ENGLISH8 ноября 2010 года в Иерусалиме прошла российско-израильская конференция в память первого российского посла в Израиле Александра Евгеньевича Бовина, открывшая череду мероприятий посвященных 20-летию восстановления дипломатических отношений между нашими государствами. Юбилей будет отмечаться 15 октября 2011 года.
Александр Евгеньевич – известнейший советский журналист, его статьи в «Известиях» и передачи на телевидении влияли на внешнеполитическую линию СССР, он входил в «мозговой центр», формировавший советскую политику. Наконец, был колоритной, как сейчас говорят, харизматичной личностью, приковывавшей к себе внимание миллионов людей. Накануне распада Советского Союза, в конце 1991 года, А.Е.Бовина назначили послом СССР, а через несколько месяцев – России в Израиле, где он служил пять лет.
На конференции «Совместное наследие и общее будущее», собравшей российских и израильских политиков и ученых, выступили спикер Совета Федерации РФ Сергей Миронов и глава израильского МИД Авигдор Либерман.
Александра Евгеньевича и редакцию «Международная жизнь» связывают не только рабочие, но и искренние дружеские отношения. Часто, о чем бы ни заходила речь – брежневских временах, горбачевских заграничных визитах или Израиле, – вспоминается имя Бовина.
Конечно же, он писал в наш журнал. Одну из его последних статей, появившуюся в 4-5 номере за 2004 год, мы решили опубликовать снова. Она актуальна и интересна по-прежнему.
Мы благодарны дочери Александра Евгеньевича, Евгении Александровне, за предоставленные для публикации фотографии из семейного архива.
Ведущие тенденции развития международных отношений
Александр Бовин
ВСЕ МЫ – пленники событий и проблем, которые ежедневно обступают нас со всех сторон, накрывают с головой и требуют немедленных решений, действий, ответов. На первом плане, конечно же, дела наши внутренние. Именно тут главные нервные узлы, главные наши болевые точки, те гвозди в ботинке, которые страшнее трагедий Гёте. Но и международная жизнь не оставляет в покое. Волнуют неурядицы с Белоруссией, тревожат неясности вокруг Калининграда, 11 сентября 2001 года. Ставят перед мучительными альтернативами политические вихри на Ближнем и Среднем Востоке или на Корейском полуострове.
В общем «довлеет дневи злоба его» («довольно для каждого дня своей заботы»). Но как бы ни довлела она, как бы ни поглощала наши интеллектуальные и эмоциональные ресурсы, мы все же пытаемся встать с колен повседневности, заглянуть за горизонт и за деревьями увидеть лес. Увидеть, в какой России мы будем жить и какую роль новая Россия будет играть в мировой политике, какое место она будет занимать в системе международных отношений.
Нетрудно заметить, что между этими двумя измерениями будущего России – внутренним и внешним – есть существенная разница. В первом случае наше будущее прежде всего зависит от нас самих, от наших способностей осмыслить собственную историю и выйти в новое историческое пространство. В случае втором задача выглядит по-другому. Не Россия и даже не Америка направляют эволюцию системы международных отношений, перестройку мирового порядка. Хотя к числу факторов, влияющих на эти процессы, следует, несомненно, отнести Америку – и даже Россию. Общее направление изменений мировой политики и мировой экономики представляет собой результирующую сложнейшего переплетения и столкновения разнородных и разнонаправленных интересов. И в этом смысле перед нами исторические тенденции объективного, закономерного характера, пробивающие себе дорогу сквозь уйму всяческих случайных отклонений.
Следовательно, чтобы найти место и роль России в международных делах, нам нужно адаптироваться, приспособиться к новым условиям, новым тенденциям мирового развития. А для этого – понять их смысл и значение. Споры, дискуссии уже начались и будут продолжаться.
Позволю себе предложить несколько гипотез на обозначенную тему.
На первое место среди тенденций мирового развития я бы поставил процессы, которые суммарно могут быть обозначены понятием «глобализация».
Оставим в стороне суждения, трактующие глобализацию как целенаправленную и непременно злокозненную политику «золотого миллиарда», и в первую очередь – США. Попробуем не выходить за пределы здравого смысла.
Строго говоря, понятие «глобализация» применяется для обозначения двух групп проблем.
Сюда относят так называемые глобальные проблемы современности, то есть проблемы, решение которых требует объединения усилий если не всего человечества, то значительной его части. Список таких проблем, впервые появившийся в конце 60-х – начале 70-х годов прошлого века, открывался прекращением гонки вооружений, ядерным разоружением. Далее следовали проблемы демографии и экологии, а также нарастающие дисбалансы в топливно-энергетической, транспортной, продовольственной и других областях жизни общества. Исследование таких проблем и путей их решения конституировало себя как глобалистика.
