ENGLISHДанная работа продолжает серию статей о неоглобальном мире, написанных автором в последние годы1. Она также рассматривает проблемы, вытекающие из попыток одновременного конструирования новой архитектуры международных отношений и преодоления дестабилизирующего во многом наследия американоцентричной системы времен поздней глобализации. Возникающая многоуровневая диалектика в ряде регионов, не всегда наиболее перспективных с точки зрения доступа к ресурсам, формирует «воронки конфликтов», ведущие к разрушению ранее сформировавшихся там экономических и социально-политических систем. Прежде высказанная гипотеза о наличии потребности в возникновении «чистого листа» в пространстве международных политических и экономических отношений, необходимого для развития базовых институтов и элементов экономической архитектуры нового мира, к сожалению, подтверждается.
Сейчас мы наблюдаем возникновение одновременно нескольких потенциальных пространственных «чистых листов», где военно-силовым путем разрешаются противоречия ключевых держав мира, что может стать предпосылкой для превращения процесса трансформаций через цепочки малых региональных конфликтов в системный кризис глобальной политической и экономической архитектуры. В развитии этого кризиса и управлении им силовые факторы различной степени интенсивности (от гибридных войн до прямого военного противостояния крупнейших государств мира) будут играть решающую роль.
Важнейшее значение в происходящих процессах не просто трансформаций, но глобальных пространственных трансформаций будет иметь и необходимость разрешения определяющих накопленных противоречий позднеглобального мира, как показали политические и военно-политические процессы 2020-2022 годов, приобретшие по различным причинам, в том числе и ситуативным, в ряде случаев антагонистический характер.
«Исходный код» неоглобального мира: разломы капитализма времен поздней глобализации
Неоглобальный мир рождается не как результат диалога крупнейших государств мира, пришедших к выводу о неизбежности глобальных трансформаций через диалог и взаимодействие, но как продукт жесткой, в том числе и силовой конкуренции в глобальном пространстве.
Многополярность мыслилась многими крупнейшими интеллектуалами конца XX - начала XXI века как система, формируемая на базе осознания невозможности сохранения монополярности в политике и тем более экономике, что монополярности американоцентричной, что любой другой, постамериканской.
Многополярность была попыткой «конструирования будущего» на рационалистических, но прежде всего военно-стратегических и внешнеполитических основаниях с учетом интересов, как минимум, крупнейших глобальных игроков, институционализированных в «Группу 20». Увы, но данная модель была отвергнута США, не осознавшими или, скорее, не принявшими невозможность сохранения политического доминирования в условиях геоэкономической многополярности. А к реализации концепции лидерства Вашингтон оказался не готов в силу нарастания внутренних проблем и кризиса социальной модели2, без чего глобальное лидерство для США было бы возможно только в политико-виртуальном формате. Хотя отметим, что президентство Б.Обамы было направлено именно на восстановление привлекательности США как социально-экономической системы. Но, несмотря на все усилия, США как глобальный лидер подошел к системному кризису глобализации 2021-2023 годов геополитически и геоэкономически несамодостаточной системой.
Внешнеполитическая реализация такого «псевдолидерства» Вашингтона в развитии глобализации зависела от сохранения американоцентричной системы международных институтов.
Неоглобальный мир рождается из системных противоречий, созданных природой постиндустриального постмодерна, основы поздней глобализации. Постиндустриальный постмодерн как система, претендовавшая на полную универсальность, по мере накопления в ней идеологических и/или псевдоидеологических компонентов (таких, например, как экологически ответственное потребление) становилась все более тоталитарной, причем это к началу 2020-х годов стало затрагивать уже и страны «ядра» глобализации.
Сейчас мы наблюдаем четыре вектора разрыва целостности системы глобализации, определяющие некий «исходный код» неоглобального мира, который в стратегической перспективе будет стремиться к восстановлению утраченной целостности:
Вектор 1. Исчезновение «флагманского» типа актора в мировой политике. Это стало результатом в том числе и целенаправленной политики по разрушению национальных государств и замене их суб- и надгосударственными акторами. Но стоит признать, что не реализовалась и идея о том, что неоглобальный мир (мир многополярности) станет периодом ренессанса национальных государств, действующих в рамках так называемого вестфальского суверенитета. Эта идея пока не получает практического подтверждения. Скорее мы наблюдаем формирование систем пространственно-локализованной конкуренции качественно различных «больших систем», - от коалиций государств, сформированных вокруг национально-государственного технологическо-инвестиционного «ядра» (коллективный Запад) до пространственно-ограниченных корпоратизированных систем, построенных вокруг экономических задач вне национально-государственного суверенитета. По такой модели концептуально строился проект «Великий Шелковый путь». Мы уже наблюдали попытки пространственной локализации субгосударственных систем (запрещенная в России как террористическая структура ИГ, признанные экстремистами талибы).
