Тематика государственно-церковных отношений в 1943-1953 годах привлекает исследователей не первое десятилетие, а потому общие вопросы взаимоотношений Советского государства и Русской православной церкви (РПЦ) можно считать изученными благодаря научным изысканиям целого ряда специалистов [7, 12, 18, 24]. При этом говорить о том, что все пробелы в истории церкви в сталинский период заполнены, не приходится. В частности, такой значимый вопрос, как внешнеполитическая повестка церкви, на наш взгляд, исследован довольно фрагментарно. Рискнем предположить, что объясняется это в том числе тем, что авторы проводят анализ событий и процессов сталинской эпохи преимущественно через церковную призму, в то время как понимание роли и значения Московского патриархата РПЦ (МП РПЦ) в осуществлении внешнеполитического курса СССР немыслимо без комплексного исследования в контексте международных отношений.

В связи с этим хотелось бы взглянуть на отчасти уже изученные отечественными специалистами феномены с другой стороны и проследить те тренды, что могли бы позволить четче обрисовать картину государственно-церковных отношений в рассматриваемый период, а также определить роль РПЦ в реализации намеченных советским руководством целей на международной арене.

Отечественные авторы признают, что одной из ключевых целей сталинского руководства в деле «возрождения» РПЦ являлись внешнеполитические приоритеты СССР, одним из которых было улучшение отношений с Западом для скорейшего открытия Второго фронта. Так, указывается на то, что сжатые сроки проведения Архиерейского собора и приема делегации Англиканской церкви во главе с архиепископом Йоркским в сентябре 1943 года были мотивированы необходимостью иметь ответный козырь на рассуждения Запада о религиозных свободах в Союзе, тема которых должна была быть поднята на Тегеранской конференции в ноябре-декабре 1943 года [18, с. 275]. С этим сложно не согласиться.

Вместе с тем стоит отметить, что отдельные смысловые акценты, расставленные российскими специалистами в области истории церкви, вызывают вопросы в контексте военной и международной обстановки: в частности, в рассуждениях о привлечении церковных институтов для осуществления геополитических замыслов можно встретить заявления, что исход войны стал ясен уже «с весны 1943 г.» [25, с. 11].

В этой связи стоит вспомнить, что даже к концу весеннего сезона 1943 года обстановка не была очевидной, о чем из политических шагов советского руководства свидетельствует, по меньшей мере, роспуск Коминтерна 15 мая 1943 года. В военном же измерении можно указать на то, что впереди еще оставались Курская битва, к которой усиленно готовилось советское командование, и форсирование Днепра. Так, про весну 1943 года А.В.Исаев пишет, что «германская армия оставалась сильным и опасным противником… ее общая численность даже возросла» [10, с. 448], в то время как обстановку после Курской битвы описывает как не поддающуюся стабилизации со стороны вермахта [10, с. 481]. Нюансировка подобных аспектов представляется критичной в рамках выстраивания полной логики внешнеполитических действий советского руководства.

В данной статье нами будет обращено внимание на внешнеполитические аспекты деятельности РПЦ в первой половине 1945 года, когда союзники приближались к завершению военной кампании, параллельно стремясь прописать правила послевоенной международной игры. На повестке дня оставался такой значимый вопрос, как формирование контуров будущего мироустройства, и в этих условиях преждевременный разрыв с Лондоном и Вашингтоном не входил в планы И.В.Сталина, в результате чего сложно было ожидать и от МП РПЦ жесткой риторики до начала эскалации биполярного противостояния.

Среди источников особый интерес представляют церковная периодика и докладные записки председателя Совета по делам РПЦ Г.Г.Карпова. Материалы «Журнала Московской Патриархии» (ЖМП) преследовали сразу несколько целей: во-первых, они должны были сформировать у читателей должное представление о тех категориях, с которыми на высшем уровне работали иерархи и с которыми паства в простой жизни столкнуться не могла.

Во-вторых, опубликованные данные выступали в качестве отчетности перед властью, поставившей перед МП РПЦ задачу проведения воспитательно-патриотической работы с населением. В результате не должно было остаться сомнений на тему лояльности православных авторов, что делает периодику МП РПЦ еще и своеобразным источником для изучения советской государственной линии.

В то же время делопроизводственные документы Совета по делам РПЦ позволяют проследить непубличную сторону вопроса: ответственные за деятельность РПЦ ведомство и его руководитель докладывали В.М.Молотову и И.В.Сталину о самых существенных процессах в церковном мире, которые интересовали партию и государство. Даже сам факт того, что Г.Г.Карпов в первой половине 1945 года довольно часто отчитывался по вопросам международного характера, указывает на проблематику, продвижения в рамках которой советские лидеры ждали от православных иерархов едва ли не больше всего.

