ENGLISHВсе было, все будет… Экклезиаст
24 февраля 2022 года международные отношения вступили в качественно новый этап своего развития. Затронувший в той или иной степени практически все государства, он, по-видимому, далек от своего финала. Выступая на Восточном экономическом форуме 7 сентября 2022 года, Президент РФ В.В.Путин заявил о том, что мир переживает «фундаментальные трансформации». Трансформации фундаментального масштаба для своего окончательного завершения требуют, как правило, нескольких лет. Однако к середине третьего десятилетия ХХI века в качестве неких констант можно зафиксировать два важных признака складывающейся новой ситуации - это кризис старых институтов глобального управления и становление новых параллельно с появлением и развитием восходящих центров силы. Одновременно находит свое подтверждение мнение о том, что новое - это всего лишь «хорошо забытое старое». Данное утверждение особенно применимо в отношении политики Соединенных Штатов.
Глобальный кризис, который затронул сегодня структуры, состав, нормативную базу и способы функционирования институтов глобального управления, стал следствием кризиса философских, идеологических и идентичностных основ современного бытия, что свидетельствует о глубине самого этого кризиса и необратимости происходящих перемен. Речь идет о тех основах, которые закладывались в фундамент мировой политики и экономики в период после Второй мировой войны по инициативе, под эгидой или при непосредственном участии США. Генезис же этих основ следует, на наш взгляд, искать в странах Западного полушария.
В 2023 году произойдет событие, которое наверняка не останется незамеченным международной общественностью. Речь идет о «юбилее» знаменитой доктрины Монро, со дня провозглашения которой 2 декабря 2023 года минует ровно 200 лет. Напомним, что доктрина Монро - это односторонняя декларация принципов внешней политики США, которая была изложена в ежегодном послании Президента Джеймса Монро Конгрессу США. Вот некоторые выдержки из нее:
«Граждане Соединенных Штатов питают самые дружеские чувства к своим собратьям по ту сторону Атлантического океана, к их свободе и счастью... Политическая система союзных держав существенно отличается… от политической системы Америки… Поэтому в интересах сохранения искренних и дружеских отношений, существующих между Соединенными Штатами и этими державами, мы обязаны объявить, что будем рассматривать попытку с их стороны распространить свою систему на любую часть этого полушария как представляющую опасность нашему миру и безопасности. Мы не вмешивались и не будем вмешиваться в дела уже существующих колоний или зависимых территорий какой-либо европейской державы. Но что касается правительств стран, провозгласивших и сохраняющих свою независимость, и тех, чью независимость, после тщательного изучения и на основе принципов справедливости, мы признали, мы не можем рассматривать любое вмешательство европейской державы с целью угнетения этих стран или установления какого-либо контроля над ними иначе как недружественное проявление по отношению к Соединенным Штатам».
Отсюда следуют два вывода. Первый заключается в том, что протестантский мессианизм, присущий отцам-основателям, уже изначально позволял им рассматривать свою страну как некое «исключение» из общих правил. Второй, прямо вытекавший из этого ментального посыла, состоял в том, что молодое государство - Соединенные Штаты Америки - довольно рано решило озаботиться тем, чтобы «застолбить» за собой некие территории с еще только формирующимися нациями (напомним, что к 1823 г. война испанских колоний за независимость не была завершена) в качестве будущей сферы влияния. Как покажет последующая практика ХХ-ХХI веков, понятие «сфера влияния» для США не ограничивалось представлением о географической близости.
