ENGLISHГеополитические сдвиги и трансформации, произошедшие в мире за последние десятилетия, оказали влияние на многие проблемы, связанные с защитой национальных интересов и обеспечением национальной безопасности. На протяжении многих эпох ключевым инструментом реализации интересов государства считалась вооруженная мощь. А в современных условиях наряду с военной силой все большее значение приобретают иные формы, методы и средства.
Специалисты по социологии войны утверждают, что войны старого типа уходят в прошлое, а войны нового типа становятся доминирующими, они требуют новых сил и средств, выработку адаптивных стратегий и тактик1. По мнению ученых и экспертов, занимающихся проблемами современных конфликтов, гибридные войны стали наиболее распространенной формой конфликта XXI века и их специфика заключается в сложной структуре и потенциальной связности различных угроз и вызовов.
В Российской Федерации и большей части стран постсоветской Евразии гибридная война рассматривается как угроза национальной безопасности, направленная на подрыв государственных суверенитета и независимости, территориальной целостности страны и, как следствие, субъектности в современной системе международных отношений. Принимая во внимание трансграничный характер ряда угроз, которые относятся к числу традиционных (распространение оружия массового уничтожения, вооруженное насилие, террористическая активность, нелегальная миграция, незаконный оборот наркотиков и оружия, угрозы биологической безопасности и т. д.), а также собственно гибридных угроз, специалисты констатируют, что региональная безопасность также уязвима.
Учитывая тот факт, что системы коллективной безопасности остаются наиболее востребованными как эффективные инструменты поддержания стабильности на региональном уровне, в контексте противодействия гибридным угрозам повышенное внимание уделяется именно этим структурам. Пространство постсоветской Евразии все чаще становится ареной гибридного противоборства - оно является одним из ключевых театров военных действий в контексте геополитического противостояния Запада и России. И безусловно, особую роль здесь играет Организация Договора о коллективной безопасности.
Предлагаемая вниманию читателя статья является приглашением к дискуссии, учитывая тот факт, что термин «гибридная война» лишь проходит путь к полноценному включению в научный дискурс, а присутствие этого термина в документах стратегического планирования современных государств носит ограниченный характер. Вместе с тем, опыт показывает, что разрыв между практикой и теорией в критических ситуациях может иметь крайне негативные последствия, особенно, если это касается такой чувствительной сферы, как международная безопасность.
Гибридная война как специфический тип конфликтного взаимодействия
Последние научные исследования показывают, что гибридная война рассматривается как проблема международных отношений, формируется особый научный дискурс, в рамках которого складываются различные подходы к изучению проблем гибридных войн, а также закономерностей трансформации института войны в условиях глобализации, изменения внешнеполитического поведения ключевых мировых акторов при становлении полицентричного мирового порядка.
Чаще всего феномен гибридной войны как тип конфликтного взаимодействия рассматривается в конфликтологическом ракурсе изучения международной политики. Соответственно, для изучения проблемы гибридных войн используются основные методологические подходы, применяемые для анализа политики. Однако по мере формирования особого дискурса произошла определенная адаптация политологических подходов и методов изучения войн и конфликтов, сложились специфические методологические подходы2, например, группа концепций «справедливых войн», концепция «ответственность по защите» и т. д.
Широко используемое в экспертных кругах понятие «гибридная война» сравнительно недавно начало применяться в научном обороте и в течение последних нескольких лет было концептуализировано прежде всего в военном и разведывательном сообществах. Хотя многие авторы указывают на неоднозначность этого понятия и его «неоперациональность»3. По сей день сохраняется весьма обширный круг спорных и нерешенных вопросов, касающихся как содержательных, так и сугубо функциональных аспектов феномена гибридной войны.
Как объект интереса специалистов-международников гибридная война является продуктом интеграции научно-теоретических и сугубо прикладных моделей, технологий и решений, при этом все обозначенные сферы взаимно обогащают и дополняют друг друга. Важно отметить, что изначально понятие «гибридная война» было прочно встроено в контекст диверсионно-террористической активности. Несколько позже произошла проекция этих термина и понятия на другие формы вооруженных конфликтов. Сегодня специфика гибридной войны позволяет активно задействовать соответствующие разделы исторического знания в диапазоне от «Большой игры» (по сути, модель конфликтного взаимодействия Российской и Британской империй в XIX - начале XX столетий) до специфических технологий ведения пропаганды и контрпропагандистских операций4.
