия», произошла «немыслимая милитаризация» католической церкви. Причем впервые речь шла не о защите Отечества, а о масштабной экспедиции по наказанию «неверных» за пределами Европы. Однако ситуация вышла из-под контроля, и возбуждение вылилось в поиски врагов задолго до того, как меч крестоносца выбил первую искру из сабли далекого сарацина.
«Безумства, - писала «Фигаро», - пошли гораздо дальше простых перехлестов: систематические погромы, истребление евреев, проживавших вдоль Рейна и Дуная, грабежи в Венгрии и на Балканах. Когда официальные мощные армии выйдут на дорогу к Иерусалиму, воспоминания об убийствах и крови будут преследовать их». Попытки Папы предотвратить насилие и даже подвергать наказанию провинившихся не изменили положение. Последующий разгром и ограбление Константинополя свидетельствует о том, что с годами жестокость и насилие стали неотъемлемой частью крестоносного движения, охватившего все сословия. Желание некоторых комментаторов отделить «благородное» поведение официальных армий от экзальтированных толп не выдерживает критики, ибо они чаще всего вливались в армию и составляли неотъемлемую часть регулярного воинства. Именно «деклассированная» крестоносная братия, не брезговавшая и каннибализмом, сыграла существенную роль в важнейших победах крестоносцев, например при взятии Антиохии.
Историк Рауль де Кан писал: «Наши варили взрослых неверных в котлах. Они насаживали детей на колья и жарили их». В июле 1099-го Иерусалим был взят. Как пишет очевидец, «город представлял собой настолько ужасающее зрелище и мученичество врагов, что сами победители были полны ужаса и отвращения» (Гийом де Тир). А вот еще свидетельство: «В мечете Аль-Акса наши шли по щиколотку в крови». Горы трупов горели под стенами Святого города.
Прошло достаточно времени, чтобы к 1102 году «новости» о Первом крестовом походе достигли самых отдаленных уголков Европы. При всей жестокости междоусобиц в Киевской Руси вряд ли кто-то пожелал рассматривать себя частью подобного движения. Нравственное чувство летописца, осуждавшего жестокости княжеских войн, не могло не отшатнуться от кровавых призраков Европы, которые кричаще противоречили внешне благородной идее освобождения Гроба Господня и Святого града.
Отталкивала от себя и сама практика насильственного крещения, которая применялась сначала к евреям в Европе, а потом и к прочим «неверным». Неслучайно впоследствии практика православного и католического миссионерства будет существенно отличаться. С наибольшей ясностью эта разница обнаружилась во время «христианизации» населения прибалтийских народов, когда за проповедью римского епископа, если она отвергалась, всегда следовал карающий и беспощадный меч. Обращая народы в католицизм, Рим подвергал их насильственной латинизации, запрещая переводить Священное Писание и совершать богослужение на родном языке. Насильственная евангелизация в течение столетий оставалась неотъемлемой частью римского миссионерства. Русская православная миссия со времен Стефана Пермского и до Николая Японского придерживалась просветительского, мирного характера проповеди. И помимо личного мужества и свидетельства веры сопровождалась внимательным вслушиванием в национальную речь и культуру обращаемых народов. Стефан Пермский создал для зырян грамоту на их наречии, Николай Японский переводит для японцев Священное Писание.
Историческое чутье не подвело русского летописца. После решительного отказа Александра Невского принять римскую веру пройдет совсем немного времени, и Папа объявит крестовый поход уже против Руси. Примечательно, что Новгород с его обширными торговыми связями, многочисленными заморскими гостями, как никакой другой русский город, был информирован об истории крестовых походов. «Не в силе Бог, а в правде» - эти слова стоит рассматривать не как боевой клич князя-вождя перед лицом грозного врага, а как цивилизационный ответ на ту немыслимую милитаризацию и искажение христианства, современником которых был Александр Невский, недаром названный «Благоверным».