Не исключено, что в дальнейшем мы увидим и новые форматы подобного рода, позволяющие отдельным силам («большим системам», включая, например, и корпоративные структуры) становиться частью геоэкономического, а при определенных возможностях и геополитического «уравнения» в отдельных регионах или даже макрорегионах. Различные «большие системы» действуют в различных логиках поведения, развития, формирующих разнообразные политические, в том числе и внешнеполитические операционные модели. Но это означает также, что в разных регионах не просто набор акторов, но доминирующий формат актора может быть также разным.
Это дает возможность предположить важную черту неоглобального мира:
Не просто возможность, но неизбежность относительно длительного сосуществования пространств (коалиций), выстроенных и управляемых на основе принципиально различной политической и геоэкономической архитектуры. Что может выражаться и в слабо совместимых правовых режимах.
Период «институциональной упорядоченности», которым можно считать эпоху после окончания Второй мировой войны, когда структура статусов в системе международных отношений постоянно упрощалась, завершился. Начинается, возможно, исторически относительно короткая эпоха усложнения, а в чем-то и хаотизации политической архитектуры. Уже на данном этапе мы наблюдаем возрождение такого формата существования актора политики и экономики, как «протекторат»: этот термин наиболее полно описывает взаимоотношения не только НАТО и Украины, но и США и некоторых их союзников. Вполне возможна и политическая легализация термина «доминион» как новой формы организационного оформления Pax Americana.
Вектор 2. Кризис институтов глобального мира, одной из причин которого является откровенное злоупотребление США своим доминированием в них, использование для манипуляций и решения лоббистских задач, как это происходит с рядом специализированных подразделений ООН. Институциональный кризис перерос в институциональную деградацию, фиктивизацию как минимум значительной части международных институтов. К 2023 году большинство международных организаций находилось в кризисе либо перешло в имитационный режим функционирования, как это произошло с ВТО. Эти процессы затрагивают и часть региональных организаций, например, АСЕАН, ОАГ. Сказались эти негативные процессы и на развитии ЕАЭС.
Важно то, что нет единства в подходах к трансформации имеющейся институциональной архитектуры мира. Китай пытается сохранить существующую институциональность, чтобы через нее получить контроль над важнейшими для себя глобальными, в том числе и надпространственными системами. Но в динамике 2019-2023 годов это стремление Пекина получить их под контроль и связанная с этим конкуренция с США привело к усугублению негативных процессов.
Ситуация, когда неоглобальный мир будет предполагать строительство большинства глобальных институтов с чистого листа, параллельно с существующими сейчас, становится все более реальной. Особенно на фоне целенаправленных усилий коллективного Запада по обнулению остатков международного права, что проявилось в манипулировании США Международным уголовным судом. Уже сейчас примерно по этому сценарию происходит развитие BRICS параллельно с G20, между разными группами участников которой нарастают стратегические противоречия.
Это ставит на повестку дня второе принципиальное противоречие неоглобального мира:
Совершенствовать ли существующую систему меж- и надгосударственных институтов или уже сейчас создавать нечто новое, что в большей степени соответствует новым геоэкономическим реалиям.
Сейчас мы видим сосуществование двух этих тенденций: G20 и BRICS; региональные организации коллективной безопасности и ШОС, значение которой уже давно де-факто вышло за рамки организации приграничного сотрудничества; слабеющая ООН, Секретариат которой становится и объектом, и инструментом манипуляций со стороны США. Но это не может продолжаться вечно. Рано или поздно произойдет разрыв двух институциональных «миров». Но насколько быстро это может произойти и насколько конкурирующими могут стать два институциональных мира, пока неясно и зависит от многих ситуативных факторов.