В отношении «патриаршего» периода РПЦ в сталинскую эпоху может возникнуть справедливый вопрос о степени самостоятельности церкви. Дискуссия о том, следует ли считать церковные институты политическим актором либо же стоит полностью отказать им в субъектности, действительно значима. Сложно спорить с тем, что в советский период церковь не могла претендовать на полностью независимый статус. Как заметил М.И.Одинцов, учреждением Совета по делам РПЦ при СНК СССР фактически восстанавливался институт обер-прокурорства [18, с. 277]. Вместе с тем и отрицать малейшую субъектность церкви было бы неверно: по ряду принципиальных тематик политические линии государства и церкви были схожими, но не тождественными [26]. В контексте международных отношений интересна и позиция Запада по этой проблематике: в знаменитой «длинной телеграмме» Дж.Кеннана от февраля 1946 года, в которой были сформулированы основные узлы противоречий между СССР и США, указывались институты, привлекаемые Москвой с целью воздействия на международное сообщество.

К таковым американским дипломатом в числе прочих была отнесена и МП РПЦ («Русская православная церковь, ее зарубежные филиалы, а через них и все Восточные православные церкви») [13]. Если американская дипломатия воспринимала церковь в качестве проводника национальных интересов СССР, на международной арене ее деятельности должно было оказываться противодействие, направленное на минимизацию успехов советского внешнеполитического курса.

В данном случае консенсусным вариантом могло бы стать признание субъектности церкви не в плане полноценной выработки собственного политического курса, но на уровне представленности ее в качестве института на международной арене: достаточно вспомнить, что МП РПЦ подписывала межцерковные договоры, составленные по форме международных, что говорит о делегировании на уровень церкви полномочий по заключению соглашений с субъектами ее уровня и порядка [2].

Поместный собор 1945 года: международные аспекты

Ключевым событием православного мира в начале 1945 года стал Поместный собор, на котором должен был быть избран Патриарх Московский и всея Руси. Этот церковный сан, ставший вакантным после смерти патриарха Сергия (Страгородского), должен был перейти митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Алексию (Симанскому), назначенному патриаршим местоблюстителем самим Сергием. Несмотря на отсутствие выборной интриги, Поместный собор имел большое значение для советского руководства, которое возлагало на него надежды по укреплению международного статуса МП РПЦ.

Масштабы события становятся ясны уже по тому, что на рубеже января-февраля 1945 года в Москве собрались главы Александрийской, Антиохийской и Грузинской, а также представители Константинопольской, Иерусалимской, Румынской и Сербской православных церквей [17, с. 3]. Подобная концентрация высших церковных иерархов была для столицы в новинку. Будущий глава Отдела внешних церковных сношений (ОВЦС) МП РПЦ митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) отмечал, что «впервые одновременно собрались в Москве представители семи автокефальных Церквей (не считая Русской)» [16, с. 30].

Хватало и тех, кто уже после Поместного собора передал поздравления патриарху Алексию по случаю интронизации: архиепископ Кентерберийский Гофрей напомнил о необходимости посетить Англию, греческая принцесса Ирина попросила считать ее «самой смиренной и послушной дочерью во Христе», протоиерей Оленда из Едмонтон Альты (Канада) и вовсе благословил РККА и ее командование [20, с. 20-23]. Писали из Нью-Йорка, Токио, Чикаго; отмечали советский патриотизм и силу русского духа, не забывая о роли как защитников Ленинграда, так и самого Алексия в успехах СССР. Но основное внимание все равно было приковано к тем иерархам, что прибыли в Москву.

Такой уровень представительства был обеспечен РПЦ и руководством Союза неслучайно: присутствие ряда предстоятелей позволяло заявлять о близости Поместного собора к Вселенскому, о претензиях РПЦ на первенство в христианском мире. Эта мысль лейтмотивом проходит через всю церковную периодику февраля 1945 года. В частности, в речи новоизбранного патриарха Алексия выдвигается мысль, что на собрании «представлена вся Православная Святая Соборная Апостольская Церковь», хотя дальше сам же глава МП РПЦ, понимая, как могут быть в данном случае расценены попытки даже вербально преобразить собор Поместный во Вселенский, оговаривается, что «мы смиренно ограничиваем свои полномочия и будем обсуждать и решать дела лишь своей, Русской Православной Церкви» [11, с. 36].

