Князь А.Б.Куракин и его миссия в Париже

Личность и деяния «чрезвычайного посланника и полномочного министра» России А.Б.Куракина вызывают особый интерес, поскольку его деятельность пришлась на период наивысшей дипломатической активности держав в Европе, в той более чем критической ситуации, которая характеризовала преддверие франко-российского противостояния и войны в 1812 году. Депеши и частные письма князя Александра Борисовича, вышедшие из-под его пера или продиктованные им, насыщены «конференциями» с французским министром иностранных дел и изложением обсуждавшихся на встречах с коллегами по дипломатическому корпусу вопросов, их отзывами и информацией о распространявшихся разного рода слухах и сторонних мнениях, а также сообщениями о собственном участии в официальных приемах при французском дворе и сведениями, представлявшими глубоко конфиденциальный интерес. Далеко не все из этих депеш известны исследователям, а некоторые и вообще не попадали в их поле зрения, в особенности датированные числами второй половины декабря 1811 года и первыми днями рокового Нового года.

Предпринятая недавно публикация депеш и неофициальных писем посла, готовившаяся в начале ХХ века великим князем Николаем Михайловичем [2], дает полное представление о деятельности российского посла в Париже, включая и его изрядную осведомленность. Князь Александр Борисович был сведущ в том, как складывались, например, франко-шведские, франко-прусские отношения, как развивались отношения Франции с Соединенными Штатами Америки в условиях континентальной блокады Великобритании. Опубликованные в первом томе документы характеризуют порою весьма непростое положение посла в ходе российско-французских переговоров по самым различным вопросам взаимных отношений, его опытность при принятии решений, интуитивное мышление и информированность, включая и военно-дипломатическую канву тогдашней ситуации, а также сложное, если не подбирать в данном случае другой, более емкий эпитет, положение посла в связи с известным делом доверенного лица Александра I, полковника А.И.Чернышева, отдельные частные и весьма существенные подробности пребывания дипломата во французской столице, культурную и светскую жизнь Парижа эпохи Первой империи, включая и знакомства, завязанные и поддерживавшиеся послом в обществе так называемого Сен-Жерменского предместья, балы, придворный этикет и общественные интересы. Конечно, немалое значение имели изрядные качества дипломата последнее время в преддверии противостояния и военного противоборства в 1812 году.

Поэтому публикация основной массы документации, отобранной и подготовленной великим князем Николаем Михайловичем, представляется во всех отношениях важной и весьма актуальной, ибо восполняет картину дипломатической ситуации в Париже и Европе во всех ее частных подробностях и многообразном развитии отношений.

Вместе с тем публикация депеш и писем Куракина, готовившаяся великим князем, важна и в другом отношении. Дело в том, что и до великого князя, и после него в историографии с легкой руки выдающегося французского историка Альбера Вандаля возобладало мнение, что Куракин был послан в Париж скорее для «представительства», чем для серьезных переговоров, и был избран на этот пост только потому, что отличался беспрекословным послушанием и обладал огромным состоянием, позволявшим ему, особо не считаясь с тратами, с успехом занимать свой пост. Говоря о Куракине, Вандаль распространяется на тот счет, что «его неподвижность не только телесная, но и умственная - благодушная сонливость и полное отсутствие инициативы - делали его, безусловно, неспособным понимать государя, который был сама деятельность, само движение. Внешняя неприглядность и необычайная дородность, которыми он отличался, становились еще более разительными по причине утрированно-роскошных костюмов. Александр Борисович был убежден, что о посланнике судят по платью, по блеску, которым он себя окружает, и что он должен быть живым воплощением роскоши» [15, II, p. 47]. И далее: «Его сдержанно осмотрительная речь, благоговейное поклонение строгим формам обращения в обществе, страстное желание во всем следовать церемониалу даже в наипростейших вещах, дополняли собою совокупность черт человека, который мог бы иметь успех на театральных подмостках, но не занимать видное положение на политической сцене» [15, II, p. 49].

С тех пор такое мнение о российском дипломате с разными вариациями практически пребывало неизменным и среди французских историков, и среди их российских коллег. Суждения эти стали с некоторых пор настолько общепринятыми, что, например, выдающийся историк и знаток эпохи Жан Аното в своей обширной статье об Армане де Коленкуре и его воспоминаниях не стал к ним обращаться, а лишь подтвердил сложившиеся представления [6, I, p. 121]. Сходное, если не сказать более критическое, мнение о Куракине было и у великого князя Николая Михайловича, которое он высказал в одном из писем своему другу, французскому историку Ф.Массону, назвав посла «тщеславным ничтожеством» [8, p. 615-616]. Но так он высказывался до того, как приступил к подготовке депеш российского посла к опубликованию в «Дипломатических сношениях между Россией и Францией по донесениям послов Императоров Александра I и Наполеона» (СПб.: Экспедиция заготовления государственных бумаг, 1905-1914 гг.). Напомним, что в первых семи томах этого издания он опубликовал депеши французских послов; вслед на ними он собирался издавать депеши и письма князя А.Б.Куракина. Мировая война и собственная смерть помешали историку осуществить задуманное.