Вектор 3. Кризис системы глобальной геоэкономической взаимозависимости и возникновение неопределенности в глобальных экономических системах, что не позволит уверенно предсказывать последствия тех или иных политико-экономических действий. Пока этот вектор находится в начальной фазе развития, но уже на данном этапе оказалась почти полностью обрушенной система внешнеполитического влияния, основанная на принципах «мягкой силы»3, в действительности выполнявшая важнейшую функцию с точки зрения организации политического и социального пространства глобализации и оказавшаяся подверженной системному двустороннему кризису: ситуативному, связанному с пандемическим эффектом, и стратегическому, ставшему результатом попыток США сохранить неограниченную политическую и экономическую монополярность4. Сейчас система глобальной геоэкономической взаимозависимости вошла в состояние динамической неопределенности: невозможно с уверенностью говорить о том, какие технологические связи взаимозависимости или цепочки поставок все еще являются критическими, а какие - нет.
Это позволяет сформулировать третье принципиальное противоречие современного мира, которое, вероятно, является фундаментальным и лежит в основе расширения использования политико-силовых инструментов во внешней политике:
Нарастает противоречие между остаточным влиянием на отдельные сферы международного экономического взаимодействия прежних норм, обеспечивавших относительную предсказуемость в поведении акторов, и нарастающей ситуативностью в практическом политическом поведении большинства игроков на мировой арене.
Это формирует крайне нестабильную ситуацию в значимых сегментах глобальной экономики (например, на рынке продовольствия или торговли энергоносителями), поскольку нарушает главный экономический посыл глобализации даже в ее американоцентричной трактовке: возможность, как минимум, среднесрочного инвестиционного планирования. Среднесрочное планирование как в экономике, так и политике составляет сейчас большую проблему, поскольку конкретное сочетание рационалистических экономических и иррационалистических (политических, военно-силовых, социокультурных и идеологических) факторов становится все более ситуативным.
Упорядочивание процессов в межгосударственной сфере, хотя бы и на уровне отдельных регионов, даст возможность перейти к определению относительно устойчивых среднесрочных приоритетов государств. А значит, и к их взаимодействию в рамках конструктивных сценариев даже в ситуации острого противоборства с силовыми компонентами. Пока такое планирование невозможно. Доминирование радикализма во внешнеполитическом поведении, особенно в ситуациях, обостренных историческими (цивилизационными) факторами, - неизбежно.
Вектор 4. Идеологизация экономики на фоне кризиса глобально-универсалистской модели социального развития. Данный вектор развивался эволюционно на протяжении последних 15 лет. Сейчас он накладывается на кризис модели развития, построенной вокруг крупных мегаполисов, интегрированных в глобализированный сегмент мировой экономики. Это создало эффект сочетания социально-экономического по своей природе кризиса «мегаполисной» социальной среды и текущих тенденций идеологизации экономической деятельности, которая в начале 2020-х годов достигла фазы перехода от политико-идеологического регулирования инвестиционной деятельности («ответственное корпоративное гражданство» и т. д.) к внесению социально-идеологических ограничителей в корпоративное и личное потребление.
Однако этот эффект сам по себе не создавал для системы глобализации каких-либо дополнительных точек кризиса. Он лишь придает рассмотренным выше точкам противоречий политико-идеологический оттенок, поскольку одной их «архитектурных» особенностей поздней постпространственной глобализации была опора на систему «глобальных городов». В данном случае кризисные явления начали происходить внутри структурного «ядра» глобализации.
Возникло долгосрочное, но пока еще не до конца осознанное противоречие мира поздней глобализации и позднего постиндустриального постмодерна:
Вымывание из инвестиционной деятельности критерия экономической эффективности и, как минимум, превращение его лишь в один из критериев наряду с критериями политической и идеологической (социокультурной) целесообразности.
Здесь мы наблюдаем как социально-политический по своей сути процесс - возникновение асимметрий в социальном развитии и моделях социального поведения, усиленных для различных пространств разнообразными идеологическими стимуляторами - разрушает важнейшее экономическое основание глобализации: единство глобального инвестиционного пространства.
Ядро противоречивости неоглобального мира
Рассмотренные выше векторы базовых противоречий капитализма времен позднего постиндустриального постмодерна ставят под сомнение главное достоинство глобализации: целостность и относительную синергичность развития «мира глобализации» как интегрированной системы внутри единого методологического поля. Уже в период поздней глобализации было сложно говорить о полноценной догоняющей модернизации как основе синергичности глобального развития. Она поддерживалось во многом за счет универсализации потребления, создававшей на индивидуальном уровне и на уровне «больших групп» ощущение, видимость, если хотите, целостного мира.