Некоторые деятели были более откровенны в формулировании истинных целей церкви. Митрополит Алеутский и Северо-Американский Вениамин (Федченков) задавался риторическими вопросами, подводя всех к одной из ключевых задач, поставленных перед церковью в контексте проведения Поместного собора: «не перенес ли Глава Церкви, Господь Иисус Христос центр ее в Москву? Не суждено ли первопрестольной исполнить давнее пророчество инока Филофея?..» [8, с. 21]. Показательно, что столь прямая формулировка была вложена в уста не самого влиятельного иерарха. Еще в январе 1945 года Г.Г.Карпов докладывал И.В.Сталину о составе прибывающих на Поместный собор делегаций автокефальных православных церквей и акцентировал внимание на непростой ситуации с представителями США: в ведении просоветского митрополита Вениамина находилось лишь 10-15 приходов, в то время как митрополит Феофил, объединивший под своим управлением порядка 300 приходов, МП РПЦ не признавал, а потому самолично приезжать в Москву не спешил [22, с. 367].

Складывается ощущение, что через митрополита Вениамина Кремль проводит зондирование почвы на предмет допустимости самой мысли о том, что Москва станет центром не только геополитическим, но и духовным. Победы Советской армии и освобождение народов Восточной Европы располагали к повышению количества симпатизирующих СССР, а потому виделась необходимой конвертация успехов военных в успехи политические. При этом слишком откровенно продвигать эту мысль Кремль не торопился, на что намекает приведенная выше оговорка патриарха Алексия.

В ходе подготовки Поместного собора Москву интересовала не только позиция православных в США. На каждого из основных делегатов И.В.Сталиным была получена краткая характеристика, благодаря которой центр мог понять перспективы затеянной кампании. В отношении патриарха Антиохийского Александра было доложено, что он является русофилом и выступает за активное сближение МП РПЦ с восточными православными церквями [22, с. 366].

Глава Александрийской церкви Христофор - «поклонник русского православия», но известно о его связях с Великобританией и Египтом [22, с. 367]. Вселенский патриарх Вениамин удостоился подчеркивания его статуса, а также детализации, что он находится под существенным влиянием турецкой стороны [22, с. 369]. Никаких личностных характеристик или кратких пояснительных записок об истории любой из упомянутых церквей предложено не было - И.В.Сталина интересовало то, насколько просоветскую позицию занимают иерархи и можно ли рассчитывать на поддержку ими тех инициатив, которые советская власть планировала провести через РПЦ. При этом из противопоставления «русофильства» и поддержки Лондона либо Анкары становится ясно, что последние воспринимаются в качестве оппонентов Москвы в церковном измерении.

Рассчитывать исключительно на симпатии патриархов к СССР посчитали не слишком надежным планом, а потому еще 18 января 1945 года Г.Г.Карпов направил В.М.Молотову соображения, высказанные на тот момент митрополитом Алексием: местоблюститель патриаршего престола поставил перед Советом по делам РПЦ вопрос о «выделении в распоряжение патриархии некоторых ценных культовых вещей… для подарков четырем восточным патриархам» [22, с. 364]. Инициатива эта была одобрена Г.Г.Карповым, который обещал согласовать список подарков с Наркомпросом РСФСР, а затем была поддержана и на высшем государственном уровне.

Принятый представителями всех церквей по итогам Собора документ под названием «К народам всего мира» де-факто содержал две принципиальные мысли: поддержку направленных на скорейшее завершение конфликта усилий СССР и его союзников, а также критику Ватикана. Оба эти аспекта будут рассмотрены нами отдельно далее, так как, на наш взгляд, едва ли не ключевым пунктом в данном случае является именно смысловая дифференциация союзников и Ватикана. В совокупности видно, что первостепенной целью Поместного собора являлась попытка консолидации восточных церквей вокруг Москвы для реализации далекоидущих планов. Согласимся с М.В.Шкаровским, что религиозная политика выстраивалась под влиянием «имперских амбиций «сталинского периода», а «Московская Патриархия расценивалась руководством СССР прежде всего как инструмент государственной внешней политики» [24, с. 9].

В то же время остановимся и на том, как отреагировали советские люди на столь значимое для церковного мира событие и был ли направлен фокус их зрения на международную перспективу. Если с позиций внутренней политики граждане не могли сойтись во мнениях, насколько прогрессивным шагом нужно считать восстановление РПЦ, то в политике внешней наблюдалось поразительное единодушие. Главным вопросом, который терзал всех, было: «Не является ли такое резко выраженное сочувственное отношение к духовенству со стороны нашего правительства результатом нажима союзников?» [22, с. 381]. Формулировка могла меняться, но суть оставалась неизменной - население подозревало, что за усилением позиций церкви стоят западные страны.

Рабочий мясокомбината Шмелев был убежден, что «наше отношение к духовенству диктуется требованиями союзников - Америкой и Англией» [22, с. 373]; учащаяся сельхозакадемии им. К.А.Тимирязева Свистунова уточняла, что Лондон и Вашингтон точно оказали давление на советское правительство [22, с. 384], в то время как другая студентка того же учебного заведения допускала, что публикация материалов о Поместном соборе преследует внешнеполитические цели, не настаивая на факте «ультиматума» со стороны Запада. «Вероятно, учитывается не только значение факта выбора главы духовенства внутри страны, но и больше - для международной политики», - заканчивала она, ставя международную политику выше внутригосударственной [22, с. 385].