Когда же великий князь уже заканчивал работу над выявленными им для публикации документами, его мнение о деятельности российского дипломата стало диаметрально противоположным прежнему. В одном из своих посланий Ф.Массону, отправленном из Тифлиса в мае 1903 года, Николай Михайлович пишет о том, что, разбирая готовящиеся к изданию посольские депеши, не ожидал встретить у А.Б.Куракина столь «ясные и пророческие суждения». При этом великий князь указывает, что этого факта вполне достаточно для того, чтобы скорректировать сложившиеся представления о деятельности посла, тем более что это во многом объясняет причины прохладных отношений между императором Александром и его парижским дипломатом [8, p. 219]. И это, несмотря на то, что, например, письмо от 6/18 февраля 1811 года содержит, по мнению великого князя, «мудрые советы» дипломата августейшему вершителю российской внешней политики, но приняты они не были не иначе как потому, что у Александра I была своя политика и он намеренно и годами (! - С.И.) оставлял своего посла в неведении, что свидетельствует о «нечувствительном», как говаривали в прошлом, и полном разладе отношений между ними. К чему приплюсовывалось и то обстоятельство, что посол был преданным другом вдовствовавшей императрицы, которой в марте 1801 года вполне могло посчастливиться занять вакантный престол, оттеснив сына.

Для «августейшего историка» было едва ли не открытием, что посол всегда находился в полном осознании значимости своего положения, всегда имел ясное представление о том, как следует поступать в данных конкретных условиях. Его всегда отличала исключительная собранность в том, что касается очередности самых разнообразных посольских дел, и решительность в стремлении во что бы то ни стало отстаивать порученные его заботам интересы империи и ее государя. Все это до сих пор вызывает уважение как отличительные черты, свойственные князю Куракину на высоком дипломатическом посту. При этом необходимо помнить, что ему приходилось преодолевать, и не раз, разного рода препятствия, встававшие на пути выполнения служебного долга.

Частые, подробные и нередко многостраничные дипломатические депеши, вышедшие из-под пера князя Куракина или продиктованные им, вызывают удивление как пример деятельной сосредоточенности и строго документальной памяти. Ведь даже если некоторые из своих депеш Куракин не в состоянии был писать сам, то он диктовал их секретарям, лежа в постели, а это порою труднее, чем писать самому. Мужество, с которым он переносил последствия своего медленного выздоровления после пожара на балу в австрийском посольстве и иные постигавшие его время от времени невзгоды, ныне также вызывает глубокое уважение, а порою и восхищение стойкостью перед жизненными испытаниями дипломата.

Говоря о содержании депеш и частных писем, сюда же следует присоединить и готовившийся послом регулярный анализ ситуации, с которым он знакомил министра иностранных дел и канцлера графа Николая Петровича Румянцева, своего троюродного брата. Сюда же присоединяются и регулярно поступавшие к нему от разных информаторов сведения военного характера, которые постоянно сводились в подробные таблицы. Время было не только тревожное, но и сопряженное с разного рода ожиданиями и предположениями. Сообщения, не всегда, впрочем, подтверждавшиеся достоверными сведениями, связывались с предполагавшимся разрывом отношений между Францией и Россией и началом войны, но ожидания Куракина были связаны еще и с надеждой присылки ему давно ожидавшихся инструкций, которые помогли бы начать наконец переговоры в рамках российско-французского союза. Поэтому, но далеко не только поэтому, депеши и частные письма посла середины 1811 - начала 1812 года, в том числе и неопубликованные, вызывают особенный интерес. А также в связи с теми знакомствами дипломата, о которых не всегда имеется полная информация. Тем более в связи с военно-дипломатическими событиями эпохи, которые требовали к себе пристального внимания. И то и другое имеет прямое отношение к одному из старых знакомств князя Куракина.

Последняя герцогиня Курляндская

Речь идет об Анне Шарлотте Доротее Курляндской (3 февраля 1761 - 20 августа 1821 г.), особе весьма и весьма примечательной. Урожденная баронесса фон Медем, Анна Шарлотта была дочерью представителей старого курляндского дворянства - Иоганна Фридриха фон Медема и второй его супруги Луизы Шарлотты фон Мантёйфель. Отец Анны Шарлотты, офицер Российской армии, был участником Семилетней войны и Русско-турецкой 1768-1774 годов, дослужившись до чина генерал-поручика. В 1779 году Петер герцог Курляндский возвел фон Медема с семейством в графское Священной Римской империи достоинство, и сделано это было по случаю свадьбы 6 ноября 1779 года герцога Курляндского и единственной дочери генерала.