В глазах американской общественности доктрина Монро на протяжении двух столетий воспринималась исключительно позитивно. «В самих Соединенных Штатах, - писал Г.Киссинджер, - доктрина Монро рассматривалась как продолжение войны за независимость, оберегающая Западное полушарие от воздействия европейского баланса сил». При этом патриарх американской дипломатии специально отметил, что «ни с одной из латиноамериканских стран не консультировались (курсив наш. - Б.М.)» [7, c. 307]. Парадоксальность сложившейся ситуации подчеркнул и Ф.Закария: «Соединенные Штаты в 1823 году можно было назвать развивающейся страной, даже не входящей в пятерку ведущих экономик мира. Тем не менее в соответствии с доктриной Монро она объявила все Западное полушарие недосягаемым для европейских великих держав» [3, c. 156-157]. Очевидно, что эта парадоксальность стала прямым следствием уникального географического расположения США, защищенного от потенциальной агрессии великих держав того времени двумя океанами.
Как и практически любая последующая внешнеполитическая доктрина США, доктрина Монро также изначально имела «двойное дно». Первое служило для пропаганды показного альтруизма «исключительного» по всем тогдашним меркам государства, целями которого провозглашались идеалы «свободы» и «прав человека». Однако эти идеалы с самого начала были призваны прикрывать собой сугубо вероломную и экспансионистскую политику. Доктрина Монро и призывы к «континентальной солидарности» под эгидой Соединенных Штатов служили прикрытием для присоединения к ним более половины тогдашней территории Мексики (нынешние штаты Техас, Калифорния, Аризона, Невада, Юта, Нью-Мексико, Колорадо, часть Вайоминга) в результате американо-мексиканской войны 1846-1848 годов. Существование этой доктрины никак не помешало появлению в Западном полушарии Британской Гвианы (1831 г.), захвату Великобританией у Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы (нынешняя Аргентина) Фолклендских (Мальвинских) островов (1833 г.), англо-французской блокаде реки Ла-Плата (1845 г.), англо-франко-испанской интервенции в Мексике (1861-1867 гг.) и возникновению на карте Центральной Америки Британского Гондураса (1871 г.).
Это неслучайно, поскольку, несмотря на океаническое «прикрытие», элементарное чувство самосохранения не позволило, например, США вмешаться во Вторую Тихоокеанскую войну (1879-1884 гг.) на стороне Перу и Боливии против Чили, которую поддерживала Великобритания. Это произошло потому, что на тот момент американский флот был слабее чилийского [3, с. 226], не говоря уже об английском…
Но прошло совсем немного времени, и США, начав ускоренное развитие своего ВМФ, открыто нарушили данное в доктрине Монро обещание «не вмешиваться в дела уже существующих колоний или зависимых территорий какой-либо европейской державы» в Западном полушарии. В 1898 году они развязали войну против Испании с целью захвата ее колоний на американском континенте - Кубы и Пуэрто-Рико, а на азиатском - Филиппин и острова Гуам. Тогдашний Президент США Мак-Кинли без тени смущения заявил о том, что «американский флаг установили на чужой земле не ради территориальных приобретений, а ради блага всего человечества [Sic!]» [7, с. 315]. Угрожать применением силы европейским колониальным державам на основе доктрины Монро Вашингтон начал лишь с 1902 года (Венесуэльский кризис 1902-1903 гг.)1, когда его военно-морской флот сравнялся по силе с их военно-морскими флотами, то есть тогда, когда его собственной безопасности уже не могла реально угрожать ни одна из этих держав.
При этом стоит подчеркнуть особо, что, несмотря на усилия Соединенных Штатов, доктрина Монро так никогда и не была принята в качестве официального документа созданной им в 1889-1890 годах «панамериканской системы», оставаясь все время не более чем односторонней декларацией правительства США2. Тем не менее дух и буква доктрины Монро стали лейтмотивом внешней политики США, а инициативы, отработанные Соединенными Штатами на своем когда-то «заднем дворе» - в странах Латинской Америки и Карибского бассейна (ЛКА), - вскоре начали проецироваться ими на остальной мир. Достаточно вспомнить слова государственного секретаря США Дж.Фостера Даллеса (1953-1959 гг.) о том, что за основу Североатлантического договора (НАТО, 1949 г.) был взят подписанный двумя годами ранее в Рио-де-Жанейро Межамериканский договор о взаимной помощи («Пакт Рио», 1947 г.). К этому остается добавить, что и план создания Организации Объединенных Наций после Второй мировой войны в умах американских политиков во многом основывался на опыте существования Панамериканского союза, где главенствовали Соединенные Штаты.