Тот факт, что в глазах населения существовала четкая корреляция между непубличными «требованиями» союзников и возрождением РПЦ при отсутствии тенденции демонизировать церковь, может свидетельствовать о том, что и зарубежные партнеры Москвы не рассматривались в негативном ключе. На завершающем этапе Великой Отечественной в сознании советских людей еще сохранялся образ союзных Лондона и Вашингтона. Более того, допустимость мысли о возможности давления этих столиц на советское руководство и выдвижении ими конкретных требований, которые были удовлетворены, может быть интерпретирована либо как признание потребности Кремля в партнерстве с Западом, либо как возможность ведения Москвой сложной международной игры, ради результатов которой следует пойти на удовлетворение европейских и американских запросов. Вне зависимости от того, какая из этих парадигм доминировала в представлении народа, получается, люди считали, что лидеры «Большой тройки» нуждались друг в друге и не были заинтересованы в ухудшении отношений. Перехода к реалиям подступавшей холодной войны в массовом сознании еще не произошло.

«Слава и честь нашим союзникам»: концепт союзничества на страницах ЖМП

Если население могло себе позволить строить различные версии в попытке объяснить изменения, наблюдавшиеся в СССР, то церковь должна была придерживаться конкретного курса, который согласовали со светской властью. В этом контексте интересно посмотреть, как сама РПЦ характеризовала союзников Москвы по антигитлеровской коалиции.

До Ялтинской конференции церковная печать сообщала о союзниках относительно редко. В своем послании к пастве, опубликованном в февральском номере ЖМП, патриарх Алексий, останавливаясь на тяготах военного времени, не упоминает о союзниках в принципе [5, с. 6].

На Поместном соборе роль союзников не замалчивается, однако ее детализации не происходит. К примеру, Г.Г.Карпов, когда ему предоставили слово, подчеркнул, что «все народы нашей великой страны, вместе с свободолюбивыми народами всего мира, ведут священную, освободительную войну», не выделив дополнительно никого из союзников [21, с. 9]. Митрополит Николай обозначил, что фашизм в скором времени будет повержен РККА и «армиями наших союзников» [16, с. 30].

Из прибывших в Москву иерархов о союзниках не забыл патриарх Александрийский Христофор, выразивший надежду, что в скором времени войска СССР и союзников возьмут Берлин (любопытно, что это сказал именно тот предстоятель, о связях которого с Лондоном предупреждал И.В.Сталина Г.Г.Карпов) [11, с. 79]. Концепт союзничества признается и периодически озвучивается церковью, однако не выглядит системообразующим. Это наблюдение звучит абсолютно логично в контексте церковной риторики, обращенной преимущественно на внутреннюю аудиторию и работающей с патриотической повесткой, но слабо увязывается с представлениями людей о том, что именно Англия и Америка, о которых деятели РПЦ почти не говорят, должны были пролоббировать ее возрождение.

Вторую конференцию «Большой тройки» церковь проигнорировать не могла: как в «Известиях», так и в ЖМП был опубликован комментарий патриарха Алексия, в котором США и Великобритания были названы союзными державами. Сформулированы и возложенные на мероприятие ожидания предстоятеля РПЦ: «Сокрушен будет окончательно «молот всей земли»… не только силою доблестных воинов союзных государств, но и мудростью нашего Великого Сталина и Глав Союзных с нами Правительств». «Слава и честь нашим союзникам», - подытожил Алексий, тем самым показав, что на высшем уровне роль Лондона и Вашингтона признают [6, с. 100]. Несмотря на отсутствие в церковной риторике негатива в адрес союзных столиц, подобный подход не экстраполировался на весь Запад; существовали границы дозволенного, во многом просто связанные с нормами приличия. В мартовском номере 1945 года автор одной из статей прошелся по американскому журналисту Уайту, позволившему себе «глумиться над тяжелым трудом советских женщин, над поношенной одеждой людей в России» [3, с. 40].

Весной 1945 года деятели церкви продолжали придерживаться благожелательного тона в отношении союзников СССР по антигитлеровской коалиции. Выделиться вновь смог митрополит Вениамин, который своим заявлением разграничил Ватикан, уже вовсю подвергавшийся критике РПЦ, и Запад: «Союзники не остановятся, пока не освободят мир от удушающего кошмара. Не послушают они слов папы, клира и католической печати!» [9, с. 9] Столь жесткая дифференциация не была характерна для церковной печати, однако интересно, что эта мысль о единстве антигитлеровской коалиции и противопоставлении ей Святого престола была вложена в уста человека, который уже озвучил де-факто главную цель Поместного собора. Чаще на страницах ЖМП можно было встретить «стандартизированные» выражения о совместной победе над Германией, которых стало значительно больше в условиях мая 1945 года. Патриарх Алексий, выступая с пасхальным посланием, отнес союзников Москвы к миру «правды и света» [4, с. 4], а митрополит Софийский Стефан, чья речь датировалась ноябрем 1944 года, но паства узнала о ней лишь из майского номера 1945 года, с умиротворением отметил «возвышенность стремлений и послевоенных планов союзных держав-победительниц» [19, с. 5]. Болгарский деятель связывал надежды на освобождение родной страны с «союзом России с великими державами - Англией и Северо-Американскими Штатами» [19, с. 7].