С другой стороны, при анализе характерных черт гибридного противоборства важно учитывать, что и сама практика организации, обеспечения и реализации военных действий такого типа интегрирует решения, которые стали доступными и возможными вследствие развития новых технологий (особенно в информационно-коммуникационной сфере), соответствующего оформления коммуникативного пространства, организации информационного поля и т. д.
Имплементация в документы стратегического планирования НАТО и США разработок, связанных с гибридной войной, начались полтора десятка лет назад. В командовании стратегических исследований НАТО еще в 2000-х годах обсуждались сложности реализации задач сдерживания по всему спектру в рамках традиционных концепций, учитывая, что театры военных действий выходят за рамки Северной Атлантики. Аналитики альянса считали, что в такой ситуации нужно применять новые технологии и приемы. Правда, в 2000-х и 2010-х годах это в большей степени касалось террористических угроз, в то время как последние десять лет в качестве ключевых угроз альянсом рассматриваются евразийские державы - Россия и Китай.
В связи с этим представляет интерес подход, описывающий особую парадигму понимания системы международных отношений. В рамках этого подхода гибридная война - это американская стратегия, главной скрытой целью которой является препятствие построения многополярной системы международных отношений путем внешнего провоцирования конфликтов идентичности (этнической, религиозной, региональной, политической и т. д.) в государстве-мишени переходного типа. Целями американской стратегии гибридных войн, наряду с новыми центрами силы вроде России и Китая, являются интеграционные проекты, где Москва и Пекин выступают в качестве центральных элементов или ядер5.
Действительно, анализ стратегических документов США показывает, что в Вашингтоне рассматривают методы гибридной войны как востребованные на ближайшие десятилетия, поэтому необходимо разрабатывать особую стратегию, позволяющую мобилизовать необходимые ресурсы в государственных масштабах, учитывая многоаспектность гибридного воздействия. Это обстоятельство не может не учитываться государствами постсоветской Евразии и евразийскими интеграционными объединениями, включая ОДКБ.
Гибридная война: проблема идентификации агрессии
Специалисты по международным отношениям в последние годы все чаще констатируют устаревание классических договорных форматов и необходимость поиска новых форматов взаимодействия субъектов мировой политики. Это вызвано прежде всего многочисленными и уже систематическими фактами несоблюдения норм международного права в целом и все более частых событиях, связанных с нарушением многосторонних и двусторонних межгосударственных договоров. Проблема заключается в том, что все чаще нарушителем международного права становятся как раз те субъекты международных отношений, которые в глазах мирового большинства пока продолжают ассоциироваться с оплотом демократии и законности.
Таким образом, политика односторонних действий, взятая на вооружение США и рядом других международных акторов, предусматривающая, в частности, возможность игнорирования решений Совета Безопасности ООН, подвергают дополнительному напряжению систему международного права и особенно права безопасности, создают условия для возращения практик, ассоциируемых с так называемым «правом сильного». Наиболее востребованный инструмент такой политики - коалиционные действия, включающие, кроме прочего, шаги по легитимизации де-факто агрессивных актов, связанных с нарушением государственного суверенитета конкретной страны.
Эти шаги осуществляются одновременно в различных направлениях (так называемый «гибридный спектр») - в сфере деформации имеющегося международного права, в областях, связанных с воздействием на общественное сознание, в области тайной дипломатии и оказания давления на политические элиты. Вкупе использование таких стратегий направлено на перевод под свой геополитический контроль целых регионов (например, американская концепция Responsibility to Protect (R2P), что в результате деструктивно влияет на международную безопасность.
Все более обширное использование действий гибридного спектра делает государственный суверенитет и принцип неприкосновенности границ все более уязвимыми. Границы современных государств прозрачны для гибридных угроз: агрессия, реализуемая с помощью инструментов гибридного характера, с точки зрения действующего международного права не распознается как акт агрессии или «агрессивная война», хотя они и по намерениям, и по используемым современным инструментам и масштабам воздействия направлены на разрушение суверенитета, ослабление и демонтаж несущих конструкций государственности и могут достигать поставленных целей.