Благодаря своей красоте - достаточно вспомнить ее портреты работы Марии Анны Ангелики Кауфман и других живописцев - и положению титулованной особы, а также завязанным во время путешествий знакомствам Анна Шарлотта пользовалась успехом в высших кругах общества, но при этом отличалась тем, что не раз выполняла различные, в том числе и дипломатические, поручения герцога Курляндского в Варшаве, Берлине и Санкт-Петербурге. После рождения седьмого ребенка - дочери Доротеи - Анна Шарлотта, разъехавшись с мужем, проживала главным образом в Берлине, где у нее был даже свой салон, а с 1796 года в Лёбихау (Rittergut Löbichau), в поместье, которое она приобрела в Тюрингии и в замке которого с тех пор проводила летние месяцы [13, S. 179-205].

Судя по сохранившимся с тех пор описаниям, поместье было благоустроено живописным парком в английском стиле. Стараниями герцогини Курляндской Лёбихау вскоре стало ни много ни мало одним из центров салонной культуры Германии, который привлекал к себе почитателей изящной словесности, например И.-В. фон Гёте, музыки и театра. Конечно, вдовствовавшая с 1800 года герцогиня, уверенно чувствовавшая себя в изысканном обществе, привлекала к себе сердца не только красотой, но и умением поддерживать умную светскую беседу и тем, что называется понятной с полуслова сдержанной откровенностью [10, S. 23-24 и далее].

В Musenhof, как называли порою Лёбихау, иногда получали приглашение не только представители местной знати, но и политики, дипломаты и государственные деятели тогдашней Европы, среди которых были Александр I, прусский король Фридрих-Вильгельм III, Клеменц-Венцель фон Меттерних-Виннебург и другие [12, S. 33-35]. В некоторых описаниях Лёбихау упоминается и о посещении поместья Наполеоном, но в компетентных справочниках этот факт не находит своего подтверждения [14]. Скорее всего, знакомство герцогини Курляндской с императором французов все-таки состоялось, но уже в Париже.

Последующие годы, со времени переезда в Германию, протекали для герцогини Анны-Шарлотты без особо значимых событий. Упомянем, что весной 1804 года она вместе с семейством вернулась в Курляндию и пробыла там до 1806 года. Тильзит и встречи в верхах в 1807 году никак не затронули Анну Шарлотту Курляндскую, но второе свидание императоров в Эрфурте осенью 1808 года сыграло в ее жизни немаловажную, включая и личную, роль, хотя приглашена она туда не была [16, p. 167 и далее].

Принц Беневентский, его брачные заботы и Александр I

Известно, что Эрфуртский конгресс был отмечен не только свиданием и переговорами между императором французов и российским императором. В Эрфурте состоялась встреча между Александром I и Шарлем-Морисом де Талейраном-Перигором, принцем Беневентским. Встреча эта имела далеко идущие последствия, ибо ради достижения своих целей бывший министр иностранных дел Франции, предложив свои услуги Александру I, совершил акт измены по отношению к Наполеону [11, I, p. 338]. Возникшее сближение между Талейраном и российским императором с тех пор в Эрфурте не раз приводило к тому, что к началу переговоров с Наполеоном Александр I приходил уже обо всем осведомленным и подготовленным, а это было причиной того, что он мог, заранее обдумав, как ему следует поступить в том или ином случае, с успехом уклониться от некоторых предложений своего союзника.

Талейран изрядно рисковал, даже не предполагая, как это будет воспринято собеседником, но его расчет оказался верным. Российский император, столь неожиданно для себя самого получивший без каких бы то ни было усилий со своей стороны канал бесценной информации, был благодарен принцу Беневентскому, и, возможно, уже после первого свидания император намекнул Талейрану, что его услуги не останутся безвозмездными. Однако не прошло и дня-двух, как оказалось, что для Талейрана этого недостаточно. Мемуаристы всегда отмечали за ним желание извлечь пользу из оказанной услуги, в первую очередь материальную, и при этом не откладывая в долгий ящик [7, II, p. 109 и далее].

Здесь, разумеется, имел место несколько иной случай, но и ему бывший епископ Отенский нашел достойное применение. Перед высочайшим разъездом из Эрфурта он посвятил царя в свои брачные «предположения» и в связи с этим просил передать свое письмо герцогине Курляндской. Возможно, что император сам предложил Талейрану передать это письмо, поскольку, по крайней мере с 1802 года, когда встречался в Мемеле с прусским королем, был знаком с Анной Шарлоттой Курляндской, поддерживал с нею приязненные отношения и состоял в переписке [1].