На основе опубликованных в ЖМП материалов невозможно было сделать вывод о качественном изменении советской внешней политики и международной обстановки в принципе. Единственным, что действительно выбивалось из общего русла поддержки антигитлеровской коалиции и «Большой тройки» в частности, оставался курс РПЦ в отношении Ватикана.

«Кто не замечает агрессивного направления Римско-католической церкви вообще?»

Политическое противостояние православия и католицизма, уходящее своими корнями в историю, в годы Великой Отечественной войны начало актуализироваться еще до 1945 года. Отечественными исследователями отмечалось, что частью государственных отношений с Ватиканом являлся такой непростой вопрос, как ликвидация униатства на территории Западной Украины и возвращение верующих Греко-католической церкви в лоно РПЦ [18, с. 325]. При этом католицизм, будучи одним из столпов европейской культуры, на ассоциативном уровне был созвучен Западу, однако удостоился абсолютно отличных оценок со стороны православных иерархов.

На протяжении 1943-1944 годов Ватикану практически не уделялось внимание в церковной печати, но с момента проведения Поместного собора ситуация кардинальным образом меняется. Даже в итоговую декларацию собора «К народам всего мира» вошел пассаж о неприемлемости попыток взывать к милосердию в отношении нацизма [14, с. 17]. Воззвание было опубликовано и в «Известиях», чтобы обеспечить максимальное распространение информации о достигнутом среди православных церквей консенсусе по вопросам курса в отношении Святого престола. Персонально затронул проблематику и митрополит Николай, указавший на существование двух лагерей - прогрессивного человечества, куда включались православные церкви и союзники, и гитлеровцев, которых Ватикан стремится взять под защиту [16, с. 30].

Параллельно с этим всеми силами подчеркивалось, что истинная святость находится на стороне Москвы и православия: митрополит Скопский Иосиф, представляющий Сербскую православную церковь, признавал, что «Русская Церковь осталась свободной, русской, славянской» [11, с. 40], в то время как ректор Московского богословского института Т.Д.Попов, комментируя творчество Тихона Задонского, выдвигал версию, что настало время, когда «свет христианства с нашего Православного Востока должен осветить и Запад» [11, с. 44]. Своеобразным апофеозом соборности служило описание всенощной после приветствия патриархов и представителей церквей в третий день собора: «Пели два хора. Служба совершалась на трех языках: греческом, арабском и славянском» [11, с. 57]. Складывалось представление о полном единодушии среди Востока.

Постепенно претензии в адрес Ватикана начинали множиться, не ограничиваясь уже обвинением в неуместности проявления милосердия в адрес нацизма. Митрополит Вениамин уверенно утверждал, что православные церкви останутся сестрами и не примут «панистического единодержавного властительства», как в церкви католической. Призывы иерарха звучали императивно и в то же время успокаивающе: «Мы не заразимся мирским началом властолюбия. Не соблазнимся мнимым единством церковного аппарата, как католики» [8, с. 22].

Сближение с РПЦ не должно было грозить потерей самостоятельности, а соборность должна была оставаться ключевой характеристикой принятия основных решений - слова митрополита Вениамина во многом звучат как побуждение принять сторону Москвы, не боясь возможных последствий этого выбора. Несложно было обвинить Ватикан и в политических грехах с учетом того, что правовой статус государствоподобного образования определялся Латеранскими соглашениями 1929 года, которые были подписаны уже после прихода к власти в Риме фашистов. Этот и другие тезисы были использованы для демонизации Ватикана: Италия, Испания, Латинская Америка, католические общества славян, американцев и канадцев - повсюду, согласно православной печати, папство поддерживало и прикрывало поджигателей войны. «Кто не замечает агрессивного направления Римско-католической Церкви вообще?», - задавались риторическим вопросом авторы подобных заметок, не оставляя Святому престолу шанса на пристойный образ в глазах людей [9, с. 7].