В ходе реализации гибридных угроз нарушение суверенитета сложно зафиксировать исходя из сложившихся представлений об «акте агрессии». И даже если гибридная угроза распознана государством, то оно неизбежно сталкивается с проблемой идентификации факта агрессии, так как базовая дефиниция этой категории, содержащаяся в Уставе ООН, как правило, касается конвенциональных действий, но не гибридных. В связи с этим перед мировым сообществом в настоящее время стоит задача актуализации базовых категорий и понятий, используемых в нормах международного права и международно-политическом дискурсе с учетом гибридных угроз. Речь идет о таких понятиях, как «война», «мир», «угроза миру», «агрессия». Уже совершенно очевидно, что США и их союзники разработали механизмы, которые позволяют им обходить логику, в рамках которой создавался Устав ООН, сформированную в 1940-х годах. А это фактически создает возможности для манипуляций в этой критической сфере.
Учитывая, что зона ответственности ОДКБ является пространством потенциально масштабной гибридной агрессии (операции гибридного типа ведутся на пространстве постсоветской Евразии не одно десятилетие), Организация не может не учитывать возрастающие риски. Таким образом и перед ОДКБ стоит задача разработки концепции и категорий гибридной войны с учетом евразийской специфики в целях эффективного противодействия (включая превентивные меры), а также методологии выявления гибридных угроз и противодействия им. Наиболее актуальным и очевидным сюжетом здесь является метод санкционного давления на государства - члены ОДКБ, включающий несанкционированную передачу информации третьим странам о финансовых и торговых схемах, используемых союзниками России.
В этом контексте заслуживают внимания разработки российских специалистов, связанные с изучением такой формы гибридного воздействия, как «информационный терроризм». Видится актуальной задачей выявление признаков этого явления в зоне ответственности Организации с целью превентивного противодействия.
Эксперты указывают, что своевременным могло бы стать рассмотрение возможности введения в поле документов стратегического планирования Организации и государств - членов ОДКБ таких понятий, как «информационное вторжение», «ресурсная блокада», «предгибридные действия» и т. д, характеризующих современное гибридное противоборство. Это создало бы правовую базу для привлечения к ответственности страну-агрессора. Документы, регулирующие силовую составляющую гибридной войны, также требуют уточнения, например, в части смещения акцента наказания за наемничество от частных лиц к государствам, в которых зарегистрированы частные военные компании, принимающие участие в прокси-войнах, «цветных революциях» и т. д.6
Региональные организации в условиях гибридной войны
Итак, если рассматривать гибридную войну как атрибут глобальных изменений в современной системе международных отношений, представляющей собой способ противодействия устоявшимся центром силы (США) новым и нарождающимся центрам силы (Китай, Россия, Бразилия, Индия и др.) и их интеграционным проектам с целью сохранения доминирующего положения (однополярной структуры мироустройства), следует констатировать, что ближайшие десятилетия гибридное давление на евразийские государства будет нарастать.
Российские эксперты к способам ведения гибридной войны относят: политическое давление на международной арене, экономические санкции, информационные войны, кибервойны, деятельность спецслужб на территории противника, спонсирование оппозиции, сепаратистов7, а также террористических организаций, действия, направленные на повышение уровня преступности (например, наркоторговли и торговли оружием, людьми, вовлечение несовершеннолетних в преступный бизнес и т. д.)8. При этом специалисты по национальной и международной безопасности не исключают, что в обозримой перспективе могут применяться и другие действия гибридного характера, которые будет достаточно сложно идентифицировать, в сжатые сроки разработать меры противодействия и применить их.
Наиболее ярким примером гибридных действий, отражающих геополитическую логику поведения США в отношении России, является политика Вашингтона на постсоветском пространстве, традиционно входившем в российскую сферу влияния. Череда событий, которые в общественно-политическом сознании ассоциируются со сменой режимов в ряде постсоветских государств на европейском, кавказском и азиатском направлениях, характеризуют линию США на полную нейтрализацию влияния России в новых независимых государствах в Евразии.
Чаще всего эти события в отечественной научной литературе определяются как «цветные революции». По сути «цветные революции» представляют собой операции тактического уровня в рамках геополитической стратегии США и одну из наиболее востребованных технологий гибридной войны Запада против России. Цель таких операций заключается в смене правящих режимов на режимы, подконтрольные Западу, способные своими действиями завершить раздробление постсоветского пространства, разорвав все связи с интеграционным ядром - Россией9.