Сердцевина доктрины Монро - воинствующий либерализм как основополагающее внешнеполитическое кредо Соединенных Штатов. С этой точки зрения, можно утверждать, что в широком, «философском» смысле доктрина Монро вышла за рамки Западного полушария, претендуя на всемирный охват. Первой попыткой универсализации этой доктрины стали знаменитые «14 пунктов» Президента США В.Вильсона3 и его план создания Лиги Наций, выдвинутый на Парижской мирной конференции в 1919 году. Лига, однако, не могла удовлетворять основному постулату доктрины Монро и созданного на ее основе Панамериканского союза - безраздельному лидерству Соединенных Штатов, - ибо в отличие от стран Западного полушария в межвоенной Европе им пришлось бы делиться властью с другими великими державами - Великобританией, Францией и Италией. Именно поэтому США и отказались от столь «невыгодной» для них инициативы своего президента, вернувшись в «крепость-Америку». Вновь выйти оттуда их заставит только Вторая мировая война.
В послевоенный период скрытый лейтмотив доктрины Монро - обеспечение Соединенным Штатам «свободы рук» на международной арене с «исключительным» правом на вмешательство во внутренние дела других государств - многократно усилился. «Идеализм» Вудро Вильсона как лучшее, по сравнению с политикой «большой дубинки» Теодора Рузвельта, средство для обеспечения интересов американских правящих элит [11, р. 29-55] был положен в основу всей (т. е. двухпартийной) внешней политики США. Исходя из основного постулата доктрины Монро - претензии на собственную «исключительность», - Вашингтон присвоил себе «право» навязывать остальному миру свои «ценности» и «правила», нередко предлагая ему себя в качестве непрошенного «защитника».
Популярный в либеральной среде лозунг «За нашу и вашу свободу!», став новой, осовремененной интерпретацией доктрины Монро, максимально усилил ее глобальную проекцию после распада Советского Союза и окончания холодной войны. На основании этого лозунга, дополненного догмой «Свобода бесценна!», Соединенные Штаты воздействуют «на умы и сердца» и «корректируют» в свою пользу международное право, предоставляя миру вольные интерпретации его принципов и норм (теории «превентивных действий», «гуманитарной интервенции», «ограниченного суверенитета», «ответственности за защиту» и пр.)4.
Неприятие этих интерпретаций другими странами и/или попытки «перенаправить» их в законное русло (например, инициатива Бразилии трансформировать «R2P» в «RwP» - «ответственность во время защиты», 2011 г., российские предложения о гарантиях стабильности, декабрь 2021 г. и т. д.), как правило, не встречают поддержки со стороны США и так называемого «коллективного Запада». Стремление России, Китая, Индии, Бразилии и других стран не-Запада отстоять основополагающие нормы Устава ООН и международного права, в первую очередь принцип государственного суверенитета и императив «договоры должны соблюдаться» (pacta sunt servanda), чаще всего служит лишь предлогом для утверждения государствами Евро-Атлантики монроистского по своему характеру «порядка, основанного на правилах».
Главным в этом «новом-старом» миропорядке, как и ранее в доктрине Монро, является отсутствие конкретики. В своей статье «О праве, правах и правилах» министр иностранных дел России С.В.Лавров написал следующее: «От расшифровки своих «правил» Запад тщательно уходит, как и от вопросов о том, зачем они нужны, если есть тысячи инструментов международного права, под которыми все подписались и которые содержат четкие обязательства государств и транспарентные механизмы проверки их исполнения. «Прелесть» западных «правил» - именно в отсутствии конкретики: как только кто-то поступает вопреки воле Запада, тот мгновенно голословно заявляет о «нарушении правил» (не предъявляя фактов) и объявляет о своем «праве наказывать нарушителя» [8, с. 15-25].