Конечно, в этом контексте были подняты и вооруженные конфликты прошлых десятилетий, в рамках которых не было слышно голоса Ватикана против насилия. Папству припомнили и Вторую итало-абиссинскую войну 1935-1936 годов, и гражданскую войну в Испании. Отдельной критике подверглась и папская линия в отношении СССР, который вновь был показан одним из оплотов единого лагеря союзников: «Римско-Католическая Церковь совершенно открыто непрестанно вела и ведет упорную борьбу против Советского Союза, против России, стремясь подорвать доверие к одному из сильнейших и жертвеннейших членов Союза объединенных наций в их борьбе против общих врагов» [9, с. 7]. Более того, все действия Ватикана были истрактованы в парадигме борьбы против коммунизма: мнимые попытки беспокоиться о свободах в СССР были отметены, ведь Кремль, утверждали православные авторы, уже показал, что не устанавливает просоветских режимов на освобожденных территориях. Ватикан интересует лишь политическая сторона вопроса, а потому его авторитет в измерении духовном должен быть пересмотрен.

В апреле-мае 1945 года в церковной печати была развернута полномасштабная кампания против Ватикана. К старым тезисам добавилось то, что политический курс Римско-католической церкви абсолютно не изменился на протяжении сотен лет. Епископ Волынский и Ровенский Николай (Чуфаровский) объяснял, что в Великой схизме повинно именно папство, РПЦ всегда чувствовала в отношении себя ненависть Ватикана, при котором в сталинские времена «возникает специальная комиссия Pro Russia, цель которой - подготовить план овладения Православной Церковью» [15, с. 19-20]. Этому вторили и исторические очерки, размещенные на страницах ЖМП: анализ канонического измерения с объяснением, когда и как папство отошло от христианских догм, вел к выводу, что единения между Западом и Востоком быть не может. «Всякий призыв пап к единению означает не единение, а противохристианское порабощение папами Восточной Церкви. И на такие призывы римских пап Восточная Церковь должна дать… отпор» - линия МП РПЦ в данном случае не оставляла никаких альтернатив. Римско-католическая церковь при любых обстоятельствах расценивалась в качестве врага, у которого нет возможностей убедить Москву в своих благих намерениях [1, с. 43]. Исходя из этих соображений, и любые гуманитарные акции со стороны Ватикана не могли рассматриваться в качестве способствующих достижению общих целей.

Исследователя международных отношений может заинтересовать то, что структуры церковные де-факто начали свое открытое противостояние раньше, нежели структуры государственные. Еще не успела закончиться Великая Отечественная война и начаться эпоха холодной войны, предпосылки которой, впрочем, уже существовали, как церковные институты начинают вербальное противоборство. Причем в условиях, когда действия церкви во внешнеполитическом измерении во многом осуществлялись в соответствии с поставленной государством перед МП РПЦ «программой-максимум», вероятность инициативы в этом деле исключительно патриархии крайне мала [23, с. 92]. Но в таком случае получается, что церковь, будучи на международном уровне ретранслятором советского внешнеполитического курса и проводником замыслов Москвы, публично вступила в реалии холодной войны едва ли не раньше государственных структур по их же воле.

Это не означает того, что биполярный конфликт был порожден или начат негосударственными акторами. Однако предположим, что МП РПЦ стала одним из тех инструментов советского влияния, что были первыми использованы в условиях быстро меняющейся международной обстановки и что эволюция церковной риторики в адрес Ватикана в сторону ужесточения может рассматриваться в качестве одного из предвестников ухудшения отношений между союзными столицами. Заметим, что и выставлять МП РПЦ исключительно в качестве одного из орудий во внешнеполитическом инструментарии Кремля было бы некорректно: конфронтация между католицизмом и православием проходит сквозь века, а потому странно делать из нее лишь плод советских политических амбиций. В то же время и МП РПЦ была заинтересована в повышении своего международного престижа, что позволило М.В.Каилю говорить о «взаимовыгодном сотрудничестве церковной и государственной власти» [12, с. 37].

Ближневосточный вектор

Несмотря на то что в публичном поле церковь периодически восхваляла союзников, нанося удары исключительно по Ватикану, в реальности ситуация была сложнее. 3 мая 1945 года Г.Г.Карпов направил докладную записку на имя И.В.Сталина, в которой у главы государства запрашивалось разрешение на ответный визит патриарха Алексия в страны Ближнего Востока и Великобританию. Планировалось, что одним из основных вопросов, который следовало поднять в ходе поездки, должен был стать созыв всемирной конференции христианских церквей, на которую не должен был быть приглашен представитель Ватикана. Согласно изначальным замыслам, мероприятие должно было пройти осенью 1945 года. После получения разрешения и организации визита И.В.Сталина будут информировать о всех важнейших для международного измерения нюансах поездки. Параллельно с этим в июне 1945 года глава Совета по делам РПЦ обратился к В.М.Молотову с просьбой выделить во время Парада Победы места на трибуне для представителей МП РПЦ: подчеркивалось, что это должно «произвести благоприятное впечатление, и в особенности для заграницы» [22, с. 414].