За прошедшие десятилетия здесь, в принципе, мало что изменилось. Возможно, окончание холодной войны, заключение нескольких фундаментальных соглашений, регулирующих ядерные вооружения, несколько притупили остроту разоруженческой проблематики. На глобальный уровень вышли опасности и риски другого типа – опасности и риски, связанные с пугающим и чуть ли не безнадежным разломом мира на процветающее, прогрессирующее меньшинство (государства, по традиции обозначаемые как «Север») и застывшее в сонной апатии большинство (именуемое опять же по традиции «Югом»). И неслучайно, видимо, вдоль линии разлома (безнадежность конвертируется в отчаяние) активизировался международный терроризм. Вместе с тем более тревожными, более пугающими стали кризисные явления по линии соприкосновения, взаимодействия техносферы и биосферы, второй природы и природы первой.
Еще одна группа проблем, также обозначаемых словом «глобализация», возникла как результат нарастающего взаимодействия субъектов международного общения, как следствие интернационализации, пронизывающей, несмотря на государственные границы, политику, экономику, культуру всех народов и государств. Происходит, если угодно, «усреднение» образов жизни: люди в разных странах пользуются одними и теми же техническими устройствами, смотрят одни и те же фильмы, слушают одну и ту же музыку. Впитывают одни и те же ароматы времени. Этот процесс, формирующий единую историю единого человечества, начался задолго до XX века и вряд ли завершится в веке нынешнем. Он неизбежен, неотвратим.
Неизбежна и острая борьба внутри глобализации. Глобализация – не благотворительность, а естественно-исторический процесс. Глобализация, понимаемая как интернационализация жизни на нашей планете, движется вперед, преодолевая одни противоречия и порождая новые, ломая сопротивление одних социальных групп и выводя им на смену другие. Плоды глобализации, связанные с нею плюсы и минусы «усреднения» распределяются неравномерно. Бедным и слабым, как всегда, не везет. Америка как общество, ушедшее вперед, естественно, получает от глобализации больше, чем, допустим, Россия или Восточный Тимор. Традиционные, уходящие корнями в седую древность культуры оттесняются и вытесняются всякого рода агрессивными субкультурами, опирающимися на материальные возможности авангарда глобализации.
Протест рождает антиглобализм. В конечном счете он обречен, как были в свое время обречены луддиты. Но он, если не иметь в виду его крайние экстремистские формы, полезен. Высвечиваются неприемлемые крайности глобализации, нащупываются пути и методы сохранения разнообразия в единстве, усиливается внимание к альтернативистике, поискам качественно иной цивилизации.
Итак, глобализация (и как поиски глобальных решений для глобальных проблем, и как интернационализация жизни мирового социума) – объективная историческая данность. Ее невозможно «объехать», ее нельзя заговорить антиглобалистскими речами. Ее нужно понять и в нее нужно включиться.
На второе место, если, напоминаю, говорить о ведущих тенденциях мирового развития, я бы поставил дрейф системы международных отношений в сторону многополярности, то есть постепенное и неравномерное вызревание новых «полюсов» («центров силы») за пределами «великолепной восьмерки».
По модулю «полярности» можно выделить три класса систем международных отношений. Однополярная, двухполярная и многополярная.
В однополярной (однополюсной) системе доминирует один центр силы, один полюс. Не часто это бывает. Вспомним Древний Рим. Дальше – большая пауза. И начало XXI века – Соединенные Штаты Америки.
Однополюсный мир вполне удобен (особенно для того, кто «полюс»). Нападение на этот самый «полюс» исключено почти по определению. Решающее превосходство центра позволяет поддерживать дисциплину и равновесие. И наводить порядок там, где он нарушается.
Но все относительно. Порядок, дисциплина, равновесие на политической поверхности часто скрывают разброд и недовольство под этой поверхностью. В сложных, критических ситуациях возможен бунт. На коленях, но все же бунт. Поэтому гегемон вынужден изнурять себя повышенной и постоянной бдительностью.
Двухполюсный мир, как многие из нас еще помнят, тревожнее. Ведь речь шла не просто о двух государствах, а о двух противостоящих идеологиях, двух антагонистических социальных системах. Мирное сосуществование СССР и США теоретически не исключало истребительную войну между ними. Для ее практического исключения потребовалось ракетно-ядерное равновесие и согласие «полюсов»-соперников на взаимное гарантированное уничтожение.
Двухполюсный мир характеризуется жесткой блоковой дисциплиной, дисциплиной интересов и идеологий. Блоки, конфронтационные центры готовились к большой войне. Но они и предотвращали ее, выталкивая локальные, частные военные конфликты на периферию ойкумены.