Социально-экономические диспропорции, постепенно превращавшиеся к середине в 2010-х годов в социально-политическую проблему5, будучи обострены рядом привходящих глобальных проблем (утрата контроля над миграцией в странах «глобального Севера», продовольственный кризис на «глобальном Юге» и ряд других) превратились в глобально значимые асимметрии развития, которые уже нельзя рассматривать только как социально-экономическую проблему. Она приобрела и выраженный политический характер, что очевидно по ситуации в Европе.
Рискнем сформулировать центральное противоречие современного этапа формирования основ неоглобального мира:
Главное противоречие современного мира, мира периода глобальных трансформаций, возникает между глобальной политикой, где доминируют старые форматы взаимодействия, и глобальной экономикой, которая все больше определяется новой логикой и новыми механизмами межсистемного взаимодействия.
Результатом развития этого противоречия в условиях, когда политика серьезно не успевает подстраиваться под новую экономику, может стать ситуативность в принятии внешнеполитических решений, формирования временных альянсов под конкретную локальную или региональную задачу, отсутствие четких норм межгосударственного поведения. «Мир правил» и «коалиции желающих», становящиеся политико-идеологическими основами поведения коллективного Запада, являются первыми, но уже весьма опасными проявлениями этой глобальной ситуативности.
Условно «внешняя» рамка неоглобальности, формирующаяся система международных отношений, оказывается менее эластичной, нежели операционные форматы мировой экономики, включая и такие глубоко глобализированные ее элементы, как мировые финансы и международная торговля. Но при этом в системе международных отношений, в том числе и международных экономических отношений все большую роль начинает играть архитектура конкурирующих систем: (национальных или коалиционных), включая вопросы идеологии и основополагающих ценностей государственного развития. Это неизбежно обуславливает жесткий характер противоречий между ключевыми акторами неоглобального мира, ведет к возникновению многослойного противоречия более глубокого порядка:
Новая экономическая география (новая геоэкономика) против, с одной стороны, постпространственного мира, на базе которого развивалась модель социокультурного развития; а с другой - американоцентричной экономической географии (по сути - постгеографии «плоского мира»)6 времен поздней глобализации, фактически основы проектировавшейся различными игроками, не только США, геоэкономической архитектуры мира неограниченной глобализации.
Иными словами, нынешняя диалектика развития системы международных экономических и политических отношений формируется не в рамках, как ранее считалось биполярности США и консолидированного Запада против всех остальных (в антагонистическом или конкурентно-симбиотическом варианте взаимодействия), а по более сложному и многоуровневому сценарию. В нем важнейшими определяющими факторами становятся не только отношения «ядер» двух условных коалиций (США и Китай, что на нынешнем этапе уже совершенно очевидно), но экономические, политические, а иногда и исторически укорененные (Россия - Польша, Индия - Пакистан) противоречия интересов участников такого рода коалиций, имеющих преимущественно региональные или трансрегиональные интересы.
Возможность региональных держав (Польши, Турции, Японии, Великобритании и ряда других) оказывать не просто серьезное, но диспропорционально значимое влияние на политику «метрополий» (насколько этот термин в принципе применим к неоглобальному миру), является вызовом, пока в полной мере не осознанным. Способность «стран-ядер» к формированию больших коалиций суверенных акторов и определит балансы сил в ключевых регионах.
Такое двухуровневое противоречие формирует неизбежность системного кризиса глобализации, когда системным трансформациям подвергнутся не только ее атрибуты (надпространственные системы и социальный универсализм), но и экономическая основа.
Новая диалектика предполагает не просто перераспределение влияния с надпространственных систем в пользу пространственных (пространственно-укорененных), но и принципиальное изменение пространственности по сравнению с той, что мы знали в последние 40 лет и которую считаем естественной, а, вернее, привычной.
Этот двуслойный, а в перспективе - и многослойный характер глобальных противоречий будет способствовать тому, что неантагонистические по своей сути противоречия, формируя сложные системы, в совокупности могут, накопившись, перерасти в антагонистические и вызвать обвал общей архитектуры глобальной системы как таковой, последствия которого будут выходить за рамки одного региона или даже двух соседних (трансрегиональный кризис). Именно так развивались процессы накопления неантагонистических противоречий в постсоветской Евразии и перерастания их в антагонистические, которые в силу особенностей пространства и втянутых в конфликт внешних сил затронули практически весь мир. По этому же сценарию на наших глазах формируется база для большого антагонистического конфликта на Среднем Востоке, в зоне «полумесяца» от Кабула и Душанбе до Карачи.