Дело же было в том, что принц Беневентский уже не первый год был озабочен тем, что ни один из обоих его племянников до тех пор не был женат. Сначала это был Луи, подававший в глазах Талейрана надежды, но старший сын брата Аршамбо к тому времени умер от тифа, и дядя занялся судьбой младшего Эдмона. В поисках приемлемой невесты он обратил внимание на дочь Анны Шарлотты Иоганну-Доротею. Первоначальный выбор был в известной мере случайным, но, наведя справки о блиставшей красотой Доротее, он остался весьма доволен тем, что ему сообщили, включая и то, что его избранница на тот момент была весьма и весьма состоятельна [9, p. 214]. Просьба же Талейрана, обращенная к царю, совпала с тем, что на обратном пути из Эрфурта в Петербург Александр I собирался проехать через земли саксонских герцогств, включая Саксен-Веймар и Саксен-Гота-Альтенбург. В письме к герцогине, которое взялся передать по назначению император, содержалось предложение руки и сердца племянника, изложенное изящным пером титулованного дяди. Талейран просил императора со своей стороны поддержать этот проект. Посетив Лёбихау, Александр I выполнил обещание, данное Талейрану, поддержав проект, и герцогиня тогда же приняла предложение.

Биограф принца Беневентского дважды упоминает в своей книге о герцогине Курляндской. Первый раз в связи с другим письмом Талейрана, на этот раз к самому Александру I. В этом письме от 10 февраля 1809 года принц благодарит корреспондента «за его милости, за всемогущую помощь царя в деле брака племянника […], благодарит и за милости к нему лично» [5, с. 89]. Второй раз беглое упоминание о герцогине Курляндской относится к переписке с нею Талейрана в 1814 году и не имеет никакого отношения к брачному проекту.

Весной того же, 1809 года Александр Эдмон де Талейран-Перигор вместе с отцом - графом Аршамбо де Талейран-Перигором прибыли в Лёбихау, и формальное предложение не замедлило себя ждать. Сам же брак был совершен 21 апреля 1809 года во Франкфурте-на-Майне, причем брачную церемонию освятило присутствие и участие в ней принца-примаса Рейнской конфедерации германских государств Карла-Теодора фон Дальберга [13, s. 237]. Вероятно, именно тогда и состоялось знакомство герцогини с Талейраном, который в своих мемуарах отзывается о ней так: «Она выделялась благородством чувств, возвышенностью характера, а также чрезвычайной любезностью и блеском» [4, с. 364].

Тогда же в Эрфурте, Александр I узнал от Наполеона, что тот собирается развестись с Жозефиной. Император французов поведал своему союзнику и о том, что намерен посвататься к одной из русских великих княжон. Александру не стоило труда пообещать Наполеону свою поддержку, в то же время, отнюдь не собираясь оказывать таковую, но сообщил ему о просьбе Талейрана. Наполеон одобрительно отнесся к этой миссии. Вероятно, он посчитал это своего рода добрым предзнаменованием, если иметь в виду его собственный брачный проект.

Князь Куракин и герцогиня Анна Шарлотта

После брака дочери герцогиня с семейством переехала в Париж и пребывала там до 1812 года, когда за разрывом отношений последовала война в России. В Париже герцогиня была принята при дворе и наслаждалась приятным для нее обществом Сен-Жерменского предместья, где проживал и Талейран. С тех пор ее знакомство с послом А.Б.Куракиным, завязанное ранее, возобновилось, окрепло и обрело новые черты. Куракин изредка, но упоминает герцогиню в своей корреспонденции с графом Н.П.Румянцевым. Так, в депеше от 24 сентября 1810 года среди различных новостей придворного толка, включая и разного рода назначения, он сообщает: «Только что были назначены четырнадцать новых придворных дам. Три из них вчера принесли присягу в Тюильри. Я должен назвать в их числе графиню де Перигор, дочь герцогини Курляндской, которой, без сомнения, император хотел тем самым свидетельствовать уважение и благоволение, так же как и принцу Беневентскому, дяде ее мужа» [2, I, с. 484]. Куракин впервые упоминает Доротею, теперь уже графиню де Перигор (23 августа 1793 - 19 сентября 1862 г.), а в будущем последовательно герцогиню де Дино (1817 г.), затем герцогиню де Талейран (1838 г.) и герцогиню де Саган (1845 г.).

В депеше от 2 января 1811 года Куракин, описывая, чем отличен был первый день Нового года во время вечернего приема в Тюильри, перечисляет всех, кто составил партии при игре в карты, не забывая при этом и себя. Между прочим, упоминает, что «королева Испанская, единственная из принцесс императорской фамилии, которая была на этот раз в обществе, составила партию с герцогиней Курляндской, архиканцлером и принцем Шварценбергом» [2, I, с. 699]. Играть за одним столом с Мари-Жюли Бонапарт, супругой старшего брата императора французов, архиканцлером Империи Ж.-Ж. Режи де Камбасаресом, герцогом Пармским, и австрийским послом многие придворные и узнавшие об этом знакомые, надо полагать, сочли немалой честью.