Наиболее пострадавшими в наши дни, как и в XIX-ХХ веках страны Латино-Карибской Америки, оказались ближайшие союзники США - государства Европы, которые к началу нового, ХХI века в значительной степени утеряли свой политический, экономический и духовный суверенитет, поддавшись на обещания Вашингтона «в случае чего» защитить их от «российской агрессии». Несмотря на то что в начале 1990-х годов наша страна стремилась видеть в Соединенных Штатах «партнера, а в перспективе - союзника» [5, с. 3-23], коллективному Западу оказалось выгоднее рассматривать нашу страну в качестве врага. А как могло быть иначе, если в противном случае неафишируемая, но от этого не менее реальная «доктрина Монро для Европы», запущенная планом Маршалла (1948 г.), в отсутствие потенциальной угрозы перестала бы работать и Соединенным Штатам в итоге пришлось бы уходить из Европы?
Как это ни парадоксально, но сегодня страны Латино-Карибской Америки, причем даже не только самые экономически развитые из них, оказываются более самостоятельными в своей внутренней и внешней политике, чем некогда признанные «мэтры» мировой политической ойкумены, такие как Великобритания, Франция, Германия или Италия. В своем подавляющем большинстве государства ЛКА уже вышли из-под зонтика Вашингтона5. То же самое можно сказать и в отношении большинства азиатских и африканских государств. Таким образом, можно утверждать, что начатая Соединенными Штатами после окончания холодной войны авантюристическая попытка монроизации мира провалилась, поскольку доктрина Монро потерпела крах именно там, где следует искать ее корни - в Западном полушарии.
Раскол мира на тех, кто пытается подменить право произволом, и тех, кто отстаивает правовые начала мировой политики, да и просто принципы справедливости, с особой остротой проявил себя после начала Россией специальной военной операции на Украине. Эти события стали точкой отсчета в процессе создания принципиально нового, полицентричного и мультикультурного мирового порядка. Такой миропорядок был остро востребован с момента окончания холодной войны, однако он так и не был создан в силу ряда объективных и субъективных факторов, и в первую очередь глобальной экспансии монроизма. Чтобы иметь возможность идейно, политически и практически противостоять попыткам продолжения этой экспансии, необходимо понять его глубинную сущность, не ограничиваясь, как неоднократно бывало ранее, привлечением к анализу одних лишь экономических и политических факторов.
Уже не раз отмечалось, что нынешний конфликт нашей страны с коллективным Западом во многом носит идентичностный, цивилизационно-культурный характер и что от победы в нем России зависит дальнейшее существование нашей страны как особого цивилизационно-культурного архетипа, с собственной национальной спецификой. С этой точки зрения, национально-культурная специфика России должна теперь стать предметом более пристального изучения отечественных ученых6. Комплексный подход, включающий, помимо экономических, политических и социальных, также философско-культурные, языковые и психологические составляющие (а иным новый подход просто быть не может!), требует создания особого «мозгового центра» при Правительстве РФ (Институт России?), специалисты которого - ученые и практики - могли бы внести свой вклад в разработку той самой «национальной идеи», о необходимости которой говорится уже давно.
Такой же комплексный и многоуровневый, интегративный подход представляется необходимым и для лучшего и более глубокого изучения нами Соединенных Штатов Америки и их ближайших сателлитов из коллективного Запада. Ситуацию, когда Россию вынудили прибегнуть к военным действиям ради защиты своего суверенитета, следует, на наш взгляд, считать в том числе результатом неоправданных надежд на «здравый смысл», «договороспособность» и «понимание» со стороны наших политических оппонентов «объективного характера происходящих в мире перемен». «Дождаться»7 такого «понимания» с их стороны нам, к сожалению, так и не удалось. Можно предположить, что во все эти, а заодно и во многие другие понятия мы зачастую вольно или невольно вкладывали свое собственное понимание, основанное на наших исторически обусловленных цивилизационно-культурных предпочтениях и дефинициях, которые просто не свойственны представителям англосаксонского мира.