Но такая двойная диалектика построения неоглобального мира неизбежно создает «запрос» на пространства, где новые геоэкономические системы можно будет создавать с чистого листа, не расходуя ресурсы на адаптацию социально-политических систем под новые условия. Это фактически возвращает нас к концепту «столкновения цивилизаций»7, однако в ситуации разрушения прежних условных границ цивилизаций, новой геоэкономики, возникновения «анклавов» цивилизаций внутри других цивилизаций и прочих особенностей поздней глобализации.
Но в любом случае речь идет о возникновении по тем или иным причинам «серых зон» на стыке макрорегионов/геоэкономических «цивилизаций», действующих в рамках культурно-исторически (иногда - религиозно) обусловленных экономических моделей, и последующем освоении подобных серых зон доминирующей в военно-силовом отношении силой, способной обеспечить защищенность этого пространства.
И это же на уровне практической политики создает такое противодействие попыткам формирования новых геополитических и геоэкономических пространств, что даже с исторической и цивилизационной точек зрения очевидно, что они выглядят более естественными. В результате, построение новых геоэкономических систем без силовых инструментов, только за счет выстраивания обновленной системы связей экономической и технологической взаимозависимостей, выглядит маловероятно.
Вместо заключения: три источника нового миропорядка
Выскажем предположение, что неоглобальный мир будет не только и не столько прообразом нового мирового порядка, но и неким ситуативным - в силу отсутствия универсальных глобальных регулирующих норм - форматом разрешения накопленных в поздней глобализации противоречий при сохранении некоей политической операционной рамки для крупнейших игроков с целью ограничения возможной хаотизации. Но не для игроков «второго ряда», что показали процессы 2019-2023 годов, когда подобные акторы в системе международных отношений (Турция, Саудовская Аравия, Египет, Индонезия) были главными драйверами регионализации мировой экономики и политики. Тогда как крупнейшие державы (Китай и США, а также ЕС) процессы геоэкономической и геополитической регионализации пытались сдерживать.
В настоящее время ситуация находится в состоянии неустойчивого равновесия, которое во многом определяется позицией двух государств: России и Индии, исходящих из невозможности сохранения прежней конфигурации, архитектуры системы международных отношений, которая вряд ли сможет существовать в условиях даже сокращенной американоцентричности (хотя бы в силу деградации США как «ядра» системы), но стремящихся сделать трансформации политическими, а не силовыми.
Условием выбора того или иного варианта политических трансформаций будет изменение геоэкономической архитектуры мира.
Исходя из этого сформулируем три основания неоглобального мира, на которых он может оформиться как геополитическая и, самое главное, - геэкономическая система, как минимум на «период трансформаций», реально упорядочивающая глобальные процессы, ведущая к возникновению обновленного «мирового порядка» с более устойчивыми нормами экономического и политического поведения:
Первое. Политическое принятие и институционализация гибридности как «встроенного» свойства пространства мировой политики и экономики8. Мир входит в эпоху неразделяемости ключевых сфер деятельности человека, государств и человеческих сообществ в любом формате. В особенности это проявляется на внешнем контуре, хотя в эпоху поздней глобализации это понятие утратило однозначность особенно во внешнеэкономическом взаимодействии. Необходимо признать невозможность дальнейшего развития на базе естественной для поздней глобализации секторальной сегментации проблем, которая и породила доминирование «проектного подхода» даже в государственном управлении.
Политическая и в чем-то политико-философская потребность новой стратегической интегративности формирует и главный вызов для текущей, операционной деятельности: восстановление целостности в управлении процессами развития, причем свойственная постиндустриальному постмодерну сегментированность политики, должна быть изначально преодолена на национальном уровне. Вызов комплексности в государственном управлении является на сегодняшний день одним из наиболее острых для всех стран, не исключая России. Именно целостность и комплексность системы государственного управления определяет сейчас способность к суверенному развитию в рамках национально-ориентированных критериев развития.
Второе. Конкуренция моделей развития как скрытый драйвер перемен. И здесь мы приходим к необходимости осмысления принципов посткапитализма как модели организации внешнего и внутреннего и внешнеэкономического пространства, что предполагает, с одной стороны, приоритет социально-экономического над чисто экономическим, а, с другой - превалирование среднесрочного целеполагания над краткосрочным. Мы наблюдаем прямое отрицание многих концептов поздней глобализации, но не идей сетевизации и корпоратизации мира.