Впоследствии герцогиня, вероятно, не раз приглашалась в Тюильри, и не только в этот императорский дворец. Получала приглашения она и в Мальмезон, куда звала ее императрица Жозефина, познакомившаяся с нею в 1809 году.

Что же касается последней, впервые ниже приводимой депеши, в которой фигурирует герцогиня, то следует отметить, что князь Куракин датировал ее не только так, как обыкновенно делал, но приписав: «4 часа утра». Это показывает, насколько важным посол считал ее содержание. Любопытно, что герцогиня не захотела лишний раз себя компрометировать, а избрала свой способ передачи полученных сведений. Надо полагать, Куракин в точности передает полученные им сведения, и подчеркнутое указание sa liaison actuelle позволяет осторожно предположить, что первоисточник - сам принц Беневентский, но, может быть, здесь имеется в виду другое лицо, о котором мы не знаем.

Конечно, поступок герцогини Курляндской, делает ей честь, но, надо полагать, она поступила воистину так, как и должна была поступить. Герцогиня, как и прочие остзейские немцы, безусловно, почитала себя не иначе как подданной Российской империи и, более того, - «вернопреданной», как говорилось в ту пору, всем российским монархам, от Петра I до его праправнука. Конечно, она была признательна последнему за то, что тот сыграл свою связующую роль в бракосочетании ее дочери, скрепившем, кроме того, и отношения герцогини с самим принцем Беневентским, но главное, что двигало ее поступками, заключалось, скорее всего, не в этом. Как следует из дошедших до нас ее дневниковых записей, судьба Курляндии вместе с Российской империей в преддверии войны оставалась для нее исполненной ревностных чувств о благе Отечества и вместе с тем тревожных ожиданий1. 

Тогда, в конце 1811 года, французская столица полнилась самыми разнообразными слухами, распространявшимися так называемыми нувелистами, включая и слухи о приближающейся войне. Газетные публикации, в особенности опровержения тех, что были помещены в британские газеты, рекрутские наборы, впечатления наблюдательных путешественников и многочисленные войсковые передвижения с запада на восток подтверждали возникавшие предчувствия. Поэтому герцогиня Курляндская, узнав о том, что лишний раз подтверждало слухи, не стала медлить, поспешив передать через приятельницу то, что стало ей известно о французских военных планах. Вслед за нею и российский посол озаботился передать срочную депешу еще не уехавшему курьеру, а министр иностранных дел граф Н.П.Румянцев, надо полагать, не замедлил сделать о ней доклад Александру I.

Итак,

Париж, 7/19 декабря 1811 г., в 4 часа утра.

Ваше Сиятельство,

В то самое время, как все конверты мои были уже запечатаны, а я уже собирался передать их курьеру Фридбергу (1) и отправить его по назначению, как пришла г-жа Лунина (2), которая обедала у Ее Светлости герцогини Курляндской, приверженность которой и признательность по отношению к нашему августейшему государю суть толико известны, во всем поспешая, передать мне от ее имени, чтобы побудить меня воспользоваться отправкой моего курьера, который, к счастью, еще не уехал, и чтобы не компрометировать себя, не осмеливаясь ни писать мне, ни поручать кому бы то ни было секретное сообщение, каковое она почитала за долг мне доставить, она просила ее как мою соотечественницу отправиться ко мне как можно скорее, чтобы сообщить мне то, что ей передала. Через нее герцогиня Курляндская сообщила мне, что до нее дошло от некоего весьма надежного источника, что конскрипция (3), которая уже была намечена, не будет представлять собою нечто вполне обыкновенное, но будет своего рода двойной конскрипцией, то есть за два года, и, что еще важнее, так это то, что генерал Круземарк (4), который завтра, и это совершенно определенно, посылает своего курьера, как он вчера меня о том сам предупредил, с тем, что должен просить короля от имени императора разрешить проход французских войск через прусскую территорию, а в марте месяце следующего года допуск в Кёнигсберг и Мемель. Ничего нет более вероятного, нежели подобная мысль, возникшая у императора Наполеона, так как для начала кампании у него нет ничего выгоднее. // Мемель расположен на границе Курляндии, которая представляет собою со всех сторон открытую страну. Французские же войска вступят туда отнюдь не для того, чтобы там остаться. Разумеется, их цель будет заключаться в том, чтобы вторгнуться в Курляндию и проникнуть далее вплоть до Риги, которая, вследствие новых своих крепостных укреплений, является первым пунктом сопротивления, каковой встретят они на своем пути. Я убежден, что в то же время, дабы помешать нам использовать наши войска, уже сосредоточенные, благодаря счастливому благоразумию, на этой полосе земли ради нашей обороны, другой корпус французской армии перейдет Неман близ Тильзита, чтобы проникнуть далее в Самогитию (5), тогда как армия герцогства Варшавского, поддержанная крупным корпусом этой армии императора Наполеона, попытается через Белостокский округ (6) вторгнуться в Литву и с помощью многочисленных ее эмиссаров поднять там общее возмущение. Этим известием я обязан ревностному отношению Ее Светлости герцогини Курляндской к интересам императора, нашего государя, и я спешу дать о нем знать Вашему Превосходительству, таким, каким оное до меня дошло, в чем я вижу свой долг вследствие очевидной важности сего сообщения. Существо сего известия и привычный образ поведения, каковой должен я сохранять в моем положении, поелику долженствую всегда иметь такой вид, будто рассчитываю на продолжение мира и нашего союза с Францией, не позволяют мне производить на этот счет свои разыскания, ни даже помыслить, что таковые мне бы удались в случае, если бы мог решиться на это. Благодаря графу фон Ливену (7) и его докладам из // Берлина Вы, Ваше Превосходительство, сможете лучшим образом постигнуть неоспоримость сего требования Франции, уже сделанного, как утверждают, королю Прусскому. Если требование сочтут основательным, не сомневаюсь, что тогда Его Императорское Величество предпочтет скомандовать своим войскам двинуться вперед, перейдя прусские границы, навстречу тем, которые хотят их опередить. Победа большей частью является следствием наступления; такова тактика наиболее выдающихся военачальников; во все времена и все войны сие доказывают.