В чем следует искать национально-психологические и этнокультурные корни монроизма? Ответ на этот вопрос, думаю, могут дать специалисты по этике ведения бизнеса и кросскультурной коммуникации. Британец Ричард Льюис в своей книге «Столкновение культур», в частности, пишет: «Американцы - индивидуалисты и им нравится действовать самостоятельно. Можно делать все, если это не запрещено… Американцы считают, что они самые лучшие. При этом многие американцы считают, что их правила являются единственно верными… Огромное значение они придают словам. Однако когда они произносят такие слова, как «справедливый» (fair), «демократичный» (democratic), «честный» (honest), «хорошее предложение» (good deal), «ценность» (value) и «допустим» (assume), то считают, что противоположная сторона вкладывает в них тот же смысл». Общаясь с американцами, предупреждает Р.Льюис, «не забывайте, что время - деньги», что они «часто используют клише» и что «их больше интересует их будущее, чем ваше прошлое», а главное, советует этот специалист, «ни слова против «американской мечты»! [9, c. 196-204].
Эту картину могли бы дополнить слова Ф.Закария. В своей книге «Постамериканский мир будущего» он написал: «Национализм всегда приводил американцев в недоумение. Когда Соединенные Штаты влезали в какие-то конфликты за рубежом, они искренне считали, что пытаются помочь другим странам стать лучше. Реакция же народов - от Филиппин до Вьетнама и Ирака - на усилия США заставала американцев врасплох. Гордость американцев за свою страну совершенно оправдана - мы называем ее патриотизмом, - но при этом американцы искренне удивляются, что другие люди гордятся своими собственными странами».
И еще: «Американцы плохо понимают мир за пределами своей страны. Они почти не знают иностранных языков, почти ничего не знают о зарубежных культурах и по-прежнему даже не думают о том, что эту ситуацию надо исправлять. Американцы редко сравнивают что-нибудь с мировыми стандартами, потому что убеждены: именно их путь самый лучший и самый прогрессивный… Американские политики постоянно и неразборчиво требуют, клеймят, накладывают санкции и проклинают целые страны за их ошибки и упущения. Только за последние 15 лет Соединенные Штаты наложили санкции на половину населения планеты. Мы - единственная страна, которая издает ежегодный отчет о поведении других стран. Вашингтон похож на пузырь, раздутый от самодовольства, и здесь совершенно не понимают, что происходит во внешнем мире» [4, c. 55, 68-69].
Кто-то, наверное, может возразить, что все эти характеристики - объективное следствие «момента однополярности», когда США после распада СССР и «победы» (как считают американцы!) в холодной войне почувствовали себя единоличными хозяевами мира. Можно также предположить, что доктрина Монро - это всего лишь частный, да к тому же еще и давний случай, никак не связанный с общими характеристиками американской нации. Но вот что написал в журнале «Современник» в 1836 году Александр Сергеевич Пушкин:
«С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих: Америка спокойно совершает свое поприще, доныне безопасная и цветущая, сильная миром, упроченным ей ее географическим положением, гордая своими учреждениями. Но несколько глубоких умов в недавнее время занялись исследованием нравов и постановлений американских, и их наблюдения возбудили снова вопросы, которые полагали давно уже решенными… С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую - подавленное неумолимым эгоизмом и страстью к довольству (comfort)» [10, c. 206].