Неоглобальный мир сможет стать реальной основой системы международных отношений, заменив архитектуры поздней глобализации только при условии создания принципиально новых механизмов внутреннего, разумно-суверенного экономического развития, которые окончательно обнулят систему американоцентричного финансового капитализма, сдерживающего полноценное развитие многих государств мира. Вопрос о посткапитализме отражает проблематику перехода от реализации суверенности на внешнем контуре к поиску и институционализации в политических и политико-правовых нормах новой, естественной для той или иной страны модели экономического развития, основанной на приоритете социальности, а не формальных индикаторах развития, свойственных американоцентричному финансовому капитализму.
Перед Россией крайне остро и сейчас стоит проблема поиска новых критериев экономического развития, которые должны определяться не формальными макроэкономическими индикаторами, а критериями повышения синергчности, региональной сбалансированности социально-экономического развития, а также укрепления социальной связности. Также в перспективе немаловажным будет фактор близости моделей посткапитализма как индикатора «свой-чужой» в отношениях различных государств и отношении государств к иным, негосударственным «большим системам».
Третье. Структурная перестройка пространства мировой экономики. Важнейшим для формирования устойчивой архитектуры неоглобального мира станет процесс восстановления геоэкономической полупериферии. Концепция геоэкономической «триады» «ядро/метрополия» глобализации - «промышленно-ресурсная полупериферия» - «ресурсная периферия» («периферия первого технологического передела»), функционировавшая на начальном, «восходящем» этапе глобализации не просто обеспечивала ее структурную устойчивость, но и стала источником «догоняющей социальной модернизации».
Доминирование в развитии полупериферии дало Западу дополнительные ресурсы для победы над Советским Союзом в холодной войне. Но паразитный характер американоцентричного финансового капитализма привел к кризису развития промышленно-ресурсной полупериферии, а затем к ее размыванию. Формирование мира макрорегионов стимулирует восстановление полупериферии как совокупности точек устойчивого экономического развития.
Когда мы говорим о новом подъеме в Африке, переформатировании Юго-Восточной Азии, то мы, безусловно, говорим, о возрождении промышленно-индустриальной периферии. Но реализация этого направления означает существенное увеличение количества «мировых фабрик», что будет иметь пока еще далеко не осознанный эффект.
Поздняя глобализация привела к концентрации производства в относительно небольшом количестве промышленных центров (Китай, Индия, Индонезия, в меньшей степени - Бразилия, кризис которой как промышленной державы в 2000-2010-х годах необходимо связывать с размыванием полупериферии, и Южная Корея как промышленно-технологический центр, балансирующий Японию и Китай).
Появление рядом с ними в пределах одного макрорегиона новых промышленных центров, даже в пределах первоначально второго и третьего технологических переделов (Египет, Иран, Вьетнам, Малайзия), означает не только лишение этих гигантов относительно устойчивого положения на рынках, но и возможности снятия дополнительной ренты с потребителя. Воссоздание промышленно-ресурсной полупериферии может также стимулировать и политические амбиции ряда государств, что отразится и в сфере безопасности.
1Евстафьев Д.Г., Ильницкий А.М. Глобальный кризис как «запал» геоэкономических трансформаций: вызовы для России // Международная жизнь. 2019. №12. С. 96-109; Евстафьев Д.Г., Ильницкий А.М. Пять гипотез о будущем мире. Международная жизнь. 2020. №8. С. 14-23; Евстафьев Д.Г. Новый мировой порядок: потребность в «чистом листе» и геоэкономические реалии сегодняшнего дня // Международная жизнь. 2022. №4. С. 38-49.
2Бжезинский З. Выбор: Глобальное господство или глобальное лидерство / Пер. с англ. М.: Международные отношения. 2004. 288 с.
3Nye J.S. Soft Power. The means to success in the world politics. New York: PublicAffairs, 2004. 191 p.
4Haass R. Present at the Destruction. Trump’s Final Act Has Accelerated the Onset of a Post-American World»// Foreign Affairs. 2021. January 11 // https://www.foreignaffairs.com/articles/united-states/2021-01-11/present-destruction
5Стиглиц Дж. Цена неравенства. Чем расслоение общества грозит нашему миру / Пер. с англ. М.: ЭКСМО, 2015. 512 с.
6Friedman T. The World is Flat. NY: Farrar, Straus and Giraux. 2005. 488 p.
7Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. New York, Simon&Shuster, 1996. 367 p.
8Евстафьев Д.Г. Глобальные геоэкономические трансформации и Евразия: риски и задачи для России // Казанский экономический вестник. 2021. №2 (52). С. 33-44.