Главная опасность соперничества двух центров силы – постоянная гонка вооружений. Пользуясь своим техническим и экономическим превосходством, американцы шли впереди и держали противополюс в режиме постоянного догоняния. Мы смогли поддерживать ракетно-ядерное равновесие, но, к сожалению, только ценой полной разбалансировки основных пропорций народного хозяйства. Ноша, которую мы взвалили на себя, оказалась непосильной…
Все прелести двухполярного, а теперь уже и однополярного мира мы смогли попробовать на зуб. А мир многополярный существует для нынешнего поколения лишь в книгах по истории дипломатии.
Мировое сообщество, опирающееся на взаимодействие, равновесие нескольких центров силы, несравненно сложнее, потенциально опаснее, чем мир, держащий равнение на один или два центра. Неслучайно обе мировые войны возникли как следствие нарушения, срыва именно многомерного баланса, который был призван удерживать великие державы тех лет от резких движений. Логика тут простая: чем большее число независимых элементов образует систему, тем труднее установить равновесие между ними и удержать их в этом состоянии. Отсюда вопрос: если психология, менталитет мировых лидеров XXI века, их понимание взаимоотношения политики и войны будут такими же, как у лидеров ХIХ и XX веков, то стоит ли искушать судьбу? Процветающий Pax Americana или привычная конфронтация двух сверхдержав дешевле обойдутся для человечества, чем постоянное выяснение отношений между новыми актерами мирового класса.
Возможно. Но только вопрос поставлен некорректно. Потому что выбора нет. Потому что новые центры силы возникают, формируются и занимают свои места на международной арене не в результате реализации планов, замыслов, воли тех или иных исторических деятелей (атлантисты, масоны, «закулиса» всякая), а в результате продолжающейся глобализации, вызывающей стихийные сдвиги в мировой экономике и политике, в расстановке мировых сил.
Картина надвигающегося мира многих измерений не является тайной. Первая очередь уже дышит Америке в затылок: Китай, Западная Европа, Япония. Подальше, но уже видны: Индия, Бразилия, Индонезия. Пока еще далеко у линии горизонта расплывчатые контуры возможных конгломератов арабских, африканских, индо-американских стран. О России разговор особый и отдельный. Многополярность неизбежно отразится на характере глобализационных процессов. Формирование центров силы, каждый из которых вместе со своим ближайшим окружением будет иметь заметный отпечаток особой «цивилизации», создаст благоприятные условия для сохранения мировой полифонии культур. Вместе с тем – и опять же на фоне интернационализации всемирной истории – создание, отработка механизмов регулирования отношений между центрами силы, внедрение в эти отношения, если воспользоваться терминологией не такого уж далекого прошлого, принципов мирного сосуществования, позволят практически свести к нулю вероятность столкновения цивилизаций, которым пугал нас Хантингтон.
Продвижение к многополярности означает снижение удельного веса США в мировой экономике и мировой политике, постепенное растворение однополюсного мира в иной структуре международных отношений. Зависимость мира от США съеживается. Процесс этот – еще одна ведущая тенденция мирового развития – будет протекать неравномерно и займет, возможно, полтора-два десятилетия.
Полезно, пожалуй, напомнить, что превращение Штатов в единственную сверхдержаву, в некую сингулярность пространства мировой истории явилось следствием пересечения нескольких случайных обстоятельств. К первому из них можно отнести удаленность Америки от центра мировых бурь и потрясений. А к последнему – развал Советского Союза, неожиданная самоликвидация второго полюса международной жизни.
Американская политическая элита оказалась на высоте положения. Она постаралась выжать из возникшей ситуации максимальную пользу для Америки. Возможно, даже перестаралась. Ведь «державников» за океаном ничуть не меньше, чем у нас. Однако, как ни помогали американским «державникам» «державники» наши, российские, задача укрепить, сохранить систему международных отношений как систему американоцентричную так и не была – если иметь в виду официальный уровень – поставлена достаточно четко.
Присущий американцам здравый смысл сдерживал столь же присущую им самонадеянность силы. Даже в Концепции национальной безопасности, опубликованной 20 сентября 2002 года, документе подчеркнуто «державном», содержится такой пассаж: «Мы также руководствуемся убежденностью в том, что ни одна страна не может построить более безопасный, лучший мир, действуя в одиночку. Альянсы и многосторонние институты могут умножить силу свободолюбивых стран. Соединенные Штаты привержены таким надежным, устойчивым институтам, как ООН, Всемирная торговая организация, Организация американских государств и НАТО, а также другим давно существующим альянсам. Коалиции единомышленников могут дополнять эти постоянные институты».
Если отвлечься от возможной меры искренности (или неискренности), то все правильно. Строго говоря, однополюсного мира, в точном смысле этих слов, не было и нет. Всегда оставалось некое quasi. Всегда Америка вынуждена была оглядываться по сторонам. И со временем указанное quasi становится все больше и больше. Зависимость США от остального мира растет, увеличивается. Умные люди в Вашингтоне понимают это. А неумные, надеюсь, будут умнеть.