«Идеальных» наций не бывает, у каждой есть свои недостатки, и мы, россияне, понятно, тоже не можем быть исключением. Однако все приведенные выше особые характеристики американского генотипа помогают лучше понять как генезис доктрины Монро, так и нынешние безуспешные попытки Вашингтона придать ей, под другими именами и в других идеологических обрамлениях, универсальный характер. С этой точки зрения, абсолютно понятны и те «когнитивные диссонансы», которые чем дальше, тем больше дают о себе знать на переговорах с нашими заокеанскими «партнерами».
Другая, не менее важная причина этих диссонансов кроется в такой важной области, как правосознание. К сожалению, исследований на эту тему сегодня явно недостаточно. Из зарубежных трудов выделяется переведенная на русский язык монография французских авторов Р.Давида и К.Жоффре-Спинози «Основные правовые системы современности». Они проводят четкую грань между основанной на прецеденте англосаксонской системой права «сommon law» (или системой «общего права») и основанной на кодифицированной норме «континентальной» (или «романо-германской») правовой системой, в которую, помимо России, Китая и стран Латинской Америки, входят также государства континентальной Европы.
Говоря об английской системе права, к которой принадлежат США и другие англоязычные страны, эти авторы принимают за ее откровенно слабую сторону ту ситуацию, когда политическая целесообразность ставится выше права. В континентальной же системе «не конкретные примеры, а законы имеют юридическую силу» («Non exemplis, sed legibus judicandum est») [2, c. 113]. «Английское право, - добавляют они, - это не право принципов. Это право процессуалистов и практиков». «Английский юрист, как правило, с недоверием относится к тому, что считает пустыми словами: чего стоит какое-либо положение или принцип, если на практике не существует способов для его осуществления?» Отсюда проистекает и то, что «англичане не воспринимают европейских правовых норм. Они им кажутся часто общими принципами, выражающими какие-то пожелания морального порядка» [2, c. 263, 266, 297].
Поэтому нам, воспитанным в традициях европейского правосознания, кажется парадоксальным признание британского дипломата К.Майера: «Мы оставляем международное право юристам, остальное же [конкретную политику] отдаем на потребу практике. Мы учим наших молодых дипломатов политике примерно так же, как животные учат своих детенышей охотничьим навыкам» [12, р. 10]. В контексте англосаксонского правосознания это утверждение, вероятно, не вызовет никаких вопросов.
Не может вызывать, таким образом, вопросов и доктрина Монро, которая дошла до наших дней как воля и представление центрального на сегодняшний день звена англосаксонской цивилизации - Соединенных Штатов Америки8. Ее антиправовой характер был ясен еще в 1823 году даже с учетом тогдашнего уровня развития международно-правовой науки. Римский принцип «pacta tertiis nec nocent nec prosunt» («договоры между двумя не распространяются на третьего») был полностью проигнорирован Президентом и Конгрессом США, которые произвольно распространили акт внутренней политики своего государства (послание президента Конгрессу) на третью сторону. С тех пор попытки подмены международно-правовой нормы внутриполитическими законами и практиками США происходили на регулярной основе. Негласный принцип англосаксонских политиков «право - юристам, практика - нам» пережил века, зримо распространившись сегодня на новые сферы общественной жизни (историю, философию, экономику, культуру, мораль). Он стал демиургом сознания в тех странах, которые добровольно либо в силу разных обстоятельств примкнули к англосаксонскому миру.
Неудивительно, что под огнем монроистского менталитета постоянно находится и другой основополагающий принцип, без которого международное право вообще теряет всякий смысл, - «pacta sunt servanda» («договоры должны соблюдаться»). Отсюда и попытки Соединенных Штатов «отменить» международное право, заменив его, согласно англосаксонской прецедентной парадигме, некими постоянно, в угоду конкретного интереса, меняющимися правилами. Очевидно, что с учетом положений Концепции внешней политики Российской Федерации 2016 года о том, что конкуренция в современном мире «приобретает цивилизационный характер, форму соперничества ценностных ориентиров» [6], не учитывать этих обстоятельств в нашей внешней и внутренней политике мы не имеем права.