Сенатус-консульт (8), который должен появиться в «Moniteur» (9) о новой конскрипции, сообщит нам об оной в точности.

Ее Светлость герцогиня Курляндская велела сказать мне также, что принц фон Шварценберг (10) имел с министром иностранных дел Франции (11) частые и долгие беседы уже после своего возвращения; это мне и так известно, и что он должен был послать курьера в Вену; о чем я равным образом знаю, и курьер этот отбыл сегодня в пять часов утра. Но поелику еще неизвестно, о чем шла речь во время этих встреч, то и герцогиня со своей стороны тоже не могла мне ничего сказать на этот счет.

Позавчера утром генерал Круземарк имел приватную аудиенцию у императора Наполеона, и он не скрыл от меня, что оная продолжалась час с половиною, как я уже имел честь о том донести Вашему Превосходительству в одной из моих предыдущих депеш, он добавил, что особливо же доволен ею вследствие знаков доброго расположения и уверений в мирных намерениях, кои получил во время аудиенции. Он не // скрыл от меня также, что пошлет с курьером, что, по моему мнению, вполне естественно, отчет, каковой должен отдать своему государю обо всем, что он услышал от императора. Если его предложение королю Прусскому (12), о котором я говорил выше, действительно имело место, то, по-видимому, в этой связи император сам должен был заговорить о нем. Но до настоящего времени я усматривал в генерале Круземарке образ мыслей столь откровенный, что не решаюсь еще в это поверить. Его двуличие дошло бы в таком случае до крайних пределов, если бы он злоупотребил моим доверием добровольными и не вызванными с моей стороны признаниями, каковые он сделал мне вчера.

Разумеется, все сии сведения, каковые я спешу распорядиться доставить Вашему Превосходительству, доходят до меня, не скрою, всего лишь посредством женщин (13), но, к сему следует добавить, что ум и проницательность Ее Светлости герцогини Курляндской, также как и нынешние ее связи, дают ей немалые возможности быть весьма сведущей в делах, во многих случаях не столь безразличных для нас, и я не раз мог убедиться в том, благодаря дружбе, каковую она мне свидетельствует.

Имею честь пребыть, граф, с совершенным почтением Вашего Превосходительства всепокорнейшим и преданнейшим слугою.

Князь Александр Куракин [3].

(Пер. с фр. оригинала С.Н.Искюля.)

 

К сказанному выше добавим, что в эпоху Реставрации герцогиня Курляндская по-прежнему проводила время между Парижем и Лёбихау. Окончательно не столько сама она, сколько само время сделало за нее выбор в пользу ее поместья в Тюрингии, когда она пережила многих из своих парижских друзей и подруг. В Лёбихау она и умерла 20 августа 1821 года, а затем была похоронена в Сагане, в фамильном склепе, рядом с мужем. Талейран же оставил этот мир 17 мая 1838 года, пережив герцогиню на 17 лет, но, пока она была жива, они не встречались, а лишь переписывались, да и то после 1814 года не слишком часто. С послом же Куракиным, уехавшим из Парижа в Россию еще весной 1812 года, поскольку тот не считал для себя возможным в тогдашних условиях дальнейшее соблюдение принятых дипломатических обязанностей, отношения у герцогини оказались прерванными, а 24 июня 1818 года в Веймаре князь скоропостижно скончался.

