В своем тексте под названием «Является ли Эльзас немецким или французским?» историк Фюстель де Куланж с самого начала Франко-прусской войны 1870 года писал о противоречиях между французским и немецким представлениями о нации: «Что отличает нации? Это ни расы, ни языки. Люди чувствуют в своем сердце, что они один народ, когда у них общность идей, интересов, привязанностей, воспоминаний и надежд. Это то, что создает страну»1. Десять лет спустя Эрнест Ренан заложил основы французской концепции нации - волюнтаристской, политической концепции, - согласно которой «существование нации есть повседневный плебисцит».

Ссылаясь на свободное право народов на самоопределение, эта характеристика нации вытекает из «двух вещей… Одна в прошлом, другая в настоящем. Одна из них - это совместное владение богатым наследием воспоминаний; другая - нынешнее согласие, желание жить вместе, воля и дальше отстаивать общее наследие… Таким образом, нация - это великая солидарность, состоящая из жертв, которые человек принес, и тех, которые он еще готов принести… Могу подвести итоги, господа. Человек - не раб ни своей расы, ни своего языка, ни своей религии, ни рек, ни горных хребтов. Люди, здравомыслящие и горячие сердцем, обладающие совестью, формируют нацию»2.

Как мы понимаем, нация создает свой исторический дискурс, в котором она живет и благодаря которому развивается, поскольку передает свой опыт, формирует образ своих героев, помнит свое прошлое и формирует будущее. Определяя дискурс, страна определяется как нация и неизбежно определяет свое место в мировом порядке - поскольку все страны живут в одном политическом пространстве, но все исторические дискурсы конкурентны и не всегда совместимы. Таким образом, определение национального исторического дискурса соответствующего государства становится направлением для геополитической игры. Тот, кто создает этот дискурс, может объединять народы, а может их разделять, как мы с горечью видим это на примере Украины. 

Главный вывод очевиден - только суверенное государство может создавать свой национальный исторический дискурс. И наоборот, без национального исторического дискурса - нет государства, поскольку государство юридически может существовать только в качестве суверенного. Однако не каждое государство обладает абсолютным суверенитетом. Фактически любое государство сегодня входит в международные организации, которым оно отдает часть своих суверенных полномочий и тем самым теряет часть своего формального суверенитета. Идет прагматический расчет между формальным и реальным суверенитетом. Баланс всегда тонкий, поскольку геополитическая игра не статична и то, что казалось когда-то разумным, может стать позже роковым.

Возьмем к примеру школьные программы. Именно в школе создаются механизмы усвоения исторического дискурса. В рамках формирования политики образования конкурируют разные международные структуры, такие как ОЭСР3 или Всемирный банк. В принципе эти организации никакого отношения к образованию вообще не имеют и, скорее всего, не должны иметь. Но это не так. Мы видели, как были переписаны учебники на Украине и как это повлияло на мировоззрение целого поколения. Кто бы мог подумать, что членство в подобных международных структурах может стать опасным для государств?

За последние 30 лет мировой порядок пережил значительную трансформацию из двуполярного в однополярный, а международные процессы во многом стали носить глобальный характер. Изменение произошло из-за распада одного из двух блоков, и тем самым дестабилизировался баланс сил. Сейчас легитимность существования однополярной системы мира под вопросом, но пока еще не созданы другие, именно политические блоки, которые действительно могли бы конкурировать с США и их союзниками. Существуют разные форматы сотрудничества (ШОС, ЕАЭС и т. д.), но они еще не стали политической силой. Поэтому влияние геополитического фактора атлантизма на определение исторического дискурса еще сильно и сводится к формированию всего лишь одного исторического дискурса - глобального. Тем более что глобальный мир пользуется исторической мощью западного этноцентризма в мире, поменяв с помощью «глобального дискурса» «западный универсализм», который давно влияет на сближение национальных дискурсов и определение пути эволюции во многих странах.

Во многом степень влияния геополитических факторов зависит от степени интеграции национальной политической элиты страны4. И сила, и слабость глобальной системы состоят как раз в отсутствии возможностей напрямую управлять странами. Она может властвовать исключительно через государственные структуры, значит, через политические элиты страны. В этом ее сила, потому что она не несет прямую политическую ответственность за непопулярные решения, которые она принуждает национальные власти принять и которыми поддерживает политическую элиту. Но в этом и ее слабость, потому что она без их коллаборационизма не может решительно повлиять на внутреннюю политику страны.

Как мы видим, на Украине очень быстро появились «свои» люди в правительстве, что позволило принять все нужные решения. Также так называемая люстрация юридически создана с помощью европейских структур, и это позволило радикально поменять дискурс элиты на Украине. Процесс начался, конечно, до 2014 года, но в последние годы он неизбежно радикализировался. Тупик в том, что Украина как новое искусственное государство должна продуцировать свой собственный исторический дискурс, который мог бы стать опорой для отдельного существования от России. Тем самым исторический дискурс Украины должен отличаться от российского исторического дискурса. Поскольку объективно там можно создать только мифически деструктивный дискурс, антироссийский, ценностно противоположный, Украину принуждают отказаться от своего прошлого, от своих ценностей, от всего того, что создавало ее веками.

В результате Украина стала атлантическим протекторатом, она не в силах определять свой исторический дискурс, не вправе определять свое бытие, поскольку политически ее уже нет. Последствия стали губительными, независимо от итогов СВО. Как уточнил Карл Юнг: «Склонность отрицать все прежние ценности в пользу их противоположностей столь же преувеличена, как и прежняя исключительность. Если это были бесспорные и общепризнанные ценности, то потери, понесенные при отказе от них, столь же прискорбны, сколь и фатальны. Любой, кто так поступает и выбрасывает за борт свои ценности, в то же время выбрасывается за него и сам»5.

Обладание государством национальным историческим дискурсом является не только минимальной предпосылкой для существования в данном качестве, то есть в качестве государства, но еще и гарантией стабильности общества. Украина прекрасный и печальный пример рисков потери суверенитета и растворения в глобализации.

 

 

1L’Alsace est-elle allemande ou française? Réponse à M.Mommsen, Professeur à Berlin, par Fustel de Coulanges.  Paris: E.Dentu, 1870. P. 10.

2Conférence d’Ernest Renan «Qu’est-ce qu’une nation?» // URL: https://www.gouvernement.fr/partage/9007-conference-d-ernest-renan-a-la-sorbonne-quest-ce-qu-une-nation

3См., напр.: Роль ОЭСР во Франции // Официальный сайт Министерства образования Франции // https://www.education.gouv.fr/le-ministere-et-l-ocde-2048

4См.: Беше-Головко К. От либерализма до неолиберализма: заблуждения реформаторов // Наука. Общество. Оборона. 2018. №1(14).

5Carl J.Jung. L’Âme et la vie. Paris: Livre de poche, 1995. P. 265.