Подменив легитимность в отношении других стран декларативностью, доктрина Монро усилиями США в ХIX веке превратилась в инструмент проведения ими своей внешней политики в Западном полушарии, в период после Второй мировой войны - в инструмент борьбы с той половиной человечества, которая отстаивала альтернативные ценности, а после распада СССР - в императивный поведенческий «ориентир» для всего мира вообще.
Учитывая историческую и культурно-психологическую укорененность монроистского менталитета в Соединенных Штатах Америки, рассчитывать на изменение этой ситуации сейчас, да и в ближайшем будущем, вряд ли приходится. Главный же вывод, однако, можно усмотреть в другом. Хочется надеяться, что понимание этого обстоятельства поможет нам лучше отделять зерна от плевел, перестать считать, порой с изрядной долей наивности, что слова наших американских партнеров не расходятся с их делами, а самое главное - отказаться наконец от соблазна видеть в них «себе подобных» по образу мыслей, поведенческим характеристикам и правосознанию. Это, несомненно, позволит нам в будущем избегать таких запущенных ситуаций («когнитивных диссонансов»), на которые пришлось бы потом реагировать радикальными методами.
1Венесуэльский кризис - морская блокада с декабря 1902 г. по февраль 1903 г., введенная против Венесуэлы Великобританией, Германией и Италией в связи с отказом Президента С.Кастро выплатить внешние долги. Кастро предполагал, что американская доктрина Монро не допустит европейского военного вмешательства, но в то время США рассчитывали применять ее положения только в случае захвата европейцами территорий в Америке, а не во всех случаях вмешательства. В итоге США не препятствовали морской блокаде Венесуэлы европейскими флотами. Кастро отказался сдаться и потребовал международного арбитража, против которого выступила Германия. Президент США Теодор Рузвельт заставил немцев отступить, отправив свой собственный флот под командованием адмирала Джорджа Дьюи и угрожая войной, если немцы высадят десант.
2На IV Панамериканской конференции в Буэнос-Айресе в июле 1910 г. в ходе предварительного обсуждения выяснилось, что далеко не все латиноамериканские страны готовы пойти навстречу США и официально признать доктрину Монро в качестве «фактора постоянного мира в Америках». Делегат Чили заявил о том, что она «равносильна санкционированию многих проявлений гегемонизма США, который оскорбляет страны Латинской Америки посягательствами на их независимость и суверенитет». По словам избранного Президента Аргентины Роке Саэнс Пенья, «подлинный смысл доктрины Монро заключался в замене европейского влияния в регионе североамериканским». Под влиянием коллективной позиции ведущих государств региона Соединенным Штатам самим пришлось снять с повестки дня конференции вопрос об официальном признании доктрины Монро. Показательна в этом плане была и американская инициатива о так называемом «праве на интерпозицию», выдвинутая на VI Панамериканской конференции в Гаване (1928 г.). Такое «дружественное» вмешательство должно было осуществляться ради обеспечения «стабильности и порядка» в Западном полушарии. Эта инициатива была отвергнута голосами большинства латиноамериканских государств.
3Помимо принципов «свободы торговли» и «свободы морей», выгодных для Соединенных Штатов в условиях послевоенной экономической разрухи, содержавшееся в «14 пунктах» «право выбора» (право на самоопределение) предполагало, что «освобождающиеся» народы разрушившихся империй - Германской, Австро-Венгерской, Российской и Османской - выберут «покровительство» США так же, как это сделали в XIX в. народы Латинской Америки. Аналогичная политика США в отношении распадавшихся колониальных империй своих ближайших союзников - Великобритании и Франции - была продемонстрирована Вашингтоном в ходе Суэцкого кризиса 1956 г.