 

 

1Tiedge Ch.-Aug. von. Op. cit. S. 266.

 

Примечания

1 Фридберг - курьер российского Министерства иностранных дел.

2 Лунина, Варвара Николаевна, урожд. Щепотьева (род. в 1735/1750 г., ум. в 1812 г.), дочь Николая Алексеевича Щепотьева (1715-1776 гг.) и его жены Марии Семеновны, урожд. Мещерской, замужем (с 1783 г.) за генерал-поручиком Александром Михайловичем Луниным (26 ноября 1745 - 1816 г.), правителем Полоцкого наместничества,  действительным тайным советником, председателем Московского опекунского совета и сенатором. «За заслуги мужа», как сказано в соответствующих документах, Лунина 18 апреля 1809 г. была пожалована в кавалерственные дамы ордена Св. Екатерины малого креста. В браке Варвара Николаевна имела 8 детей (3 сыновей и 5 дочерей). Приятельница Анны Шарлотты, герцогини Курляндской.

3 Конскрипция (лат. Conscribere milites) - способ комплектования войск, всеобщая воинская повинность, система, введенная во Франции в эпоху Революции и просуществовавшая там до 1872 г., лично обязательная для всех граждан, но с правом замены.

4 Круземарк, Фридрих Вильгельм Людвиг фон (9 апреля 1761 - 25 апреля 1822 г.), прусский военный, до 1793 г. находившийся на командных офицерских должностях, далее - дипломат, сопровождал герцога Карла-Вильгельма Брауншвейгского в его миссии в Петербург (1805 г.), после этого еще не раз посещал Петербург и участвовал в организации совместных русско-прусских действий в IV коалиции держав (1806-1807 гг.), после заключения франко-прусского мирного договора в Тильзите (1807 г.) возвратился в Кёнигсберг и на следующий год был послан с миссией в Петербург (1808 г.), после чего уже в 1809 г. ездил в Париж с письмом прусского короля к Наполеону (1809 г.), где остался сначала в качестве прусского поверенного в делах, а затем - чрезвычайного посланника и полномочного министра Пруссии (январь 1810 - 1813 г.), в декабре 1815 г. становится прусским послом в Вене, дальнейшая деятельность протекала в эпоху конгрессов Священного союза.

5 Самогития (Жемайтия) - территория в низовьях Немана и Виндавы, в начале XIX в. занимавшая часть Ковенской губернии Российской империи (точнее, уезды Россиенский, Шавельский и Тельшевский).

6 Белостокский округ - до Тильзитского мира с Францией прусская территория (в составе Пруссии с 1795 г., после Третьего раздела Речи Посполитой), присоединен к Российской империи по условиям Тильзитского мирного договора между Францией и Россией.

7 Ливен, Христофор Андреевич (6 мая 1774 - 29 декабря 1838 г.), барон при рождении, граф вследствие того, что его мать была пожалована в графское Российской империи достоинство (1799 г.), военный, на действительной военной службе с 1786 г., дослужившийся до чина генерала от инфантерии (1819 г.), пожалованный еще при Павле I в генерал-адъютанты (1798 г.) был зачислен в Коллегию иностранных дел (1808 г.) и назначен (31 декабря 1809 г.) чрезвычайным посланником и полномочным министром в Берлин, в каковой должности находился с 1810 по июнь 1812 г. За превосходное исполнение своих обязанностей был награжден орденом Св. Александра Невского (18 февраля 1812 г.),  впоследствии, 5 сентября 1812 г., назначен в том же ранге в Лондон и находившийся на этом посту 22 года. Светлейший князь (22 августа 1826 г.).

8 Сенатус-консульт (лат.) - в эпоху Консульства и Империи во Франции так именовались акты Сената, вносившие изменения и дополнения в статьи Конституции (так, сенатус-консульт от 18 мая 1804 г. учредил во Франции новое государственное устройство - Империю). «Охранительный Сенат» Французской империи практиковал издание постановлений (сенатских декретов), соответствующим образом оформленных, формулировавших мнение, принятое Сенатом и носившее обязательный характер. Термин заимствован из древнеримской практики и использовался при составлении актов, изменявших или дополнявших Конституцию волей консула, императора, и публиковался от имени Сената Империи. После того, как сенатус-консульт принят, исполнительная власть Империи не может отказаться от исполнения этого законодательного акта или изменить его содержание.