Сами поездки деятелей Московской патриархии на Ближний Восток и в Великобританию исследованы достаточно подробно, а потому сконцентрируемся лишь на отдельных аспектах, критичных для нашей проблематики. 26 июня Г.Г.Карпов направил В.М.Молотову сообщение о том, что пребывание патриарха Алексия в государствах Ближнего Востока и митрополита Николая в Великобритании было «благополучным и успешным», а уже в июле составил полный отчет, содержащий важные для понимания международной обстановки детали [22, с. 415]. Информируя о ходе поездки, Г.Г.Карпов сделал основной акцент на том, что на Ближнем Востоке сильны позиции Лондона. «Опасаясь возрастающего авторитета русской православной церкви, англичане, в противовес ему, поддерживают все оппозиционные элементы», - предостерегал Г.Г.Карпов, подчеркивая, что восточные церкви находятся в материальной зависимости от Великобритании [22, с. 428-429]. Восточное христианство впечатлено укреплением положения МП РПЦ и ее возросшим авторитетом, однако лишь отдельные иерархи могут позволить себе открыто высказывать симпатии в адрес Москвы и ее церковных структур. Подобным деятелем назван патриарх Антиохийский Александр, который пророчит советскому государству и Русской церкви великое будущее. Британские круги верно определили ключевую цель поездки, полагая, что визит стоит рассматривать именно в контексте советской внешней политики. На начальном этапе представители Лондона не проявляли большого интереса к акции, однако, обеспокоившись усиливающимся влиянием МП РПЦ, начали искать пути сближения с ней. Аналогичным образом отзывается глава Совета по делам РПЦ и о египетском руководстве, которое не ожидало встретить такого проявления симпатий со стороны ближневосточных иерархов к их советским коллегам.

Докладывая о результатах переговоров на тему созыва всехристианской конференции, Г.Г.Карпов признает, что иерархи Ближнего Востока пускай и солидарны с идеей организации мероприятия, но предпочли бы отложить его в связи с необходимостью преодолеть последствия мирового конфликта. Их заявления об отсутствии «прочной политической устойчивости во всех странах» выглядят как попытка отсрочить необходимость делать выбор между Западом, оказывающим финансовую поддержку, и Москвой, которая активно добивается политического сближения [22, с. 430]. В этом контексте согласие патриархов обменяться представительствами и установить более прочные связи с МП РПЦ выглядит консенсусной опцией, позволяющей обозначить готовность к диалогу при нежелании форсировать события, требующие реальных действий со стороны самих ближневосточных предстоятелей. Поднят был вопрос и о Вселенском соборе, причем самóй принимающей стороной.

Основной вывод, полученный в результате переговорного процесса, может быть сформулирован не просто как необходимость его созыва, но как его проведение непременно в Москве с принятием решения о возможном переносе туда центра православного мира. Особый интерес в том, что в представлении ближневосточных иерархов инициатива должна исходить от государственных структур: «Было бы жестом исключительной политической и церковной важности, если бы русское правительство проявило бы инициативу и пошло бы навстречу этим желаниям устроить Вселенский Собор в Москве» [22, с. 432]. Заключительной частью доклада Г.Г.Карпова становится констатация факта, что, несмотря на укрепление статуса МП РПЦ, наблюдается высокая активность англичан, которой следует противопоставить материальную и моральную помощь Ближнему Востоку.

Подводя итоги, обозначим, что на завершающей стадии Великой Отечественной войны РПЦ активно привлекалась советским руководством для претворения в жизнь внешнеполитических замыслов. Поместный собор 1945 года стал шагом на пути к укреплению статуса МП РПЦ, причем международная компонента мероприятия в виде зондирования почвы для превращения Москвы в центр православного мира интересовала власть больше всего. Публичный дискурс отечественных иерархов предполагал солидаризацию с общим курсом союзников, поддерживавших Советский Союз в борьбе против гитлеровской Германии, однако акцентирование их роли в противостоянии с нацизмом не являлось приоритетной задачей церкви.

Отдавая должное западным столицам в контексте Ялтинской конференции и капитуляции Германии, РПЦ одновременно позиционировала Ватикан исключительно в качестве антагониста, обращаясь в своей риторике к аргументам канонического, исторического и политического характера. Дифференциация прозападного Святого престола и самого Запада наблюдается во всем публичном дискурсе РПЦ на протяжении первой половины 1945 года, а начало прямого вербального противостояния Москвы и Ватикана может рассматриваться в качестве одного из предвестников ухудшения отношений с Западом и близящейся холодной войны. В ходе информирования И.В.Сталина о деталях визитов отечественных иерархов делался упор на международных аспектах: английское влияние, выражавшееся в том числе в материальной поддержке ближневосточных церквей, представлено в качестве противника советского, что говорит о несовпадении публичного и непубличного церковных дискурсов и подготовке Советского государства к противостоянию с Западом. Проблематика созыва Вселенского собора, в результате которого Москва могла бы приобрести статус православной столицы, поднималась и находила отклик у ближневосточных иерархов, однако можно говорить и о нежелании представителей восточных церквей форсировать события и делать выбор между двумя лагерями.