В основе таких операций могут лежать разные сценарии - от мягкого («бархатного»), когда передача власти происходит легитимно, до жесткого, вплоть до использования военной силы, в случае, если мягкие сценарии не срабатывают10. Косвенным подтверждением операциональности такого подхода являются открытые публикации «мозговых центров» США. Так, в нашумевшем докладе RAND Corporation 2019 года «Перенапряжение России: конкуренция с выгодных позиций»11 военному руководству США рекомендуется в гибридной войне с Россией реализовать на постсоветском пространстве следующие меры: предоставить летальные вооружения Украине; продвигать демократию и либерализацию в Беларуси; разбалансировать Южный Кавказ; сократить российское влияние на Центральную Азию; реализовать переворот в Приднестровье и осуществить вывод российского военного контингента, включая миротворцев, из региона.
Такого рода рекомендации в документе сопровождаются рекомендациями разместить вооружения в Европе, усилить поддержку сирийских боевиков, осуществить меры по переброске тактического ядерного оружия непосредственно к границам Российской Федерации, перебазировать флоты США и т. д. По замыслу аналитиков RAND Corporation, все эти действия должны дать синергетический эффект и как результат привести к надрыву России, перманентному внутреннему кризису и резкому сокращению сферы ее влияния, снижению авторитета на мировой арене.
В контексте гибридной войны региональные организации находятся в более сложном положении, нежели национальные государства. Государство, в случае фиксации и констатации факта агрессии, согласно Уставу ООН, имеет право на оборонительные действия. И в целом, на практике, государство располагает достаточной свободой в действиях для нейтрализации отдельных эффектов гибридного воздействия - в информационной, идеологической, духовной и других сферах. Эти действия могут быть достаточно успешными, особенно в случае, когда правящая элита монолитна и поддерживает линию политического руководства. Поэтому и принятые управленческие решения относительно быстро воплощаются в жизнь, а фактор времени в контргибридных действиях зачастую имеет ключевое значение.
Региональные международные организации в данном случае располагают ограниченными возможностями: как правило, решения принимаются консенсусом, а зачастую - когда угроза не столь очевидная, как угроза из числа конвенциональных - прийти к консенсусу крайне сложно. Кроме того, если взять в качестве примера «цветную революцию» в конкретной стране, то ее соседи, как правило, опасаясь последствий (например, реализации аналогичного сценария на их территории, ухудшения отношений с Западом, санкций и т. д.), признают это внутренним делом той конкретной страны.
Политическая практика за последние 35 лет накопила предостаточно примеров, подтверждающих этот тезис. И даже череда «цветных революций» в конкретном регионе, повлекших кровопролитные конфликты, системную нестабильность в региональном масштабе и обострение застарелых противоречий, не способствовали выработке единой позиции в рамках соответствующей региональной системы коллективной безопасности или региональной международной организации общего типа, в чьи функции входит и обеспечение безопасности. В частности, сюда можно отнести череду событий, связанных со сменой режимов в Египте, Тунисе, получивших название «Арабская весна», и реакцию на эти события Лиги арабских государств.
Примечательно, что сами организации, представляющие собой региональные системы коллективной безопасности, оказываются целью гибридных действий в том случае, если ядром этой организации выступает противник США в гибридной войне. В таком положении оказалась и Организация Договора о коллективной безопасности. Повторяющиеся публикации в западных СМИ, а также материалы, которые размещаются в прозападных СМИ государств-членов, призваны сформировать мнение о слабости Организации, ее низкой эффективности и скором и неизбежном распаде. Малейший информационный повод в зоне ответственности Организации используется для подобных целей.
Здесь важно отметить, что зачастую коллективный Запад для реализации гибридных действий против Организации использует то, что Россия и ее союзники по ОДКБ расценивают как неоспоримое преимущество Организации. Речь идет о «мягком союзничестве» и отсутствии того, что на Западе называют «блоковой дисциплиной». Так, ни один союзник России в ОДКБ не признал Крым частью российской территории и не принимает участие в специальной военной операции. Эти вопросы вообще никогда не стояли в повестке Организации. И союзники России ценят такой «мягкий» подход, так как большинство из них продолжает реализовывать так называемую «политику многовекторности». Россия, в свою очередь, с уважением относится к суверенитету союзников и их праву выбирать внешнеполитических партнеров, с пониманием - к опасениям стать целью применения санкционной политики со стороны Запада и т.д. Однако в глазах США «мягкое союзничество» представляет собой уязвимость этой региональной системы коллективной безопасности и фактически выступает в роли фактора, провоцирующего агрессивные гибридные действия.