Надеюсь, будут умнеть и политики в Москве. Все они, что естественно, против однополюсного мира. Но далеко не все, рассуждая о мире многополюсном, могут выйти из привычного антиамериканского угла, отнестись к Америке не как к глобальному сопернику, а как к глобальному партнеру. Отсюда – своего рода политическая комбинаторика, выкраивание из «остального мира» фигур антиамериканской направленности. В самом широком плане – знаменитый «треугольник» Москва – Пекин – Дели. Боюсь, что эта идея напугала китайцев и индийцев больше, чем американцев. Иракский кризис повел «многополюсную» мысль европейскими коридорами. Московский политический наив выдвигал против Америки тройственное франко-германо-российское взаимодействие. Даже не оглянулись...
Многополюсный мир не должен быть миром антиамериканским (равно как антикитайским, антироссийским или анти- любым другим).
В противном случае он выступит прелюдией к мировой войне, по сравнению с которой войны XX века покажутся играми расшалившихся детей.
Кризис и развал мирового социализма, самоликвидация Советского Союза, окончание холодной войны создали принципиально новую обстановку. Человечество, несмотря на продолжающие рассекать его меридианы и параллели, стало гораздо более однородным. Постепенно создаются условия для создания всемирного механизма исполнительной власти, мирового правительства, которое могло бы наводить порядок в мировом сообществе. На первом плане здесь – предотвращение военно-политических кризисных ситуаций, а коли они возникают – скорейший и максимально безболезненный выход из кризисов. Есть, разумеется, второй, третий и т.д. планы. Они охватывают как существующий перечень глобальных проблем, так и любые дополнения к нему.
В рамках указанных тенденций неизбежен ренессанс ООН. Вопреки тому, что часто говорят и пишут, иракский кризис – не конец ООН, а начало ее подлинной истории.
Начало не обещает быть легким. Чтобы покончить с реликтами Второй мировой войны, которые до сих пор характеризуют ООН как организацию, закрепляющую преимущества победителей, необходимы радикальные реформы. Крупные бои развернутся, несомненно, вокруг права veto. Но в нынешнем варианте оно обречено. Вероятное направление поиска – изменение состава Совета Безопасности, сочетание при поисках решений консенсуса и компромисса.
Многополюсное устройство мира – это устройство, по существу, олигархическое. Реальной властью, то есть реальной возможностью оказывать решающее воздействие на ход международных политических и экономических процессов, будут располагать центры силы, мировые олигархи XXI века. Но указанные власть и возможность вряд ли потребуют закрепления в праве veto.
Формирование международной олигополии не вызывает особых симпатий. Но вряд ли удастся перепрыгнуть через этот этап развития мирового порядка. Можно лишь предположить, что по мере упрочения демократических начал в правосознании мировой элиты противостояние олигархического порядка основополагающим принципам Устава ООН будет постепенно утрачивать свою остроту.
Увеличение в ходе глобализации удельного веса и роли либерально-демократических начал общественной жизни, стабильный, выдерживающий нестандартные нагрузки на прочность характер отношений между мировыми центрами силы, общая демократизация и демилитаризация международных отношений позволят в рамках ООН создать эффективные институты и механизмы, которые можно будет использовать, чтобы минимизировать риски и опасности, угрожающие человечеству.
Эпицентр таких рисков и опасностей постепенно перемещается в сторону экологических проблем. Но пока будут сохраняться, паразитировать на слабостях людских тиранические, деспотические режимы, будут сохраняться и опасности геноцида и гражданских войн, агрессивных действий, расползания оружия массового уничтожения. Следовательно, будет сохраняться и необходимость совместно развязывать такие узлы, а еще лучше – не допускать их появления. В этом контексте вполне правомерна и плодотворна постановка вопроса о «гуманитарной интервенции». Иными словами, Совет Безопасности ООН получит право использовать международные миротворческие силы (или вооруженные силы членов ООН) для наведения порядка. Даже если для этого придется нарушать суверенитет того или иного государства и вмешиваться в дела, которые традиционное международное право считало внутренними.
Гегель писал, что история – это прогресс в развитии свободы. Несмотря на чудовищные «черные дыры» несвободы, в которые проваливались века и страны, немецкий философ прав. Ведущие тенденции развития современной системы международных отношений показывают, что движение к свободе – в «западном», либерально-демократическом смысле этого понятия – продолжается. И темпы выздоровления России, ее роль в мировой истории будут зависеть от того, насколько полно, адекватно она сможет интегрироваться в эту свободу. Как с точки зрения внутренних преобразований, так и с точки зрения приспособления к требованиям нового мирового порядка.