9 Речь идет о газете «Le Moniteur universel» («Gazette nationale, ou Le Moniteur universel»), французской газете, основанной в Париже в 1789 г. издателем Шарлем-Жозефом Панкуком. Газета являлась ведущим периодическим изданием в годы Французской революции, имела широкое распространение во Франции и в Европе, а также в Америке; в эпоху Первой империи и далее была официальным органом французского правительства. Ответственными за содержание и издание газеты являлись при Наполеоне министр иностранных дел Гюг-Бернар Маре и архиканцлер Жан-Жак Режи Камбасарес. Прочие органы печати могли перепечатывать те или иные статьи из «Moniteur» с обязательной ссылкой на это издание.

10 Шварценберг, Карл Филипп фон (15 апреля 1771 - 15 октября 1820 г.), принц, имперский и австрийский военный деятель, бригадный генерал (1796 г.), дивизионный генерал (1800 г.), дипломат, посол в Санкт-Петербурге (1805-1809 гг.), посол в Париже (1810-1812 гг.), австрийский фельдмаршал (1811 г.), президент Военного совета и военный министр Австрии (1814 г.).

11 Министр иностранных дел - имеется в виду Гюг-Бернар де Маре (22 июля 1763 - 13 мая 1839 г.), адвокат, после 18 брюмера секретарь консулов, затем государственный секретарь (1799 г.), назначается на пост директора кабинета Наполеона по гражданским делам и был пожалован в герцоги де Бассано (1809 г.), назначен министром иностранных дел (17 апреля 1811 - 19 ноября 1813 г.), в эпоху «Ста дней» - вновь государственный секретарь (1815 г.).

12 Король Прусский - Фридрих-Вильгельм III (3 августа 1770 - 7 июля 1840 г.) Гогенцоллерн, король Прусский (с 1797 г.).

13 …всего лишь посредством женщин - этот пассаж в письме посла, возможно, отчасти связан с тем обстоятельством, что ни Куракин, ни его корреспондент граф Н.П.Румянцев по разным причинам никогда не были женаты, но не исключено, что на то были иные, неизвестные нам причины.

 

Источники и литература

  1. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 679. Оп. 1 ед. хр. 111.
  2. Николай Михайлович, вел. кн. Дипломатические сношения между Россией и Францией по донесениям послов императоров Александра I и Наполеона. 1809-1812 гг. Депеши и письма князя А.Б.Куракина. Публ. подг. С.Н.Искюль / Отв. ред. акад. А.В.Торкунов. М.: Индрик, 2020.
  3. Российская национальная библиотека. Отдел рукописей. Ф. 650. №1635. Л. 23-24 об. Рукопись с правками карандашом и чернилами.
  4. Талейран Ш.-М. Мемуары: Старый режим. Великая революция. Империя. Реставрация. Пер. и примеч. С. и Л.Фейгин / Ред. и статья Е.В.Тарле. М.-Л.: Academia, 1934.
  5. Тарле Е.В. Талейран // Тарле Е.В. Сочинения. М.: Изд. АН СССР, 1961. Т. XI.
  6. Caulaincourt A. de. Mémoires du Général de Caulaincourt Duc de Vicence grand écuyer de l’Empereur. Paris: Librairie Plon, 1933.
  7. Chastenet L.-V. de. Mémoires (1771-1815), publiés par A.Roserot. Paris: Librairie Plon, 1896.
  8. Correspondance entre le Grand-Duc Nicolas Mikhaïlovitch de Russie et Frédéric Masson. 1897-1914. Edition de Nadine Vogel avec la participation du professeur William Smith. Paris: Bernard Giovanangeli Editeur, 2005.
  9. Dard E. Napoléon et Talleyrand. Paris: Librairie Plon, 1935.
  10. Die Herzogin von Kurland im Spiegel ihrer Zeitgenossen: «Ihr Äusseres ist sehr einnehmend und Sie kleidet sich mit Geschmack»: Europäische Salonkultur um 1800: zum 250. Geburtstag der Herzogin von Kurland. Posterstein: Museum Burg Posterstein, 2011.
  11. Pasquier Et.-D. de. Histoire de mon temps. Mémoires... Paris: Librairie Plon, 1893.
  12. Salongeschichten: Paris - Löbichau - Wien. Gäste im Salon der Herzogin von Kurland im Porträt des Malers Ernst Welker. Hrsg. von K. Hofmann. Posterstein: Museum Burg Posterstein, 2015.
  13. Tiedge Ch.-Aug. von. Anna Charlotte Dorotea: Letzte Herzogin von Kurland geschildert von… Leipzig: F.-U.Brockhaus, 1823.
  14. Tulard J., Garros L. Napoléon au jour le jour. 1769-1821. Nouvelle édition, revue et corrigée. Paris: Tallandier, 2002.
  15. Vandal A. Napoléon et Alexandre Ier. L’Alliance russe sous le Premier Empire. Paris: Librairie Plon, 1894.
  16. Vitrolles Eu.-Fr. de. Souvenirs autobiographiques d’un émigré, publiés par E.Forgues. Paris: Emile-Paul frères, editeurs, 1924.