Потенциал ОДКБ в борьбе с гибридными угрозами
Многие из указанных выше способов ведения гибридной войны, которые, пожалуй, уже можно определить как вполне традиционные, являются объектом внимания ОДКБ. Текущие трансформации многих угроз гибридного характера отслеживаются аналитиками Организации, предлагаются пути их нейтрализации. В полной мере реализуется стоящий в приоритете политико-дипломатический инструментарий Организации, укрепляется система взаимодействия в военной сфере с упором на реагирование на кризисные ситуации и в сфере противодействия вызовам и угрозам (терроризм, религиозный экстремизм, нелегальная миграция, незаконный оборот оружия и наркотических средств, угрозы биологической безопасности12, чрезвычайные ситуации и т. д).
Постоянно идет работа над усовершенствованием процесса принятия решений для максимально эффективной реализации принципов и приоритетов ОДКБ. В настоящее время Секретариат Организации совместно с государствами-членами занимается подготовкой Концепции развития ОДКБ, в которой уделяется внимание проблемам гибридной войны.
Специалисты, работающие в государствах - членах Организации, безусловно осознают потенциал гибридных угроз. Научные и экспертные сообщества в странах анализируют механизмы гибридных действий и их последствия. Ведутся разработки алгоритмов эффективного отражения гибридных угроз, в основе исследований лежит накопленный опыт и знание специфики своей страны, идут поиски новых подходов13. В случае самой Организации, справедливой, как представляется, является оценка, в соответствии с которой ОДКБ необходим стратегический подход к взаимодействию с геополитическими оппонентами, который характеризуется проактивностью, нацеленностью на активное изменение геополитической реальности, включая проектную и контргибридную деятельность. Большое значение имеет координация государств - членов ОДКБ в формировании актуальной проактивной повестки, учитывающей существование гибридных угроз безопасности в зоне ответственности Организации.
Повышение уровня осведомленности о деятельности Организации населения государств - членов ОДКБ и соседних по постсоветской Евразии стран путем просветительской и образовательной деятельности может стать одним из путей создания базы для сотрудничества в области военно-политической безопасности на всех уровнях. Такие форматы, содержащие элементы практики публичной дипломатии, как летние школы экспертов и журналистов, курсы повышения квалификации, модули в рамках образовательных программ на профильных направлениях подготовки магистров и аспирантов могут быть высоко востребованными.
Необходимы дополнительные усилия по выведению на новый уровень стратегических, партнерских и союзнических отношений с международными организациями, такими как Союзное государство, СНГ, ШОС, ЕАЭС, АТЭС, БРИКС, расширение числа государств - членов Организации и стран-партнеров, укрепление механизмов обеспечения коллективной безопасности на основе политики расширения общего пространства безопасности.
Актуальной видится и разработка подхода к использованию негосударственного сектора для укрепления позиций Организации и ее роли в Евразии. Развитие системных связей с неправительственными организациями, бизнес-структурами, образовательными, научными, просветительскими организациями может дать значимый эффект в условиях повышенного социального запроса на безопасность.
В числе усилий, направленных на укрепление позиций ОДКБ в Евразии, видится целесообразной концептуализация категории «пространство безопасности», с тем чтобы сделать эту концепцию одной из составляющих системы принципов и приоритетов Организации. Возможно, следует поразмышлять на предмет концептуализации и такой формулы, как «безопасная сила», как вполне универсального инструмента для наполнения коммуникации с действующими и потенциальными союзниками и для трансляции геополитическим оппонентам в процессе взаимодействия.
Проактивность ОДКБ может стать проекцией «безопасной силы», в основе которой будет лежать тот же работающий принцип привлекательности, который характерен и для западной концепции «мягкой силы». Такой подход будет контрастировать с применением концепции «жесткой силы» Западом, легко идущим на нарушение международного права в угоду собственным геополитическим и военно-политическим интересам. Исследования показывают, что создание концепции «безопасной силы» и ее проецирование в зонах интересов может способствовать углублению интеграционных процессов, укреплению и расширению стратегических союзов и переходу к упомянутому выше новому типу пространства безопасности, на который в мире в эпоху гибридных войн отмечается колоссальный запрос14.