 

 

Источники и литература

  1. Айвазов И.Г. О соединении церквей // Журнал Московской Патриархии. Май 1945. №5. С. 36-43.
  2. Акт о сотрудничестве Русской и Албанской Православных Церквей в защите мира // Журнал Московской Патриархии. Сентябрь 1950. №9. С. 5.
  3. Александров Г. Великий подвиг (к празднику Благовещения Пресвятой Богородицы) // Журнал Московской Патриархии. Март 1945. №3. С. 39-41.
  4. Алексий, патр. Пасхальное послание Патриарха Алексия // Журнал Московской Патриархии. Май 1945. №5. С. 3-4.
  5. Алексий, патр. Патриаршее послание // Журнал Московской Патриархии. Февраль 1945. №2. С. 5-7.
  6. Алексий, патр. Святейший Патриарх Московский и всея Руси о решениях Крымской конференции // Журнал Московской Патриархии. Февраль 1945. №2. С. 100.
  7. Васильева О.Ю. Внешняя политика советского государства и Русская Православная Церковь. 1943-1948 годы // Труды Института российской истории РАН. 2000. №2. С. 339-353.
  8. Вениамин (Федченков), митр. Мои впечатления о России // Журнал Московской Патриархии. Март 1945. №3. С. 21-24.
  9. Вениамин (Федченков), митр. О Римско-Католической церкви // Журнал Московской Патриархии. Апрель 1945. №4. С. 7-10.
  10. Исаев А.В. 22 июня - 9 мая. Великая Отечественная война / Алексей Исаев, Артем Драбкин. М.: Эксмо; Яуза, 2015. 704 с.
  11. Исторические дни // Журнал Московской Патриархии. Февраль 1945. №2. С. 31-85.
  12. Каиль М.В. «Православный фактор» в советской дипломатии: международные коммуникации Московского патриархата в середине 1940-х гг. // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2017. №1. С. 19-40.
  13. Кеннан Дж. «Длинная телеграмма» // История. РФ. 16.02.2021 // URL: https://histrf.ru/read/articles/dlinnaia-tielieghramma-tiekst (дата обращения: 28.10.2023).
  14. К народам всего мира // Журнал Московской Патриархии. Февраль 1945. №2. С. 17.
  15. Николай (Чуфаровский), еп. Воинствующий католицизм // Журнал Московской Патриархии. Апрель 1945. №4. С. 19-21.
  16. Николай (Ярушевич), митр. Значение Поместного Собора Русской Православной Церкви // Журнал Московской Патриархии. Февраль 1945. №2. С. 30.
  17. О Поместном соборе Русской Православной Церкви // Журнал Московской Патриархии. Февраль 1945. №2. С. 3-4.
  18. Одинцов М.И. Русская православная церковь накануне и в эпоху сталинского социализма. 1917-1953 гг. М.: Политическая энциклопедия, 2014. 424 с. (История сталинизма).
  19. Послание Софийского митрополита Стефана к русскому народу // Журнал Московской Патриархии. Май 1945. №5. С. 5-9.
  20. Приветственные телеграммы, полученные патриархом Алексием из-за границы и из СССР // Журнал Московской Патриархии. Февраль 1945. №2. С. 20-25.
  21. Речь представителя советского правительства - председателя Совета по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме Союза ССР Г.Г.Карпова на Поместном соборе // Журнал Московской Патриархии. Февраль 1945. №2. С. 8-10.
  22. Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 гг. / О.Ю.Васильева, И.И.Кудрявцев, Л.А.Лыкова. М.: Издательство Крутицкого подворья. Общество любителей церковной истории, 2009. 765 с.
  23. Чумаченко Т.А. В русле внешней политики советского государства: Московская Патриархия на международной арене в 1943-1948 гг. // Вестник Российского университета дружбы народов. 2007. №1. С. 89-99.
  24. Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 гг.) / М.В.Шкаровский. М.: Крутицкое Патриаршее подворье. Общество любителей церковной истории, 1999. 399 с.
  25. Шкаровский М.В. Сталинская религиозная политика и Русская Православная Церковь в 1943-1953 годах // Acta Slavica Iaponica. 2009. Т. 9. С. 1-27.
  26. Эйриян В.А. Журнал Московской Патриархии как отражение сталинской политики в первые послевоенные годы // Россия XXI. 2021. №4. С. 108-127.