4Принцип «ответственность за защиту» («Responsibility to Protect») был выдвинут в ООН странами Запада во главе с США с целью замены подвергнутого жесткой критике «права на гуманитарную интервенцию», которое было призвано оправдать интервенции США в Югославии (1999 г.) и Ираке (2003 г.). Цели при этом остались прежними: узаконение права на вмешательство во внутренние дела других государств на основе теории «ограниченного суверенитета» («суверенитет как ответственность»). Наибольший резонанс этот принцип получил во время событий в Ливии (2011 г.), когда принятая Советом Безопасности ООН в гуманитарных целях резолюция о «закрытии неба» над Ливией была использована Соединенными Штатами и другими странами НАТО для смены режима Муаммара Каддафи.
5Один красноречивый пример: несмотря на жесточайший прессинг со стороны США, Великобритании и Швеции, австралийский журналист, основатель «WikiLeaks» Джулиан Ассанж провел семь(!) лет (2012-2019 гг.) в Посольстве Эквадора в Лондоне, пользуясь предоставленным ему этой страной правом дипломатического убежища, которое издавна укоренилось в политической практике латиноамериканских государств. И лишь смена правительства в этой небольшой латиноамериканской стране, как и физическая невозможность далее содержать журналиста в тесном помещении посольства заставили Эквадор выдать Дж.Ассанжа в руки британского правосудия.
6К сожалению, работ, посвященных изучению национально-культурной специфике россиян, на сегодняшний день существует не так уж много. Из наиболее значимых можно отметить: Сергеева А.В. Русские. Стереотипы поведения, традиции, ментальность. М.: Флинта, 2004. 314 с.; Мнацаканян М.О. Культуры. Этносы. Нации. Размышления об истоках и природе национальной общности. М.: МГИМО-Университет, 2005. 349 с. Сюда же следует включить труды В.Р.Мединского, посвященные изучению русского национального архетипа.
7«Российская Федерация ожидает, что американская сторона в своих действиях на международной арене будет строго руководствоваться нормами международного права, прежде всего Устава ООН, включая принцип невмешательства во внутренние дела» // Концепция внешней политики Российской Федерации. 12 февраля 2013 г. // http://ruvek.ru/?module=articlesp&action=view&id=7811 (дата обращения: 22.10.2022).
8Глобальная «центральность» англосаксонского цивилизационного «звена», возглавляемого Соединенными Штатами, впервые в академическом плане была выдвинута профессором П.Каценштайном и другими американскими «постхантингтонианцами» в монографии «Civilizations in World Politics: Plural and Pluralist Perspectives». Примечательно, что сам автор концепции «столкновения цивилизаций» С.Хантингтон, не выделял США и англосаксов из единого для него архетипа «западной цивилизации».
Источники и литература
1. Грант Р. Сражения на море. 300 лет непрерывных боев. М., Астраль, 2008.
2. Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности. М.: Международные отношения, 2009.
3. Закария Ф. Новый китайский кошмар // Россия в глобальной политике. 2020. №4.
4. Закария Ф. Постамериканский мир будущего. М.: Европа, 2009.
5. Концепция внешней политики Российской Федерации от 23 апреля 1993 г. // Дипломатический вестник. 1993. №1-2. Спецвыпуск.
6. Концепция внешней политики Российской Федерации (утверждена Президентом Российской Федерации В.В.Путиным 30 ноября 2016 г.) // http://www.mid.ru/foreign_policy/news/-/asset_publisher/cKNonkJ
7. Киссинджер Г. Мировой порядок. М.: АСТ, 2015.
8. Лавров С.В. О праве, правах и правилах // Россия в глобальной политике. Июнь 2021. №4.
9. Льюис Р. Столкновение культур. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2013.
10. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в шести томах. Т. 5. Критика, история, публицистика. М.: ОГИЗ, 1947.
11. Kissinger H. Diplomacy. New York: Symon and Shuster, 1994.
12. Meyer C. Getting Our Way. The Inside Story of British Diplomacy. London: Phoenix, 2009.