Позитивное влияние на имидж Организации также может оказать внедрение в практику и развитие такого типа международных политико-дипломатических усилий, как медиация. В числе механизмов урегулирования кризисов на разных стадиях его развития медиация остается одним из наиболее востребованных инструментов, позволяющих медиатору повышать свой престиж на международной арене.
Анализ состояния международной среды и военно-политической обстановки показывает наличие многих, часто разнонаправленных, тенденций в сфере международной безопасности: конкуренцию, соперничество и сотрудничество, интеграционные и дезинтеграционные процессы; неустойчивость процессов экономического и политического развития; развитие частных военных инициатив и расширение сегмента их использования; возрастание фактора силы в мировой политике; повышение «угрозоемкости» отдельных регионов и мира в целом; «гибридизация» угроз и все более активное применение гибридных методов военно-политического противоборства.
В зоне ответственности ОДКБ наблюдаются практически все обозначенные тенденции. Описанный специалистами опыт использования методов и технологий гибридной войны на постсоветском евразийском пространстве позволяет рассматривать последнее как театр военных действий в рамках гибридной войны коллективного Запада против России, констатировать возникновение угроз региональной безопасности в зоне ответственности ОДКБ.
Более того, сама Организация становится объектом гибридной агрессии, что требует гибкого и адекватного реагирования. ОДКБ в настоящее время стоит перед необходимостью выработки принципиально новых эффективных механизмов предупреждения и нейтрализации гибридных угроз. Теоретическая проработка блока проблем, связанных с гибридным воздействием, предполагает последующее отражение конкретных «формул» и концепций в стратегических документах Организации, а также государств - членов ОДКБ. Это будет способствовать выработке общих подходов к противодействию гибридным угрозам и укреплению региональной безопасности.
1Creveld Martin van. The Transformation of war. Free Press. 1991; Hoffman F. Conflict in the 21st Century: the Rise of Hybrid Wars. 2007; Kaldor M. New and Old Wars: Organized Violence in a Global Era. 3rd ed. Oxford: Wiley. 2013; Kilcullen D. The Accidental Guerrilla: Fighting Small Wars in the Midst of a Big One. Oxford University Press. 2009; Williamson M., Mansoor P.R. Hybrid Warfare: Fighting Complex Opponents from the Ancient World to the Present. Cambridge: Cambridge University Press. 2012 etc.
2Современная политическая наука. Методология: Научное издание / Отв. ред. О.В.Гоман-Голутвина, А.И.Никитин. 2-е изд., испр. и доп. М.: Изд-во «Аспект-Пресс», 2020. С. 653.
3Чижевский Я.А. Развитие военно-политического дискурса: представляем неологизмы «асимметричный конфликт» и «гибридная война» // Политическая наука. 2016. №2. С. 269-283.
4Carr E. The Twenty Years’ Crisis. L.: Palgrave. 2001. P. 120-130.
5Korybko A. Hybrid wars: The indirect adaptive approach to regime change. Moscow: Peoples’ Friendship University of Russia. 2015.
6Максимов А.С., Харитонова Н.И. Взаимодействие России с ключевыми геополитическими оппонентами в условиях гибридной войны: комплексный стратегический подход // Государственное управление. Электронный вестник. 2022. №95. С. 118.
7Коданева С.И. «Гибридные угрозы» безопасности России: выявление и противодействие // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. 2020. Т. 13. №2. С. 46-47.
8Панова А.В. Национальное сознание и правосознание в условиях информационной экономики. Владимир: Аркаим. 2019.
9Максимов А.С. Специфика использования методов и технологий гибридной войны на постсоветском пространстве // Этносоциум и межнациональная культура. 2021. №5 (155). С. 69-70.
10Там же.
11Extending Russia Competing from Advantageous Ground. 2019 // RAND Corporation // https://www.rand.org/pubs/research_reports/RR3063.html (дата обращения: 12.01.2024).
12Харитонова Н.И. Американская «биоПРО» - элемент биологического терроризма / Н.И. Харитонова // Научно-практический бюллетень Национального антитеррористического комитета. 2018. Т. 49. №1. С. 211-224.
13Сидоров А. Россия и Запад после начала СВО: к вопросу о новом качестве противостояния // Международная жизнь. 2023. №12. С. 22-33.
14Максимов А.С., Харитонова Н.И. Указ. соч. С. 108-123.
